***
Урарака наклонилась над спящим Мидорией, не решаясь разбудить его – вовсе не потому, что боялась (это время пришло и прошло, как волна, накатывающая на берег). Просто та нежность, которую она испытывала, глядя на беззаботное, румяное лицо юноши («Нам всем полезно проводить столько времени на свежем воздухе», – подумала девушка)... Нежность наполняла ее сердце, заставляя медлить, легонько дрожать ладонями... И любоваться им, расслабленным, любимым, родным – самым-самым! «Надеюсь, ты хорошо отдохнул, Деку-кун, – шепнула про себя Урарака. – Учитывая дневной сон вчера...» Будь ее воля, они никуда бы не шли, и юноше не нужно было бы целыми днями работать. «Если бы я могла, – Очако тихонечко коснулась веснушчатой щеки Изуку, – то загадала бы: проводить с тобой все время, потому что... мне кажется... – Она залилась краской. – ...Что это делает тебя счастливым, Деку-кун!» Движение родилось само, из самого сердца. Ласково проведя по виску юноши ладонью, Урарака наклонилась к нему и поцеловала в уголок рта, прихватила теплую, гладкую кожу своими губами. Приникла к Мидории щекой. Подросток проснулся и мягко вздохнул. Замирая, Урарака уткнулась кончиком носа в его нос. – Деку-кун! – выдохнула она. Мидория поморгал и улыбнулся ей. – Очако-чан? – Сейчас семь, – прошептала девушка, неотрывно глядя в глаза любимому. Слова находились сами, а она была не в силах отвести взгляд. – Яги-сан уже проснулся, я и его разбудила. Он снаружи... Юноша перебил ее коротеньким поцелуем. Прикрыв глаза, Урарака ответила ему, четко ощущая, как вчерашнее настроение возвращается. Теперь все было не так, как раньше. Теперь они будут вместе, вдвоем – навсегда. И никто не сможет разлучить их. – Что хочешь на завтрак? – подавшись чуть назад, спросила девушка. Ей хотелось улыбаться родному – все время! – Э... я... – Губы у Мидории дрогнули, и Урарака мысленно выругала себя: «Он же только проснулся! Отойди от него, Очако, дай время прийти в чувство!» – Извини. – Она наклонила голову. – Я дам тебе переодеться... Девушка повернулась к парусиновому пологу, закрывавшему выход. Деревянные пуговицы на нем были расстегнуты, и легкий ветерок колыхал полы. Только Урарака подалась в сторону, как на ее запястье легла ладонь юноши. Сердце у девушки подскочило от радости и заботы. Она обернулась, и, даже не раздумывая, наклонилась вперед за очередным поцелуем. Поймала дрожащие губы Мидории, накрыла его пылающую щеку пальцами. – М-м, – выдохнула Урарака и прижалась лбом ко лбу любимого, все смотря, и смотря, и смотря на него. – Какой ты румяный, Деку-кун! – Только сейчас она заметила, как различаются оттенки их кожи. – Ой, нет, – Очако нежно заулыбалась, – это ты слегка загореть умудрился! «Конечно же, целыми днями таскает тюки и в тени, и под солнцем!» – Восхищение, которое она испытывала каждый раз, как думала о его трудолюбии, сжимало сердечко. – П-правда? – Мидория поднес к глазам пальцы. – О-о... не замечал!.. – Обожаю тебя, – шепнула Урарака. – Ну... – Она помедлила. – Все, я оставлю... Сказав так, девушка потрепала парня по волосам. Поняла, что не удержится. И еще раз наклонилась к нему. Подставила переносицу под его нежные, мягкие губы. Чмокнула Мидорию в подбородок. Его сердце билось под ее сжатыми кулачками – подростки приникли друг к другу, закрыв глаза, и замерли, теряя счет времени.***
Цую попыталась самостоятельно заплести волосы в бант – блестящие пряди с шелестом развязались, рассыпались. Девушка вздохнула и попробовала еще раз: собрала их в одну копну, провела по ней расческой; разделила пополам почти в самом конце... Но нет! Узел не удержался, и Цую, прикусив губу, в расстройстве принялась часто-часто расчесывать густые волосы. «Ничего не получается!» – потупилась она. Пора было завтракать: невдалеке, на вновь разожженном огне, булькала большая порция каши для всех. Белл обо всем позаботилась. «Как непривычно», – подумала девушка. Странно было, что не надо идти в «Бауэр». Что это их последнее утро на берегу... Путь звал вперед. «Вернее, назад, домой!» – поправилась Цую. На сердце вдруг стало как-то тоскливо. «Вот и все... А Сацки хотела посмотреть, замерзнет ли залив на зиму, – вспомнила девушка. – Ну, хотя бы Самидаре обрадуется... А я?» Так стыдно и удивительно! Она до сих пор не могла толком поверить: неужели все это... ее вина? Неужели... вся семья отправляется в путь... ради нее, еще толком не решившей, что чувствовать, что ей нужно? «Кацуки простил меня... Согласился... идти. – Цую схватилась за волосы и спрятала в них лицо. – А я даже не знаю, зачем...» Сердце тепло сжалось. «Он меня любит...» – Чувство благодарности, вины, долженствования было таким сильным, что девушка немедленно замечтала о его губах, о поцелуе, и невозможности оторваться. Почувствовала ладони Бакуго в прядях на затылке. Это было так чудно. Такое уютное и одновременно тревожное, полужеланное чувство. «Я опять... буду прикована!» – Дыхание у нее участилось. Горло сдавило. Хотелось плакать, но чтобы широкие, грубые пальцы юноши утирали слезы... Чтобы его обветренные, жесткие губы шептали слова утешения. Чтобы было слышно каждый надлом, каждый хрип в его голосе! «А Изуку... получается, ко мне чувствовал... то же самое?» – Теперь признаться себе в таком было легче. Но от этого не менее грустно. И главное, что понятнее ничего не становилось. «Это... так больно! Ужасное, ужасное ощущение – думать, что должна кому-то взаимности! – Цую вновь провела расческой по волосам. – Ну же, заплетайтесь в бант, глупые!.. – Девушка бессильно опустила руку. – Ужасное ощущение! Но... если так... с Изуку... то мне-то что теперь остается?» «Быть может, и тебе пора полюбить себя», – прозвучал у нее в голове голос мамы. Цую закрыла глаза. «Но что это значит?» – Задремав на подушке Белл, завернувшись в ее одеяло, она чувствовала себя так спокойно и защищенно. Казалось, что все тревоги теперь позади, что все теперь по-другому – но стоило ей проснуться, как ощущение испарилось. Разбилось о простой вопрос: «Что же мне теперь делать?» «Чего я хочу?» – попыталась разобраться девушка. Ответ пришел почти что мгновенно, заставляя сжаться от стыда: «Целовать Кацуки!» Это было неправильно. «Изменство!» – с ужасом поняла несчастная. «Я же помолвлена с Изуку. Я обещала ему... а он мне... но... если он чувствовал то же, что я теперь?..» – Цую закрыла лицо руками. – В чем я виновата?.. – горько прошептала она. «Мне просто хочется... быть счастливой. Хочется просто... любви! Любить кого-нибудь!.. Быть любимой!» – Но что, если выбрала девушка одного, а ее выбрал... его соперник? «Какой Кацуки сильный... Мог бы ударить меня за такое! – Сердце облилось кровью и съежилось, словно от холода. – Еще вчера на Изуку так бурно отреагировал... Надо же... «неудачник», «болванчик». – Цую понурилась. – Так и не выяснила, за что же он так с ним... Вроде, в детстве же они были друзьями!» Но то, как Бакуго рассказывал про Мидорию, давало понять: подросток презирал ее избранника. Ни во что его не ставил. И все то, что так восхищало Цую – его невинный взгляд, его доброта, готовность помочь, поддержать участием – вызывало у Бакуго возмущение. «Он был таким добрым со мной! – вспоминала девушка о своем суженом. – Говорил правду... даже когда было больно... просто потому, что я его попросила! – Губы у нее дрогнули, щеки налились краской. – Только я и в его противоположность... влюбилась! Не влюбилась, то есть! Просто виноватой и обязанной чувствую... Наверное...» Бакуго даже не нужно было просить о правде – подросток не знал и слышать не желал ничего другого. Умел ли он? Кривить душой, притворяться? «Разве что не специально, – поняла девушка. – Когда... защищает... себя». Это было даже не притворство, а панцирь. Можно ли назвать обманщиком человека в доспехах? Человека, которому слишком больно, когда его жалеют... Когда считают слабым. Цую вдруг посмотрела на свои руки. На ладони, высушенные мыльной водой, исцарапанные мочалкой, в занозах от швабры. Отчаянная жалость к себе заполнила девушку. «Любить себя... значит, наверное, быть с собой честной?» – Она проглотила ком в горле. И призналась: «Кацуки боится... а я... наоборот... так хочу... чтобы меня... – Цую покачала головой. Слезы стояли в глазах. – ...Пожалели...» Она заплакала от стыда. «Я просто хочу... – Рыдать уже не было сил. Девушка так утомилась за вчера, что эта часть ее существа отказывалась работать. – Я просто хочу, чтобы...» Ей представилось, как мама обнимает ее. Как Самидаре, поджав губы, смотрит на нее из-под челки – как тогда, когда она протянула ему кусок булки. И Сацки, ее милая, любимая Сацки... Как она цепляется за воротник ее платья, сидя у нее на руках! Как Ганма обнимает их всех, закрыв глаза, чтобы сдерживать слезы. «Какая же я... неблагодарная! Неужели мне... мало? – Цую согнулась пополам, уронив расческу. – Но что я могу?.. Чувствую себя ужасно!» Ей хотелось целовать юношу под дождем. Чтобы холодные капли, падающие с туманно-серого неба, стучали по коже, стекали по волосам. Щекотали губы, тщетно стараясь остудить их. Дрожали на кончике носа в такт дыханию. Чтобы, разбиваясь о щеки, дождинки разлетались миллионами крошечных, невесомых частичек, живых и прозрачных, и впитывались в кожу ее любимого. Чтобы они пропитывали ими друг друга, и пили свежесть с горячих губ, и не было бы вокруг ничего, кроме этого неба, и этого воздуха, и шороха листьев... Ей хотелось сердцебиения под дрожащими пальцами – чтобы касаться промокшей рубашки на юношеской груди, и чувствовать его руки на своих плечах. И говорить слова. И знать, что тебе верят. Не бросят. Ответят. «Я хочу быть в порядке... рядом с тобой! Чувствовать себя... нормально... рядом с тобой! Чувствовать себя... собою! – Цую вспомнила свою встречу с Мидорией. Свои расспросы и его неуверенные ответы. Беседу за столиком и едва не состоявшийся поцелуй. – Я хочу, – дыхание у нее перехватило, слезы застыли в глазах, – вырасти рядом с тобой! Увидеть мужчину в тебе... – Ей представились широкие плечи Бакуго и его высокомерный, но такой обнадеживающий взгляд через плечо – вот уж кто никогда не сдастся... Сердце девушки сжалось от боли. – Я хочу детей увидеть... наших с тобой! Любить их, – Цую всхлипнула, – как Сацки и Самидаре! Увидеть, как ты с ними разговариваешь... И смотреть на звезды с тобой!» Дело оставалось за малым. Понять, с кем ей суждено такое. «С тем, кто смотрит на меня, как на солнце? – Девушка задержала дыхание, представляя себе Кацуки. – Или... – Ей вспомнилась дрожь звезд в глазах Изуку. – ...На кого я сама мечтаю так посмотреть?»