Чтимая плоть

Рукх был не единственным ногри, поклявшимся в верности мал'ари'уш, но он был первым после Хабараха. Он опустился перед ней на колени и взял её руку, в то время как она всё ещё была связана за запястья — в гораздо более удобной позе, чем раньше Траун, и полностью одетой — ожидая приговора династов. Отравление было виной одного Вейдера; вину за обман Траун разделял с новореспубликанцами, которые теперь находились в загоне рядом с Великой Дукхой. Они ждали решения своей судьбы с высоко поднятыми головами, с вызовом в глазах. Траун был, несомненно, наказан за свой обман. Простая справедливость требовала, чтобы новореспубликанцы тоже были наказаны — — но, глядя на новореспубликанцев, Рукх с замиранием сердца чувствовал, что кары не будет. Вейдер был не просто человеком, он был богом, а бог может быть справедливым или несправедливым, милосердным или жестоким, как ему заблагорассудится. Если Вейдер решил отравить Хоногр, тогда — при этой мысли у Рукха горчило во рту – тогда он был в своём праве. Несмотря на откровения Трауна, окружающие ногри в целом всё ещё были верны Лорду Вейдеру. Для некоторых из них — весьма многих — преданность эта распространялась на его кровь, если не как желание ей служить, то как готовность защищать. У Трауна не было божественной крови, дающей защиту. Но это не имело значения. Рукх подошёл к Лее, вдохнул её запах, и, подавив ярость из-за её обмана — и чувство вины за последствия — заставил себя низко поклониться. — Мал'ари'уш, — прорычал он. — Я жду ваших приказов. Её глаза критически осмотрели его, а потом взгляд скользнул в сторону, туда, где в землю всё ещё были вбиты четыре деревянных столба, и грязь между ними превратилась в сырую глину. Мал'ари'уш не приказала Рукху развязать ей руки или спасти её; может, она понимала, что он ещё не мог выполнить такой приказ, или же знала — приказать такое значило бы выказать неуверенность, не подобающую Леди Вейдер. Вместо этого, подняв связанные руки, она указала на столбы. — Недалеко оттуда, — сказала она, — стоит записывающее устройство на штативе. Принеси его мне, Рукх, и отдай моему мужу. Рукх бросил взгляд на спутника мал'ари'уш и кивнул. Он повернулся к столбам, и мерзкий привкус во рту усилился, переполняя его душу. Ему пришлось сделать огромное усилие, чтобы некоторая скованность в походке не выдала его истинных чувств. Он нашел записывающий стержень на незаметном треножнике в пятнадцати метрах от того места, где Траун был публично опозорен. Во время церемонии Рукх не чувствовал пластоидное зловоние этой вещи — его слишком отвлекали куда более приятные запахи, исходящие от Трауна. Экран обратной связи показывал сцену прямо перед Рукхом: грубые кожаные ремни, привязанные к кольям, постукивали еле слышно, колыхаясь на ветру. Значит, запись продолжается. Это устройство принадлежит мал'ари'уш или её супругу? От него исходил и её запах, и его. Дешёвая, но вполне пригодная модель, из тех, что сенаторы используют для стенограмм правительственных заседаний, а путешественники — для развлечения двумерными видеозаписями в дальних полётах. Рукх чувствовал в стержне вес дюжины кристаллов памяти, и, возвращаясь к новореспубликанцам, думал, не выкрутить ли панель доступа — достаточно было крутнуть мизинцем — и сцапать один из кристаллов, украсть запись публичного позора Трауна. Слишком рискованно. Ни мал'ари'уш, ни её супруг не глупцы. Они заметят пропажу кристалла, и каким бы хорошим лжецом ни был Рукх, он не сумеет отрицать свою вину достаточно яростно, чтобы убедить их. Спасая достоинство Трауна, он нарушит первый же — после своего предательства — приказ господина. Если он хочет, чтобы мал'ари'уш ему доверяла, он должен позволить ей унизить господина, как она того желает. Рукх безо всякого выражения передал записывающий стержень её спутнику. Он убедился, что объектив повёрнут к новореспубликанцам, и запечатлел их лица, прежде чем выключить устройство щелчком большого пальца. Опять поклонившись, он поднял глаза и встретился взглядом с мал'ари'уш. Она улыбалась. Она проверила его преданность; он доказал, что верен, считала она. Если она и могла доверять кому-то из ногри, то именно ему. Рукх не мог сказать, что почувствовал при виде этой улыбки — тошноту или ярость.