***
Дойдя до новой стоянки, он сбросил тюк на землю, не озаботившись положить его к остальным. Вместо этого юноша сам повалился на параллелепипед из груза, перевернулся на спину и раскинул руки. Спина болела так отчаянно, ноги вообще не сгибались. «Отдыхать! Отдыхать, отдыхать!» – вот и все, о чем он мог думать. Закрыв глаза, он растянулся на грубой мешковине, дыша глубоко, с удовольствием. Подсохшая глина стягивала щеку чешуйчатой коркой. Кожу саднило, ладони, испачканные в земле, горели от мелких царапин. Их нужно было промыть. Нужно было напиться, умыться, сменить рубашку... Но Бакуго лежал и не двигался. «Не могу. – Мысли плыли медленно, как облачка по небу. – Не хочу. Нет сил...» Он все бы отдал, лишь бы мистер Айзава подольше не возвращался. «Он не должен застать меня в таком виде... – сонно думал подросток. – Майк, Кен – неважно... Только не он... – Спекшиеся губы дрогнули, и Бакуго слабо заулыбался. – Но я же успею?.. Когда он там следующий тюк принесет!.. Я отдышусь и встану... Конечно же... обязательно...» – Не вынеся больше, юноша расслабленно выдохнул и провалился в глубокий, навеянный невероятной усталостью сон.***
Ему снился туман. Но не тусклый, ненастный туман, к которому привыкли жители Сан-Франциско – город часто посещала холодная, мягкая дымка. Туман в его сне не был ни поэтично-загадочным, как бывает по утрам, когда серебрятся инеем уходящие вниз по склонам дороги, а невесомые капельки просвечивает восходящее солнце. И не вечерний, и не ночной... Туман был белым, как самые чистые, самые ледяные облака в погожий день. Вещи не таяли в нем и не расплывались – они просто погружались в него мгновенно, как в снег, в вату. Туман был осязаемым, но дышалось легко. Бакуго сделал шаг вперед. Ладони жгло холодом – аж щипало. Приятное, бодрящее покалывание, будто зимой. Ступни тоже мерзли – бросив на них взгляд, юноша осознал, что он бос, а под ногами блестит лед, покрытый тончайшим слоем воды. Еще шаг. Лед потрескивал, по нему шли хрустальные линии, но можно было не волноваться. Если шаг будет легок, ничего не случится. Бакуго выдохнул. Изо рта вырвалось облачко пара, такое же белое, как и туман вокруг. Юноша провел пальцами по волосам – они легонько зазвенели от холода. – Цую, – робко позвал он. Девушка была той, о ком ему хотелось думать. Хотелось увидеть. Обнять и поцеловать. И сказать, что любит. Он бродил, ступая босыми ногами по хрупкому льду, осторожно, чтобы не поскользнуться. Бродил и искал. – Кацуки? Его сердце сжалось от радости – и нахлынувшей робости. – Кацуки? – Цую вышла из клубящегося тумана. Ее волосы казались светлее из-за оседающих на них кристалликов, ловящих рассеянный свет и превращающих его в хрустальный перезвон искр. Дыхание застывало в воздухе. Приглядевшись, Бакуго осознал, что одежда девушки, ее побелевшее от инея платье и есть источник тумана – даже не так. Она и есть туман. От отворотов воротника поднимаются снежные, облачные клубы. Каждое волоконце ткани не просто пушится, индевеет на холоде, а распадается на тончайшие струи. Разлепить губы сложно, но Бакуго делает над собой усилие. И начинает с главного: – Ты любишь меня? Цую смотрит на него, и ее щеки краснеют. – Не молчи, – просит юноша. В этом сне нет гнева, нет обид, страха и уязвленной гордости. Он осознает, что где-то еще он бы отреагировал ими. Но здесь лишь только любовь – и мороз. Губы стягивает, обжигает. Сглотнув, Бакуго протягивает руки – пусть Цую ответит без слов! Она позволяет взять себя за запястья. Сложить ладони. Юноша накрывает их своими дрожащими пальцами. Цую опускает голову ему на грудь. – Ну, что ты? – Не знаю. – Зачем убежала? Молчание. Девушка приподнимает голову. На лице у нее расстройство, брови приподняты. На ресничках серебрится иней. – Я люблю тебя, – говорит Бакуго то, в чем уверен. Сердце у него сжимается от волнения. Дыхание стынет на губах. Цую смотрит на него виновато, печально. Челка лезет ей в глаза, щекочет нос. – Эй... – Бакуго решается и протягивает руку, поправляет девушке волосы. Иней на них тускнеет и тает. Пальцы сами касаются бледной кожи, и щеки Цую мгновенно окрашиваются в румянец. – Дурочка, – еле слышно выдыхает юноша. Его возлюбленная закрывает глаза. Чуть приподнимает голову. Не дыша, Бакуго наклоняется вперед. – Эй! – Чужой, смутно знакомый голос (Откуда? Где он мог его слышать?..) вторгается в сон. Юноша судорожно набирает в грудь воздуха. Он слышит треск, короткий, хрустальный треск под ногами. Неожиданно становится странно легко. Рывок – и...***
Он проснулся. В лицо ему снова заглядывал мистер Айзава – на этот раз со скучающим любопытством. Еще слабый, неловкий, в полудремоте, Бакуго вздохнул и попытался сесть. Уперся ладонями в мешковину тюков. Что-то было не так. Поднеся руки к глазам, юноша недоуменно сощурился. Со сна все перед ним расплывалось, и он не сразу понял, что видит перед собой. Снег? «Нет... – Бакуго попытался сосредоточиться. – Бинты?..» Осознание пришло вместе с легким запахом спирта, поднимавшимся из-под ткани. Подросток поднял голову и ожег мистера Айзаву отчаянным взглядом. Думать сразу стало проще – остатки сна улетучились, уступая место привычному стыду и обиде. – Кто вас просил? – пробормотал Бакуго. – Сейчас три часа пополудни, – как ни в чем не бывало сказал мужчина. Помотав головой, чтобы окончательно прийти в себя, подросток огляделся по сторонам. Заботливые путешественники даже натянули наискось небольшой тент, чтобы ему не пришлось лежать на солнцепеке. Теперь тюки прятались в приятной тени. Бакуго открыл было рот, но внезапно ему пришло в голову: возможно, холод во сне можно было бы объяснить именно этим? Образ Цую, окутанной снежными облаками тумана, возник перед его глазами, и возмущение, стыд, гнев растаяли... «Три пополудни, – повторил про себя юноша. – Ничего себе меня сморило... на полтора часа... А как же мое испытание?» Сердце заколотилось сильнее. – Можешь продолжать, – подтвердил стоявший рядом Айзава. – Ага. – Не глядя в лицо мужчине, Бакуго спустил ноги с параллелепипеда из тюков, замер на мгновение, чтобы собраться с силами, и спрыгнул на землю. «Еще и ботинки с меня снять успели!» – От мгновенного осознания юношу прошиб пот. – Я пошел, – буркнул он, не оборачиваясь к Айзаве. Легонько сжал пальцы – подушечки коснулись шероховатых бинтов, пахнущих чистым хлопком. Обулся. Выйдя из-под тента, Бакуго поразился контрасту: жар послеполуденного солнца окатил его настоящей волной. Глаза мгновенно сощурились, воздух обжег ноздри. Здесь, на севере, не было полутонов, разве что по вечерам. Днями же – только крайности! – Я вас обо всех этих глупостях не просил! – выпалил парень, опустив голову. – Благодарности и не ждите! «Даже не думайте!» – отчаянно добавил он про себя.