Бывшие

      Берлина не было на завтраке, как и на утреннем занятии. Каждый, кто пытался потревожить его покой, был послан далеко и надолго. Скребущийся под дверью Профессор не впечатлил, кричащая с улицы молодежь раздражала. Обед заменило забытое вчера на столе яблоко. Вечернее занятие Андрес также оставил без внимания.       Мыслей в голове было слишком много для одного человека, а высказаться было просто некому. Мартин был оставлен где-то в Палермо наедине со своими проблемами, а давать еще один повод для паники и без того нервному Серхио Андрес не хотел. Пожалуй, лучшими кандидатами на роли вольных слушателей были Люка и Ховик, но первый исчез со дня свадьбы Андреса, а второй колесил по миру между своими семью детьми. Что же, пожалуй, Ховик и вправду мог дать дельный совет по поводу неожиданного отцовства.       Андрес – отец. У него есть сын. Аксель. Почему же Андрес никогда не задумывался о том, что у него могут быть дети? При его беспрерывных, порой даже беспорядочных половых связях Андрес должен был думать об этом чаще, чем о своем завтраке. А что, если у него еще есть дети, о которых он не знает? Боже, ему ведь сорок семь лет! Вся его жизнь уже за плечами. Андрес даже не понимал до конца, что страшнее: то, что он неожиданно стал отцом или то, что он узнал об этом за год до своей смерти?       Что Андрес оставит сыну после своей смерти? Рост сто восемьдесят, предрасположенность к миопатии и коллекцию пиджаков? Ах да, еще несколько миллионов, если повезет. Отец года, ничего не скажешь! Аж самому от себя тошно! Увидеть ли Аксель хоть раз в жизни своего родного отца? Да и нужен ли ему Андрес? У него сейчас есть своя семья, люди, которых он считает родными. Для него Андрес – чужой, а вскоре таковой станет и Агата.       Нет, нет и еще раз нет! Андрес не позволит. Если все, что он может сделать для своего сына и его матери это вернуть Акселя обратно, то будь он проклят, если не сделает этого. Дети должны расти с родителями. А Андресу просто хватит умирать с мыслью о том, что его сын и некогда любимая девушка счастливы вместе.       Андрес все думал об Агате. Она до сих пор ему небезразлична. Но любовь ли это или просто приятные воспоминания? Ему было больно смотреть на ее слезы, больно было говорить все те гадости в ее сторону. Когда он говорил об Агате все то хорошее, то сам до конца не понимал, правильно ли он поступает. Он просто говорил первое, что приходило в голову, не особо вдаваясь в смысл сказанного, но Найроби это тронуло, судя по ее реакции.       Неужели она больше не ненавидит его? Кто они друг другу теперь? Почему он отчаянно вслушивается в звуки, доносящиеся с соседней комнаты? И когда он успел стать таким сентиментальным? И какой придурок продолжает долбиться в его дверь?       - Берлин, мать твою, открывай! – в перерыве между стуками раздался голос Денвера.       - Может, он там помер? – спросил Рио       - Воскресим, - буркнул Денвер, - Я из-за загонов этого полудурка не собираюсь выносить этот посмертный траур за столом. Реально складывается ощущение, что кто-то сдох.       - Думаешь, если вытащишь его оттуда, то все измениться? – это была Токио, - Он просто внимания к себе хочет, вот и строит великомученика. Жрать захочет – спустится.       - За целый день что-то не спустился, - привел аргумент Денвер.       - Да сдался он тебе! – снова подал голос Рио, - Будешь ему до утра серенады петь, Ромео?       - Мы тут как бы команда, - словно прописные истины объяснял парень, - Семья и так далее. Когда мы совершим то, что собираемся, кто у нас останется? Только мы.       - Мы даже имен друг друга не знаем, семьянин чертов, - сказала Токио.       - Я знаю, что я – Денвер, ты – Токио, он – Рио, а там за дверью Берлин. Этого мне хватает, - парень устало вздохнул, - Слушайте, ребята, он мне не нравится так же, как и вам, но если у него что-то случилось, то ему кроме нас никто не поможет. Мы не обязаны нравиться друг другу, только оберегать. При перестрелке с полицией ты тоже будешь выбирать, кого прикрыть, а кого нет?       - Очень трогательно, как бы не заплакать, - съязвила девушка, - Когда этот мудак, не задумываясь, прострелит тебе голову, не забудь пересказать ему эту душещипательную сказку.       - Если твой предел – трупы близких на обочине оставлять, то уж извини, меня по-другому воспитали! – Денвер уже закипал. Последнее, что он бы хотел это ссориться с друзьями из-за Берлина под дверями комнаты Берлина, - Если он не ответит, выбью к хуям эту ебанную дверь, а дальше разберемся.       Дело пахло керосином и Андресу это не нравилось. Проблема даже не в том, что Денвер в привычной для него манере собирался решать проблему, попутно оскорбляя все, что видит, а в том, что парень действительно просто хотел помочь ему. И вся эта речь про семью и команду. Сентиментальщина чистой воды, клишировано и плоско, но слышать такое было достаточно приятно как минимум для того, чтобы открыть дверь, прерывая спор за ней.       - Не надо ничего выбивать, Денвер, - при выходе величественно выдал Берлин, - Люди давно придумали слова для переговоров.       - К хуям переговоры, что ты целый день в комнате делал? - резко произнес парень.       - Читал, размышлял, вспоминал. То же, что и всегда, - с гадкой ухмылкой ответил Андрес, хоть на душе все еще было погано.       - В следующий раз попытайся уместить свое «Всегда» в график так, чтобы успевать на обед и уроки, - вставила Токио, - Последнее, чем нам хочется заняться – это вытаскивать тебя из твоей комнаты.       - Премного благодарен тебе, Токио, за поддержку, - сказал Берлин, - Думаю, вы можете идти.       Токио и Рио сразу же исчезли, не желая ни секунды проводить в компании Андреса. Денвер, задержавшись на секунду, быстро бросил в сторону мужчины:       - Проведай Найроби, она как на иголках. Про тебя спрашивала. Андрес кивнул. Он и сам чувствовал себя похожим образом. Им определенно нужно поговорить. Проверив, что в коридоре никого нет, Андрес в два шага преодолел расстояние между комнатами и постучал в дверь.       - Хельси, я не в настроении стрелять по мишеням, - через закрытую дверь произнесла Найроби.       - Я тоже не особо горю желанием, - отшутился Берлин, но вышло как-то неуверенно. Девушка в ту же секунду открыла дверь.       - Берлин? Все хорошо? Я…       - Давай я зайду, и мы все обсудим, - внешне Андрес выглядел как обычно невозмутимо, но внутри него все сжималось, а мысли никак не собирались в кучу. Агата отошла от двери, пропуская мужчину внутрь.       - Присаживайся, - небрежно указала на кровать Найроби, - Думаю, разговор будет долгим.       - Значит, Аксель? – спустя пару секунд спросил Берлин, когда они сидели рядом на кровати.       - Аксель, - кивнула Агата, посмотрев на мужчину.       - И ему шесть с половиной?       - Он родился третьего декабря две тысячи десятого. В без семи четыре вечера. Рост сорок шесть сантиметров, вес три килограмма четыреста грамм.       - Ну вот, - криво улыбнулся Андрес, - Я уже знаю больше, чем большинство отцов. Чем он увлекается?       - Андрес, - Найроби рефлекторно взяла мужчину за руку, - Я не прошу у тебя, чтобы принял его как сына. В сложившейся ситуации это все равно не имеет никакого смысла. Я рассказала тебе о нем просто потому что ты имеешь право знать, что где-то растет твой ребенок. Не нужно строить из себя заботливого папашу.       - Я не строю, - начал пререкания Берлин, - Думаю, я имею право знать, что любит мой сын.       - Тебе напомнить, что он никогда не был и не будет полностью твоим? – ударила по больному Агата, - Ты узнал о нем вчера. Он живет в приемной семье, поэтому нам с тобой никогда его не вернуть.       - Я спросил у тебя о том, что любит мой сын, - холодным голосом произнес Андрес, - Будь добра, ответь на вопрос.       - То же, что и все дети: мультики, игры, устраивать дома бардак, - на губах Агаты появилась легкая улыбка, - Он обожает Человека-Паука. По крайней мере, обожал. За два года многое могло измениться. Дети растут невероятно быстро.       В глазах девушки появились слезы, которые она стремительно попыталась скрыть. Невероятно больно вспоминать о том, как отняли твоего ребенка. До ужаса больно осознавать, что он растет без родителей. На плечи Агаты упала тяжелая мужская рука, прижимая к себе.       - Ты не виновата, что его забрали, - прошептал Андрес ей на ухо, но Найроби только покрутила головой, утыкаясь носом в грудь Берлина.       - А кто тогда? Я не уследила за ним. Какая мать будет уходить продавать наркотики, оставляя маленького ребенка одного.       - Уверен, все не так ужасно, как ты описываешь, - заверил Берлин, - Ты делала это ради него, верно? Ты продавала наркотики, чтобы прокормить себя и сына?       - Какая разница? – Найроби подняла голову и положила подбородок на плечо мужчины, тем самым утыкаясь ему в шею. Настолько близко, но настолько правильно, - Для общества все равно остаюсь ужасной матерью, брошенной и наркоманкой.       - В жопу общество, они не видят ту жизнь, что видели мы, - отрезал Андрес. Они сидели несколько минут в тишине, все еще непозволительно близко друг к другу. Он чувствовал ее горячее дыхание на своей шее, буднично поглаживал большим пальцем тыльную сторону ее ладони. Найроби вдыхала его запах: дорогой парфюм, яблоки и краски. Свободной рукой она невесомо водила по его шее и пиджаку. Оба хотели, чтобы этот момент продлился немного подольше.       - У тебя есть его фото? – прервал тишину хриплым голосом Берлин, Найроби нехотя отодвинулась от мужчины и, поднявшись с кровати, прошла к шкафу, откуда, немного порывшись, вытащила несколько фотографий. Андрес присоединился к девушке.       - Их немного, всего шесть штук, - Агата разложила снимки на столе, - Здесь ему исполнился годик. У него весь рот в торте. Здесь он и его любимый мишка. Он никогда от него не отходил, даже забрал с собой, когда его увозили. Тут ему три и он смотрит телевизор. А здесь мы с ним в парке, но он уже постарше. Ему где-то четыре. Тут он катается на велосипеде. Ну а эта фотография за неделю до того, как его забрали.       - У него смешные кудряшки. И твои глаза, - Андрес слегка улыбается, рассматривая фотографии ребенка.       - Зато в остальном он твоя копия, - подмечает Агата, - Правда, он поактивней тебя будет. И посимпатичнее.       - Даже не спорю, - сразу соглашается Берлин и хмурится, рассматривая последнюю фотографию, - Агата, пошли за мной. У меня есть, что тебе показать       Он быстро уходит обратно в свою комнату и Найроби ничего не остается, кроме как идти за ним. Когда она закрывает за собой дверь, то видит, как Андрес листает какой-то альбом.       - Это мой семейный альбом, - объясняет он, когда Агата подходит ближе. Через пару секунд Андрес перестает листать и, довольно улыбнувшись, вытаскивает из альбома фотографию и протягивает ее Найроби, - Взгляни-ка. Никого не узнаешь?       На фотографии изображен мужчина, до удивительного похожий на Профессора, только без очков и более короткими волосами. Он сидит на диване и держит на своих коленях мальчишку, чьи кудри торчали в разные стороны. Мальчишка очень напоминал Акселя.       - Это ты? – широко улыбаясь, спросила Агата. Андрес кивнул.       - Я и мой отец. Здесь мне лет шесть вроде. На обороте должна быть дата.       Агата переворачивает фотографию и зачитывает надпись:       - «Двенадцатое февраля тысяча девятьсот семьдесят восьмого. Хесус со старшим сыном, Андресом Маркина. Андресу шесть лет». Ты же Фонойоса? – спросила Агата, прочитав надпись.       - Фонойоса – фамилия мамы, а у отца была Маркина, - объяснил Андрес, - До пятнадцати лет я был Андресом Маркина, а после смерти мамы стал использовать ее фамилию как основную. Отец всегда говорил, что я больше похож на мать.       - Ты не говорил, что был настолько кудрявым, - все еще рассматривая фотографию, сказала Найроби.       - Я и сейчас кудрявый, просто стригусь так, чтобы не быть похожим на одуванчик, - хмыкнул Берлин и Агата засмеялась.       - Ты был милым ребенком, - произнесла она, возвращая ему фото, - Что же с тобой стало?       - Ну, я познакомился с порнухой, - пошутил Андрес, за что получил легкий подзатыльник, - Я могу оставить себе фото тебя и Акселя? Сделаю копию и верну тебе оригинал, хорошо?       - Хорошо, - через пару минут согласилась Агата, - Только если ты дашь мне взять одно фото из альбома.       - Бери любое, - пожал плечами Берлин. Найроби приступила листать альбом, рассматривая фотографии. На них были изображены Андрес, Серхио, их родители и друзья. На нескольких фотографиях в конце Агата признала Мартина.       - Я выбрала, - оповестила девушка, демонстрирую фото на котором совсем юный Андрес, с подростковыми прыщами и торчащими во все стороны кудрями, широко улыбался, держа в руках торт со свечками, и смотрел в объектив. Перевернув фото, Найроби прочла, - «Двадцать первое июня тысяча девятьсот восемьдесят шестого. Старшему, Андресу, исполняется пятнадцать лет».       - Будешь использовать это фото для шантажа? – поинтересовался Берлин.       - Конечно. Думаю, ты не поскупишься за фотку, где превосходный и всегда ухоженный Андрес де Фонойоса стоит в растянутом свитере и покрыт прыщами. Это всю репутацию тебе испортит.       Они засмеялись – тепло и искренне. Им было хорошо вместе, а остального им и не надо. Только он и она. И Рио, случайно подслушавший разговор.