***
Несмотря на непроходящее чувство непрекращающегося бега ото всего и всех, Флоренс чувствует приятное тепло, постепенно заполняющее собой всё её существо. Она невольно подаётся навстречу робкой надежде на столь долгожданные покой и счастье, стараясь не думать о том, что может всё потерять в единый миг. С Анатолием она наконец обретает равновесие в своей душе, расслабляясь. Теперь ей не нужно постоянно ждать резкой перемены настроения чужого-родного человека, теперь можно не оглядываться на каждое слово, боясь задеть какую-то струну и устроить взрыв, теперь можно попытаться поверить, что счастье возможно для неё. Для них. Анатолий похоже тоже решил попробовать жить, доверившись любви. Ведь это она, да…? Этот вопрос он как можно скорее загонял подальше в недра своих мыслей. Конечно же она! Они из-за этого чувства, вспыхнувшего столь внезапно и быстро, сбежали — каждый от своего — и стали темой для сотен сплетен. Анатолий пытается Флоренс всего себя отдавать: всё время, все чувства, всё тепло. Он шахматы на несколько месяцев оставляет, забываясь в уютной, фантомной тишине их маленького, уютного мира, в котором всё настолько хорошо, что страшно даже об этом думать. Счастье страшно спугнуть. Позже он всё же снова к шахматам возвращается, но Флоренс с пониманием относится. Она рядом садится, чему-то учит, а что-то и сама запоминает, разыгрывая с ним сложнейшие партии. Они шахматы с чувствами совмещают пока что весьма виртуозно. Это пока что обоих очень сильно пугает. Они постепенно всё чаще взволнованные взгляды друг друга ловят. Они оба что-то нехорошее предчувствуют, порой срываясь друг на друге и сами этого пугаясь. Флоренс не может самой себе объяснить тревоги, которую ей принёс новый город. Она на Бангкок с опаской смотрит.***
Фредди упивается каждым мгновением этого спектакля. Он себя в этот момент кукловодом ощущает, каждую свою марионетку зная лучше, чем себя самого. От него холодной уверенностью так и веет. Анатолий невольно вздрагивает, когда их взгляды пересекаются. Да, в зелёных радужках всё та же маска, что и год назад, но… Что-то изменилось. И лишь с течением интервью — всё больше напоминающего извращённый мазохизм — он понимает. Каждое слово, каждая фраза, каждый жест, каждый взгляд — всё настолько отточенно, словно Фредди сотню раз репетировал этот диалог в своей голове и теперь наконец оживляет его, метко ударяя в самые болезненные для Анатолия места, зная все его слабости, как свои. Преданная Родина. Оставленная семья. Политические споры. Флоренс. Жена… Другие журналисты встречают его изумлёнными взглядами, невольно расступаясь и пропуская. За холодной поверхностью зелёных глаз пылает огонь, в котором удовлетворения от жестокой мести слишком много. Фредди лишь вежливо кивает коллегам, понимая, что после сегодняшнего дня никто не посмеет больше написать ни единой саркастической строчки о нём. Он снова доказал этому миру на что способен, отстаивая свои позиции и своё место в жизни, которого добился слишком большим трудом, чтобы теперь потерять. Он краем глаза видит Флоренс, кричащую на Анатолия, и поспешно отворачивается. Что-то в груди робко царапается, но Фредди лишь глухо рычит в ответ, заглушая, не давая отголоскам прошлого сломать его выверенную партию. Он понимает, что приближается эндшпиль, и остаётся совсем немного до его победы. О поражении Фредди даже и не думает. Не в этот раз.