Сломанная история

                    Душно. Воздух настолько вязкий, что невозможно сделать ни единого вдоха.       — Убирайся! Ты предала меня!       — Да ты так и сдохнешь в одиночестве потому, что никто не захочет возиться с таким характером!       — У-б-и-р-а-й-с-я!       Она безвольной куклой болтается в его руках, и Фредди с мрачным удовольствием ловит страх в вечно гордых глазах напротив. Он мог бы сломать её одним движением, мог бы…       — Вали к своему русскому! Чтоб больше я тебя не видел! Никогда!       Он её от себя отбрасывает почти, с трудом удерживая себя от каких-то ещё действий. А так хочется сделать больно, чтобы она поняла какую боль причинила, каково сейчас ему…       Приходится закрыть глаза, чтобы хоть как-то вернуть контроль над разбушевавшимися эмоциями, но Фредди почти видит, как взметнулись рыжие волосы и резко захлопнулась дверь. Он болезненно шипит, сжимая виски и пытаясь справиться с взрывом, которым отозвался этот звук в его ушах…       Тыльную сторону ладоней безумно саднит. Словно огнём опаляют…       …Он со всей силы ударяет стену за неимением чего-то (кого-то) более подходящего. Безумно хочется повторить это на одном конкретном человеке, раздирая ногтями кожу, и от располосованного лица Сергиевского спасают только остатки расколотой гордости, скребущейся где-то изнутри.       Ему плевать. Плевать, где они будут, и что с ними будет. Ему плевать. На него и на неё. Плевать.       Хочется повторять это, пока он сам наконец не поверит.       Кровь из разбитых костяшек медленно стекает по запястью и оплетает выступающий узор вен, дополняя его. Фредди чуть отстранённо смотрит на это, чувствуя, как внутри клокочет злость, требуя хоть какой-то разрядки.       Он с мазохистким наслаждением впечатывает в стену и второй кулак, вслушиваясь в прошившую его тело боль. Становится легче. Получается выдохнуть и снова вдохнуть…       Безумно болит голова. Что он вчера делал…?       Напиться вдрызг становится вполне логичным и, кажется, единственным решением. Служащая отеля, когда приносит заказ, невольно шарахается, заметив кровь, и неуверенно предлагает помощь. Фредди молча закрывает дверь изнутри на ключ.       Хочется что-нибудь сломать. Желательно, чью-то шею. Желательно, конкретную.       Пустая бутылка разбивается на сотни осколков, прилетев в стену, брошенная со всей силы…       Глаза наконец удаётся открыть, и Фредди приподнимается со сдавленным стоном. Он скользит взглядом по разгромленной комнате, почти машинально подсчитывая, сколько сейчас придётся заплатить.       Стеклянное крошево на полу, кровь на стене, разломанный в щепки стул, залитый алкоголем ковёр…       Фредди встаёт, подходя к зеркалу, и мрачно усмехается своему отражению. В последний раз он так выглядел ещё до неё. Он бесстрастно забирается под струи холодной воды, смывая запёкшуюся корку крови на костяшках, промывая тёмные пряди волос и хоть немного освежая мысли.       Он замирает перед зеркалом, опираясь на раковину и с тихим вздохом тянется к небольшому шкафчику, открывая его. Изнутри тянет тоскливым, уже почти забытым чувством обречённости. Всё возвращается на круги своя.       «Не верить».       На ладонь падает небольшая капсула травянистого оттенка.       «Не привязываться».       Фредди механически глотает её, даже не запивая, и прикрывает глаза, ожидая, когда судороги сойдут на нет.       «Не любить».       Тело медленно успокаивается, расслабляется. В мыслях тоже воцаряется относительный покой и хрустальная чёткость. Фредди распрямляется и тянется к гребню.       «Никого».       Волосы ложатся привычной причёской, и на пальцах появляется бледный тональный крем под цвет кожи.       «Никогда».       Пальцы умело порхают, скрывая следы срыва от чужих глаз, которые будут пытаться выцепить каждую мелочь. Фредди покинет этот город с гордо поднятой головой и прямой спиной. Это не его победили, это он уступил место потому, что сам так решил.       В ответ на безмолвный ужас и вопрос, служащая отеля получает лишь наполненный привычным холодом взгляд.       Фредди выходит из отеля, почти спокойно встречая толпу журналистов. На лице — проверенная временем маска лёгкого презрения и вечного превосходства, в движениях — затаённая сила и плавность. Он намерен довести этот спектакль до конца.       Его отпускают достаточно быстро, ибо тёмная искорка, сверкающая в потемневшей зелени глаз, ощущается безмолвной угрозой, пробуждающей что-то на уровне инстинкта, как если бы перед ними стоял дикий зверь.       Фредди сейчас именно таковым себя и ощущает. Диким зверем, приласканным человеческой рукой, прирученным и брошенным.       Он снова отрастит когти и оскалит клыки. Только не здесь. С этим местом его более ничего не связывает, и он наконец свободен.       Стоит попробовать начать всё сначала.

***

      Она приходит к Анатолию совершенно разбитая. Он невольно пугается, заметив, что её всю трясёт.       — Я… Я пришла, — всхлипывает Флоренс.       Он её в своих объятиях прячет, зная, что они оба сегодня расстались с теми, кто очень много для них значил. Только вот, если он уже давно охладел к Светлане, то Флоренс всё ещё любит Фредди, и Анатолий понимает это.       Она искала у него защиты, ласки, понимания, а он давал ей это. Сейчас это сложно было назвать любовью, ибо они и не знали друг друга толком, но Анатолия необъяснимо тянуло к Флоренс.       Может быть, они оба искали забвения — одна от боли, другой от скуки или приевшегося образа жизни — вот только вряд ли они смогут признаться в этом даже самим себе.       — Всё закончилось, — тихо шепчет он, ласково перебирая рыжие пряди. — Он больше не причинит тебе боли.       — Закончилось, — хриплым эхом отзывается она. — Теперь я твоя.       — Мы завтра же улетим из Мерано. Нам обоим нужен отдых.       Зелёные глаза, наполненные болью, всё же снятся Флоренс этой ночью, как и многое иное…       Он не оставил ей выбора…       — Вижу, что ты нашла общий язык с русскими. Что ж, легко ты сменила сторону! — ядовито бросает ей Фредди перед самым началом повторной партии после прерванной.       — Ч-что? Я просто пыталась хоть немного наладить отношения!       — Естественно. Оно и было видно!       Ехидство и больная насмешка во взгляде режут по сердцу острее кинжала…       Она пыталась вернуть всё.       Крик разрывает тишину ночи, вынуждая Флоренс резко вскинуться. Она сонно щурится в полумраке и тянет руку, почти ощупью перехватывая Фредди поперёк груди и прижимаясь со спины.       — Тише, тише, т-ш-ш, — выдыхает она куда-то ему в шею, не давая вырываться и ловя хриплое, сбитое дыхание.       — Флоренс, — хрипло, с ощутимым облегчением, шепчет он, разворачиваясь и прячась в её объятиях.       — Я, — подтверждает та, падая на спину и утягивая его за собой. — Я здесь. Кошмар?       Фредди утвердительно мычит в ответ, уткнувшись лицом в подушку. Флоренс мягко прижимает подбородком его макушку, всё ещё не выпуская из объятий и машинально растирая напряжённые мышцы.       — Что тебе приснилось?       — Ты ушла.       — Никогда, — уверенно выдыхает она, приподнимая его лицо и заглядывая в глаза. — Я с тобой.       — Прости меня, — вдруг просит он, опуская взгляд. — За всё то, что происходит. Я… срываюсь. Часто.       Она лишь целует его в ответ, позволяя зарыться ей в волосы…       Но всё сломалось.       Крики, ссоры, больно, больно, больно, и в итоге…       — Убирайся!       Она вздрагивает. Каждая буква этого слова из его уст ей ножом по сердцу. Она его впервые пугается, когда безвольной куклой в сильных руках оказывается. Она в родной зелени глаз ни единого просвета не видит.       Она, на улицу выбежав, воздух жадно глотает и болью давится. У неё ненависть чужая на обратной стороне век отпечатывается.       Душу словно сотни кошек раздирают в клочья.