***
До матча ещё остаётся время, и они почти не высовываются из гостиницы. Фредди всё больше отдаляется, с утра до ночи проводя за доской, и Флоренс о воздвинутую между ними сейчас стену хочется биться головой. Так происходит из раза в раз, во время каждого чемпионата, — он постепенно закрывается, обрастая прочной чешуёй, сливаясь воедино с ледяной маской острых черт лица. Флоренс знает, что это всего лишь защитная реакция, чтобы не сломаться от очередной порции жестокости шахматного мира, но ей всё равно больно. Слишком мало тех мгновений, когда они остаются во всех смыслах слова одни, сбегая куда-нибудь на малообитаемый остров, где можно не оглядываться на каждом шагу, где Фредди выдыхает спокойно, где нет этой убийственной холодности и почти что безразличия. Флоренс кусает губы, но ничего не говорит. Она привыкла. Она сможет пережить ещё и Мерано. Фредди для неё куда важнее собственной гордости и… боли от такой нехватки родного человека рядом. Она лишь только каждый раз боится, что он сломается. Что они оба сломаются. Засыпая в ночь перед первой партией, она слышит, как он приходит к ней уже далеко за полночь и ложится рядом, осторожно обнимая и утыкаясь со спины носом в шею, пряча лицо в её волосах. Флоренс разворачивается медленно, будто чтобы не напугать, и в ответ обнимает. Она сквозь плотную сталь язвительности и гордости чувствует безмолвный страх и шёпот глубоко запрятанной души: «Помоги. Защити». — Просто помни — я всегда за твоей спиной, всегда рядом, — тихо говорит она. Фредди не отвечает, но ощутимо расслабляется в её руках. Флоренс не спит толком в эту ночь, плутая в собственных мыслях и то и дело успокаивая разбуженного слишком резким звуком Фредди. Она понимает, что оба уже по своему личному одиночеству истосковались, но сейчас нужно было собраться и отбросить то, что лишь только мешает. Ей предстоит роль сильной, мудрой королевы, способной не дать своему королю исполосовать лицо русскому шахматисту в порыве эмоций. Отчего-то Флоренс кажется, что в этот раз её опасения вполне не безосновательны.***
Флоренс сохраняет на лице невозмутимую маску ледяного дружелюбия, когда встречается перед матчем с русским секундантом, с трудом удерживаясь от звериного рыка, дерущего горло. Перед глазами мелькают картинки искалеченного детства, сделавшего из неё ту, кто она есть. Ту, какой она когда-то предстала перед Фредди, встретившись с ним в первый раз — сильной, уверенной в себе и с сотней болезненных осколков в груди. Они тогда оба друг друга стоили — двое самых язвительных людей на весь город или даже всю страну сошлись и через длительное время недоверия и страха уже рыдали, прячась в объятиях друг друга. Когда Фредди заходит и пожимает руку Анатолию, Флоренс на миг ловит его взгляд и невольно ёжится — там глухой ярости полные колдовские омуты. В отличии от Фредди, у которого напряжение в каждом движении дикого кота читается, русский шахматист напротив кажется слишком спокойным и, можно сказать, отчасти расслабленным. Флоренс его взглядом окидывает, пытаясь просчитать, насколько же опасен для них этот соперник. Она за партией наблюдает, по-началу вообще не понимая, что за стратегию выбрал Фредди. Анатолий тоже кажется уже не таким спокойным, потерянно выбирая верные, по его мнению, шаги. Лишь чуть позже Флоренс осознаёт, что Фредди просто развлекается, думая всего на один ход вперёд, чтобы не получить шах и мат. Он уверенно ведёт партию к никакому концу. Здесь не будет победителя, если только кто-нибудь не оступится. Флоренс не совсем понимает, зачем ему это. Но она вспоминает вечный, втравленный Фредди под кожу комплекс — его всю жизнь сравнивали с русскими шахматистами, всегда говорили, что он не сможет противостоять им. Фредди видимо решил расплатиться за всё. Поиздеваться в своё удовольствие, поставить свои условия, а уже в следующих партиях разбить. Вот только стоит Флоренс хоть немного расслабиться, как где-то вдалеке что-то падает с медленным шуршанием. Она бросает испуганный взгляд на Фредди и видит, как он жмурится на мгновение, зубы сжимает, стон болезненный заглушая. Флоренс знает, что вместо короткого шуршания он услышал длительное и безумно громкое нечто, шубуршащее прямо по барабанной перепонке тысячей звуков. Она хочет попросить остановить игру, чтобы дать ему время вернуться в эту реальность, но понимает, что не в этот раз. Фредди ей никогда не простит этого. Он не примет того, чтобы показать слабость, да ещё и перед русским. И вот в этот момент на шахматной доске, где уже непонятно что происходит, Анатолий делает ход, из которого, Флоренс видит, вытечет проигрыш для Фредди, если он не создаст из воздуха совершенно новую, совершенно безумную стратегию, но он уже потерял концентрацию на игре. Лишь спустя ход и он видит — партия не за ним. Флоренс невольно напрягается, готовясь броситься вперёд, то ли чтобы остановить, то ли чтобы защитить, когда Фредди медленно поднимается, опираясь на руки. Она глухую, едва сдерживаемую ярость ощущает всей своей сущностью — слишком привыкла чувствовать его, слишком хорошо знает каждую эмоцию. От резкого движения, когда Фредди замахивается часами, вздрагивают все, а Анатолий невольно, почти инстинктивно закрывается ладонью. Но он лишь жестко усмехается, подбрасывая предмет в воздухе и, поставив на место, выдыхает тихо, даже отчасти спокойно: — Ты жульничаешь. Флоренс на мгновение устало прикрывает глаза, стоит со всех сторон раздаться сотне возмущённых криков. Распахнув глаза, уже покрывшиеся тонкой ледяной коркой, скрывающей мысли и эмоции, она видит, как Фредди уходит, едва сдерживаясь, чтобы не перейти на бег. Бросил. Оставил её на растерзание всем вокруг. Оставил одну. Сглотнув фантомную горечь, Флоренс направляется к разгневанному судье.***
Возвращаясь назад, в гостиницу, Флоренс едва не рычит от противоречия эмоций, терзающих её. Ей до боли обидно, что Фредди ушёл вот так, оставив её одну со всем разбираться, хотя и знает, что для неё русские — тоже весьма больное место. Он совсем забылся, заигрался, только она этого терпеть не намерена. Слишком долго она сдерживалась, слишком многое накипело… Он сам подвёл её к этой черте! Вспомнив разговор с русскими, она чуть замедляет шаг, позволяя себе всё расставить по местам в голове. Насколько это вообще возможно. Ей сейчас надо каким-то образом заставить Фредди пойти на переговоры, потому что Молоков чётко дал понять — здесь игра политики, а не амбиций. Мировых конфликтов на свои плечи ей не надо. Фредди тоже навряд ли. Перед её внутренним взором мелькает взгляд Анатолия Сергиевского, и она снова едва не рычит. В нём была жалость. Да, именно она и ничто иное. Ну уж нет, жалости ей от русских не надо! Флоренс влетает в номер, громко хлопая дверью и почти не чувствуя угрызений совести, хотя и знает, что у Фредди и так голова сейчас раскалывается, как и после каждой партии. — Ты бросил меня! — с порога заявляет она. Фредди сидит за столиком, медленно потягивая виски и устало опустив голову на одну руку. Вскидывает на неё чуть мутный взгляд, в котором затаённой боли много слишком. — Что ты сегодня устроил? Ради чего этот цирк?! Ты же сам говорил, что не намерен обращать игру в шутовство! — Я только дразнил их, Флоренс, — почти спокойно отзывается он. — Они этого заслужили. Неужели ты так не считаешь? — Сейчас не время, — сквозь зубы отзывается она. — Ты уже всё простила им? — Фредди будто не слышит её. — Сейчас не время, — повторяет она, чувствуя неконтролируемое желание заорать от всего, что накопилось. Долго он ещё намерен сегодня играться с ней?! — Я вижу, что теперь ты их готова защищать. Отец тоже забыт тобой? — Сейчас не время! — всё же срывается на крик она. — Ты заигрался, Фредди! Ты считаешь, что нет никого лучше тебя! Ты просто трус, боящийся проиграть! Фредди резко вскакивает на ноги, едва не опрокидывая стул. Флоренс впервые становится страшно, она никогда прежде его не боялась, но сегодня оба переступили некую черту. Сколько бы раз и как бы сильно они ни ссорились, по таким больным для обоих местам ни разу не проходились, зная, что причинят этим друг другу слишком сильную боль. Сегодня всё вышло из-под контроля, разбивая хрупкое равновесие. У Фредди в потемневших радужках желание убивать читается слишком отчётливо, и он к двери подбегает почти. Флоренс лишь успевает крикнуть ему вслед: — Я обещала русским, что ты встретившься с ними для разговоров! Но ответом ей служит грохот со всей силы закрытой двери. Она медленно оседает на пол, едва сдерживаясь, чтобы не завыть побитой собакой.