***
Цую вернулась к тенту и еще на подходе увидела маму. Белл стояла, положив руку на сырую парусиновую стенку жилища, устремив навстречу дочери обеспокоенный взгляд. Ее брови были легонько приподняты, в глазах плескалась тоска и тревога – подойдя поближе, Цую шмыгнула носом и разглядела на лице матери чувство вины. – Мам, – сказала девушка, – ну ты что? Белл закрыла глаза. – Извини. Ничего. – Ее голос легонько подрагивал. Теперь, когда Цую знала, через что Белл пришлось пройти, и как многим та пожертвовала ради детей – теперь, когда она была посвящена в ее мечты, мысли, переживания – девушка и сама преисполнилась сердечного сочувствия и светлой грусти. Раньше, глядя на маму, она и не задумывалась о том, что и та когда-то была, как она, полна эмоций, отчаяния и надежды. Что и Белл любила так же, как она – трепетно, со слезами и горящими щеками, протягивая сердце избраннику. Незнакомцу. «Влюбляешься всегда в незнакомца», – прозвучали в голове Цую слова матери. «Да, Изуку я знала так недолго!» – В груди у нее стало тесно. А голос Белл продолжал: «Влюбляешься тем сильнее, чем меньше ты о нем знаешь... Воспринимаешь его достоинства, как нечто само собой разумеющееся, а на недостатки не обращаешь внимания». «Какие у моего Изуку недостатки? – раздумывала Цую, пока ходила вдоль берега. – Разве что смущался немного? Но...» – Это было так мило. Это было естественно и понятно. «К тому же, не мне говорить!» – Девушка видела в Мидории свое отражение. Разве не колотилось у нее сердце от мысли: «Люблю!», разве не дрожали у нее пальцы? Смотря на него, она вся пылала, и замирала от чувств, от мечты! Он и сейчас стоял перед ней, как живой – с его робкой, дружелюбной улыбкой, с его полными надежды глазами, веснушками и вихрами непослушных волос. Слова его послания до сих пор отдавались в ушах Цую: «Спасибо тебе за перчатки! Я люблю тебя! Очень сильно люблю! Надеюсь, мы встретимся снова...» Но грусть, звучавшая в мамином выводе, выплаканном в подушку, выстраданном в жару метаний, отрезвляла, словно прохладный дождь: «А когда ты начинаешь узнавать про него, то либо расстаешься со своими мечтами... либо влюбляешься в него настоящего». «Чего я такого не знаю? – думала Цую. – Он же сказал мне... пообещал! Если ему еще будет нужно, он придет... и женится на мне! Если ему еще будет нужно», – повторила про себя девушка с неизбывной тоской. Но тут вырисовывалась и другая проблема. Ходя по шуршащей гальке, девушка глядела в синюю даль, туда, где воды залива сливались с чистейшим небом, и в гладкой, бесконечно-огромной голубизне, словно сотканное из солнечных лучей, представлялось ей лицо Бакуго. Она запомнила его таким, каким был, когда собирался с мыслями, чтобы продолжить рассказ о своем детстве, о далеком Сан-Франциско и Деку Мидории. Глаза закрыты, брови чуть сдвинуты, но не в гневе, а от раздумья. Губы сжаты, их уголки чуть опущены. Гладкое, не изборожденное следами обид, возмущений лицо. «Такой красивый...» – Цую любовалась им, и не могла перестать представлять. Его колючие, светлые, как липовый мед, волосы. Проведя большую часть жизни в далеких поселках, где было много индейцев, Цую до сих пор с удивлением и любопытством смотрела на блондинов и рыжих. Золотые волосы мистера Яги, горчичные лохмы отца Урараки – а теперь вот и Бакуго... А еще у него был красивый подбородок. Острый, но сильный. И гармонично-широкая, мощная шея. И говорил он так необычно, так смело... «Удивительный», – давно уже заключила Цую. «Вот и что же мне делать?» – отчаянно думала девушка. Вот он был, перед ней, и ее сердце тянулось к нему – именно потому, что за его громким голосом, и стремительными движениями, и грубой манерой сквозило что-то понятное, близкое, такое уязвимое... «Я видела его настоящего, – напомнила себе Цую, – потому и... люблю его!» Это было не поддающееся описанию, неуловимое чувство – но при этом реальное, как реально северное сияние или холод. Просто потому, что ты не можешь дотянуться или увидеть, не значит, что их нет. И они создают красоту – переливчатое разноцветье и прозрачно-туманные узоры и ледяные кристаллы! Чувство же отзывалось в сердце девушки трепетом, ощущением действительности, важности происходящего. Глаза ее чуть увлажнялись, виски сдавливало. – Мам, – подала голос Цую, возвращаясь из раздумий в реальность. – Я размышляла... и до сих пор не знаю, что делать! Не это ей хотелось сказать Белл. Женщина ждала ее возвращения, стояла у тента, глядя на берег. Ждала с тревогой и чувством вины – не следовало бы сказать больше? Не оказались ли ее откровения тягостными для дочери? Не подвела ли она ее, не разочаровала ли своей жизнью, своей забытой мечтой? Сердце у Цую облилось кровью, когда она увидела тоску во взгляде матери. – ...Но кое-что могу сказать точно, – продолжила девушка, подходя к Белл и обнимая ее. – Мам... – Она уткнулась лбом в плечо женщины. – Ты моя самая дорогая... И я люблю тебя сильно-сильно!Глава XII. Вечер. Часть 78. Люблю
7 декабря 2021 г. в 19:39
Бакуго опустил на землю первый после перерыва тюк. Поставил его торцом и облокотился на верхний край. Закрыл глаза. Возвращаться к работе после долгого отдыха было и легко – все-таки, восстановить силы кое-как получилось – и невыносимо сложно. Спина и шея болели, ноги отказывались идти. Сразу начали натирать ботинки. Канаты, которыми был перетянут груз, и которыми пользовались вместо лямок, врезались в плечи.
Стоя в тени приречной палатки, той самой, в которую Майк отнес его саквояж, Бакуго медленно выдохнул. Не открывая глаз, утер пот со лба.
Сразу после дождя небо очистилось, и теперь сияло ослепительной, плавкой голубизной. Над землей поднималась легкая дымка, дышать было трудно. Движения давались с трудом, как будто в воде. А всю дорогу от берега макушку напекало жаркое солнце.
Бакуго прикусил губу. «А я-то надеялся быстро во вкус войти!» – с досадой подумал он. Решимость закончить испытание раньше срока растаяла вместе с надеждой на то, что мистер Айзава учтет вынужденную задержку. Обыкновенно такой расклад возмутил бы юношу, и он бы принялся за работу, преисполненный упрямства и гнева. Но сейчас... «Что со мной? – Бакуго открыл глаза и не спеша потащил груз к параллелепипеду из уже перенесенных тюков. – Что не так?» – вопрошал себя подросток, чувствуя какое-то необыкновенное смирение, грусть.
Водрузив вьюк на свободное место, он проверил, надежно ли легла его ноша, и, не поднимая головы, отправился в обратный путь, пиная гальку. Стремительно сохнущие под сентябрьскими лучами камни сменились сначала гравием, затем мшистой, твердой землей – и наконец лужами, грязью. Улицы Дайи после ливня превратились в настоящее месиво. Одна радость была, что глина тоже подсыхала достаточно быстро.
«Почему бы нам не обходить город?» – спросил Бакуго у Майка во время путешествия с тюками.
«Лагерь расположен так, что напрямик быстрее!» – было ему ответом. Действительно, палатка стояла у конца улицы, почти рядом с переправой на восточный берег. «Завтра будет легко грузить все на паром!» – пояснил юноше Майк. «Но сегодня...» – с горечью подумал Бакуго. Сегодня был не его день.
Мало кто решался таскать тюки по запруженным путешественниками улочкам Дайи. Здесь иногда проходили груженые лошади, ведомые под уздцы индейцами-погонщиками – но даже большинство перевозок осуществлялось вкруг городка. «Одни мы такие», – с досадой думал подросток, пробираясь сквозь толпу и оскальзываясь.
К мыслям о Цую он старался не возвращаться. Совет мистера Айзавы, при всей его непрошенности, обидности, унизительности, все-таки был верным: переживая из-за случившегося, делу не поможешь. А когда перед тобой целое море работы, имеет значение каждая мелочь. «Лягушка!» – с горечью вздохнул юноша.
Ноги сами вынесли его на нужную галечную площадку. Пора было немного перевести дух – и браться за следующий тюк. «Сосредоточься! – приказал себе Бакуго. – Да, она сбежала и не ответила на вопрос... Нужно будет еще раз поговорить с ней. А для этого требуется пройти испытание! Вот об этом и думай!»
Найдя наконец точку опоры, юноша расправил плечи и смерил хмурым взглядом груду тюков, напоминающую наполовину съеденный кубик сахара. «Ну, что, дурацкие мешки? Готовы сдохнуть?» – сжав губы, Бакуго ухватился за очередной канат, приспосабливая его под лямку.