***
После встречи с Лютером в сомнительном баре, Пятый отправился за сумкой Вавилон, которая была зарыта в земле на пересечении Элм и Хьюстон стрит — координаты места убийства Кеннеди она написала на стене. А с заборов читают только идиоты, как известно. Поэтому она, видимо решив не слишком шифроваться (с её проблемой это и так получается хорошо), она спрятала сумку там, где не будут менять ландшафт ещё лет шестьдесят точно. Настолько просто и легко, что даже немного умно. В полночь он направился в тюрьму на третий этаж, в 396 камеру. Отбой уже был, поэтому её сокамерницы храпели. — А я успел соскучиться, — шепнул он на ухо лежащему кокону и, кладя руку на плечо, в ту же секунду сделал прыжок в пространстве подальше от здания. — Держи, — он протянул ей свёрток с одеждой, которую он стащил чуть ранее. — Мы в лесу, я отвернусь, твоя рыжая роба отсвечивает. Она послушно надела то, что он дал. Парень повернулся, когда его похлопали по плечу. «Теперь мы в одной лодке. Она выглядит практически также как в детстве: те же гольфы, та же юбка, свитер поверх рубашки и бантик. Только волосы седые. Но у меня явно теперь фетиш на школьную форму. Чувствую себя пятидесяти восьмилетним педофилом. Хотя, ей уже тридцать три. Это считается? Или, если её тело старше меня на три года, это она совращает несовершеннолетнего этой юбкой? Чёрт, она вообще не изменилась за три года. Она не соврала, что не стареет», — решал свою извечную задачу Пятый. Проблема была в том, что никто никого не совращал и не делал никаких попыток этого. Мальчик с его огромным эго, иногда забывался, что чувства у него скорее всего безответные. Но всё равно иногда думал, как она без него жить не может: скоро подойдёт и признается ему, а у него ещё останется время на подумать. Но, всегда происходило то, из-за чего он снова и снова, каждый раз вспоминал: ей всё равно. — Апокалипсис, — подала голос она, шагая рядом с задумавшимся братом. — Да, он последовал за нами. Через десять дней случится ядерный взрыв, а по Америке будут бегать советские войска. Они все погибнут, используя свои силы в войне. А президент останется жив за день до этого, — смотрел он прямо, говоря размеренно. — Ваня из Совета, — заглянула она в его лицо, немного наклоняясь. — Хорошая теория, но скорее, это произойдёт из-за того, что Диего помешает убить президента, — перебил её фразу парень, засовывая руки в карманы, шагая немного быстро, через высокую траву, — а он в свою очередь развяжет войну с СССР, чем из-за Вани, у которой из советского только имя. «И корни, и язык, и грустные глаза», — хотела напомнить Восьмая. Она прожила тут три года и уже чувствовала, как холодная война влияет на отношение к Советскому Союзу. Любая деталь могла повлиять на твоё дальнейшее будущее. — Сумка? — снова задала вопрос Вавилон. — У Эллиота, это он сфотографировал граффити. Это мужчина, который живёт рядом с местом, где открывался портал. Он думал, что на стене ты написала послание с помощью энигмы. Твоя проблема — лучший шифровальщик, — улыбнулся он своей шутке, которую проигнорировали. — Кого убила, чтобы получить кров над головой? — опустил уголки губ Парень, понимая, что разговор, не такой уж и распространённый на подробности. Он снова почувствовал, что была только иллюзия нормального общения. — Нашла педофила, который клюнул на меня, — хмыкнула девушка, кивая в пустоту. «Я бы его и второй раз убил», — пронеслось в голове у мальчика, сыгравшего желваками на щеке. — И чем же? — посмотрел он немного сверху и назад на девочку, которая шла рядом, но отставала, царапая голые ноги травой. Он заметил это, и как её юбка задирается от веток, поэтому схватил одно из запястий, которые она поднимала до груди, чтобы не подхватить на них спящих насекомых. Они переместились в пустой переулок, выходящий к безлюдной улице в городе. — Вилкой. Посчитали за превышение самозащиты. Порвала водолазку. На мне были синяки, перелом, порез распорола, — Пятый представил убийственную картину хилой, раненой Восьмой, избивающей кого-то вилкой. Он удивлённо ухнул, пытаясь взглянуть на картинку под коркой своей головы. Безумство какое-то. — Я нашла вилку заранее и была готова. Я всё просчитала, — думая, что ей не доверяют, продолжила блондинка. «Распарывать больно, — подумал Пятый, идя чуть впереди школьницы. — Остался неровный край скорее всего из-за этого.» — Покажи как заросло, — не думая произнёс Пятый, краем глаза смотря на неё, не ожидая молниеносного выполнения. А девчонка подняла свитер с рубашкой, показывая белый рубец на светлой коже рёбер. — Придём, покажешь плечо, — дёргая одежду вниз, приказал парень, отводя смущённый взгляд. «Всё сделает, что я скажу?» — оскалился парень. Он не думал, что она будет показывать живот здесь и сейчас, поэтому про плечо уточнил. Хотя они и шли по пустой улице, парень разозлился из-за этой выходки — на улице шестьдесят третий, а ей хоть бы хны. Он и так стерпел то, что юбку она закатала выше колена. Так ещё и педофила соблазнила, чтобы сесть. «Её тип — мужчины постарше? Она вообще отдаёт отчёт себе в своих действиях? Вавилонская блудница. Которая этого не понимает», — уточнил Пятый. — Что делала в тюрьме? — решил сменить опасную тему подросток, сам не понимая, что вступает на скользкий лёд. — Читала, — как и предполагал. — Где ты там нашла? — всё же спросил, поддерживая беседу, утомлённый Пятый. — Я помогала с расследованиями, за это мне давали пропуск в библиотеку. Накапливала баллы за послушание, — донеслось до мальчика, который сразу вспомнил беззаботное детство, память о котором затёрлась спустя долгое время, оставляя только эмоциональные триггеры. «Значит, непослушной она стала только со мной? Обычно было наоборот — всегда слушалась только меня. А тут мои правила нарушает, а в тюрьме аж баллы накопила», — проворчал в себя в голове Пятый. — И что, нашла то, что ещё не читала? — зевнул уставший парень — сегодня он перенёс всю семью в прошлое, так ещё и её спасать было нужно, не светясь. — Кодексы этих годов, — он одобрительно промычал и ненадолго замолк. — Знаешь, — он начал то, что не хотел говорить и откладывал долгое время. — Я видел тебя на той войне. Ты ехала верхом на лошади. У неё был шлем с десятью шпицами, — Пятый умолчал, что Восьмая была не на коне, а на инвалидном кресле с десятью какими-то радарами. — Ты что-то выпила из бутылки. Ты же уже знаешь, что это? — Зверь с семью нашими головами и десятью рогами. — Я не об этом символизме. Что ты пила? — он помнил, что произошло тогда после этого. — Не знаю, это же будущее, Пятый, — отвела взгляд Вавилон. Она явно скрывала что-то. Она знала. — Хорошо, допустим. Ты растворилась по частицам, Восемь. Что это могло быть? — он был готов к долгим отпираниям, поэтому подготавливал сценарий заранее. — Я не могла этого сделать без электричества, — она попалась, спускаясь на более лёгкий ответ, но это было именно то, что интересовало Пятого. Про сыворотку он догадывался. «Значит, это было не инвалидное кресло, а электрический стул?» — с ужасом кивал своим домыслам парень, убеждаясь в том, что он чертовски прав, но не желал верить в это. — Частицы тебя стали поражающими, — продолжал он разговор больше с самим собой. — Это алхимия Пятый, такого не может быть, сам же знаешь, — врала Восьмая в лицо брата. «Это квантовая физика, сама же знаешь», — передразнил её Пятый в своём уме. «Мы будем использовать подготовленную и протестированную на крысах в предыдущих экспериментах сыворотку геномного модификатора и электричество», — вспомнил он. «В прошлый раз, ей проводили операцию на мозге. Но без неё её тело под большим электричеством просто расщепится? Сможет ли она вернуться в форму своего тела обратно? Класс, если она создала эту сыворотку в этом времени, то всё уже пошло по кривой дорожке», — поджал губы брат, чувствуя, как облажался, сунув самою большую дурочку не туда. — Эта сыворотка уже существует? — продолжил он, не рассчитывая на ответ. — Нет. Но я уже всё подготовила к её созданию, — купилась она, не ожидая истины сама от себя. — Как? — он улыбался, тому, что возможно она не так плоха и не создала оружие в не том времени. Она промолчала. — Ладно, но я всё равно узнаю и помешаю тебе создать её, — улыбнулся он, потягиваясь в спине. — Знаю. Ты предотвратишь апокалипсис, — хмыкнула шестнадцатилетняя учёная. Они подходили к дому Эллиота. Тот ещё не спал. — Оу, ты такая малышка, — хлопнул в ладоши мужчина, за что получил испепеляющий взгляд Пятого, но не обратил на него внимание. — Вы камуфлируете в детей, чтобы не привлекать внимание? — он хотел было подойти поближе и уже тянулся к её щеке, но Пятый завёл её за спину, дёргая запястье девушки. — Твой мозг схлопнется, сделаешь хоть шаг ближе. — Неприятно. Понял. — Тут есть колумбийский кофе, — перемещаясь к кофейнику с ней сказал Пятый, тратя все оставшиеся силы. Эллиот хотел его поправить, но решил, что жизнь дороже. Парень быстро достал кружки, желая скорее угостить и согреть Восьмую, которая, наверное, плохо питалась в тюрьме. — Эллиот, есть что приготовить? Она давно не ела нормально. — Чили кон карне*** осталось, — опёрся мужчина на стол рукой, иррационально чувствуя себя самым старшим. — Отлично, — переместился он с кружкой, вторую пихая в руки Восьмой, к столу, отодвигая стул и сажая Вавилон, сразу же оказываясь у холодильника, вынимая миску с сытным рагу с мясом. Он делает скачок к плите уже со сковородой, вываливая всё из миски. Через секунду он уже достаёт из хлебницы лаваш и нарезает его квадратиками, суя противень с приправленными начос в печку. — Как он это делает? — присаживается Эллиот рядом с девочкой, пытаясь выведать секрет перемещения. — Он меня убьёт, если я расскажу, — улыбается Вавилон, держа кружку двумя руками. — А ты тоже так умеешь? — продолжает он расспрос Восьмой. А девушка не только шифруется в надписях хорошо, но и игнорирует суть вопросов. — Нет, я просто умная, — поворачивает голову школьница, расплываясь в милой улыбки, поддерживая подобие разговора. — Она гений. Книжный червь, — прерывает их, телепортнувшийся Пятый за спину Восьмой и упираясь на спинку стула. Он налил ей и себе кофе из-за её спины, приобнимая её за плечи, и поставил кофейник на стол, перемещаясь помешать рагу. — Неудивительно, что никто не понял твой шифр, — Пятый у плиты хмыкнул — он то понял. — Значит, тебе нужно есть больше сахара для ума, — подрывается Эллиот. И Восьмая запоминает эту глупую информацию. — Она его ненавидит, — парирует Пятый. — Расскажи то, что рассказал мне про других. — Оу, конечно, конечно, пошли, — он подлетел к своей доске, делу всей своей жизни, пока Пятый готовил запоздалый ужин. — Как тебя зовут? — Восемь, — улыбаться она в тюрьме научилась практически дружелюбно и правдоподобно, поэтому пыталась это делать, где надо и нет. — Восемь, — повторил он за девочкой недоумённо, уточняя, — ты была вторая, — он начал показывать фотографии остальных и рассказывать, как они себя вели. Кажется, он был очень заинтересован и забыл о необычном поведении девочки. — Ты уже нашёл кого-то кроме меня? — обратилась она к Пятому. — Лютера и Диего. Первый срать хотел на будущее, у Второго идея фикс по спасению мира от мира, — сказал, оказавшийся рядом Пятый. — Эллиот, ты же будешь молчать? — она улыбнулась мужчине, отпивая свой кофе. Пятый глотнул свой за ней. Мужчина посмотрел на двух странных одинаковых детей и кивнул. — Ты очень нам помог. Ты очень хороший, Эллиот, — Пятому казалось, что первый раз слышит такую Вавилон. Она вообще стала более разговорчива, чем раньше. Он не знал, чем это можно было объяснить. «Может, она соскучилась по человеческому общению и друзьям?» — чуть не рассмеялся парень в кружку, сразу сглатывая, потому что девочка, видимо, стала ещё и слишком тактильной. Пятый знает, что испытывать ревность плохо. Особенно, когда девушка — вовсе не его девушка. Но когда она трогает других, как сейчас, его просто вымораживает. — Пошли кушать, уже готово, — он схватил её запястье, которое потянулось к голове Эллиота в одобрительном поглаживании. Эллиот расслабленно выдохнул — он не хотел, чтобы его мозг расщепили касанием. — Ты изменилась, — приземлился парень напротив за стол. Он был рад, что мужчина не пошёл за ними. — Я немного зла за то, что ты опять пропал на три года, — резко изменила она тему. — Но я была готова и к более долгому ожиданию. Спасибо, что вернулся за мной и спасибо, что спас нас, но я всё равно иррационально злюсь, прости, — её улыбка, похоже, никогда не была предназначена Пятому, поэтому её уголки губ сразу расслабились с первого её слова ему. — Не извиняйся, это моя ошибка, — спрятал виноватые глаза за чашкой Мальчик. — Мысли шире, ещё пару ошибок и тебе тоже будет пятьдесят восемь, как мне, — хмыкнул парень, зачерпывая начос чили, как сестра. — Да, мне уже тридцать три, — усмехнулась она чему-то, — а ты ни капли не изменился. Как и в прошлый раз, ты такой же тринадцатилетний, как был. Даже не верится, что это всё правда. — Ты тоже не изменилась, смею напомнить, — показал он начасом на подругу. — Для тебя всё это было вчера, — смогла она упрекнуть парня. — С твоей памятью это тоже было как вчера, — не поддался он. — До новой мысли об апокалипсисе, я даже не знала, чем заняться, — она слизала острую начинку с запечённого лаваша, подцепляя им рагу как ложкой. — Я думала, как я объясню людям, почему я не старею, — поморщилась запоздало блондинка, чьи короткие волосы прыгнули в воздухе, — если мне придётся ждать тебя до пятидесяти восьми. Я ведь даже не знала о других. Но потом я подумала, вот о чём, — она взяла вопреки всему ещё больше начинки, снова слизывая и макая начос в кофе, вызывая у Пятого бурю отвращения: «Она что специально или не заметила и перепутала?», — как же я умру, если апокалипсиса не будет. — Вавилон не падёт сам собой? — попытался пошутить про Бога Пятый, всё ещё молясь ему, чтобы её не вырвало прямо на стол. — Я не знаю, либо болезнь, либо убийство, как ещё умереть нестареющему телу? — не поняла она шутки, про воздвигнутую башню Вавилон. — Забавно. Ты успела о многом подумать, — удивился Пятый её невозмутимому выражению лица, когда она отпила испорченный кофе, продолжая разговор. — У них было мало книг, — засмеялась она, а он осознал, что видит её впервые такой счастливой. А всего лишь нужно было сначала бросить, а потом спасти. Но больше так делать он не будет. Чтобы она не злилась на него. Только он может злиться на неё. Иначе звучит как-то неправильно. Иначе не было никогда. Он впервые видел её смех. Возможно, он пропустил все её радостные моменты за эти двадцать лет: её выпускной из университета, защиту её первой докторской, защиту её второй докторской, её успешные эксперименты. Он вспомнил тот самый под номером тридцать три. Он пропустил и худшие моменты её жизни: тот эксперимент и тюрьма. Он не был рядом, он не поддержал её, он её подвёл, а она верила, что он придёт, даже если пройдёт двадцать девять лет, а не три. Он должен быть более ответственней за свои решения, за которые платится не только он. — Пошли спать, — сказал он, когда она всё доела. — Эллиот уже, кажется, спит. Он привёл её к кровати, а сам сел на кресло. — Покажи плечо и ногу, — негромко сказал он, наблюдая, как она снимает туфли и стягивает чёрный гольф с белой голени. У неё был армейский загар по окантовке робы: лицо, шея, локти, щиколотки были смуглые, практически его цвета кожи. Поэтому он не понял сначала, где именно нога была сломана, а где падает тень. Но когда он присел на колени перед кроватью и взял в руки голень, то нащупал шишку, где срослись кости. — Большеберцовая кость толстая, поэтому шов, за которым не ухаживали тоже уплотнён, чувствуешь? — как всегда, заумно спросила она. — Да, — парень проводил по сросшейся кости и шву большим холодным пальцем. — Подожди, то есть шов? Открытый перелом? Крови же не было, — посмотрел он снизу ей в лицо, на которые падали белые спутанные локоны. — Видимо, открылась, когда я упала из портала, — пожала плечами Восемь. «Открытый перелом вообще-то больно, а она тут плечами жмёт, как будто на прогулку сходила», — цокнул Пятый. — Плечо, — натянул быстрым движением на ногу гольф парень, вставая в свою обычную позу «руки в карманы», следя, как девушка снимает свитер. Такой же большой свитер, как тогда был на ней после операции. — Давай помогу, — прервал её он, откидывая медленные руки от пуговиц рубашки. «Ещё не хватало, чтобы она опять напортачила и расстегнулась полностью», — предчувствуя глупые поступки Восьмой за версту, подумал парень, открывая ровно столько, чтобы достало до плеча. На шрам не попадало ни капли света за три года, поэтому он был красноватым. Пятый был рад, так как она и так загорела, а кремы от загара в тюрьме вряд ли выдают. Тело, которое не стареет умрёт от рака, рак кожи не исключение. — Тебя били? — задал он интересующий его вопрос, оглядывая видимые участки растрёпанной сестры. — Да, ничего серьёзного, — отвернулась она в сторону закрытого плеча, оголяя всю левую ключицу, на которой он тогда и увидел синяк. Возможно, и не синяк, а засос. — Ещё что-то, что я должен знать? — дёрнул он ворот рубашки, закрывая ровную полоску загара по шею. — Нет, меня не насиловали, — как-то сразу ответила она. Либо это сразу понятно из разговора, либо она что-то скрывает, потому что она никогда ничего сразу не понимала из общения. — Точно? Я и проверить могу, — пошутил парень, а она снова восприняла всё слишком серьёзно. — Ладно, — она раздвинула коленки, от чего Пятый чуть не ударил себя по лбу. — Ложись спать, — он отвернулся от неё, возвращаясь на кресло, решая закончить диалог, который ему не нравился. Кажется, он снова проиграл и сдался ей. Свет погас. — Здесь хватит места, — она подвинулась на край и отвернулась к стене, надеясь, что так спор не начнётся. Она первый раз что-то ему ответила на его обычное приглашение ко сну. Она была права. Восемь почувствовала, как кровать промялась под худым телом. Она повернулась, увидев затылок и незакрытое покрывалом тело Пятого. Девушка поделилась с ним одеялом, накрывая практически с головой. Он почувствовал тепло, лежа с ней спина к спине. Они оба были в своих рубашках и свитерах. — Плечо больше не болит? — тихо обратился Пятый, смотря в пустоту комнаты. — Нет, рана уже давно затянулась. А твой бок? — спросила Восьмая, смотря на чёрную стену. — Ещё саднит, но уже заживает. Тебя обижали в тюрьме? — Да, я слишком слабая для того, чтобы давать отпор. — Я обещал тебя научить, но для тебя прошло три года, прости. — Ничего, я сама виновата, когда в детстве занималась не с вами. — Вавилон, — начал он, поворачивая голову назад и смотря, как её короткие волосы спали на подушку, открывая вид на тонкую шею. Его дыхание спёрло, и он повернулся обратно, — я просмотрел весь второй альбом за ночь. Она молча зажмурилась. Он блефовал. У него рука не поднялась бы, не зная жива она или нет, перебирать её вещи. Да и времени не было, как и той самой ночи. Он вернулся только утром. — Прости, плохо так делать. Я знаю. Не ругайся снова. — Больше так не делай просто и всё. — Постараюсь. Они оба пытались заснуть. Восьмая впервые за долгое время спала на нормальной кровати. Пятый тоже давно не высыпался. Но сна у обоих не было ни в одном глазу. У парня сильно стучало сердце, из-за девушки, которая лежала рядом. Он чувствовал её спину. Её худую, но мягкую спину. Её острый позвоночник и лопатки через свитер. И, если честно, ему было всё равно, какая у неё спина, главное, что её. Главное, что она рядом и рядом именно она. Он услышал её сопение. Она, как всегда наивно, заснула с парнем в кровати. Тихо, чтобы не разбудить её, он вылез из-под одеяла, которым она его тщательно покрыла, и телепортировался с сумкой на кухню. Восемь осталась одна, чувствуя непонятные слёзы на щеках — он снова ушёл и сказал больше не делать так. Пятый на кухне тоже чувствовал, как его нос начинает щипать. Почему она не сказала раньше? Почему она молчала? Он не понимал. Он её опять не понимал. Не понимал, чёрт возьми, ни черта. Зачем ей это? Он боялся понять, потому что стало бы больно. Он же говорил ей действиями сотни раз, как любит её. А она плевала на него, игнорировала его, чтобы он потом нашёл альбом с записями о нём. Записями отца и её. Наблюдениями отца. Он правда зол. Как она и планировала. Как она и предполагала, он зол. Его фотографии, когда он думал, что его никто не видит, а потом получал от отца за то, что делал. Фотографии, на которых были непонятные слова тонким маркером прямо поверх его лица, рук и фигуры. Он даже не хотел всё это переводить, потому что выглядело страшно. Фотографии его с кофе, когда после этого отец при нём высыпал всю упаковку в туалет. Всю честно заработанную пóтом упаковку. Его первую собственную упаковку. Надпись «кофе» была обведена в красный кружок. Та пачка, которой он хотел поделиться с ней. Он отдавал ей всё сердце, пока она отдавала всю собранную информацию о нём отцу. Вот он ночью перемещается за двери академии. Видно только синие свечение в темноте, но и так понятно, кто это. Он получил за это ещё три тренировки сверху. Может, она просто, чёрт возьми, устала от его постоянного пребывания с ней? Так хотелось посидеть в одиночестве и читать свои глупые книжки? Фотографии его исписанных стен уравнениями. Подпись у каждой формулы. Так она находила ошибки, о которых молчала. Список книг, которые она брала из библиотеки. Которые были нужны ему для этих уравнений. Но он никогда не успевал взять их, потому что они оказывались у неё. Он думал, что это просто совпадение. Но вот, он видит, что она знала, какие ему были нужны. Фотографии и заметки как он филонит и когда. Заметки что он делает, сколько спит. Дальше идёт дата его исчезновения, фотография портрета парня и подпись «Пятый дрок». Пятый дурак. Действительно дурак, раз доверял ей. В конце фотография с взрослой Восьмой, нейрохирургом, молодым учёным, который проводил эксперимент с ней. А по центру стоит отец — тот, чей голос он слышал за камерой. Он не узнал его, потому что не предполагал, что он мог с кем-то из братьев и сестёр проводить исследование. И снова подпись «Фсэ ес’за Пятый». Всё из-за Пятого. Он ещё и виноват в её ошибке. На корочке прикреплён его блокнот, который он подарил. Ни разу не раскрытый, в прозрачной упаковке. Блокнот, который он попросил купить Пого. Блокнот, который он специально выбрал из фотографий в листовке. С блёстками. С милым мишкой. Он думал, ей понравится. Он думал, что она будет рада писать не на обрывках салфеток и туалетной бумаге. Он слабо надеялся, что дорог ей хотя бы как брат. Хотя бы также как остальные братья и сёстры. Он не хотел больше возвращаться в комнату. Он больше точно не хотел спать. Он больше не хотел её касаться.***
— Привет, Восьмая, — обнимаясь и хлопая её по плечу, сказал Диего. Пятый лишь фыркнул на тёплую встречу. — Это Вавилонская блудница, Лайла, — познакомил он женщину с девушкой. — Ты до сих пор издеваешься над ней? Пятый, может хватит? Из-за тебя она просидела в тюрьме три года, имей совесть, — взял за грудки брата Диего. — А ты, кажется, хочешь сидеть в психушке дальше? — огрызнулся мальчик. — Привет, как тебя зовут, малышка? — подошла Лайла к грустной девушке, не обращая внимание на спор братьев. — Восемь, — холодно ответила Восемь, не поднимая взгляд. — Ты милашка, где раздобыла эту форму? — Пятый дал. — Пятый, а у тебя фетиш на школьную форму, да, педофил мелкий? — добавил Диего к словам Восьмой свой смысл, всё ещё ссорясь с братом. — Просто надеюсь, что она так найдёт с кем переспать, — выплюнул слова мальчик. — Не слушай этого мелкого ублюдка, — хмыкнула, сумасшедше улыбаясь, Лайла, — у нас похожее каре, — намекнула женщина на неровный хаотичный край волос. — Мне сбрили волосы в тюрьме под ноль. — В тюрьме же не сбривают волосы, — удивилась темноволосая. Только Пятый задался вопросом, откуда она об этом знает. — Я не очень там всем понравилась, — улыбнулась Восьмая. — Ей просто понравилось носить наручники, — хмыкает Пятый. — У тебя же были такие красивые волосы, — обратился без задней мысли Диего. — У меня ещё девять дней, чтобы они отросли, — отвечает снова холодно Восьмая. — Ты стала разговорчивее, — замечает Диего, а Пятый подмечает, что она и правда разговаривает так со всеми, но сегодня улыбается меньше. — Ты такая милашка, — обнимает её Лайла, а Пятый уже знает, что зря не убил её раньше. — Почему ты так относишься к Восьмой? Тебе правда стоит прекратить. Ты хочешь собрать нас вместе, но сам отдаляешься, — шепчет Диего. — Я отношусь к ней зеркально, как и ко всем. Лайла была слишком тактильная, она всегда трогала Восьмую, обнимала, трепала по волосам, сжимала щёки. Делала всё, что хотелось сделать Пятому. Его выводила из себя приветливость Вавилон. То, как она позволяет прикосновения к себе, которые не мог позволить Пятый. Даже Диего смог обнять Восьмую, хотя всегда считал её не больше, чем обузой. Пятый узнаёт отца в фильме и, смотря на Восьмую, понимает, что для неё это не большая новость. Конечно, она подготовила создание сыворотки не без его помощи. Как она могла не знать про папочку то, о чём не догадывались они. Она всегда знала больше. Обо всём и всех. Она же Книжный червь. Она знала больше о Седьмой, Харгривзе старшем, о Пятом. — Ты. Ты знала об отце. Ты всё знала. Ты уже встречалась с ним, — отвёл Пятый в сторону Восьмую, цепляясь за локоть и зло шепча на ухо. — Чёрт, Пятый, больно, — сдавленно промычала она. — Да мне насрать. Я её тебе сломаю, если не ответишь, кто помог тебе с сывороткой. — Ты прав, только отпусти. — Ты у меня волком выть будешь. Я даже труп твой не закопаю. Где он сейчас? — Я честно не знаю, — простонала Вавилон, сгибаясь от боли. Он держал её крепко, от чего рука даже не шелохнулась. — Я стащил наручники на такой случай. Чтобы ты ничего не сообщила папаше, будешь ждать меня прикованной к лестнице. Мне плевать, как ты будешь питаться и спать. Скажешь об этом кому-то и язык свой больше никогда не найдёшь. Ты узнаешь какого это: сообщать каждый мой шаг папочке. Кажется, ты не понимаешь, кого стоит бояться. У тебя по-настоящему слабый инстинкт самосохранения, если ты решила нарушить все правила, которые я тебе наказал. «Никогда не работай одна, только со мной. Никогда не скрывай от меня ничего важного. Никогда не угрожай мне», — процитировал он самого себя. — Ты нарушила всё из этого списка. Работала одна, скрытничала, угрожала. Пистолет настоящий, я знаю, — он направил на неё дуло теперь своего пистолета. Ты и правда вобрала в себе всё, что я ненавижу, — он держал её на мушке, тычась в рёбра железом. — Ты права, в том, что ты порок Вавилона. Ты и правда его наследница, — убрал парень пистолет ей за пазуху её юбки, которую она подогнула, чувствуя большим пальцем её нежную тонкую кожу, царапая её ногтем и холодной сталью. Он не мог сделать ей больнее, из-за чего ненавидел себя и её ещё больше. Он переместился с ней к началу лестницы, пристёгивая её к перилам, как и обещал. Он оставил ей способ защититься вместе с правой рукой. Исчезая с Диего через некоторое время, направляясь к отцу, он даже не посмотрел на неё. «Чтоб она сдохла. Чтоб она сдохла», — повторял он как молитву. Диего косился на водительское кресло, но молчал. Руль сжимали изо всей силы. — Тебе бы отдохнуть на пляже. Ты слишком напряжен, чувак, — вжимаясь в кресло от скорости (небольшой в отличии от автомобилей будущего) или скорее всего от давящей атмосферы. — Она чокнутая дура. — Она же гений, Пятый. — Она использует меня каждый раз. И каждый раз я позволяю ей это из-за того, что люблю. Любил в детстве, в апокалипсисе в одиночестве и сейчас, — Диего несильно удивляется, потому что Клаус уже болтал что-то подобное про брата. — А она знает об этом, брат? — Конечно знает, — не отрываясь от дороги, он снова хлопнул по рулю, — я воровал ей кофе, приносил воду, фрукты, которые она любила. Я помню всё, что она любит, то, как она любит, почему она любит. Диего, я дарил ей подарки, на которые копил деньги от продажи сраных нашивок с зонтом! — повысил голос мальчик. — Я всегда был с ней. Я укладывал её спать, когда она засыпала в библиотеке. Я всегда отдавал ей своё полотенце на тренировках. Приносил ей лёд, если она получала синяки. Я напоминал ей покушать, поспать и одеваться теплее, когда наступали холода. Я кутал её в плед, двигал обогреватель ближе, приносил ей стул, когда не хватало мест. Я был рядом, когда вы играли и не брали её. Я всегда помогал ей с домашней работой, если она что-то не могла решить. На тренировках, которые она посещала, я всегда был в паре и старался её научить и не поранить. Отец сто раз говорил, что мне нужно тренироваться с более сильным противником! — стиснул руль сильнее Пятый. — Как будто он не знал, что это противник всей моей долбонутой жизни! — в итоге он со всей силы ударил по рулю, прогибая его и продолжая более спокойно. — Я вытаскивал её из передряг. Пытался найти её, когда она не приходила ночевать. Как она могла не знать, Диего? — В детстве мы ставили на то, кто кого больше ненавидит. Ты всегда выигрывал. Знаешь почему? Потому что ты орёшь как ненормальный постоянно. Ей ты говорил всё это, что сказал сейчас мне? Или решил в любви мне признаться? Может начнём встречаться? Уж лучше с братиком, чем воображаемые отношения с девушкой, которая об этом не знает или с манекеном. Напоминаю для подростков с пубертатным периодом, она Книжный червь. Книжный. Она шарит в словах, а не действиях, Пятый. — Уже неважно. Я знаю, что ничего не изменится. Она докладывала обо всём отцу. Она была его верной собачкой, говоря, где и как я прокололся. Она написала, что это из-за меня она стала такой. Она винит меня за то, что я бросил её на три года, за то, что она до сих пор шестнадцатилетняя. Она игнорировала меня до тюрьмы. То, что я ей подарил даже не распаковала. Нарушила три обещания. — Мой психотерапевт говорил, что то, что нам, кажется, не всегда является правдой, — спокойно сказал Второй, смотря на дорогу. — Бред. Я уверен, что ей вообще не сдались мои чувства. Она не чувствует, что я парень. Мне тринадцать, это и понятно. Но она может спокойно и раздеться при мне, и это уже ненормально. — Ты сейчас и правда ведёшь себя на тринадцать. — Я тебя высажу сейчас. — Вот я трахну Лайлу, а ты Восьмую нет, потому что и дальше будешь вести себя как идиот. — У неё комплекс папочки, а у твоей Лайлы нет мозгов, как и у тебя, вы идеальная пара, — получил презрительный взгляд Пятый на своё высказывание. Это прекратило спор. Последнее слово опять оказалось за мальчиком, но он не чувствовал себя победителем.***
— У него уже был Пого, ты знала? — телепортировался Пятый с салфеткой у шеи. Девушка сидела у лестницы. Её рука уже затекла и онемела. Она не чувствовала её. — Отстегни, пожалуйста. — Прости, Диего сейчас лечат, — хмыкнул Пятый, садясь рядом под руку, поддерживая её своим телом. — Прости, я разозлился, — он виновато посмотрел на запястье, где виднелся красный след от стали наручников, откидываясь назад. Его волосы приятно щекотали кожу, она чувствовала что-то мягкое впервые за эту ночь, — если скажешь, что сожалеешь, я сломаю лестницу и опущу твою руку. — Если ты ещё не понял, я всегда сожалею. — Не понял, поэтому и спрашиваю. Ты же всегда делаешь мне наперекор. — Я не стараюсь. Это получается само. — Заметил. Он исчез, и появился снова с пилой, садясь подпиливать лестницу. — Попробуй пистолетом, — она подала ему оружие. — Почему ты сама так не сделала? — Я боялась, что ты разозлишься. Ты же сказал оставаться здесь. — Послушная девочка, — он прострелил тонкую ненадёжную опору. Снимая колечко с трубки древесины, он аккуратно опустил её с рукой, держа вторую часть наручника в своей. — Я больше не отпущу его. Для защиты людей ты сядешь даже на электрический стул. — Я села бы на него только для защиты тебя, — он повернулся к ней, касаясь своим плечом её, и удивлённо косясь на неё. — Только ты сможешь спасти всех. Только ты можешь собрать нас вместе и помочь нам сделать всё правильно, — она говорила про апокалипсис, а он снова повёлся, как младенец. — Я хочу помочь, так что не игнорируй меня и не злись. Потерпи пока мы всё исправим, и тогда можешь даже здесь меня оставить, я пойму. — Ты чокнутая, ты знала? — Наверное, раз ты так говоришь. — Мы ломаем временную хронологию просто находясь здесь, конечно, я тебя верну в наше время. Там и поговорим. Утром Диего проснётся и сможет открыть наручники. А сейчас пошли разложим диван. — Пятый, я могла бы что-нибудь сделать для тебя? — Не бесить, но ты на это не способна. — Нет, я про твоё тело, например. Оно же тебя беспокоит? Или может… — На самом деле, оно беспокоит меня только по одной причине. Сколько ты мне дала, когда увидела? — Лет четырнадцать. — Вот именно. А я дал тебе лет шестнадцать. Я младше тебя телом, но не настоящим возрастом. Это волнует меня. Мой возраст тела не позволяет сделать мне множество вещей, которые я хотел сделать, когда вернулся бы. Но сейчас это не важно. Я всё равно не смогу их сделать никогда. Я понял это недавно. — А если сможешь? — Я подожду года четыре, — ложится с краю дивана мальчик. «Года четыре, и я был бы старше неё. Спокойно признался и, получив отказ, смог бы забыть всё это как страшный сон. Больше никогда не надеяться или хотя бы не чувствовать отвращение к себе за это дебильное тело. Самому противно лежать с ней вот так», — прикрывал глаза Пятый. — А если за эти четыре года всё изменится? Если апокалипсис всё же наступит? — Мёртвому не о чём жалеть. Зачем спрашиваешь, если у тебя всё равно нет нейрохирурга? — хмыкает Пятый. — Регенерация, телепатия, изменение возраста — для всего нужен нейрохирург. Но знаешь, все книги, которые я прочитала… Точнее… Хочу сказать, что человечество, если бы могло прочитать все книги мира, как я, изучить все науки вместе, оно бы поняло то, что я поняла. Есть что-то, что могло бы заменить нейрохирурга. Если соединить все науки вместе, то для того, чтобы можно было менять структуру тела или чего-то другого, без механического воздействия не хватает одной переменной. Если я пойму, что это за величина и как её изменять, я смогу наконец использовать свои способности по максимуму. Как, когда Клаус призвал Бена. Мне кажется, что мой мозг сильная способность, но в это время и даже в две тысячи девятнадцатом нет для неё возможностей развития. Я веду к тому, что мне говорил отец. Мне нужна твоя способность для перемещения во времени в будущее. Для этого Харгривз хотел предотвратить апокалипсис. Ты можешь отправить меня в будущее? — Это опасно. Что если я не смогу тебя найти потом? Тем более, ты уверена, что обычные люди смогут хотя бы приблизиться к такой величине? Я ведь почти уверен, что тогда они познают истину всего мироздания. — А кто может? — Возможно у комиссии есть что-то по поводу величины. Я не уверен, но, может быть, они в курсе этого? — Клаус мне сказал, что видел Бога. — Он скорее всего снова был в нетрезвом состоянии. Ты так просто ему поверила. Или ты просто помешана на библии? Ничего не хочу сказать, но ты дала себе имя в честь персонажа из книги, которую написал тот, кто говорит, что ему являлся ангел. — Да, ты прав. Давай спать. «Она должна знать. Девочка на велосипеде. Бог знает точно. Мёртвая я буду нужнее, если узнаю от неё величину, — в голове Восьмой родился план. — Прости, Пятый, я снова подведу тебя. Но хотя бы что-то я сделаю для тебя.» Пятый лежал на диване и держал вторую часть наручника. Он спал чутко, она всегда это знала, поэтому другого плана, кроме как содрать кожу и выбраться из наручника большóго размера, не было. Восьмая была благодарна, что ей шестнадцать и что в тюрьме кормили не очень сытно, из-за чего её запястья рук и сама ладонь была тонкой. Она зажала в зубах подушку и начала тянуть руку, держа наручники, чтобы не дёрнуть их сильно другой рукой. Снова поранившись, Восьмая оставила пару капель крови на диване, запачкав немного рукав Пятого. Но выбравшись без происшествий, она забирает сумку на всякий случай. Снова она придумала лёгкий, но идиотский план. Она сразу знала, что Пятому это не понравиться. Но когда всё будет сделано, она сможет помочь ему. Восьмая уже вышла из дома, когда увидела, как за углом скрылась Лайла. Она подумала, что смерть подождёт и решила проследить за беглянкой. Вавилон увидела, как та заходит в слишком презентабельный отель и думает, что та работает на ФБР. Брюнетка заходит в номер, открывая его ключом из зоомагазина. Восьмая останавливается у двери и прислушивается, боясь заходить следом. — Ты была права, Лайла, она пошла за тобой, — слышит отчётливый голос, после неразборчивого диалога между двумя женщинами в номере. — Привет, Восемь, я ждала тебя, — открывается дверь и девушка видит статную брюнетку в твигги платье. — Как мило, у тебя такие же гольфики как и у Пятого. Харгривизы все такие лапочки, скажи же, дочка, — она провела девочку в комнату, а Лайла хмыкнула, стоя у телефона, что-то похожее на: «Да, мамочка». — Вы знаете, моё имя, но я не знаю, как обращаться к Вам, — смотря снизу вверх на женину, сказала слишком серьёзно девочка для документированных четырнадцати лет. — Зови меня Куратор, дорогая. Я хотела с тобой познакомиться. В прошлом апокалипсисе ты вела себя гениально. Скорость, с которой ты раскрыла наш замысел, была просто молниеносной. Единственное, что тебе не хватало, так это хорошей команды. Ты всё делала сама, из-за этого чуть не проиграла, детка. То, как ты добываешь знания, не сравнится с Пятым. Но, прости за грубость, его мозг мыслит более критично и непредсказуемо. Вы бы хорошо друг друга дополняли. Жаль, что вы не очень ладите, как я поняла. Поэтому хочу предложить тебе работёнку. — Грубо говоря, вам не нужно, чтобы я вмешивалась в этот апокалипсис, так же, как и в прошлый? — Ох, дорогая, нам самим не очень нравится идея с этим апокалипсисом, но да, нам не хочется тебя убивать, чтобы ты не мешалась. — И заодно вы хотели, чтобы я что-то создала вам, чтобы использовать меня не себе в ущерб. — Читаешь мысли. — Я прочитала море книг по психологии и работе мозга. Грубо говоря, так оно и есть. Можно попросить Вас взамен доступ к библиотеке, и знаниям? Это всё, что мне нужно. — Да, конечно. А теперь поспи, пожалуйста. И не беспокойся, Лайла защитит твою семью, в этом апокалипсисе. — Мне это неважно. — Всё-таки, вы очень разные с Пятым. Её заперли в номере через один, чтобы она точно не подслушивала и не сбежала. Но она и не хотела бежать. Её план менялся, и он приобретал аж три возможных положительных исхода.