You Me At Six – Take on the World
– Давно не спишь? Юнги медленно моргает и немного щурится, чтобы четче видеть лицо Хосока в полумраке спальни. Чернота его глаз как всегда затягивает мужчину в себя, практически заставляет позабыть вопрос, который сам он и задал каких-то пару мгновений назад. Юнги шумно выдыхает и соскальзывает со своей подушки, чтобы ближе придвинуться, обнимает за пояс, макушкой подпирает хосоков подбородок и расслабляется, оказавшись в окружении тепла. – Не хотел раньше времени тебя будить. После его ответа в комнату возвращается тишина. Занимающийся рассвет стучится в широкие окна, но против тяжелых, глухо задвинутых штор он бессилен. Хосок бросает взгляд на часы, убеждается, что до подъема еще есть немного времени, и только затем прикрывает глаза. Чувствуя на себе приятную тяжесть чужого тела, он размеренно дышит. Щеку немного щекочут растрепавшиеся во сне еще сильнее обычного светлые волосы, от них пахнет корицей, потому что вчера вечером Юнги использовал его шампунь. Необычно, но приятно. Чон укладывает свою руку на спину мальчишки поверх одеяла, проводит ладонью вверх-вниз, прежде чем несильно сжать ею плечо, и Юнги тоже движется: отняв руку от пояса, прокладывает ею путь по груди и останавливается только тогда, когда прохладная ладонь ложится на шею, а кончики пальцев зарываются в короткие волосы на затылке. Сопит и потирается носом о твердую грудь через футболку для сна. Сейчас это – то, что нужно. Необходимо в равной степени обоим: понимать, что расстояния между ними никакого нет, что его не существует. Потому что чем ближе, тем безопаснее. Чем дальше, тем больше в разум вторгается тревог. Наступающий день пугает своей неизвестностью, но поддаться страху и позволить тому запереть себя в четырех стенах они не могут, им необходимо держаться. Они справятся, если будут все время вместе… только очень жаль, что точно так же, как прямо сейчас, не получится – вряд ли их тогда поймут. Но пока не звенит будильник, все хорошо. Все правильно, даже если и ново. Тишина, шорох постели, прикосновения… раствориться в них проще простого. Все, что для этого требуется: доверие – а его у обоих друг к другу накопилось достаточно. Как так вышло, что в одно мгновение они вдруг оказались между собою такими ранимыми, до сих пор неясно. И если спросить, какой именно миг все решил, из них вряд ли вам кто-то ответит. Юнги, возможно, подумает о том дне, когда случайно увидел Хосока после пулевого в больнице, а может, о том вечере, когда они разговаривали в особняке, а может, о том утре в начале практики, когда на крыше Хосок оставил для него кофе, чтобы немного согреть. Сам Хосок подумает о какой-нибудь из многочисленных улыбок деснами, которых Юнги ему столько подарил за последний месяц, что не сосчитать, он подумает о любопытном взгляде лисьих глаз, о тонких пальцах, вечно треплющих волосы, о содраной коже на губах… Они разные. Разные просто чертовски. Как Юг и Север. Буквально. Но… Если в мире всегда должен существовать строгий баланс, то не им ли как раз тогда и будет считаться их единство? Ведь друг с другом рядом им так чудовищно хорошо… – Не хочу отсюда уходить, – тихо шепчет Юнги. Он легкий очень, жмется тесней на мгновение, а затем приподнимается, чтобы заглянуть мужчине в глаза. Чон костяшками пальцев гладит его по щеке, печать своих губ оставляет на лбу. – Думай о том, что этот день скоро кончится, и тогда мы вернемся. Снова будем вот так здесь лежать, и я точно так же, как сейчас, буду обнимать тебя. – Мне нравится, когда ты меня обнимаешь. – А мне нравится тебя обнимать, смотри, какое совпадение, а, Юнги-я. – Удивительное. – И я о том. Они тихо смеются. Юнги осторожно касается хосокова лица: пальцами обводит острые скулы, покрытые легкой щетиной, сверху-вниз по линии носа, от середины к вискам по бровям. Чон не двигается, позволяет себя изучать и просто наблюдает за парнем, осторожно держа все так же в своих руках. Хочется поцеловать, но одновременно и жаль портить столь хрупкий момент. Юнги, должно быть, все это до сих пор непривычно, и Хосок честно не ждет от него какой-то космической смелости и раскрепощенности, нет… Он считает, что и так получил слишком многое – шанс, и теперь по глупости ни за что не упустит его. Шаг за шагом, постепенно они вместе будут прокладывать этот путь. Их совместный и в одном направлении. Отбросят прочь все ненужное и просто позволят себе это, раз их так тянет друг к другу, вот и все. – Ты красивый, – голос Юнги, и так по-обыкновению хриплый и не очень разборчивый, от волнения еще шепелявит, делая слова почти неузнаваемыми. Но Хосоку все равно их удается расслышать, и мужчина позволяет мягкой ухмылке изогнуть линию губ. – Не смейся... – Даже не думал, – честно отвечает он, тут же заключая в ладони смущенное лицо мальчишки, который в стрессовой для себя ситуации решил поступить по-классике жанра – то бишь удрать. – Ну нет, а ну-ка посмотри на меня. Давай же, Юнги-я… Ну вот, ничего же страшного, правда? Это ты красивый, слышишь меня? Хосок видит, как брови под светлыми прядями челки трогательно сходятся на переносице, образуя морщинку. А глаза у мальчишки начинают сиять, выдавая все волнения хозяина с головой в обход упрямой тишине, что хранят плотно сжатые губы. И больше нет сил на то, чтобы сдерживать себя. Хосок притягивает чужое лицо немного ближе, сам подается вперед и мягко целует Юнги, чувствуя, как крепость сдается тут же, и чужие губы распахиваются, выпуская горячий воздух. Где-то за пределами их мирка начинает ехидно трезвонить будильник, но они его как будто не слышат. Поцелуй долгий и пылкий, хоть за определенные рамки тот не выходит. Он греет, овевает покоем и позволяет в себе раствориться. Он – всего лишь капля в океане того, в чем они оба нуждаются, но даже капли достаточно, чтобы в этот скоротечный момент почувствовать счастье. Будильник отключается с третьего раза. Дыхание сорвано, губы опухшие и подрагивают от излишней чувствительности, но зато тело наполнено такой приятной тяжестью, что всякая тревога сейчас кажется чем-то преодолимым. Если все и дальше будет вот так, если вместе, то… все будет в порядке, не может не. – С добрым утром, – произносит Мин, когда ему первому удается все-таки выбраться из кровати. Он потягивается, чувствуя, как хрустят позвонки, и обеими руками пытается назад зачесать свои волосы. Хосок, откинув затихший телефон на прикроватную тумбочку, тоже встает, подходит к мальчишке, заботливо убирает за уши те пряди, что еще остались, упрямо лезя Мину в глаза. Дает себе еще мгновение на то, чтобы подержать его в своих руках, но затем отпускает все же. – Я найду что-нибудь на завтрак. А ты иди умывайся. – Умывайся, – Юнги передразнивает, фыркая в конце, – как будто никуда и не уезжал от Джин-хена, тоже мне… Хосок посмеивается, наблюдая, как мальчишка скрывается за дверью ванной комнаты. И даже после улыбка так и не покидает его губ. Это уже не первый раз, когда Юнги остается у него ночевать… но трепет от совместного пробуждения всегда одинаково сильный. И не отпускает.***
– Да, поработаю с Хосоком в офисе, буду всегда на виду, так что не беспокойся, хен. – Юнги, разговаривая с братом по телефону, встречается взглядом с Чоном и показательно закатывает глаза к потолку. – Все нормально… Сам будь осторожным, хватит учить меня!.. Мужчина, невольно ставший свидетелем односторонней семейной перепалки, неспеша обувается в прихожей у двери, а потом подходит к Юнги, все еще пыхтящему Сокджину в трубку о том, что он уже, вообще-то, не маленький, и сам знает, что плохо, а что хорошо. Хосок на это лишь закусывает губу, чтобы не сболтнуть лишнего и не раздражать этим еще больше нахорохорившегося мальчишку. Он ловит в обе руки полы распахнутой куртки, которую Юнги надеть-то надел, но, отвлеченный звонком, так и не застегнул, и, вставив в собачку молнию, осторожно ведет ее вверх до самого горла. Юнги машинально вытягивает шею, чтобы было удобно, и довольно щурит глаза. – Хен, я не вру, со мной правда все хорошо, – говорит он уже серьезнее, так и не отрывая взгляда от хосоковых глаз. – Здесь обо мне могут позаботиться.***
В офисе субботним утром стоит неуютная пустота. Просторные коридоры освещены солнцем, что пускает лучи сквозь панорамные окна и щедро разливается золотом по гладким полам. Не работают компьютеры, не гудит кофемашина в комнате отдыха, не печатает принтер, кругом неслышно ни одного постороннего голоса. И это слегка жутковато. Во всем здании сегодня, кроме охраны, только Хосок с Юнги, Намджун и Аксель, которому мужчины отдают последние инструкции, прежде чем покинуть город и залечь на дно. Дел в компании в ближайшее время предстоит сделать много. Никто, разумеется, не планирует вешать их всем скопом на бедного, ни в чем не виноватого секретаря, но почву для них подготавливать тому все же придется. Хосок мысленно клянется поднять Акселю зарплату за все его мучения: за переезд, за незаменимую помощь в делах… и отдельным пунктом за то, что терпит одного ужасно прилипчивого, наглого и обладающего больной фантазией, когда дело касается тупых шуток, Мин Юнги. Хотя трудно не признать: шутки хоть и тупые, но заразительные… и вот уже личный секретарь, до глубины души оскорбленный предательством собственного босса, с осуждением в серых глазах наблюдает, как Чон Хосок позволяет себе обронить тихий смешок, слушая бред, что снова мальчишка несет, стараясь довести Акселя до белого каления. Хорошее настроение этого мелкого чудовища не заметить трудно, потому что чем светлее у того на душе, тем больше энтузиазма он обращает в сторону своего и так выдающегося красноречия. То есть, рот у него с самой их встречи у входа в здание вообще. Не. Затыкается. Даже Намджун, украдкой слушая, не может сдержаться и цокает языком, закатывая глаза. Он, хоть с мальчишкой и знаком, к такому количеству болтовни от него явно не привык. И только Чон, что все время старается к Юнги находиться максимально близко, так, чтобы всегда тот был у него не только в поле зрения, но и в полной досягаемости, никак не выказывает раздражения по поводу нескончаемого словесного потока. Смотрит на мальчишку такими глазами… такими, что Акселю даже как-то неудобно становится, когда он замечает взгляд босса. Это совершенно не его дело, опять же, но черт возьми, они оба становятся слишком очевидными. А сам Аксель за все годы своей деятельности слишком хорошо успел изучить человека, с которым работает… он с самого начала, еще с той странной просьбы об организации практики, подобных которой отродясь не бывало, заподозрил что-то неладное. И вот, здравствуйте, Мин Юнги, можно просто заноза в заднице, приятно, блять, познакомиться… А хотя с другой стороны: Господин Чон раньше никогда и не выглядел таким – погруженным настолько глубоко в другого человека – не ловил каждое слово, не улыбался в ответ так, как улыбается сейчас… Ну, и (Аксель не признается в этом ни одной живой душе, усекли?!) помощь от Юнги для Акселя, как для секретаря, была, если совсем уж по-честному, весьма существенная, мальчишка и впрямь оказался неглупым. – Официальная версия – улетел в Лондон, чтобы решить дела своей фирмы, которую оставил там на долгое время без присмотра. Намджуна взял с собой, как правую руку, – объясняет Хосок, когда они все вчетвером устраиваются в его кабинете. Юнги с Намджуном тем временем включают принесенные с собой ноутбуки, чтобы начать переносить на них все необходимые для удаленной работы базы данных, документы и файлы. – И на сколько Вы планируете "задержаться в Лондоне"? – изгибает бровь Аксель, давно привыкший к махинациям босса, тут же вступая в игру. – Думаю, что ситуация там не из простых, поэтому решение вопросов затянется. – Это может оказаться не по душе совету директоров. – Поживем – увидим, но, я надеюсь, вскоре у них могут появиться и более весомые причины для расстройства. Такие, что мое отсутствие им будет относительно легко простить. – Могу ли я чем-то в этом поспособствовать? – Не стоит, – с нажимом отвечает Хосок, смотря серьезным взглядом на секретаря. – Это слишком опасно для тебя, Аксель, поэтому лучше не лезть, понял меня? Мне хватит и того, что я и так втянул в эту хуйню слишком много дорогих мне людей, не хочу, чтобы и ты оказался в этом списке. Будь здесь максимально осторожен. – Ага, сам ведь, наверное, знаешь, как часто Пеппер Поттс хотели замочить из-за Тони, поэтому делай выводы, – хмыкает Юнги, не отрывая от монитора компьютера шкодливого взгляда. – Я бы на твоем месте в этот раз помолчал, – бубнит Намджун в адрес мальчишки, – потому что с тем, кому здесь сейчас принадлежит звание Пеппер, можно и поспорить… На душе у Акселя немного теплеет от вида того, как после оброненных Господином Кимом слов на щеках у Юнги яркими маками расцветает смущение. – Не отвлекайтесь, – в конце концов строго шикает на них Чон, и приходится взять себя в руки опять, обратив все внимание на инструктаж начальника, который только-только начался. Как и было сказано ранее, дел Акселю предстояло сделать немало.***
– Хватит вертеться, – шикает секретарь, когда боковым зрением снова замечает движение за соседним столом. Юнги, услышав обращенные к нему недовольства, только отмахивается и все сильнее вытягивает шею, пытаясь разглядеть сквозь узкую полосу прозрачного стекла в двери хоть что-то. Потому что за дверью той хосоков кабинет. А в кабинете Хосок и с ним – Ким Сувон, он же отец Тэхена. Да-а, такие вот дела. Мужчины там засели еще с самого обеда и уже три с лишним часа как не выходят, также с ними сейчас и Намджун. Подключить Господина Кима к проблеме, рассказав ему всю ситуацию, решено было еще вчера, и встреча эта обговорилась с непосредственной помощью Тэхена, который тогда и согласился набрать родителя. Как оказалось, связь с отцом и матерью он всю неделю поддерживал на постоянной основе, звонил им каждый день и хоть о своем местоположении молчал партизаном, не ленился убеждать, что самочувствие его идет на поправку. А тем в сложившейся ситуации оставалось только верить и надеяться, что сын в скором времени вернется домой. Но, к сожалению, на этот раз ожиданиям их оправдаться было не суждено: судьба резко повернула, делая крюк, и вместо отчего дома Ким Тэхен оказался в особняке близ Пусана в компании парня, о котором ни мать, ни отец его не подозревали. Кому расскажи – не поверят… Тэхен на своего отца был очень похож, если не считать темных волос и глаз последнего. Мужчина оказался строен и высок, двигался с уверенной грацией, хоть в движениях его и мимике без труда можно было разглядеть напряжение. Еще бы тут не будешь напряжен, когда тебя хочет подставить какая-то невидимая рука, да еще и сыну из-за этого грозит серьезная опасность. Страшно даже подумать, сколько боли за небольшой промежуток времени вылилось на долю семьи Ким, и оттого Юнги наблюдал за мужчиной с трепетом все то недолгое время, пока тот в окружении своих телохранителей шел от закрывшихся за спиной дверей лифта в кабинет Хо. Он вошел туда без стука, дверь за ним щелкнула, запираясь на замок, и для оставшихся снаружи потекли долгие часы ожидания. Юнги за это время много чего переделать успел: понадоедал Чонгуку и Джину в какао, сочинил несколько куплетов лирики, два раза поругался с Акселем, на компьютере разложил выбранную информацию так, чтобы Хосоку затем работать с ней было максимально удобно, снова решил доебаться до секретарши и за это чуть не получил от Акселя по шее. В знак примирения пришлось тащиться за кофе, но, учитывая, что ради двух стаканчиков с горячей бурдой за ним в кофейню проследовали еще и пять охранников, путешествие оказалось неловким. Да уж, от таких Юнги обычно наоборот удирал, потому что творил дичь и вынужден был бегством затем спасать свою драгоценную жопку на всех скоростях, а тут… Как будто он сынок мафиози какой-то или супер-звезда… А что? Разве бы из него не вышел айдол? Вышел бы и еще как! По стечению обстоятельств встреча с Господином Кимом окончилась ровно тогда, когда Юнги как раз вернулся на свое место ожидания. Со стаканчиками, зажатыми в обеих руках, он остановился у ресепшена, от которого вел путь в директорский кабинет, пока в направлении его из этого самого кабинета двигались трое мужчин. Ким Сувон, заметив парня, едва заметно прищурился, а затем остановился напротив. Юнги неуклюже поклонился ему, стараясь не расплескать напитки, и растерянно взглянул за плечо мужчины на Хосока, который, хоть и выглядел устало, все же улыбнулся ему, пользуясь тем, что стоит последним, и никто, кроме Юнги, этой улыбки не увидит. – Господин Ким, это Мин Юнги, мой помощник, – представил его Чон, делая небольшой шаг вперед, чтобы оказаться с ними на одной линии. – Юнги, – повторил Ким, а затем кивнул как будто каким-то своим мыслям. – Я знаю тебя, не так ли? Мой сын однажды упомянул твое имя в разговоре. Вы дружите? Как давно ты в последний раз его видел? – Вчера вечером, – честно говорит Юнги, решая, что ответить стоит лишь на тот вопрос, что будет для мужчины наиболее важен. – И… ему лучше. Правда. Ким Сувон от услышанного весь как будто сдувается. Он тихо выдыхает и сутулится – едва-едва видно, но Юнги все равно за ним слишком пристально наблюдает, чтобы не заметить произошедших изменений. В темных глазах затаились боль и страх за своего ребенка, и это не скроешь. – Можете рассчитывать на любую поддержку, – произносит Ким, обращаясь уже к Хосоку. – Мой сын просил вам довериться, и если он считает что я могу это сделать, то пусть так и будет. Теперь, когда мы все в одной лодке, я настроен довести дело до конца, даже если пока оно затрагивает меня не так сильно, как вас. Моя семья… наши семьи ни в коем случае не должны пострадать. – Этого не случится, – обещает Хосок, протягивая Сувону руку для прощального рукопожатия. – И о вашем сыне я позабочусь, обещаю, он в безопасности. – В любом случае я направлю в особняк дополнительную охрану, так и мне, и моей жене будет спокойней. Спасибо, Господин Чон. Я знал, что на вас могу полагаться так же смело, как и в прошлом на вашего почившего отца. – На моего отца? – Ну конечно. Замечательный был человек и при каждой встрече всегда с такой любовью и гордостью вспоминал о вас… Видя, как у Хосока от услышанного белеют губы, Юнги разволновался, но Чон взял себя в руки достаточно быстро и в ответ послал Сувону вежливую улыбку. – Ваша правда: мой отец был замечательным человеком, надеюсь, что когда-нибудь и я смогу походить на него. И рассчитываю на наше с вами плотное сотрудничество. – Теперь и так уже плотнее некуда, – усмехается грустно Сувон, и на этом мужчины прощаются окончательно. Генеральный директор корпорации "Север" покидает офис, чтобы уже у себя раздать соответствующие распоряжения. Хосок, проследив, как дверцы лифта смыкаются, скрывая за собой мужчину и его людей, наконец позволяет себе шумно выдохнуть, нахмурить лоб и снова уйти в свой кабинет, теперь уже в гордом одиночестве. Наконец-то передав кофе Акселю, сам Юнги, сжимая в руках один оставшийся стаканчик, спешит следом, не собираясь оставлять Чона одного. – Как все прошло? Хосок, успевший дойти до своего стола, опирается о тот поясницей и на руках откидывается назад, задирая голову к потолку. В таком положении линия челюсти у мужчины так сильно выделяется, что Юнги вынужден подавить в себе стойкую потребность сглотнуть. Он стыдливо отводит взгляд и смотрит теперь на чужие начищенные до блеска ботинки. – Прошло неплохо. Но я ужасно от всего этого устал, – признается Хосок тем временем и выпрямляется, чтобы взглянуть на мальчишку, а тот все еще посредине кабинета стоит и неудобно жмется. – Ты чего там застыл? – Ничего. Чон недоверчиво фыркает и ведет бровью. – Юнги-я, – зовет уже мягче, потому что успел за эти несколько дней уяснить, что вот на такой тон парень ведется чаще всего. – Подойди ко мне, пожалуйста. – Зачем? – Я устал. Мне нужен кофе. – Так это вообще-то мой, раз так нужно, сам пойди себе и купи. Кто тут из нас двоих миллиардер? – Господи, какой же ты… – Ага, – кивает деловито Мин, показательно делая глоток, – именно такой. А ты думал, в сказку попал? Но потом он подходит, конечно же. Доверчиво шагает к мужчине, не противится, когда чужие руки уверенно ложатся на его талию, слегка сжимая при этом пальцы. Улыбка в ответ на улыбку перед тем, как обе стираются в мягком поцелуе. Соскучились. – Я дверь не закрыл, – бормочет Юнги. – Не думаю, что мы здесь кого-то этим удивим. – Хо… – Я шучу, Юнги, не переживай. – Вот ведь… Кофе приходится все-таки разделить на двоих, пока они сидят на столе, болтая ногами в воздухе, и преимущественно молчат. Время движется к вечеру, за окном скоро уже начнет темнеть, а пока небо на западе начинает приобретать едва уловимый персиковый оттенок. Юнги смотрит на пейзаж: на стройные высотки вокруг их офиса, на линии проводов, что слегка покачивает ветер… внутри у него становится как-то тоскливо. – Кажется, я скучал по этому, – бормочет он, делая непроизвольный кивок под хосоковым взглядом. – Ну, знаешь, по кабинету, по офису, по тому, как мы друг с другом работали здесь… – Что, вечной ругани со мной не хватает? – Ой, да брось, не так часто мы и ругались… – полный скепсиса взгляд сбивает его с мысли. – …О'кей, но ведь были же просветы. – Ну да, – ухмыляется Хосок, а потом они молча переглядываются и оба не могут сдержать смеха, вспоминая то, как друг с другом собачились. – Черт, а ведь я несколько раз был практически на грани того, чтобы придушить тебя. – Не переживай, ты мне тоже страсть, как нравился. – Ага, оно видно. – Заткнись. Мальчишка толкает его плечо своим, но тут же вздрагивает, запоздало вспоминая о ранении. – Прости… как твое плечо? Хосок улыбается, протягивает руку и привлекает Юнги ближе к себе, обнимая мальчишку и упираясь тому в макушку своим подбородком. – Водить пока нельзя, и резкие движения – не самая лучшая затея, но в целом я в норме. Все хорошо. Юнги с облегчением выдыхает, тянется и все-таки с заметной осторожностью обнимает в ответ. – Хосок… мне страшно, – тихо признается он. – С тобой все будет хорошо, Юнги, я же обещал… – Я за тебя боюсь, – доносится хриплый шепот, и Чон ниже склоняется, натыкаясь на черный, полный волнения взгляд. – Не за себя. За тебя. Хосока изнутри пробирает такая дрожь, что он не сомневается: мальчишка ее чувствует. И по этой причине обнимает мужчину крепче, зарываясь лицом в основание шеи, дыша туда теплым воздухом. И нет больше никому дела до того, что дверь в кабинет до сих пор остается открытой, плевать на нее… Хосок сквозь пальцы пропускает светлые волосы, дышит совсем уже легким ароматом корицы, что исходит от них, и чувствует, как болит его сердце. Болит по этому мальчишке, острому, дикому, но такому трепетному. Такому… такому, что как будто бы созданному специально для него. Юнги для него, и точка. А раз так, то Хосок все сделает, чтобы подобным образом и оставалось на долгое всегда, без вариантов. Неуклюжий раскаленный шар тяжело катится по небу, собою уже пытаясь поджечь плоские крыши небоскребов. Здания еще держатся, а вот облака – пылают кроваво-оранжевым закатным пожаром. День почти кончился, думает Хосок. – Нам пора возвращаться домой, Юнги-я, – говорит он, касаясь губами чужого виска и находя своими руками чужие холодные руки. – Нужно собрать этим вечером вещи, чтобы завтра, закончив дела, уехать из города как можно скорее. – Мы поедем к морю, – говорит Юнги и этому факту невольно улыбается. – Да, – соглашается Чон. – Поедем, Юнги-я. Обязательно.***
Много они не берут, складывают в сумки только самое необходимое и весь багаж передают сразу же охране за дверью, чтобы те подготовили и загрузили автомобиль. Завтрашний день обещает быть богатым на события и чертовски напряженным. Утром у Хосока и Господина Ким Сувона встреча с городским прокурором, а у Чимина – показ в академии, на который Юнги и отправится под присмотром Сокджина с Намджуном. Хо должен будет вернуться к окончанию мероприятия, и после они все вместе уедут в Пусан, где их дожидаются Мисо, Чонгук и Тэхен. У этих троих, судя по сообщениям в месседжерах и нескольким фото, все пока хорошо. После сбора вещей Хосок и Юнги ужинают наспех сооруженным незатейливым ужином, а потом принимают по-отдельности душ, благо в квартире ванных комнат даже больше, чем самих жильцов. Юнги с покрасневшей от пара кожей и влажными волосами появляется в спальне, когда Хосок уже расстилает кровать, откидывая к ногам покрывало таким образом, чтобы во сне его не достать. Услышав шаги, он отвлекается от своего занятия, поднимает взгляд на мальчишку, такого по-домашнему растрепанного и мягкого сейчас, и улыбается, светя ямочками на обеих щеках. А у Юнги напротив груди до сих пор полотенце стиснуто бледными пальцами. И взгляд обращен вроде бы на него, но как будто бы сквозь… – Юнги? От звука слетевшего имени глаза наконец-то приобретают осознанность и, устремляясь на мужчину, блестят. Блестят странно: решительно, но с решительностью этой тесно сплелось волнение. Выходит пугающее Хосока сочетание, от которого мужчина совершенно не в курсе, чего ожидать. – Я… – Юнги запинается, украдкой лижет вновь искусанные от переживаний губы и выдыхает. Он ненадолго позволяет себе веки сомкнуть… а затем те распахивает, отбрасывает полотенце на рядом стоящее кресло и подходит к Хосоку, становясь вплотную. Смотрит на него опять своим лисьим взглядом, в себя затягивая на раз-два, завораживая… Тонкие руки обнимают за шею, а губы оказываются так близко, что Чон уже способен почувствовать их фантомную сухость. Преодолеть бы еще какой-то миллиметр… – Это больно? – Что больно? – Не заставляй меня говорить вслух, – просит Юнги, закусывая нижнюю губу, а Чон растерянно хмурится. И хмуриться начинает еще сильней, когда до него доходит смысл произнесенных мальчишкой слов. – Почему ты решил… спросить об этом именно сейчас? И в лучших традициях жанра Юнги сейчас очень хотелось бы нагрубить, что-то колкое ответить, как-нибудь отшутиться… но он не может. Он слишком много думал сегодня об этом, и просто… он решил. А если Юнги что-то решает, то значит тормозить его – идея проигрышная, как ту не переворачивай. И поэтому Мин не отвечает, упрямо поджимает губы и… смотрит. Смотрит на Хосока своими черными глазами, даже не моргая, старается все ими сказать, донести до мужчины свое решение и показать, что он не боится, что хочет. – Я хочу… – Нет, Юнги-я, – мягко перебивает его Хосок, но не отталкивает, а наоборот бережно обнимает, чтобы не ранить по неосторожности этого смелого ребенка. – Не сейчас, пока еще для тебя это слишком рано. – Не рано, – с нажимом возражает Юнги, твердо качая головой, и, видя, что Чон уже хочет что-то ответить, спешит взять слово сам: – Не рано, Хосок-а. Не рано. Это не может быть так, между нами не может быть так, потому что… потому что ты теперь есть у меня, понимаешь? Наверное, нет, – он тушуется, расстроенный тем, что не может найти в себе верных слов, но все равно отчаянно не оставляет попыток рассказать о том, что у него внутри. И все в глаза Хосоку смотрит пронзительно, отчаянно, с нуждой, которая скальпелем режет по мужскому самообладанию так, что кровь брызжет уже во все возможные стороны. – Я уже говорил, что боюсь. Это правда, Хо, я напуган всем этим до ужаса. Я дышу с трудом, с трудом думаю, потому что страх меня практически парализует. Это страх за тебя, всегда был страх за тебя, еще с того дня в больнице, когда тебя туда привезли с пулевым, и я понял… Понял, что могу так просто потерять. Хосок, а ведь я и до этого знал, прекрасно знал, как легко могут умереть люди, и я не хочу, чтобы ты тоже… если ты… Нет! Не надо… не надо, пожалуйста! Хосок растерянно гладит Юнги по лицу, пальцами то и дело стирая со щек крупные слезы, что начинают струиться из глаз. Руки на его шее оттуда убираются, переходят на скулы, и дрожащие пальцы холодят их. – Я не тороплюсь, – шепчет он, поднимаясь на носки, чтобы прислониться к чужому лбу своим. – И ты меня не пугаешь. Я просто хочу тебя почувствовать, потому что сейчас ты… черт, ты мне так сильно нужен!.. И, возможно, Юнги планировал сказать что-то еще. Возможно, в запасе у него были приготовлены десятки других слов, способных Хосока подтолкнуть к краю пропасти, но… правда вся в том, что Чон перед человеком этим и так, и без всего этого, до сумасшествия – слабый. До ужаса, до дрожащих пальцев, которыми он крепче пытается обхватить мокрое от слез лицо, чтобы притянуть ближе. И накрыть наконец-то губы своими губами, затягивая те в поцелуй с ярким привкусом соли.NF, Britt Nicole – Can You Hold Me
Высокий, полный удивления вздох прорывается наружу, когда они ненадолго отстраняются, глотая воздух губами. Глаза снова друг друга находят, ведя свой последний на сегодня диалог, убеждаясь окончательно в том, что нет у них уже ни единого пути назад. Только вперед, вернее… ... навстречу они подаются снова, сплетая руки, сцепляя пальцы, смешивая дыхание, которое сбивается напрочь за жалкую минуту. У обоих сбивается. Гаснет свет, приятно шелестят чистые простыни, с влажными звуками на кожу опускаются поцелуи. В темноте они опаляют, заставляют выгибаться себе навстречу, податливо откинувшись спиной на кровать. Юнги не видит, но слышит и чувствует Хосока поверх себя, то, как постепенно обнажается чужое сильное гибкое тело следом за его собственным, более хрупким и тонким. Ему не холодно, но абсолютно голая кожа стремительно покрывается мурашками, и руки с ногами начинают мелко дрожать. Но дрожь эта уходит, как только бедер касаются аккуратные руки, бережно разводят те в стороны… и Юнги прикрывает свои глаза. – Уверен? – еще раз, чтобы наверняка. – Уверен. И от этого простого слова у Хосока полностью развязываются руки. От этого слова у Юнги голова начинает кружиться, потому что все становится в разы интенсивнее, и напор возрастает, а его тело, чувствительное, не привыкшее к столь откровенным касаниям и ласкам, по кровати мечется, будто под кожей у него магниты… и у Хосока магниты тоже. Потому их друг к другу и притягивает. Тесно, сильно, отчаянно. Мышцы каменеют от напряжения, а в паху возбуждение полыхает так, что до чистой боли, и игнорировать ее получается с огромным трудом. Юнги дышит шумно, раздувая ноздри, пока его касаются везде абсолютно уже бесстыдно и голодно, а руки мальчишки тем временем своей жизнью живут, нагло и с жадностью шарят по чужому нагому телу, обводят плечи, лопатки, грудь, спускаются к прессу… чтобы оказаться пойманными там и затем откинутыми за голову на подушки. И так, обездвиженный и раскрытый, Юнги впервые стонет. Его позвоночник прогибается в спине, разведенные в стороны бедра подаются вперед, и возбуждение трется о Чона, пронзая такими сильными чувствами, принося столько неизведанных эмоций, что от них недолго и ослепнуть. На шее у него снова после этой ночи распустятся лиловые бутоны соцветий, порожденные любовью. Хосок выцеловывает кожу там долго, прежде чем перейти на ключицы. У Юнги на ногах поджимаются пальцы, изнутри его как будто скоро что-то разорвет на части – так ему сейчас хорошо и одновременно плохо, черт возьми. Это сумасшествие, это какое-то настоящее сумасшествие! И в этом сумасшествии себя находит их единение, то самое в котором каждый из них нуждался так яростно, так сильно, так незамедлительно. Это… не больно. Это не так, как он себе представлял. Непривычно и ново, и дискомфорт от того, что тугие мышцы не хотят растягиваться, все же присутствует, но это не так и ужасно. Хосок продолжает всего его целовать, и отвлечься очень легко, что усилий даже не требуется. Целовать этого мужчину стало Юнги необходимостью такой же сильной, как воздух. Целовать, касаться, обнимать и притягивать ближе, чтобы почувствовать как можно острее. Почувствовать Хосока всего, целиком, полностью. Раствориться в нем и в себе растворить, дышать его запахом, вокруг него рассыпаться, только бы быть рядом, только бы не отпускать… только бы его не отпускали… И на глазах опять слезы, они из уголков глаз бегут по вискам и впитываются в подушку, по крайней мере, те из них, которые Хо не успевает поймать своими губами. Объятия становятся еще теснее, и дискомфорта больше не чувствуется, а после, когда на вход начинает давить что-то, существенней нескольких пальцев, из горла мальчишки наружу рвется неразборчивый всхлип. Руки цепляются с силой за чужие напряженные плечи, глаза жмурятся… – Х-Хо, – выдыхает дрожащим голосом, снова всхлипывает, руками гладит горячую кожу, – не отпускай меня, Хо, не отпускай пожалуйста… Никогда. Хосок его не отпустит уже никогда. Это вслух осталось не произнесено, но тела ведут свой особый диалог прекрасно. Нежно и медленно, а затем пылко, затем так, чтобы друг перед другом обнажить всю свою нужду. И дыхание шумное от уверенных толчков срывается на высокие ноты, пальцы в волосах путаются, губы пылают, целуя-целуя-целуя, и... Бездна слишком глубока. Она накрывает их обоих своей неподъемной тяжестью, утягивает на самое дно и прячет в себе от всего, ото всех… Удовольствие разбивается волнами о тела, рождая тысячи ослепительных брызг, заставляет бесшумно кричать, прогибаясь в спине, подаваясь вперед, прежде чем замереть. И обессилеть, обмякнув посреди безжалостно скомканного постельного белья. Все еще вместе крепко переплетенными, все еще дышащими шумно и через раз, абсолютно ничего в темноте не видящими. Зато – чувствующими. Юнги, слепо смотря в потолок, на себе ощущает до сих пор чужую тяжесть. Хо лежит сверху, устроив голову у него на груди, и тонкие пальцы мальчишки лениво играют с мягкими завитками волос. А Хосок тем временем, обнимая свое самое ценное, все еще глаза не спешит открывать. Распахивает те лишь тогда, когда электронные часы единожды пикают на прикроватной тумбочке, уведомляя о том, что наступила полночь. Полночь девятого марта. И тогда в темноте мужчина нежно шепчет, касаясь губами чужой нежной кожи на шее: – С днем рождения, Юнги-я.Tommee Profitt, SVRCINA – Tomorrow We Fight