Fink – Warm Shadow
– Ты все? Тэхен, слыша позади голос Чонгука, оборачивается и кивает. Непослушная челка от резкого взмаха головой падает на глаза, и он раздраженно пытается сдуть ее. Не выходит. Приходится сквозь седую пелену наблюдать, как приближается к нему темное пятно – Чон весь одет в черное. – Все, – отвечает наконец и подается немного вперед, навстречу чужим ладоням, что осторожно ловят лицо и убирают за уши пряди отросших волос. Взгляды сталкиваются лишь на мгновение перед поцелуем, теплом согревающим напряженные губы. – Сколько у нас еще времени? – Боюсь, нисколько, – вздыхает Гук и, напоследок погладив Тэхена по впалой щеке, нехотя отстраняется. Тэ наблюдает, как парень подхватывает с пола оба их рюкзака и делает несколько шагов до кровати, чтобы присесть на корточки с той стороны, где обычно спал. Легким движением руки Гук достает оттуда пистолет с кобурой, в тишине, установившейся между ними, вешает оружие на пояс штанов, а после, вздохнув, снова подходит к нему и протягивает руку, тихо зовя: – Пойдем, Тэ. И Тэхен без колебаний доверяет ему свою ладонь.***
– От родителей к моей покойной матери перешел фамильный особняк на береговой линии недалеко от Пусана. Еще много лет назад она переписала его на меня, отец не любил бывать в нем. Так что об этом месте никто не знает. Пока тонированный наглухо автомобиль с-класса рассекает ночную кобальтовую тьму, Тэхен, находящийся в салоне, неотрывно провожает взглядом все, что снаружи проносится размытыми блеклыми пятнами. Сеул они уже благополучно покинули, но он не решался сказать, какое количество времени успело с тех пор минуть – до такой степени все смешалось. Слишком стремительно. Их путь лежал сквозь проморзглый март и холодный дождь на восток, туда, где о берег разбивается океан, туда, где их будет ждать занимающийся рассвет. – Раз целью Субина так или иначе являемся абсолютно мы все, значит, нам всем необходимо на время спрятаться. Думаю, в особняке будет безопасно: его территория закрыта, туда же выдвинется и моя охрана. Уезжать нужно как можно скорее. Чонгук, чье плечо было совсем рядом, позволяя на него опираться, чуть повернул корпус, сменив положение максимально осторожно: на нем, спрятав личико в мягкой ткани толстовки, тихо сопела Мисо. Тэ и Гук переглянулись. Пальцы их рук, лежащих рядом, крепко переплелись. – Тэхен, я настаиваю, чтобы ты отправился в особняк этой же ночью. Раз Субин намерен шантажировать твоего отца, угрожая ему тобой, ты и сам должен понимать, как важно скорее и как можно надежнее спрятаться. – Но… – Не волнуйся, Тэ, я поеду, поеду с тобой, – прошептал Чонгук ему на ухо, едва заметно улыбаясь и стараясь не думать о том, как тяжело ему далось подобное решение. Но плевать, ради того, чтобы уберечь Тэ, он готов и на большее, чем переступить через принципы и сбежать, поджав хвост, от замаячавшей на горизонте опасности. Ночь казалась им обоим бесконечной и неподъемно тяжелой. Глаза же не закрывались, упрямо следили за танцем теней, за бликами фар, за движениями водителя, что сидел за рулем, и охранника на первом пассажирском сидении. Глаза смотрели на все, что могли заметить, вглядывались до самой боли, как будто перестань это делать хоть на секунду, и что-то непременно случится. Что-то страшное – с ними или, может, с кем-то другим… – Юнги, ты тоже… – Я не брошу тебя! – Обещаю, я приеду следом, только на день-два попозже. Сперва необходимо переговорить с полицией и городским прокурором, а также с Господином Ким Сувоном, чтобы предупредить об угрозе. Не переживай так, со мной все будет в порядке. – Значит, и со мной рядом с тобой все будет в порядке. – Юнги-я… – Ты прекрасно знаешь, Хо, что если я не захочу поехать один без тебя, я, блять, не поеду! Если надо будет, из окна машины выпрыгну, не веришь? Усталый, но, впрочем, ни капли не удивленный вздох и мягкая улыбка. – Конечно верю. Мышцы из-за того, что уже долгое время в стрессе напряжены, отдают тупой раздражающей болью, но расслабиться не выходит – не дает разлившееся по желудку волнение. От него же крутит живот, толкая вверх по пищеводу кислые позывы тошноты. Зря он позволил Чонгуку в самом начале их путешествия немного себя накормить. Но тот научился быть с ним таким по-мужественному настойчивым… – Я уеду в числе последних. Субин, обнаружив мое отсутствие на районе, может заподозрить неладное, и это все нам похерит, да и тебя, Юнги, я здесь одного не оставлю. – Но Мисо… – Мы возьмем ее с собой! – встрепенулся Чонгук, и что-то болезненно-пылкое мелькнуло в самой глубине его блестящих глаз. И мало кто понял, что на самом деле было там, в этой глубине. Однако Сокджин на слова Гука только кивнул коротко и так же коротко выдохнул: – Ладно. А Намджун тем временем взгляд поднимает и смотрит только на одного, чтобы затем произнести вопросительно: – Чимин? – Остаюсь. – Твердо. Холодно. Парень собирает на себе взгляды остальных и только тогда добавляет: – В воскресенье зачетный показ, я не могу портить оценки. Если успеваемость снизится – хер мне, а не бюджет. – Уверен, что будешь в порядке? – вопрос от Джина, и в глазах его, когда Чимин смотрит, слова читаются совершенно другие: "Уверен, что озвученная причина – единственная? Уверен, что не совершаешь очередную глупость, пойдя наповоду у своей привязанности не к тому человеку? Ведь человека этого защитить смогут другие и сделают это прекрасно… а вот кто защитит тебя, глупый?.. – Уверен, хен, – Пак кивает, стойко и с неким вызовом все еще продолжая смотреть на него. Намджун прочищает горло, чувствуя, как обстановка меж ними двумя незримо накаляется. – Что ж, тогда решено: Чонгук и Тэхен с девочкой едут сегодня, а мы, все остальные – вечером воскресенья, сразу после показа Чимина. Так времени нам хватит на все, что нужно утрясти. Собравшиеся, выслушав мужчину, скупо кивают. И после того, как решение принято, дышать становится немного полегче. Джин поднимается с пола, уходит в кухню, чтобы поставить чайник, при этом под нос себе ворча, где он на такую толпу должен искать столько кружек. Тэхен, выдыхая воздух урывками, обмякает в чонгуковых руках и прячет лицо, им уткнувшись в место, где у Чона плавным изгибом плечо встречается с шеей. Он сегодняшним днем почувствовал слишком много для своего обычного коматозного состояния, слишком много пережил, слишком много узнал нового и пугающего. И вот она, реальная угроза его жизни – нависла, да не над ним одним, лязгает клыками, скалится. И Тэхен… Тэхен вдруг боится. Потому что оказывается не готов совершенно к тому, о чем рассуждал очень долгое время. Никогда еще за минувшие несколько месяцев жажда жизни в нем не была столь сильна, как в этот страшный час. Когда в своих руках, мелкой дрожью предательски выдающих весь скрываемый страх, его баюкал Чонгук. Чимин, так же сидящий на диване, согревал своим телом с другого бока. Малышка, недавно притихшая, заснула прямо на нем, и Пак рассеянно перебирал ее распущенные светлые волосы. Думал о чем-то, бесцельным взглядом скользя вокруг, пока не наткнулся на пианино, стоящее в уголке и так чертовски узкого коридора. Неказисто запихнутое туда, где ему очевидно не место, накрытое какими-то старыми занавесками. Разломанное когда-то Юнги. Не смотреть. Не думать. Не сомневаться, что поступает правильно. – Хо?.. Хах!.. А это пиздец, как больно, вы представляете?.. – Скоро вернусь, Юнги-я, все хорошо. Шелест одежды, мягкая поступь шагов по деревянному полу. Ушел, значит, герой сегодняшней программы. Жалко, что не испарился. – Сокджин-щи? Сокджин, слыша тихий глубокий голос у себя за спиной, хмыкает. А затем оборачивается и смотрит на мужчину, остановившегося рядом с кухонным столом так, чтобы их обоих из гостиной было не видно. Черные глаза Чон Хосока, не скрываясь, изучают – не оценивают, а, скорее, считывают реакцию. С ним осторожничают. Слабая усмешка появляется на сокджиновых губах. – Вашего любимого капучино с фисташкой у нас дома, к сожалению, нет, – шутит он, не удержавшись. – Так или иначе, мною все равно планировался разговор с вами в самое ближайшее время. Я понимаю, как это, должно быть, выглядит со стороны. Понимаю и осознаю, сколько Юнги лет, и что он даже не в выпускном классе, но… – Я доверяю своему брату, – вдруг произносит Сокджин, перебивая его, чем слегка сбивает с мысли и заставляет удивленно вздохнуть, – а он доверяет вам. Значит, есть за что. Если Юнги выбрал вас, что ж… жизнь и так слишком много у него отняла, кто я такой, чтобы отнимать хоть что-то еще? Хосок лижет пересохшие губы, все это слушая и вникая. Джин – сильный, хладнокровный и рассудительный человек, и даже те немногие слова, что Чон от него услышал сегодня, заставили проникнуться к старшему брату его малолетнего бойфренда недюжинным уважением. Хосок боялся, что разговор их свернет по-другому, но выходило не так уж плохо. Пусть даже он и молчал бо́льшую часть времени, что обычно ему было так несвойственно. Похоже, представители семьи Мин на генетическом уровне предрасположены выбивать его из привычной колеи. – Я не посмею навредить ему, все возможное и невозможное сделаю ради его безопасности. Буду рядом так долго, как он того захочет. Обещаю вам. Сокджин устало вздыхает, а потом отворачивается от него обратно к небольшому кухонному комоду, где разливает по кружкам наконец заварившийся чай. Все это время они продолжают быть на кухне вдвоем, молчат. До того момента, пока Джин не подходит к Хосоку с двумя кружками в руках. Ему он вручает ту, на которой по каемке бежит золотистый и слегка потрескавшийся глазуревый узор. Нагревшаяся керамика приятно согревает пальцы. – Юнги свойственно захлебываться чувствами. Он в человека надолго. Пожалуйста, всегда помните об этом. И если вам он действительно дорог, как вы говорите, то сдержите свое обещание не ради меня, а ради того, чтобы он в первую очередь был счастлив. Юнги заслужил быть счастливым, уж поверьте мне, заслужил узнать, каково это – приобретать, а не терять. Больше всего на свете я боюсь снова ощутить его боль. Поэтому – пожалуйста… – Джин не заканчивает предложения, и его просьба повисает между ними напряженной, резкой, безжалостной нотой, полной братского отчаяния, которое так хорошо сейчас ощутимо Хосоком. И тот кивает. Он все понял. Заново осознал истинную важность многих вещей. – Ну, по крайней мере, вы мне нравитесь хотя бы за то, что этот шкет стал таскать шапку и куртку теперь на морозе застегивает… Ваших же рук дело? Парень, не дожидаясь очередного молчаливого кивка от своего горе-собеседника, огибает того и исчезает в дверном проеме, оповещая сидящих в гостиной о том, что чай ждет на кухне, и все идут его пить, потому что свой широкий жест гостеприимности он не настроен кому-то позволять игнорировать. Юнги первый прошмыгивает на кухню, на пути фыркая, хватает черную чашку с изображенными на ней белыми нотами и протискивается к Хосоку, касаясь мужчины плечом. Шумно отхлебывает и морщится – горячо. – Осторожнее, – прилетает от Хосока ему на автомате. – Угу. Чон не удерживается, косится на парня, по-привычке нахохлившегося, как воробей, баюкая чашку в обеих руках, что прижимает к груди. На нем все еще школьная форма, а из-под формы торчит хосокова водолазка, полностью закрывая мальчишке шею. Маленький, хрупкий, но такой, черт возьми, живой. И упрямый. – Но хотя бы поехать сегодня ко мне ты согласишься? – А что мне за это будет? – спрашивает, ухмыляясь, Юнги. – Как насчет не поседевшего от волнения бойфренда? Мин отлипает от чашки, задрав голову, смотрит на него. – Знаешь, а тебе бы светлый пошел… Хо качает головой и все-таки отпивает свой чай. Понятно, что Юнги просто делает попытку его расшевелить, внеся в разговор что-то им обоим привычное. Споры – то самое, в чем они реально хороши, и со стороны, наверное, это кажется не такими уж и безобидным, но Хосоку все равно нравится. Он знает – и Юнги тоже. Они как будто дают почувствовать ностальгию по старым добрым денькам, и это правда расслабляет. – Идем, – зовет его в конце концов Юнги, дергая за краешек пиджака, когда из гостиной в направлении кухни начинают раздаваться чужие шаги. – Вещи поможешь собрать, раз так. На входе в кухню они пересекаются с остальными и пропускают эту маленькую толпу вперед. Чонгук, Намджун и Чимин, в таком их составе выглядящие слегка нелепо. Но если первые двое, миновав дверной проем, в Хосоке оставляют штиль, то Чимин… во взгляде этого парня, направленном точно на Чона, читается что-то такое, от чего по телу невольно несутся мурашки. Хосок их ощутил еще тогда, на пороге квартиры, когда Пак открыл ему дверь. Внутри черных радужек тлела раскаленная некогда добела сталь, и всякая внешняя хрупкость, всякое изящество молодого человека сгорали, обнажая то, что скрывалось под ними. То, что при желании могло с легкостью и сожрать. В Чимине Хосок ощущал твердый стержень и руку лидера, но не явного, а того, кто привык чаще быть на подхвате, страховал впереди идущих и прикрывал их тылы. Подобная задача иной раз бывает важней задач всех остальных… Этот парень… если твой друг, то положиться на него будет верным решением, но если враг – спиной к такому лучшее не поворачиваться. Чимин друг Юнги, но вот только… Хосоку – едва ли. По крайней мере, смотрит на него Пак Чимин так, будто считает угрозой. И самое жуткое – то, что в чем-то он прав.***
– Соберу вещи для Мисо, – бормочет Джин находу, удаляясь в комнату племянницы. – После этого можете сразу ехать. Младшие, услышав слова хена, не спорят. Продолжают сидеть на диване, после нелегкого разговора погруженные каждый в свои хмурые мысли и тревоги. Их трое здесь, если спящую девочку, которую заботливо кто-то завернул в одеяло, не считать. За окном сумерки начинают полыхать фиолетовым заревом, которое ввысь несут беспокойные кучевые облака. Тяжелые… не иначе скоро пойдет дождь. Тэхен, думая о близящейся непогоде, не может удержать внутри дрожи, и Чонгук, ту чувствуя, обеспокоенно хмурится. Его объятия становятся теснее, и Тэ благодарно сжимает чужую ладонь своими холодными пальцами. В голове лениво колышется мысль, что по-хорошему стоило бы обидеться на Чона за то, что столько молчал о планах отца, но на это сейчас не находится ни сил, ни желания. К тому же, пусть все случилось так, как случилось, но неизменным осталось кое-что очень важное, что невозможно игнорировать: Тэхен Чонгуку безоговорочно доверяет. Поэтому между ними сейчас все в порядке, поэтому все пусть относительно, но хорошо. Их никто не собирается разлучать, они будут вместе, рядом друг с другом, так же будут в обнимку засыпать, разговаривать, смотреть фильмы. Чонгук так же будет его рисовать, а Тэхен так же будет Чонгука фотографировать, пополняя дорогую сердцу коллекцию. Это продолжится, и никто из них другого ни за что на свете больше не потеряет. С них довольно. Пожалуйста, хватит. По другую сторону от Тэхена едва слышно возится Чимин. Он вздыхает, трет пальцами зажмуренные глаза, и Тэ, чтобы помочь ему немного расслабиться, протягивает руку, ласково зарываясь пальцами в серебро мягких волос. Пак тянется навстречу прикосновениям друга и глаза открывать не спешит, нашаривает его сбоку от себя, осторожно приваливается, устраивая лоб на хрупком плече. – Все будет хорошо, – озвучивает Тэ одну из своих мыслей вслух, Чимин хмыкает. – Позаботьтесь друг о друге, ладно? – просит он со всей серьезностью и тянется через техеновы плечи, чтобы суметь коснуться Чонгука и притянуть парня ближе к себе. – И не волнуйтесь за нас, езжайте со спокойной душой. Два дня быстро пронесутся, мы снова встретимся, и тогда все будут в безопасности. На то, чтобы собрать необходимые вещи, уходит меньше получаса, по прошествии чего остальные тоже стекаются в гостиную. Джин со спортивной сумкой в одной руке и детским зимним комбинезоном в другой выходит из комнаты Мисо, Намджун показывается из кухни, где все это время провел за телефонными разговорами со столичным прокурором и личной охраной, а Хосок с Юнги – из комнаты последнего. На одной лямке за спиной у Юнги мотается небольшой рюкзак, из которого наспех были выкинуты школьные учебники и взамен запиханы вещи, которые первыми попались под руку с полки шкафа. – Пора, – говорит Намджун, смотря на уведомление в телефоне. – Машина только что подъехала и ждет в тупике за углом. Тэхен, Чонгук, она отвезет вас сначала к вам домой, чтобы вы смогли собрать все необходимое, а затем доставит в Пусан. Водитель и охранник останутся там, также дополнительная охрана будет следовать за вами по выезде из города. На улице уже довольно темно, хороший шанс выйти и остаться незамеченными… Чонгук, выслушав мужчину, кивает. Он поднимается с дивана, встает на ноги сам, а затем помогает и Тэхену, осторожно придерживая парня за талию, хоть и знает, что тот не до такой степени слаб, чтобы не устоять на ногах. Просто отпускать Тэхена сейчас больно на физическом уровне. Чонгук не разделяет его спокойствия, внутренне он напряжен, словно грозящая лопнуть струна, и потому как может пытается держать разум холодным, а Тэ… его Тэ всегда в таких случаях помогает. Чимин тоже поднимается с дивана и осторожно обнимает их с Тэхеном по очереди, снова прося не переживать и быть осторожными. Следом то же самое делает и Юнги. Он крепко обхватывает Чонгука за шею, буквально повисая на нем и заставляя кривиться от боли, потому что тело под многочисленными ушибами жутко ноет. Мин слишком разволновался, видимо, чтобы данный факт взять во внимание… Он шмыгает носом и бодает лбом чонгуков подбородок, когда тот накрывает ладонью белую макушку. – Гук-а, ты прости меня, ладно? – бормочет он так тихо, чтобы никто, кроме них двоих, больше не слышал. – Я тебе все-все расскажу, веришь? Я хочу, чтобы ты знал, просто до этих пор понятия не имел, как… – Юнги-я, я не злюсь на тебя, – перебивая, шепчет ему на ухо Гук и, несмотря на боль в теле, крепко обнимает лучшего друга в ответ. – Я просто так испугался, что могу тебя потерять… так сильно испугался, что впервые пошел против отца. Ты мне даже ближе чем брат, Юнги, и я всегда буду переживать за тебя. Поэтому сейчас, когда меня не будет рядом, очень тебя прошу: будь осторожен. – Буду, – кивает Юнги искренне, обрадованный тем, что может хоть что-то сделать для Чонгука, и потом нехотя отстраняется от него. Переводит взгляд на притихшего рядом Тэхена, и они несколько секунд друг на друга смотрят, пока старший со вздохом не подается вперед и не обнимает первым опешившего паренька. – Ты был так чертовски прав во всем, – говорит ему Ким, неловко хлопая по спине. – Береги себя. Юнги кивает после того, как объятия размыкаются. Он остается стоять в гостиной, когда Чонгук с Тэхеном переходят в коридор, чтобы натянуть куртки и обуться. Джин тем временем уже успевает одеть сонную и недовольно хныкающую от пробуждения Мисо в комбинезон. Братья по очереди расцеловывают ей щеки, и девочка, удивленная неожиданным потоком нежности, затихает. Прощаться с Мисо тяжело для обоих, отпускать члена семьи – не то, через что им хотелось бы еще когда-либо пройти. Но сейчас это необходимо, сейчас не существует лучшего пути чем тот, который диктует недолгая разлука. К тому же, с девочкой будет Чонгук, а Чонгуку они доверяют, как самим себе, если не больше. Чонгук – тоже семья. Спустя еще десять минут входная дверь хлопает за спинами двух покинувших квартиру парней и снова уснувшей прямо у Чона на руках девочкой. В квартире их остается пятеро. – Вам всем тоже пора по домам, – говорит Сокджин, устало взмахивая в направлении коридора. – На Юге ночью небезопасно, и на глаза тем, кто в это время предпочитает не спать, попадаться сейчас – не лучшая идея. – Сокджин-щи прав, – соглашается Хосок и тянет за руку Юнги, заставляя того сделать в своем направлении маленький шаг. – Юнги-я, поехали домой. Чимин хмурится. Ему не по себе оставлять хена одного, пусть тому ничего пока что в открытую и не угрожает. При мысли о том, как Сокджин ночует здесь в темной холодной квартире, он вздрагивает. – Я остаюсь. Он замечает, как дергается в его сторону Ким, но тот довольно быстро берет себя в руки, и порыв остается едва ли понятен кому-то еще. Намджун не отважится в открытую возразить и раскрыть их отношения, в которых черт ногу сломит, да и то не разберется. И это сейчас как нельзя к лучшему. – Нет, Чимин-а… – однако сам Джин тоже пытается возразить, но, наткнувшись на упрямый черный взгляд, обращенный к нему снизу-вверх, неуверенно затихает. – Пока что мы с тобой оба вряд ли кого-то заинтересуем, так что я вполне могу провести здесь эту ночь, а утром с тобой вместе уедем на Север. Ты в кофейню, я – в академию. Что скажешь? Сокджин кусает губы, неуверенный в том, стоит ли разрешить Чимину остаться. Кажется, что опасности нет, и одному ночевать в пустой квартире совершенно не хочется, но волнение все равно гложет. – Останься, пожалуйста, тут, Чимин-хен, – вдруг за старшего брата отвечает Юнги, и сам Чимин на него резко вскидывает голову. В черных радужках таится настороженность. У Юнги в груди от нее тянет тоской, поэтому, чтобы отвлечься, он снова подает голос: – Ты же сам знаешь, какой он упрямый, поэтому просто оставайся… Чимин, выслушав его, все же кивает и позволяет себе немного расслабиться, когда отвечает ему: – Тогда я остаюсь. А вам троим и правда пора. – Подожду тебя на лестнице, – говорит Юнги Хосок, прежде чем отпустить его руку и уйти вслед за Намджуном. Видимо, мужчины решили обсудить что-то свое, пока еще не разъехались. В квартире остается все меньше и меньше людей, и процесс этот какой-то для Юнги пугающий. Он не любит отпускать. Прощание слишком тесно сосуществует с неизвестностью. – Вы же будете здесь в порядке, да? – глухо бормочет от, скользя по полу плывущим взглядом. – Ну, не за нами же охотится Чон Субин, – хмыкает Джин в своей манере, в тон добавляя каплю родительского упрека, и треплет ему волосы. – Юнги, не расклеивайся. И не паникуй раньше времени. Чон Хосок правильно все сказал: ты под защитой, и все будет в порядке, если не станем поддаваться своему страху. Юнги смотрит на брата с нескрываемой тоской, а в следующий миг виснет на нем, в голую шею утыкаясь холодным носом. Он не знает, что брату сказать на прощание. Извиниться? Попробовать торопливо объяснить, почему хранил секреты? Уверить, что Хосок на самом деле замечательный и знает, что делать? Но на все это у них уже не осталось времени… – Пора уезжать, Юнги-я, – мягко напоминает Сокджин, гладя его по голове. – Юг для тебя больше не безопасен. – Береги себя, хен. – Все со мной будет нормально, к тому же, я остаюсь тут не один, забыл? Юнги отстраняется и с осторожностью смотрит на Чимина, который отошел в сторону от братьев и стоит теперь, уперевшись поясницей в накрытое тканью пианино. В груди у мальчишки остро колет иголками. По всей вероятности, ржавыми. Он отпускает Сокджина и приближается к Паку на деревянных ногах, чувствуя тошноту от подступившего волнения. На тонкой коже вокруг горла начинают гореть невидимые отпечатки чужих пальцев, которые грубо касались ее совсем недавно. В памяти свежи воспоминания о дикой ненависти, полыхающей в черных глазах, и словах, пропитанных отвращением и ядом. – Чимин… Но, к великому счастью, никакой ненависти сейчас Юнги в глазах напротив больше не замечает. Там только усталость можно прочесть. Его хен сегодня очень устал. Чимин все смотрит на него, прямо в глаза, не отрываясь и не моргая. Будто мысли читает или хочет свои вложить в чужую голову. А ведь иногда Юнги и правда казалось, что они знают друг друга так хорошо, что способны мысли читать. Сейчас же… между ними снова глубокая пропасть. В глазах Юнги тоже усталость плещется. Юнги устал чудовищно, ведь вынужден тосковать по тому, кто является частью его души. – Прости меня, Чимин-а, – выдыхает он, снова делая первый шаг навстречу их очередному примирению. Он торгуется сам с собой, давит совести на горло, чтобы та не вопила о том, как это подло – удерживать рядом с собой человека, зная, что никогда ему не сможешь дать то, что он желает от тебя получить. Но Юнги нужен… необходим Чимин! Он не готов отпустить, в тысячный раз готов повторить, что отпустить никого не готов! Пак слегка хмурится, задумчиво склоняет голову набок и наконец-то моргает. Розовый язык лижет пухлые губы, прежде тем те поджимаются. И он тянется… рукой тянется к чужой бледной щеке. Кончики пальцев скользят по коже очень бережно и спешно убираются прочь, как только рука начинает от эмоций дрожать. – За любовь не извиняются, Юн-и, – в конце концов отвечает он, тяжело вздохнув. – Все будет в порядке. И между нами, наверное, тоже. Дай мне эти пару дней, хорошо? Юнги кивает, изо всех сил стараясь не чувствовать горечи, появившейся от чужих слов. – Тебе пора. Лучше побудь с Чоном, пока не исчезнет опасность. Очень надеюсь, что я оказался ни разу не прав на его счет, и у него получится исправить ту кашу, которая заварилась вокруг него. – Он ни в чем… – Юнги хмурится, готовый защищать Хосока. – Я знаю, – перебивает его мягко Чимин. – Знаю. А теперь – иди. Чимин так и не обнимает его напоследок. Но вместе с Сокджином все же провожает до двери. Пока та закрывается за Юнги, Пак продолжает смотреть за порог… но уже не на мальчишку. Чуть дальше. За него. В глаза Чон Хосока, который позади Юнги кладет свою руку тому на плечо. И который нечитаемо тоже смотрит на него в ответ.*** Kurt Hugo Schneier, Alyson Stoner, Max S – Sweater Weather
Тэхен замирает, приподнимает руки, поднося фотоаппарат к лицу, и спустя миг раздается тихий-тихий щелчок. На фотопленке статичной картинкой остается пурпурно-синее марево неба и океана, что отражает его в себе. Ослепительным золотом эти две темные бесконечности прорезает рассветная нить. Скоро солнце взойдет. А пока ленты оранжевого и грязно-розового протягиваются вдоль горизонта на многие километры, теряясь в молчаливой неизвестности, где шум способны рождать лишь ветер и мощные, тяжелые волны. Звезды уже погасли, и небеса, прежде чем начать светлеть, как будто в себя стремятся вобрать всю, что в мире есть, темноту, питаются ею, растворяются в ней… – Идем в дом, Тэ, – зовет его Чонгук и протягивает свободную руку, второй держа Мисо, которую от себя не отпускал всю дорогу. Тэхен не спорит и послушно шагает с парнем по выложенной светлым природным камнем дорожке к двухэтажному особняку, куда их доставила охрана Чон Хосока. На какое-то время это теперь их дом. После того, как вещи занесены в выбранную гостевую комнату, охрана удаляется, распределяясь по периметру и в специальном домике, что расположен недалеко от основного строения на прилегающей территории. Дверь хлопает, о своей работе писком оповещает сигнализация. Тэхен и Чонгук в установившейся тишине между собой молчаливо переглядываются и в унисон устало вздыхают. Наполненный тревогами день и дорога, в которой оба не сомкнули глаз, отняли чудовищное количество сил. Но Тэ все равно не уверен, что способен заснуть сейчас, да и Чонгук… – Ее нужно отнести в кровать, – произносит Ким, подходя к Чону и осторожно накрывая его руки, держащие ребенка, своими. На мгновение тот напрягается. – Гук-а, с ней все будет в порядке. Веришь мне? Чонгук кивает, прикрывая ненадолго глаза. Мисо они кладут в кроватку, которую занесли и установили чуть раньше телохранители, видимо, по приказу хозяина дома, в соседней комнате, а сами возвращаются в свою. Гук устало разминает шею и склоняется над рюкзаками, начиная их разбирать. Кидает на кровать полотенца и банные принадлежности и обращается к Тэхену: – Иди в душ, Тэ. А после нужно попытаться заснуть. Тэхен раздумывает было предложить и Чонгуку пойти с ним, потому что расставаться сейчас ему хочется меньше всего на свете, но, видя перед собой его напряженную спину и резкие движения, с которыми Чон вытаскивает сложенные в рюкзак вещи, передумывает. Пусть немного побудет наедине с собой, возможно, Чонгуку сейчас нужно именно это. Тэхен согласен предоставить ему несколько минут на то, чтобы разобраться в себе. Но затем он намерен напомнить ему о своем присутствии, чтобы тот уяснил раз и навсегда: они вместе. Так что не стоит больше пытаться все тяжести этого мира влачить на себе. Их необходимо разделять на две равные части. Тэхен выдержит, честно, он сможет! Он будет стараться, теперь ради Чонгука он наконец-то готов это делать. Поэтому душ он принимает значительно дольше обычного и, покинув кабину, вставая перед наполовину запотевшим зеркалом, что отражает его худой торс, смотрит на себя и понимает, что кожа на его щеках алеет отнюдь не от горячей воды и душного пара. Пальцы на ногах поджимаются, пока он чувствует легкий мандраж и раздражение на себя самого. Но переводит дух, надевает на тело длинную чонгукову футболку и выходит из ванной комнаты, совмещенной со спальней. Выходит и неуклюже падает прямо в объятия своего парня, который уже привычным движением ловко ловит его, окольцовывая руками узкую талию. Большие карие глаза взволнованно осматривают лицо и останавливаются на губах. – Я переживал, что так долго, поэтому хотел постучать… не знал, что ты выходишь. – Все хорошо, – выдыхает Тэхен. – Ты заждался? Прости. Можешь тоже идти… – Я принял душ в соседней комнате, заодно проверил Мисо еще раз. – Тэ на его слова отрешенно кивает, перемещая взгляд по комнате. Чертит им пол, на котором расстелен мягкий бежевый ковер. – Ты точно в порядке? Вместо того, чтобы развеять чужое беспокойство, Тэхен шумно сглатывает и обводит губы языком. Руками тянется выше по чужой груди, обтянутой чистой, немного влажной футболкой, вплетает пальцы в темные волосы Гука на затылке и слегка их оттягивает, заставляя того прикрыть глаза. – Поцелуй меня, – просит он тихо. Чужие глаза тут же распахиваются. Чонгук просьбе не удивлен: поцелуи между ними за прошедшую неделю превратились в неотъемлемую часть отношений – но на этот раз трепет и волнение в чужом голосе прошивают насквозь, как будто молнией разносятся по телу. – Хорошо, – зачем-то отвечает, прежде чем податься вперед и чужие губы встретить наполпути. Он ловит тэхенов оборванный вдох, мягко прижимается ко рту, скользит ладонями по спине, лопаткам, плечам… Кругом все меркнет и исчезает, скрываясь под веками, которые вдруг становятся неподъемными и смыкаются. Ресницы щекочут чужие нежные щеки. Губы становятся все требовательнее, пачкаются общей слюной, их контуры смазываются из-за несдержанных укусов. Мелкие осторожные шаги переносят их к так и не расправленной кровати, и Чонгук первым падает на нее, утаскивая Тэхена за собой, тем самым заставляя разместиться сверху, расставив ноги с двух сторон от своих бедер. Не сдерживается, позволяет жадности сквозить в движениях рук, пока те ласкают парня над ним. Тело Тэхена трепещет, оно как никогда податливо и пластично, а еще наконец-то вся его кожа, до которой удается достать, теплая. – Т–Тэ..? Тэхен нервно усмехается, чувствуя, как чужие ладони замирают, достигнув края футболки и… ничего больше не обнаруживают под той. – Не останавливайся, – просит Чонгука Тэхен, оставляя почти целомудренный поцелуй на приоткрывшихся от шока губах. А сам жмурится, чувствуя, как по телу пробегает дрожь. – Я прошу, на этот раз не останавливайся, Чонгук. И сам тянется вниз, подцепляя футболку. Сам снимает с себя единственную вещь, что до этого скрывала тело. Все такое же тело: больное, худое, бледное. Свое тело. Которое он теперь желает отдать и доверить другому человеку несмотря ни на что. Потому что только в этих руках оно теперь готово и согласно жить. – Не оставляй меня, Чонгук, – шепчет Тэхен, приникая к юноше, гладя ладонями его лицо, целуя губы опять. – Пожалуйста, пожалуйста, ты мне нужен, Чонгук, ты мне так сильно нужен! И теряется полностью в пространстве и времени, когда чонгуковы губы наконец-то снова ему отвечают, когда чужой язык скользит в рот, чтобы нежно огладить небо, когда руки больше не сжаты судорожно, а уверенно ложатся на голую кожу, на той без следов оставляя глубокие ожоги. Тэхен до звезд жмурится, чувствуя в уголках глаз на ресницах мелкие капельки слез. Чонгук везде, он обнимает так крепко, шепчет ему ответные обещания так искренне, по коже губами гуляет так страстно, и начинает казаться, что Тэхен все-таки умер… ...умер и за какие-то невероятные заслуги вознесся на небеса, не иначе… Волосы струятся сквозь пальцы и спутываются, дыхание сбивается напрочь, давая выход копившейся страсти, и та, найдя единство с нуждой, взрывается в них обоих салютами. В порыве летит на пол одежда, и обнаженная кожа наконец встречается, тесно и горячо, слегка мокро и просто восхитительно. Тэхен больше не жмурится, внимательно смотрит, видит легкую растерянность в глазах напротив и улыбается в очередной поцелуй, в желании успокоить скользит ладонями по смуглым плечам… Он чувствует и прекрасно видит, что они оба в равной степени возбуждены, но также знает, что только у одного из них до этого существовал опыт с мужчиной. Но все в порядке, в этом нет ничего страшного, главное, что его не отталкивают. – Доверишься мне? – спрашивает Тэ и тем временем осторожно давит Чонгуку на плечи, заставляя опуститься на лопатки в центре широкой кровати. Сам упирается ладонью справа от его головы, а пальцами второй руки нежно заправляет за ухо растрепанные пряди волос. Чертит подушечкой большого пальца по нижней губе, не отрывая взгляда от карих глаз, в которых отражается теплый свет восходящего за морем солнца. И от этого вида у него сердце сжимается. Сладко и судорожно, до тихого всхлипа. Ответом Тэхену служит тишина, но в ней все абсолютно можно найти: необходимое доверие, нежность, желание, страсть и тоску… ее достаточно. С первым проникновением их обоих выгибает. Два стона рвутся прорезать тишину, но глушатся в поцелуе, когда Чонгук резко приподнимается, подхватывая Тэхена и заставляя склониться, прижимая плотнее за поясницу и ощутимо дрожа. Ему жарко, тесно внутри чужого тела, и это… это безумие. Осторожное движение бедрами, сбитое дыхание, и глаза в глаза. Пальцы сжимаются. Снова плавная волна, бедра разъезжаются, чтобы глубже принять и свести с ума. Сил нет, чтобы держаться, и снова лопатки льнут к простыням, которые теперь кажутся распаленному телу холодными. Но руки не способны оторваться от тела, что плавно движется сверху. Ладони стремятся коснуться везде, будто Тэхену поклоняются, они по его ребрам скользят, по груди, обводят темные ареолы сосков, заставляя парня вскрикнуть и резче податься вниз, откидывая голову и Чонгука хватая за предплечья. Еще, еще, им мало даже этого, даже самой откровенной близости недостаточно. Нужно больше. Они смелеют сильнее, жмутся друг к другу так, будто хотят раствориться, смешаться и остаться такими навсегда. Кожа к коже, вокруг и внутри, губами к губам, пальцами в волосах, взглядами друг в друге, мыслями друг о друге. Тэхену больше не холодно – ему жарко. Он наконец-то согрелся и стал свободен от своей ледяной корки. Он может расправить давно сложенные крылья. Прогибается в пояснице, такой изящный и невообразимо прекрасный. Тени от ресниц лежат на его алых щеках, а солнечные лучи из окна полосатыми кляксами танцуют по коже. Вслед за лучами тянутся чонгуковы руки, они гладят широко разведенные в стороны, мягкие бедра, бока, скользят по спине, прямо по белым чернилам… Еще… немного совсем. Пара движений, плавных, будто волны в океане, набегающие на песок совсем рядом с домом. Замереть, дотронуться до себя и почувствовать, как сверху руку обхватывает чужая ладонь, чтобы они вместе сумели довести до края… Беспомощный стон, сладкой негой по телу разливается давно позабытое удовольствие, а счастье бьется в груди резвой пташкой, пока он по кусочкам пытается собрать ускользающее сознание. Чонгук замирает тоже, спиной и затылком вжимается в кровать, ослепленный оргазмом, и чувствует, как стремительно сохнут распахнутые в немом стоне губы. Он в который раз не может сдержать в себе дрожь, но та сходит на нет, как только сверху на него опускается тэхеново легкое тело. Чон все еще внутри него, и это… это заставлет сердце болеть. Это так чудовищно больно, но также и чудовищно правильно. То, что они вместе – единственный верный путь, остальных попросту не существует. И когда они, ненадолго прервав объятия, чтобы привести себя в порядок, снова возвращаются в постель, крепко прижимаются друг к другу, Чонгук больше не может терпеть. Перебирая пальцами седые волосы, смотря в разноцветные, самые красивые на свете глаза, он тихо шепчет засыпающему Тэхену самое важное свое признание: – Я соврал тебе, Тэ… Я никогда не позволю тебе уйти, если понадобится, все сделаю, чтобы ты остался. Ведь жить без тебя я теперь просто не смогу.