3. Рецидив
28 февраля 2021 г. в 18:00
Примечания:
Автор главы: Colin Nikol
🎵 OST «Within Temptation - Somewhere»
https://vk.com/music/playlist/-9523217_1
Квартира Коннора Дойла,
Бауэр Стрит, 712/8, Галифакс, Канада
17 июня 2000, 19.02
Коннор спит уже почти час. Спит беспокойно, вздрагивая и что-то бормоча во сне. Я любуюсь его профилем и, кажется, дышу через раз, чтобы не потревожить его сон. Ночью ему, вероятно, совсем не удалось отдохнуть.
Позу я всё же немного сменила. Убедившись, что он спит, я осторожно переложила его голову со своего плеча на колени. Он явно не возражал. Сейчас одна его рука обнимает мои бедра, как удобную подушку. Пусть. Если ему так хорошо, то мне — тем более.
Если бы я хотела, то могла бы дотянуться до тумбочки. На ней лежит какая-то книга. Видимо, её читал Коннор. Или Адам. Но я не хочу. Вообще-то, мне несвойственно сидеть просто так, но сейчас особый случай. Так чудесно смотреть на спящего Коннора. Таким я вижу его впервые.
А ещё легонько поглаживаю его по волосам, очерчиваю пальцем контуры бровей и губ, ласково провожу подушечкой пальца вдоль щеки. Он такой милый во сне. Такой «земной». Его лицо расслаблено, он не кажется неприступным и бесстрастным, как обычно.
Жаль только, что ему снится что-то не очень хорошее. Хмурится. На лицо набегает тень, губы кривятся в гримасе то ли гнева, то ли боли. Вторая рука — не та, которой он обнимает мои колени — прижимается к животу. Он непроизвольно сворачивается в клубочек. Тише, на диване так лежать неудобно. Вон, его коленки уже свесились с края. Не волнуйся, я согласна побыть подушкой даже в кровати. Чёрт, Линдсей Доннер, о чем ты только думаешь!
Он явственно дал понять, что в ближайшее время тебе ничего не светит. Действительно, на него сейчас и так свалилось слишком много: страшные мучения на заводе в Архангельске (я до сих пор вижу в кошмарах его лицо, покрытое испариной, и прижатую к животу руку), бесчеловечные эксперименты в лаборатории… Там ведь не только испытывали препараты на уже имеющихся ранах. Сколько ещё ему нанесли травм за два с половиной года… Потом восстановление в полной неизвестности — тоже отнюдь не отпуск на пляже. И вишенкой на торте оказалась самая любимая, но самая огромная забота — Николь. Коннор любит дочь, это видно. Заботится. Дышит ею. Но это тоже изматывает. Ночные подъёмы, кормления, переодевания, бессонные ночи, если у крохи что-то болит. И после этого он идёт на работу. Бедный мой, как же тебе сложно… Как я хотела бы тебе помочь… Хоть чем-то.
Хорошо, что Николь сейчас спит. Коннор хоть немного отдохнёт. Всё же у него чудесная дочь. Даже сейчас, в какие-то четыре месяца, она очаровательна. А что будет дальше? Будет покорительницей мужских сердец от нуля до девяносто девяти? Я улыбаюсь своим мыслям. Главное, Доннер, не скажи такое Коннору! Иначе он закроет дочь в квартире и никуда не выпустит, боясь, что какой-то парень разобьёт ей сердце. С него станется, он же сумасшедший отец!
Я, всё ещё улыбаясь, перевожу взгляд на Коннора, и у меня холодеет сердце. Похоже, его и без того не очень приятный сон прямо на глазах перерождается в кошмар!
— Коннор! — я негромко зову и поглаживаю по плечу.
Никакого эффекта. Он сжимается в комок, лицо покрывают бисеринки пота. Рука перехватывает мою и до боли стискивает запястье.
— Коннор!
Бужу его более агрессивно, но он уже во власти кошмара. Другая рука намертво прижата к животу, и он подтягивает колени к груди, стремясь защитить, уберечь то, что внутри. Не допустить ещё больше боли.
— Коннор!
Я смотрю на его лицо, искажённое нечеловеческой мукой, и мне хочется плакать. Ну за что тебе всё это? И почему я не могу забрать хотя бы часть твоей боли? Я так хочу помочь! Хоть немного облегчить твои страдания!
— Коннор!
Он уже стонет во сне. Все мышцы, которые я ощущаю под тонким свитером, схвачены болевыми спазмами. На одной руке задрался рукав, обнажая ее почти до локтя, и я вижу вздувшиеся вены. Глажу его по спине, по плечам, прижимаю к губам его пальцы, которые впились в мою руку. Пусть мне больно. Пусть, это не важно. Я хочу помочь. И готова вытерпеть что угодно.
— Коннор, пожалуйста!
Он открывает глаза. И я дрожу. Они полны такой боли и безысходности, что в прогретой комнате мне становится холодно.
— Коннор, всё хорошо! Ты дома. Я с тобой. Слышишь? Всё закончилось.
Нет, не слышит. Не понимает. Приступ острой боли заставляет тело выгнуться — он упал бы с дивана, если бы я его не удержала.
— Коннор, уже всё позади! Всё прошло! Это галлюцинации.
Я обнимаю его крепче, прижимаю к себе изо всех сил. Сердце рвётся на части от его стонов. Что же тебе пришлось выдержать, милый? И как ты справился с этим?
Обнимаю ещё крепче. Мне кажется, или стоны действительно становятся тише? Неужели он услышал меня?
— Коннор! Коннор? Как ты?
— Линдсей…
Голос хриплый, надтреснутый, глаза ещё мутные. Но он узнал меня! Узнал! Может, так ему станет легче?
— Всё хорошо, все закончилось. Давай я обниму тебя. Ложись поудобнее. Сейчас тебе станет легче.
— Ты никогда раньше не разговаривала со мной. Я мог только представлять тебя. Думать, вспоминать, мечтать. А теперь слышу голос. Приятно. Или я окончательно схожу с ума?
О чем это он?
— Я здесь, с тобой. Хочу тебе помочь.
— Ты…
Он пытается обнять меня, но тело скручивает новым спазмом боли. Он выгибается, совершая странные движения, как будто старается оттолкнуть от себя что-то, невидимое мне. Снова стонет. И умоляет кого-то не делать с ним этого. Чего не делать? Кого он просит?
— Коннор!
— Нет… Нет, прошу… Не надо. Я не вынесу этого. Пожалуйста. Прекратите…
Он пытается отодвинуться подальше, глядя безумным взглядом в пространство перед собой. Лицо искажается, из прокушенной губы тоненькой струйкой сочится кровь.
Мой мозг пронзает искрой понимания! Ох, Линдсей Доннер, ты полная, абсолютная идиотка! Он бредит! И видит в бреду тех, кто истязал его во время пребывания в лаборатории в Неваде. Тогда эта боль разрушала его тело. А сейчас она разрывает на части его мозг. И ещё неизвестно, какую боль, реальную или фантомную, перенести сложнее.
Коннор делает судорожный вдох, и я, каким-то чудом понимая, что сейчас произойдёт, прижимаю его голову к своей груди. Он кричит. Страшно, надрывно, срывая голос. И я ничего, ничего не могу сделать! Не могу помочь! Могу только краем сознания думать о том, что недалеко от нас спит четырёхмесячный ребёнок. Хорошо, что я вовремя обняла Коннора. Мои одежда и тело немного приглушили звук. Я не могу справиться с одним Коннором Дойлом, который мечется в бреду, всё так же прижимая руку к животу. И если к его стонам прибавится крик испуганной малышки, я просто сойду с ума.
Коннор замолкает и снова открывает глаза, которые чуть проясняются, когда он видит меня.
— Линдсей…
Его рука впивается в моё плечо, заставляя наклониться ниже, так, что я чувствую его шумное дыхание на коже своего лица. Он разглядывает меня с каким-то болезненным любопытством. Никогда раньше не видела такого взгляда…
— Побудь со мной…
— Я никуда не уйду. Обещаю. Я здесь, рядом.
— Линдсей… Если бы не ты…
Он снова кричит от боли, изгибаясь самым немыслимым образом. Наверное, надо бы закрыть дверь, чтобы весь происходящий кошмар не разбудил Николь, но я не могу. Моя рука уже онемела от судорожно впившихся в неё пальцев. Он просто меня не отпустит! Даже на пару секунд и несколько метров. И я тоже не отпущу его.
— Линдсей…
По щекам Коннора стекают слезы. Моё сердце рвётся от боли и нежности, но я не могу себе позволить быть слабой. Потом. Я поплачу потом, в одиночестве, вспоминая, каким слабым был тот, кого я считала самым сильным на земле.
Короткая передышка. Его лицо всё так же кривится от боли, но он не кричит, лишь тихо стонет, и не сводит глаз с моего лица. Вдруг его взгляд ускользает куда-то в сторону, и лицо искажается уже не столько болью, сколько страхом, каким-то запредельным ужасом. Опять галлюцинации…
— Нет… Нет… Пожалуйста… Не нужно больше боли… Умоляю…
— Коннор!
Я насильно поворачиваю его лицо, ловя взгляд.
— Послушай меня!
В глазах пелена нерассуждающего ужаса. И предвкушения новой боли.
— Коннор, пожалуйста! Услышь меня. Я никому не позволю прикоснуться к тебе! Никому! Слышишь? К тебе никто не подойдёт. Никто. Сейчас я обниму тебя, и боль уйдёт. Растворится. Её больше не будет. Она покинет тебя. И никогда не вернётся.
Я убеждённо говорю что-то ещё, глажу его по волосам, по щекам, чуть заросшим щетиной. И с удовольствием наблюдаю, что из его глаз уходит муть, и к нему возвращается способность мыслить.
— Вот и хорошо. Ты дома. Всё прошло. Всё давно закончилось. Это просто сон. Перешедший в реальный кошмар и галлюцинации. Он больше не вернётся. Обещаю. А если осмелится, я снова его прогоню. И Николь мне в этом поможет.
— Николь…
Слава Богу!
— Она в порядке, спит, мы не разбудили её. Хочешь, я присмотрю за ней, а ты немного отдохни. Приступ забрал у тебя массу сил. Ночью было то же самое?
— Почти. Ночью меня пожирал паразит. А сейчас я снова вернулся в «Улей». Не хотелось бы…
Коннор, кажется, окончательно пришёл в себя. Но сейчас слаб, как новорождённый котёнок. Он покрыт испариной и дрожит всем телом. Надо что-то сделать…
— Принести тебе воды? Или чай? Я видела на полке в кухне пакетик ромашкового…
— Нет! Не нужно чая. Мне его хватило ночью. И воды не нужно. Линдсей… Побудь со мной. Пожалуйста…
— Конечно, сколько хочешь.
Его рука так и не отпускает мою. Невероятным усилием он подвигается и тянет меня за собой. Мне ничего не остаётся, как лечь рядом, нашарив свободной рукой диванную подушечку и запихнув её под голову. Коннор же кладёт голову на моё плечо и мгновенно проваливается в сон. Он измотан до крайности. Но сейчас ему явно стало легче. Интересно, от чего?
Что я смогла сделать? Чем помочь? Или его персональный кошмар закончился без моего участия?
Мои глаза тоже закрываются. Я прижимаю Коннора покрепче к себе и закрываю глаза. Мне тоже не помешает отдохнуть.
Я проваливаюсь в сон, и на грани грёз и яви в голову приходит вопрос. Коннор сказал, что не мог разговаривать со мной «раньше». Тогда, когда находился в «Улье». Я помню, что была его «якорем» там. И что ему помогли выжить две цели: я и месть. Точнее, месть и я.
Приоткрываю глаза и вижу его спутавшиеся волосы и ещё влажный после приступа лоб. Его голова всё так же лежит на моём плече, и он обнимает меня одной рукой. Сегодня я увидела его совсем другим. Не тем профессором Дойлом, которым он был до Архангельска, и даже не тем Коннором Дойлом, которым он стал после возвращения. А просто Коннором, просто человеком, который нуждается в другом. Нуждается во мне. Он показал мне себя, настоящего себя, без масок, которые стали его второй кожей. Значит ли это, что я в его глазах уже тоже не мисс Доннер, коллега и главный аналитик его команды, а просто Линдсей, та Линдсей, к которой он шёл через все мучения? Я буду очень на это надеяться…