***
Белл взяла расческу и осторожно тронула дочку за голову, прося приподнять. «Милая моя... – Женщина заглянула ей в лицо, и материнское сердце наполнилось такой отчаянной любовью, такой грустью, надеждой, заботой. – Милая... Быть может, было бы и лучше... если бы ты осмелилась? Как знать? Кто знает?» Она убрала пряди, прикрывавшие виски дочери и обрамлявшие по бокам ее круглое личико. Заправила их ей за уши. Зачесала к макушке длинную челку. «Сацки!» – В груди у Белл екнуло. Теперь, когда волосы не мешали, ее старшая дочь до боли напомнила женщине младшую. Такое же беззащитное лицо. Тот же лоб, только брови длиннее. Те же огромные глазищи, столь грустные, одинокие... Воспоминание накатило волною. Весна. Пятна ноздреватого снега. Солнце согревает робкую зелень, пробивающуюся меж камней. Пахнет древесиной и мокрой землей. По реке плывут последние льдины. Сороковая Миля, еще только поднимающая голову, как первый цветок. Робкая кучка домиков. Белл в дверях новой хижины. Свет слепит привыкшие к полумраку глаза. За спиной посвистывает на печи жестяной чайник, хрустят за заслонкой дрова, пролежавшие пол-зимы под навесом... Она смотрит на реку – а параллельно Юкону вдоль домов тянется лента дороги. Лужи, следы, лапник. По обочине, там, где посуше, несутся друг за другом две девочки в простых платьях – сереньком и коричневом. У первой личико Сацки... «Нет, Цую!..» – напомнила себе женщина. Глаза защипало от слез. Белл вдохнула вечерний воздух ртом, чтобы не всхлипывать. Расчесала дочери волосы и, понадеявшись, что голос не выдаст ее, прошептала: – Какая же ты у меня красивая... Девушка обернулась, и Белл виновато зажмурилась. «Все-таки дрогнула!» – подумала она. А затем ощутила объятия. – Мам, ну что ты? – Цую смотрела на нее, приподняв брови. – Мам... Я бы не убежала... Я же так люблю вас! Не расстраивайся, милая!.. Мамочка! Белл погладила ее по затылку. Язык не слушался. Прижав к себе девушку, она уткнулась подбородком ей в макушку и хлюпнула носом. – Я не держу тебя, – наконец выдохнула женщина. – Утеночек, не держу... Зачем... зачем, если... – Ее голос надломился. – ...Если можно держать в сердце?.. – Слезы полились по ее щекам. Цую тоже завсхлипывала. – Просто... – Белл покачала головой. – Любимая моя... ты так выросла... А я все гляжу на тебя... гляжу, и вспоминаю... совсем маленькой! Девушка тихонечко пискнула. – Мой миленький птенчик! – Женщина утерла закрытые глаза. – Вот уже и красивой быть хочешь... для Кацуки?***
– Для Кацуки, – повторила Цую. Ее сердце колотилось быстро-быстро. «Я... я просто...» – Щеки налились румянцем. Девушка старалась много об этом не думать, просто делать то, что чувствовала нужным – но теперь, оказавшись лицом к лицу с правдой, впервые спросила себя: «Зачем?» – Просто... он сказал мне, что я... ну, ты помнишь! – пробормотала она, задыхаясь. – И... я подумала... «Что я подумала?» – замялась Цую. – Все в порядке, – мягко заверила ее мама. – Цуенька... – Белл посмотрела ей в глаза – заплаканная, но такая счастливая. – Все хорошо! – повторила женщина. Девушка почувствовала, как губы растягиваются в слезной улыбке. – Ты красивая, – сказала ей Белл. – Самая лучшая!***
«Вот и я оказалась на твоем месте, милая Пелли!» – Женщина подняла голову и посмотрела на звезды. «Это... такое светлое чувство, – поразилась она, целуя дочь в лоб. – Видеть... и верить». – Давай, я заплету тебе не косичку... – Белл взяла дочь за плечи. – Давай, я сделаю по-другому. Так, как показывала мне моя названная бабушка. Цую шмыгнула носом. – Конечно, мам. Я люблю тебя! – И я тоже тебя люблю...***
Они сели, и Цую, устремив взгляд в южную даль, почувствовала, как мама возвращает на место зачесанные прежде пряди, как щекочет нос челка. «Почему так легко? – подумала девушка. Сердце как будто пело. – Почему так свободно?..» – задалась вопросом она. Звезды, дрожащие у горизонта, перемигивались, словно бы знали ответ.***
Айзава проводил уходящего Бакуго задумчивым взглядом. Парень проковылял мимо костра, таща саквояж в бессильно оттянутой руке. Его плечи были опущены, подбородок упирался в грудь. – Сурово ты с ним, – пробормотал Майк, пытаясь подбросить бекон на сковороде с деревянной ручкой. Американец пыхтел зря: скукожившиеся полосочки болтались в масле, но переворачиваться не хотели. – Не сожги, – бросил ему Айзава. Затем устремил взгляд в сторону города. – Я сам жуть как измотался! – Майк прекратил отчаянные попытки и потянулся за прутиком. – Кен подтвердит: чуть сознание не потерял! Загоняешь ты парня... – Он выдержит. Не из того теста слеплен, – задумчиво проговорил Айзава. – Но кое в чем ты прав. – Мужчина посмотрел на товарища. – Ужинайте, я скоро вернусь. Отойдя от костра, он прошагал по хрустящей гальке, плавно переходящей в мшистую, земляничную землю (от густого ковра летней поросли остались только шуршащие голые кустики), и, наконец, в пыльную, подсохшую глину начинающиеся улицы. Догнать Бакуго оказалось несложно: парень шел медленно, чуть прихрамывая. «Ну вот, новая задача! – отметил про себя Айзава. – Научить этого упрямца правильно носить обувь! Иначе он уже на следующий день себе все ноги натрет, и пользы от него будет?..» Покачав головой, мужчина нырнул в тень деревянного склада. «Сейчас же надо удостовериться, что этот проблемный ребенок доберется до лагеря в целости», – сказал себе он. От крытой лапником крыши поднимался чудной аромат – смолы, коры и хвои, промокшей под дождем и высушенной на солнце. Склад сменялся складом, здание зданием, и дух свежей стружки постепенно уступал ароматам пропитки и пакли. «Парень проделывает путь в двадцать четвертый раз за день, – напомнил себе Айзава. – Заметит меня – будет хорохориться и скандалить, но... Майк прав. Не сдаваться и не терять при этом сознания – разные вещи».***
Бакуго остановился у сияющего в ночи отеля «Бауэр» и швырнул чемодан на землю. Нужно было перевести дух. «Двенадцать раз... под грузом ходил!..» – попытался пристыдить себя парень, но – честно – не смог. Желание остаться у костра на берегу Тайи, и попробовать дымящегося бекона, а затем просто лечь спать и забыть обо всем, было чрезвычайно сильным. «Нет, я должен, – вздохнул юноша, – увидеться с Цую! Только ради нее смог... Теперь нельзя иначе!» Здание «Бауэра» как никогда напоминало деревянный корабль: добротные стены, словно борта, шпангоуты выступающих свай... Окна на втором этаже, под скатом пологой крыши, светились одиноко, загадочно – словно бы вокруг разлилась не сентябрьская ночь, а туманный простор притихшего моря. Они были такими же далекими и недостижимыми, как если бы Бакуго наблюдал их из шлюпки, покачивающейся на послештормовых волнах. Юноша встряхнул головой. Из-за знакомых дверей доносились голоса, весело пузырящиеся, как яблочный сидр – гомон усталой, но довольной публики, полной планов, надежд. Звякали стаканы, пиликала скрипка. «Нужно идти», – напомнил себе Бакуго и подхватил свой багаж. Распрямился. Пошатнулся и едва не потерял равновесие. Запрокинул голову к ночному небу, обливаясь потом и задыхаясь. «Сил уже нет!» – мысленно взвыл он. Хотелось есть. Хотелось лежать. Затем – смыть с себя пыль, смыть глину... и поспать. Просто поспать. Не поднимая головы, он пошагал дальше. Светящиеся окна отеля остались позади. «Экономные достались мне спутники, – подумал Бакуго, прислушиваясь к постепенно затихающим звукам веселья за стеклянными дверями «Бауэра». – Могли бы и сегодня переночевать в отеле...» – Ему вдруг так захотелось отдельный номер. Кровать, стены и потолок. И подушку, и одеяло!.. «Но нет... С утра за работу, а вечером уже ставят лагерь. Хорошо, конечно. Завтра будем первыми на переправе! А все-таки...» – Бакуго запнулся, притормозил и оглянулся через плечо. Глаза слипались, голова шла кругом. «Уже мерещится мистер Айзава!» – вздохнул парень. Сделал еще шаг. И еще. Нужно было поймать ритм. Представить, что сейчас полдень, и что ты еще полон сил, и возвращаешься за очередным тюком... Но... До берега было рукой подать. «Мы сегодня с утра здесь болтали с лягушкой!.. Цую...» – Бакуго узнал улицу. «Полукровка... – вспомнил он их разговор. – Подумаешь! Разве это важно? Совсем неважно... Красивая... люблю ее!» У него в голове зазвучал собственный голос: «Быть может, мы... отправимся к Чилкуту вместе?» Мгновение тишины. Растерянный взгляд. И... – Цую! – одними губами позвал Бакуго. Звезды вспыхнули у него в глазах – холодные, яркие, чистые, как январский лед.***
Айзава ускорил шаг, почти срываясь на бег. «Так и знал! Хорошо, что решил проследить!» – В три прыжка он оказался у упавшего без сознания юноши. Опустился на колено и бегло осмотрел его, не прикасаясь. «Ушибся, конечно, но ничего страшного», – констатировал мужчина. От сердца немедленно отлегло. Просунув одну ладонь под висок Бакуго, Айзава взял его другой рукой за плечо и медленно перевернул. Глаза подростка были закрыты. Удрученно вздохнув, мужчина положил его на бок, легонько придерживая голову, чтобы та не касалась земли. Улицы, еще недавно запруженные путешественниками, теперь были пустынны: почти все попрятались в палатки, разошлись по домикам, отдыхать и собираться с силами перед завтрашним днем. Редкие прохожие шли по своим делам. Просить у них помощи было бы нерационально. «Я и один дотащу его до лагеря. – В этом не могло быть сомнений. – Вот только багаж придется оставить... – Айзава вновь огляделся по сторонам. – Нет, все-таки хорошо, что народу мало – больше шансов, что, вернувшись за саквояжем, я найду его на том же месте...» Он отнес саквояж к стене склада. Затем вернулся и поднял юношу на руки – Бакуго оказался тяжелее, чем выглядел. Словно выкованный из стали. «Не из того теста! – вновь повторил про себя Айзава. Возмущенно сдвинул брови. – Вот из-за таких людей, как вы с ним, Оборо, и случаются все «случайности»! – Ему вспомнилась утренняя беготня в поисках почтового отделения, стояние в длиннющей очереди... – Быть может, мы немногое потеряли в результате твоего происшествия». Телеграмма, полученная из Джуно, до сих пор лежала сложенной пополам в кармане его брюк: «Несч случай ТЧК не ждите ЗПТ январь мин ТЧК пишите». Проводив взглядом оставленный чемодан, Айзава пошагал обратно к берегу реки. «Я сам виноват. – Признание было логичным, а потому не язвило. – Недосмотрел. Следовало провести рациональный обман чуть раньше, во время пятой или шестой ходки. Результат я уже знаю, а вот последний переход для парня явно оказался излишним... Это моя ошибка. – Мужчина сжал губы. – К тебе, Оборо, это не относится! Тут ты полностью виноват... Задерживаться, а затем предупреждать, что выбываешь, в последний момент – и вот результат: проблемный ребенок на мою голову!» – Хэй, мистер! – Чей-то голос заставил Айзаву поднять голову. Навстречу, со стороны «Бауэра», шагал приземистый, ширококостный мужчина с короткими колючими волосами, по виду – японец. Завидев Бакуго, бессильно свесившего руку, он остановился и растерянно прикусил губу. – Я его знаю, – пробормотал он. – Что случилось? Айзава смерил встречного настороженным взглядом, и в его голове закрутились колесики мыслей. «Кто еще его здесь знать может?» – Вывод напрашивался однозначный. – Вы, должно быть, также должны знать мисс Цую Асуи из отеля «Бауэр», – сказал Айзава, поудобнее перехватывая начавшего сползать Бакуго. – Я ее отец. – Очевидно. – Мужчина устало закрыл глаза. Яркие ночные огни щипали не так чувствительно, как солнечный свет, но все равно ощутимо. – Так что произошло? – повторил свой вопрос собеседник. Айзава объяснил в двух словах. – ...Собираюсь вернуть его в лагерь. – Понятно. – Японец наморщил лоб. – Вы разрешите? – Он сделал шаг вперед и приподнял руку. Нехотя, Айзава пошел навстречу. Низкорослый мужчина прикоснулся ладонью ко лбу Бакуго, проверяя, нет ли у него жара. «Нерационально! – мысленно прокомментировал путешественник. – Это ничему не поможет!» – Можно было бы отнести его в наш лагерь, – сказал японец. – Это ближе. – Он бросил взгляд в сторону залива. – Парень туда и направлялся, – признал Айзава. Это было рационально. Против логики не пойдешь. Вздохнув, мужчина принял решение: – Показывайте путь. Я отнесу его. А вы, пожалуйста, возьмите багаж, там, у стенки.