***
Пятый проснулся спустя восемь часов сна, но он не чувствовал себя бодро. Всё тело ломило и болело, ему было ужасно холодно, а левая рука онемела. Он бросил взгляд на неё и увидел, как она, свисая с кровати, тянулась змеёй к спальному мешку. Он дёрнулся, но его будто не пустили. Парень наклонился, смотря с кровати на пол, на котором разлеглась Восьмая, кутаясь до головы в ткань, одной рукой высовываясь и сжимая ладонь брата. «Сумасшедшая семейка», — подумал он зло. В то же время на его лице расползалась довольная улыбка. От сердца стало распространяться тепло, и он уже практически согрелся, пока не вспомнил, что сестра лежала хоть и в спальном мешке, но всё также не холодном полу с раной. И если о его крови все знали, то о её лишь догадывались. И это должно было расстроить, но его губы растянулись ещё шире, а рука сильнее сжала чужую ладонь. У них было много секретов от других, но это ранение было самым дурацким. «Сама виновата, если простудится. Я её не разбужу, чтобы не отпускать, — лукаво подумал он. — Заболеет, и у меня будет причина приставать к ней целых несколько дней до Апокалипсиса». Но в этом мире, кажется, всё шло не по плану Пятого, и на их этаже раздался звон колокольчика, который разбудил Вавилон. От чего та, только разлепив глаза и осознав, где она, тут же отбросила руку и неуклюже ринулась обнимать брата, который очнулся после своей потери крови. Вот, что было бы, если бы она и правда скучала все семнадцать лет и не была уверена в том, что он выживет. Восемь неловко задела тумбу рядом с кроватью, вылезая из мешка и не вставая с колен, некрепко сжала его талию, помня, где у него рана. Он положил руки сверху на плечи, удивляясь такой откровенности и осторожно погладил её по растрёпанным волосам. — Ого, даже злые подростки помирились, значит, апокалипсис точно близко, — стоял у косяка двери Клаус в его военной жилетке и футболке, которая была мала и доходила до пупка, в руках он держал этот раздражающий колокольчик. Девушка хотела повернуться, но её уткнули обратно в бок за голову, а свободной рукой показали неприличный жест сводному брату. — Молчу, ухожу — как всегда. Но спускайтесь на завтрак, у нас новое собрание. Девушка хотела встать, но тяжёлые руки упали на плечи, вызывая дискомфорт в ране. Она уткнулась лбом в его бедро. Восемь снова покраснела, когда холодные пальцы задели шею, а один прошёлся по волосам за ухом. — Будь такой всегда, мне кажется… — «что ты чувствуешь тоже самое, что и я». «Я такая всегда, Пятый». В таком состоянии он вынул капельницу и аккуратно, чтобы не толкнуть (оттолкнуть) её, спустил босые ноги вниз. — Пошли выпьем кофе, а то я, — ты, — замёрз, — он не чувствовал холод от неё, она была тёплой, но не горячей, как если бы у неё была температура. Он поднялся, упираясь на её здоровое плечо, и последовал на кухню. Перемещаться не было ни сил, ни желания. Он чувствовал, что она идёт за ним и этого было достаточно, чтобы он ощутил счастье. Пока он не узнал, что они с Пого скрывали секрет смерти отца. Он узнал это от неё, когда решил подумать в своей комнате, а она аккуратно открыла дверь и зашла. — Я знала тоже, — это первое, что он слышал от неё за всё своё время. Она всегда всё знала, поэтому Пятый сначала не понял, о чём она. Он глупо всматривался в её лицо, пока до него не дошло, что его снова развели её действия. Опять он подумал о том, что она становиться ближе к нему, но это лишь иллюзия, которую он сам себе внушил. Вот, за что он её ненавидел: за ложную надежду, что он для неё что-то значит. Мысль о том, что она хотя бы считает его равным себе. Парень уже очень давно не надеется на хоть какую-то взаимность, а просит простого уважения к себе. Честности в действиях — Ох, чёрт, Восьмая, ты серьёзно? — он был взбешён до этого. Пятый уже был выведен из равновесия Клаусом и отцом, которого ненавидел за манипуляции семьёй. Она всегда была причиной порванной нитки, на которой держалось его терпение. Она всегда знала, как капнуть последнюю каплю, чтобы его затопило яростью. — Ты всё знала с самого начала и даже раньше, но не удосужилась об этом сказать? — Это был мой план. Если бы умерла я, то вы бы точно не пришли, — снова заговорила Восьмая. — Конечно я бы не пришёл. ПОТОМУ ЧТО Я БЫ УМЕР, ВОСЕМЬ, — гаркнул взбешённый парень на кровати. Он не преувеличивал. Он преуменьшал. Количество трупов. — Что ещё ты от меня скрываешь? Скажи мне, — он подскочил и прижал её к закрытой двери за горло, — скажи мне. Твои секреты должен знать я, а не отец с Пого. Я не могу тебе доверять. Ты только мне решила рассказать, что знала о самоубийстве отца? А зря. Ты никогда меня ни во что не ставила. Раз никто не знает, значит свидетелей твоей смерти не будет. Даже сейчас так легко решила снова взбесить меня. Я убивал больше, чем ты этим пистолетиком. Я знаю больше, чем ты прочитала из книг. Я очень ненавижу, когда чувствую запах предательства. — Ты тоже многое скрываешь, — прохрипела Вавилон, после чего её моментально отпустили. — А ты первый раз со мной нормально заговорила, и первое, что я слышу это то, что раньше всё было ложью. С самого моего возвращения, ты знала и улыбалась мне в лицо. Смешно было смотреть на мальчика, который узнал о смерти отца из порванных газет в апокалипсисе, читающего эту новость на разрушенном доме около мёртвой семьи? Думаешь, что я бы не узнал о твоей смерти? Я бы узнал, я бы все силы потратил, чтобы вернуться за день до твоей смерти, чтобы прикончить тебя самому. Потом Дженкинса, который бы тебя ранил, если бы ты выжила. Просто за то, что он мог быть когда-то ближе к моей цели, чем я. Я бы устроил свой собственный апокалипсис, чтобы ты кричала от страха и понимала, что услышать тебя может только Клаус под наркотой. Пятый угрожающе смотрит ей в глаза, ища там хоть какой-то намёк на то, что она откажется от своих слов под страхом, но не находит и сдаётся, отводя взгляд: — Это последний момент, когда ты можешь мне признаться, как нашла Дженкинса, — он выжидает, смотря в пол, а после пытается выйти из комнаты, но она хватает его за запястье и ведёт за собой. Они забегают в её комнату, она оглядывается и запирает дверь на ключ. — Твоя дверь может запираться? Ни у кого из нас нет замка на двери, — она снова прикладывает палец к губам, подходит к окну и зашторивает окна. Включает свет, хлопая в ладоши. — Вау, век высоких технологий, да, Вавилон? — она отслоила обои там, где проходил скат крыши и приложила палец. — Чтобы не нашли отпечатков на цифрах? Умно, — из стены, где отстали обои показался сенсорный экран. Она ввела код, прикрывая его ладошкой. — Да ладно, серьёзно? Восемь, скажи свой код, — она посмотрела на него, и он вдруг понял. — День моего исчезновения? — она закатила глаза. — Не так просто? Но я же в верном направлении? — она удручённо кивнула. — Ответ на моё уравнение? — она сделала знак сложения пальцами, всё ещё набирая код. — Оно между датой? — Вавилон снова кивнула, открывая дверку сейфа. — Подожди, я подумаю, — она повернулась на него, выжидающе смотря в глаза. Он любил загадки без подсказок. Это его успокаивало, она знала. — Пятёрка! — воскликнул он. — День, мой номер, месяц, ответ, год? — Всё верно, но есть ещё два числа. Я их тебе не скажу, — она отошла и показала на наполнение сейфа. Парень переместился вспышкой на кровать к ней, так, что матрас опасно покачнулся, и парень ухватил девчонку за талию. — Не скажешь, значит, а как же никаких секретов? — хмыкнул он, глядя ей в глаза, которые были на уровне с его. — Неважно, я уже знаю. Один и семь по бокам, как восьмёрка и семнадцать. Ну-ка, что у нас тут, — он достал альбом с заметками. — Подожди, я уже видел такой, когда искал документы из медицинского центра в тумбочке, — девочка зарделась. — Там что-то другое? Интересно, — мальчишка прыжком сел на край кровати, держа альбом и доставая второй. Она его отобрала. — Серьезно? Я просто прочитаю его потом. Знаешь же, замки мне всё равно не помеха, — она убрала второй альбом в сейф и закрыла его. Блондинка села рядом и помогла открыть альбом с закладками на нужной. Пятый сразу увидел первый клочок, на котором детским корявым почерком написано: «7. ило. Пɔɔɔ». — Семь — это Ваня, так? Ило — ила — имя, — перебирал варианты Пятый, пока до него не дошло, — сила. Пссс — это тссс, значит, молчать. Чёрт, Восемь, — она снова приложила палец к губам и указала им же на заметки, заставляя смотреть дальше. — «Сирмак — илзя. Увк — смила», — прочитал набор букв, понятный только Пятому и Восьмой. Он привык читать такое, когда заглядывал ей под руку, пока она делала заметки по книгам на каких-нибудь чеках. У неё высшая степень психической дисграфии*, которая никак не сочеталась с её способностью. — Скрипка — нельзя. Это было легко. Увк — это должно быть звук — сила, — она снова кивнула. — Но почему отец тогда называл её обычной и дал ей скрипку, — задумчиво протянул Пятый. — «Пах мил. Зпикра ат мама». Бах мир. Скрипка от мамы, — закончил он. — Бах, конечно, мировой композитор, но причём тут?.. — он не закончил, а она изобразила взрыв двумя руками, выбрасывая пальцы как при фейерверке. — Чёрт, Восьмая, и ты сама всё это пыталась предотвратить? Ты чокнутая? Этот Дженкинс знает? — она кивнула не так уж и резво. — У него дневник папы. — Прекрасно, Восьмая. Замечательно. Умна не по годам. Зато пушку свою на меня наставлять, так это всегда пожалуйста, — она достала её из-под подушки и снова навела на него, но теперь вплотную упираясь в сердце. — О, да ты верно шутишь. Сама мне всё рассказала, а теперь убить готова? Так ты нас собрать хоте… — но она лишь усмехнулась на его словах и нажала на курок. — Пах, — она улыбалась так ярко. Он когда-нибудь видел такое? «Она явно из комиссии. Только у них ценятся такие херовые шутки», — смотрел с удивлением и приоткрытым ртом, поднимая одну бровь, парень. — А ты прямо светишься, — недоумённо поджал губы Пятый, не зная, как реагировать. Потому что всё, что она выдаёт с каждой секундой становиться больше похожим на театр абсурда. Она вся основана на тотальном отчуждении человека от физической и социальной среды. Это буквально определение «Театра абсурда», уж Пятый в этой семье успел этого хлебнуть — знает. — Классно стрелять в тело людей из ненастоящего незаряженного пистолета? — сделал вывод, не почувствовав отдачи, он. — Ещё раз так сделаешь, и я пристрелю тебя из настоящего ружья, малышка, — её улыбка спала и, кажется, перешла на его лицо. Но он явно не шутил сейчас, кивая на её немой вопрос в глазах и свои слова. — Теперь мне ещё страшнее за тебя. Ты пошла к человеку, из-за которого будет конец света с игрушечным пистолетом. Ты направила на профессионального киллера пистолет дважды. Ты вообще знаешь про инстинкт самосохранения? — он сжал её запястье, медленно отводя руку с пистолетом от себя. Пятый с силой надавил на тонкую кость, ловя выпавшее оружие из рефлекторно раскрывшейся ладони. Он был на грани. Она это делала определённо специально. «Вздохни и выдохни, Пятый. Ты должен был уже привыкнуть. Ей явно не нужны отношения с тринадцатилетним. Она просто тебя выводит», — успокоился мальчик. — Просто знай, что это не смешно, ты, наверное, уже это почувствовала, когда в тебя выстрелил этот Дженкинс. Ты меня очень разочаровала. Снова. Надеюсь, ты запомнила уроки. Во-первых, — Пятый поднялся и начал расхаживать по комнате, поднимая большой палец и ловко подбрасывая пистолет в левой руке, — никогда не работай одна, только со мной. Во-вторых, — он отогнул указательный палец, поворачиваясь к девушке, — никогда не скрывай от меня ничего важного. Это понятно? — девушка кивнула, и парень продолжил, добавляя средний палец. — В-третьих, о, дорогая, это очень важный урок, — покачивал он правой рукой, — никогда не угрожай мне. За такую ошибку ты точно заплатишь, — он сложил вытянутые длинные пальцы в знак пистолета, направляя их на неё. — За все остальные тебя накажет судьба, а за эту я, — он кинул оружие на её колени, выстреливая из пистолета, сделанного из рук. — Я страшнее, поняла? — Вавилон закивала с усиленным чувством. — Отлично, принцесса, теперь нам стоит переодеться и пойти спасать мир, — он исчез в синем свечении. А девушка наконец вспомнила как нужно дышать. Пятый, появившийся в своей комнате, наплевал на незажившую рану, принял упор лёжа сразу как оказался один. Он злился, снова. Он отжимался и вспоминал все разы, когда она бесила. «Два раза за дуло пистолета и один за то, что он был ненастоящим. Три раза она мне соврала, да один убежала от меня в подворотне, стрельнув в ноги. Да, тогда ещё пошла пыль. Стоп. Пыль пошла от выстрела из игрушечного пистолета? — парень сел на коленки. — Он, твою мать, не игрушечный, он был просто не заряжен. Если апокалипсис не наступит, ей точно не жить», — он снова встал в позу и забил на счёт, потому что таких раз как сейчас было биллион, если не гугол.***
Пока они выходили с Клаусом спасать мир, потому что позвать Вавилон слишком давило на ущемлённую гордость, и он ещё злился на неё, они встретили Диего, который кричал что-то про спасение Эллисон. Эллисон от Харольда, а не от Вани. Пятый не знал, что может произойти. Они пошли за Лютером, так и не взяв Восьмую с собой. Они привыкли, что её не было на заданиях, поэтому все, кроме Пятого как будто забыли о ней. «Если бы умерла я, то вы бы точно не пришли», — пронеслось в голове у Пятого. С другой стороны, он был рад, что она никогда не была в зоне риска и опасности из-за этого. Но, как показывает опыт, она решила находить неприятности самостоятельно. Она могла бы ввязаться во что-нибудь пока была одна. Нет, она весьма убедительно кивала в ответ Пятому на его советы-приказы. «Никогда не работай одна, только со мной», — она не могла сразу же нарушить их договор. Они спасли Эллисон. Но когда вернулись в академию, Восьмой уже не было.***
— Мы спаслись от апокалипсиса, но Восьмая пропала. Грейс её не видела с прошлого утра. Может она опять на работе? Где она работает? — вёл задумчивый монолог Пятый с Делорес, держа в руках маргариту. — В главном здании? Ничего нет. Конечно, она так скрывалась, пока шла в то место. Может пойти туда? Но дальше-то куда? Чёрт, эта Вавилон. Ладно, Делорес, ты права, здесь ничего не найдём. После разговора с Хейзелом, он решил отправить Делорес на свою законную работу и прекратить их затянувшиеся болезненные отношения. Но по привычке продолжал вести свой монолог с ней. Привычка штука такая. — Может, посмотрим в сейфе? Она же пропала, я имею право, — он закрыл шторы, но ключа от двери у него не было, поэтому пришлось применять силу телепортации. Нарушение личных границ Восьмой — горький, но вкусный грейпфрут. Парень встал на кровать и повторил действия Восьмёрки. Там было два альбома и флешка. Он взял всё это и пошёл в библиотеку, где был компьютер. Сначала он решил посмотреть флешку, иначе ушло бы много времени на расшифровку её заметок. Первое, что его удивило, это объём накопителя. Два терабайта стоило около 17 тысяч долларов. Но учитывая, что её спонсировал Харгривз, всё вполне объяснимо. Второе: на флешке тоже был пароль, но более простой. День исчезновения Пятого, снова. Она на этом, кажется, помешана. Третье — было то, что на флешке размещалось только две папки: работа и семья. И если файлы по работе примерно понятно, что содержали, то семья была настолько манящей загадкой, что он не постеснялся залезть туда и скорее всего узнать секреты, за которые будет потом стыдно. Там было несколько видео файлов, фотографий, таблиц и письменных документов. Все подписаны без ошибок, как ни странно. Возможно, она пользовалась специальным приложением для дисграфов. Он включил первое видео, отвлекаясь от задачи нахождения места скрываемой работы нашей учёной. Там было видео с камеры наблюдения, где Лютер и Эллисон вместе лежат в маленьком домике. «Очень интересно, спасибо за открывшиеся тайны, Вавилон, — закатив глаза, подумал Пятый, — А может, она украла эти файлы, чтобы это скрыть? Весьма добродушно». Следующий файл назывался «Пятый.22.11.2001.», из-за чего он включил его незамедлительно. Тоже камера видеонаблюдения из комнаты Восьмой. Пятый начал понемногу понимать, что это за видео. Он был не уверен, но название говорило само за себя. «Она знала. Она, чёрт возьми, знала, — не верил мальчик. Но через несколько секунд он убедился в своих домыслах, которых боялся, — Она это видела. Она не спала в этот момент и также своровала этот файл, или ей кто-то показал? Кто-то ещё знал? Чёрт, чёрт, чёрт». На видео была комната Восьмой. Она спала в своей кровати. Через несколько секунд вся комната озаряется синим свечением. Она морщится, но не просыпается. Перед её кроватью появляется Пятый на корточках. Правая рука лежит на мальчишеских коленях и обнимает их, а левая тянется к пшеничным волнистым волосам девушки. «Чёрт, я был такой наглый», — улыбается Пятый, совершенно не коря себя. Он не чувствовал вины за это, лишь за то, что сейчас повзрослел слишком на много, чтобы сделать такое снова. Глядя на Восьмую, он вспоминает, что искал и зачем. Он закрывает папку, с чётким намереньем, просмотреть всё, что было, позже, а видео с ним было достаточно, судя по названиям, где везде «Пятый» с разной датой. Открывая «работу», он видит множество текстовых документов и также несколько видео, названных «экспериментами». Единственное, что отличает их друг от друга это номера. Он включает какое-то видео под номером тридцать три, где видит Восьмую с датчиками на голове и руках в больничной синей пижаме. Она сидит за белым столом ровно перед камерой. В ней что-то не так. Она старше. Он щёлкает на кнопку «play». Девушка оживает и начинает разговор. Она спокойно открывает рот и смотрит прямо в объектив, а Пятый думает, что впервые видит взгляд её глаз, направленный ровно в его. Он уже ненавидит все её «впервые». Её первые взгляд в лицо с улыбкой, звуки, слова и смех ни к чему хорошему не привели. Он заранее настроен на худшее. «—Здравствуйте. Меня зовут Вавилон Харгривз. Я учёный из Американского института физики. Мне двадцать два года. К этому эксперименту мы готовились три года и шесть месяцев. Эксперимент начинается в 7:00 утра. Сегодня 17 января 2011 года. Через пятнадцать минут мы начнём, — чётко говорит она. Даже мать выражала хоть какие-то эмоции лицом и интонацией, — Цель эксперимента: вернуть клетки моего организма на два года назад их развития и не нарушить функционирование органов, — спокойно делает паузу женщина. Не из-за страха, а из-за регламента, — Мы будем использовать подготовленную и протестированную на крысах в предыдущих экспериментах сыворотку геномного модификатора и электричество. Ход работы: мы вскроем мой мозг и под действием сыворотки изменим строение гипофиза с помощью хирургического вмешательства в нейроны самого мозга. Попробуем перепрограммировать производство гормонов в самом мозгу, а не в гипофизе. Сыворотка сделает клетки более податливыми в нижнем мозговом придатке и самом теле. Парень, смотрящий видео не эксперт в биологии, но ему уже кажется это странным — изменять гипофиз хирургическим вмешательством в сам мозг — бредовая идея. —Удачи нам всем, — улыбается натянуто девушка. Общение даётся ей с трудом. Как будто она запомнила текст и после репетировала выступление несколько раз, — Если это получится, мы сделаем революционный прорыв в нейробиологии, медицине и молекулярной физике. Мне помогают исследователи из Гарвардского Университета. Оперирует нейрохирург Александр Коновалов из Нейрохирургического общества имени Уолтера Э. Денди. Удачи нам, — повторяет она и видео гаснет.» Пятый думает, что это конец и ставит на паузу, замечая ползунок в самом начале дорожки. Начинается запись из операционной. Как он понял, она хочет изменить программу мозга и одновременно результат — её тело, так чтобы у гипофиза, грубо говоря, не осталось ни шанса. «Да это же лоботомия чистой воды, — расширяются его глаза от осознания. Его тело покрывают мурашки от неприятного чувства страха на уровне подсознания, — Она бы ещё ведьм попробовала сжигать, начиная с себя. Её мозг и так уже будет сожжён. И что за сыворотка, которая модифицирует генном и делает клетки более податливыми? Сыворотка не подействует на квантовую составляющую. Как это возможно? И кто вообще в цель ставит «не нарушить функционирования органов»? Это же обычно само собой разумеющееся. Обычно это не цель, а условие, — он не верит, что она запуталась в словах отрепетированной речи, — Нет, не делай этого!» — он снова воспроизводит. Предчувствуя результат, Пятый хватается за монитор, на котором показано, как в положении полулежа сидела девушка, откидываясь на поднятую кушетку, а её мозг раскрыт. «Видео медленно продолжается. Восьмая решает уравнения и находится в сознании, пока хирург проводит операцию. Пятому больно только от вида её крови, запах которой он чувствовал всю ночь. Её слабо ударяют в ладонь током, стимулируя сыворотку, она морщится. Она всё видео побрита на лысо, и он не может понять какого цвета её волосы. Для него в этот момент это почему-то становится очень важно. Он думал, что её пепельные волосы окрашены, но что, если она просто поседела? Её снова ударяют током. Кажется, её и так незаметные морщины на лице подтягивают ещё больше невидимые косметологи. Они потихоньку разглаживаются. Это больше всего заметно на руках, к одной из которых подсоединён шнур передачи тока. —Мы сделали два удара током, — обращается голос за кадром либо к Восьмой, либо к кому-то ещё, — По плану ещё три. —Хорошо, всё идёт пока отлично. Продолжаем, — этот голос напоминает чей-то знакомый взрослый. Они снова посылают ток по команде, чтобы хирург не получил тоже дозу. Она морщится ещё больше. Восемь шипит от нового удара, а её лицо начинает опухать. Пятому больно на это смотреть. По монитору уже идут круги от пальцев. На её руках появляются пятна, похожие на слабые синяки. Он уверен в этом, хотя сам неосознанно ломает пиксели экрана. Из-за реакции парня невозможно понять то ли видео начинает становиться плохого качества, то ли монитор начинает и правда ломаться. —Если Вавилон упадёт в обморок, то придётся зашивать не закончив, — подаёт голос хирург, — Приведите её в себя. Вколите стероиды, анестетик нельзя. Даже местный. Я могу задеть не стимулирующийся участок, и эту часть парализует.» «В смысле нельзя? Ей больно, а стероиды могут только усилить боль! А что, если бы у неё возникло привыкание? — Пятый в миг отрезвляется, — А вдруг у неё есть зависимость, а я не знал? Что за сыворотку она в себя вколола? Она дала мне такую же? Но я даже не почувствовал бы, потому что вколол морфий после. Чёрт. Что ты наделала, Вавилон?» — мальчик поднимает брови, не в силах ничего сделать. «Если бы умерла я, то вы бы точно не пришли». Его мысли снова закружились в вихре с новой ужасающей его силой, но уже отчаянно, безвыходно: «Сколько раз ты уже умирала, чтобы так уверенно это говорить? Сколько раз я уже не успел? В каких вселенных это был твой последний эксперимент? В каких мирах ты умерла вместо отца, надеясь на меня? Сколько раз мы не приходили? Сколько раз никто не замечал, как ты была на грани? Неужели пока меня не было все забыли о тебе? Я знаю, что ты можешь забыть позаботиться о себе, но я не могу поверить, что на эти семнадцать лет ты отодвинула это на такой далёкий задний план. Почему ты, единственный человек, который должен ухаживать за собой и не плевать на себя, постоянно это делаешь? Какого чёрта, Вавилон, ты игнорируешь даже себя? Почему, ты, чёрт возьми, никогда не говоришь со мной о важном? — тряс монитор мальчик, щуря глаза, в которых стояли слёзы. Он злился ещё больше, чувствуя, что должен это видеть. Запомнить её боль. Он протирает кулачком большие глаза впиваясь костяшками в них. Его длинные ресницы раздражают слизистую, — Почему ты не видишь смысла сказать мне?» — он слышит её вопль. «—Вавилон, ещё один. Всё скоро закончится, — снова голос за кадром, кажется, это тот, кто должен следить за показателями и пускает ток. —Не беспокойтесь, — она худеет на глазах, кожа бледнеет — Пятый не может перестать беспокоиться, мать твою, грёбаная Вавилон. Всё происходит быстрее, чем в первые разы, — Мы думали над шестью ударами. Я в порядке, давайте попробуем. Следующего раза может не быть, — сдерживается она, кусая красные губы. Пятый винит себя в том, что, пока закрывал глаза, не видел то, как по её подбородку скатилась первая капля крови. —Отлично. Ещё два, — это второй голос вне угла обзора напрягал. Он был знакомым, взрослым, повелительным, и кажется, это курирующий эксперимент мужчина. Они посылают новый сигнал. Она хватается за койку. Руки приобретают фиолетовый оттенок, который проступает на шею из-под простыни. Лицо становится совсем не похожим на её. Оно опухло, а на глазах лопнули сосуды, окрашивая их в красный. —Минуту, — командует она. Восемь переводит дыхание, — Почему болит голова? Я же не должна чувствовать голову! — открывает она резко глаза, пытаясь прогнуться и рефлекторно вырваться, но её голова зафиксирована болтами. Хирург успевает отстраниться, сразу реагируя на её команду. Винты на лбу пускают кровь от её движения. Пятый проводит ладонью по губам, переворачивая и делая также тыльной ладонью, он останавливается на своих пальцах и впивается в них зубами. Левой рукой он по привычке дерёт кутикулы. —Нервы возбуждены, — поясняет раздражённо хирург, осторожно подходя к мозгу, — Склеры покраснели, и кожа тоже скоро примет неправильный оттенок. Если печень откажет, я не смогу это определить, — говорит сквозь маску у лампы врач. Он явно был не в восторге от этой безумной идеи. —Если почки откажут, значит, нужно будет продержать её на ИВЛ и замерить результаты, — непоколебимо послышалось за камерой, казалось мужчине совсем наплевать на жизнь человека, — Напоминаю, она не пациент. Её лечить не надо, — не казалось. Она была всего лишь подопытной с двумя докторскими и самым умным мозгом человечества. —Без органов, на ИВЛ долго не проживёшь, — закатил глаза человек с инструментами на камере. —Значит, заменим органы. Сейчас главное, чтобы всё не прошло зря, — отрезал не показывающийся садист. Молодой голос парня за камерой пытается перебить приборы, которые начинают пикать громче и разворачивающуюся дискуссию: —Мозг работает на полную, он возбуждён практически во всех сферах. Её скоро стошнит. Надо сделать последний удар до этого. —Но ещё не прошло достаточно времени — нервничает хирург, когда снова склоняется над мозгом, — Я должен закончить работу на этом этапе. —Вавилон, продержись ещё чуть-чуть. Александр, мы ждём команды. Видно, что она пытается сдержать нервный тик. —Дрожь. Я чувствую дрожь, — отрывисто произносит девушка. Человек за камерой сразу понимает к чему она и выбегает на видео. Он в таком же халате, что и доктор. Парень пытается, не мешая ему, ремнями сзади пристегнуть Восьмую к койке, чтобы в прекрасный момент они не распороли ей мозг.» Пятый в бешенстве. Его нога колотиться уже несколько минут видео, а сердце готово выпрыгнуть. Он знает, что она выжила, иначе бы не видел её несколько дней назад. Он только сейчас понимает, что ноги, которые выпирали из-под покрывала практически на конце койки, сейчас находятся на сантиметров пять выше. А грудь, которая от судорожного дыхания поднималась, стала меньше. Её тело — сплошной синяк. Её глаза впали. А он только и думает, что о вопросе «зачем?». «Лютер не заметил её синяков? Или он не заметил, что вместо двадцатидвухлетней в дом пришла шестнадцатилетняя девочка? Как он может продолжать думать, что он лидер, раз не смог отговорить её от такого? А он вообще пытался?» — сжал челюсти до боли Пятый. Он шикает, когда с силой сдирает ногтем кожу и винит себя за такую реакцию на простую царапину, смотря, как огромный вспухший синяк подрагивает на койке. Она закусывает губы и язык, иногда вскрикивая ответ на задачу, которую она решает в уме. Ей не могут дать кляп, потому что она не умеет ничего делать умственного руками — играть на скрипке, например, как Ваня. А Пятый лишь думает о том, что возможно сейчас ей говорить ещё больнее, если она повредила язык зубами. «—Всё, я готов, — хирург отходит и тело девушки снова пронзает боль. Она пытается не закатывать глаза. Кажется, сил держаться руками за койку у неё больше нет. Она кричит. Кажется, это слишком оглушает парня. Скорее на психологическом уровне, потому что такого высокого и писклявого голоса уже нет. Низкий, хрипящий тембр прямо из груди достаёт из воды воспоминаний такие же вопли умирающих перед ним людей. И ему больно от того, что их страдания уже закончены, а она, может быть, до сих пор видит это в кошмарах. —Заканчиваю и зашиваю. Но Вавилон дёргается, и её рвёт прямо на себя, потому что ремни не дают ей наклониться. По кушетке стекает желтая жидкость, моча покрывало и её ноги. —Вы хотите, чтобы она захлебнулась? — кричит доктор и снова прибегает парень в халате, пытаясь не наступить в лужу. Он брезгал ей помочь, но не брезгал пускать ток. Только сейчас Пятый замечает, что нет никого, кто бы ассистировал на операции. Нет грёбаных медсестёр, которые бы не побоялись наступить в мочу, а помогли бы надеть катетер. Это закрытая лавочка. Закрытая для нормальных людей.» «И как вообще врач согласился на это?» — задаётся вопросом Пятый. «—Теперь точно ИВЛ. Трахеостому быстро, — командует хирург, зашивая мозг. Её лицо становиться худым и совсем бледным. Вся опухлость уходит с увеличивающейся кровавой лужей внизу. Проглядываются черты молодости, к которой она так зачем-то стремилась. Но на нём уродливые пятна зелёной желудочной жидкости. Видео гаснет через пару минут, когда хирург говорит, что всё сделано, но Пятый не тянется к клавиатуре. Новый фрагмент включается на сидящем перед камерой парне, который застёгивал ремни на Восьмой. —Вавилон отдыхает. Нарушений работы органов не выявлено. Мы сделали эксперимент и результат нас порадовал гораздо больше, — улыбается он по-настоящему, — чем мы предполагали. Но об этом пока рано говорить, — поправляется он, не в силах сдержать своих эмоций, — Мы будем ждать неделю, пока Вавилон очнётся и восстановится, тогда покажем результат.» —Их, чёрт возьми, результат порадовал! Покажите мне того ублюдка, которого, кажется, жизнь не радовала! — ударил по столу Пятый, эхом отзываясь по всему залу с книгами, которых эта дура слишком много перечитала и возомнила себя бессмертной. «Видео прерывается снова и перед камерой сидит Восьмёрка. Маленькая копия настоящей Восемь. Она на инвалидном кресле. Её лицо было в синяках, как и всё остальное тело. Она криво улыбалась. Лысина обрела пепельную щетину. —Можно сделать вывод, что удары тока увеличивают число лет омоложения в геометрической прогрессии, — косо улыбается она, смотря на свои руки в больших рукавах свитера, который сейчас ей оверсайз. Восемь сутулится и, кажется, вообще свернуться хочет в комочек, как маленький котёнок, и заплакать. Пятый видит её худые ключицы переходящие на плечо, с которого горло свитера практически съехало. И парень снова не рад видеть её голую тонкую белую шею, через кожу которой выступают венки и артерии. Она перебирает маленькие тонкие пальцы, путаясь в болотного цвета шерсти, а Пятый вспоминает её рвоту на груди и как её из девочки откачивали, чтобы не забить трахеи и вставить трубку.» «Наверняка, ещё и горло всё исцарапали, поэтому ей так тяжело говорить без хрипов, » — растекается Пятый по креслу, превращаясь в один сплошной натянутый нерв. Он зол и не знает, куда выплеснуть агрессию, поэтому копит её внутри. Маленькая девочка не совершала никаких ошибок, как он. Маленькая девочка сама командовала делать ей больно. Маленькая девочка — дьявол, который сейчас сорвала чертей с его цепей. «—Без этого эксперимента, мы бы об этом не узнали, — бросает виноватый взгляд серых опухших глаз на камеру.» Пятый ставит на паузу и впитывает в себя её лицо. Он пытается не жалеть это виноватое выражение поднятых бровей и безрадостной улыбки. Этот маленький комок бронзово-зелёной шерсти изувечен: губы обсохли и видно запёкшуюся кровь; ёжик на голове сально блестит под лампой; круги под глазами напоминают листья гемиграфиса** с фиолетовыми прожилками — такие же зеленоватые и тёмно-бордовые; нос красный от частого вытирания крови салфетками; видна новая, нестёртая стекающая дорожка; веки опухли и опущены; на склерах витиеватые красные капилляры где-то уже лопнули, а где-то только хотят это сделать. Зато ни одной морщинки, ни одного прыщика и чёрной точки, разрешение камеры даёт это наглядно увидеть. И, похоже, никакой гордости. —Для чего, Восемь? — спрашивает он у немой картинки, — Неужели я пропустил слишком много, чтобы знать и понимать причину, чтобы ты смогла мне всё рассказать и довериться? Кто те люди, которым ты плакалась после этого ужаса? Прости. Я не удивлюсь, если в конце узнаю, что все раны людей, которых я убивал отражались на тебе. Но почему так наказали тебя, а не меня? Это же не шесть ударов тока. Не просто шесть ударов тока, Восемь. Что чувствует человек, когда каждый его ген, каждая молекула, нейрон отделяются и перестраиваются, заменяются? Когда все гормоны решили взбунтоваться и сплясать чечётку? Когда всё твоё тело сплошной синяк, а рука обожжена током? Зачем? Неужели ты настолько умнее меня, что ты знаешь ответ, а я нет? «—В следующие эксперименты мы будем обследовать и регулировать моё состояние. Но я уже чувствую, что мы добились того, чего хотели. Мы много трудились для этого дня. Сейчас мне, по-видимому, лет шестнадцать. Последний удар тока был равен четырём годам жизни. До свидания, — маленькая девочка тянется к кнопке выключения, слабо упираясь на стол и привставая на ноги.» «Она хотя бы сохранила ноги, » — вздыхает Пятый, смотря на зависший кадр, в котором видно только её губы, к которым тянется ниточка крови от носа и длинную жилистую шею с кровоподтёками. Горло кофты слишком сильно висит, но он видит вместо тела чёрную пустоту тени. Зелёный отсвечивает и делает её кожу более белой, а синяки синее. Пятый самолично чувствует, как ей холодно. Теперь он знает, что с ней случилось. Парень облегчённо выдыхает, чувствуя, что его персональный ад закончился. Он приводит дыхание и биение сердца в норму, глядя на её кожу, но не может. Он видит, что на видео она всё такая же прозрачная, значит тогда с пулей она потеряла не так уж и много крови. Хотя сравнивать два результата, в которых ей плохо, без контрольной группы абсолютно непрофессионально. Он должен увидеть её здоровой хоть раз. Пятый откидывается на спинку кресла и закрывает глаза, морща нос и брови, но картинки избитой и искалеченной сестры не уходят из головы. —Да не, это просто её дебильная постанова, — он улыбнулся, веря в своё нелепое предположение, сразу как только оно закрадывается в мозг, потому что не хочется принимать такую реальность, — Эта дурочка была в курсе, что я залезу в сейф и поставила такой своеобразный пароль, — он потирает виски и глаза, которые ещё жмурил, — Вроде того, что: «те, кто посмотрели эту кассету умрут через семь дней», — он хмыкает и снова опускает уголки губ, направляя взгляд в расписной потолок их библиотеки. Взгляд уже не пустой, не шокированный и не злой. Взгляд грустный, потому что сколько себя не убеждай во лжи, правдой это не станет. Также как и Восьмая не появится перед ним, чтобы он уткнулся ей в плечо и как ребёнок заплакал в сантиментах от её боли. Надо продолжать поиски этой чёртовой лаборатории. Он включает текстовый документ и на титульном листе находит адрес. Он рядом с тем местом, где она целилась в него. Теперь понятно, почему она не хотела слежки — вряд ли кому-то понравилось бы то, чем занимаются учёные в этом месте. Парень складывает альбомы с флешкой в сумку и исчезает из библиотеки, где теперь стоит треснутый стол с монитором. Он едет по улицам на машине с сумкой через плечо и боится опоздать. Может, на неё охотились те, кто хотел узнать формулу сыворотки? Или она сделала ещё какие-либо открытия? Поэтому она ходила с этим пистолетом? Ему стоило догадаться раньше, что жизнь учёного не такая безопасная, как он предполагал. Он переходит на шаг в тёмном переулке, боясь проглядеть её. Был бы он рад увидеть её снова с пистолетом, направленным на него, только бы она стояла перед ним живая. Он бы её определённо отругал за это, но перед этим бы обнял, как не боявшийся прикосновений маленький Пятый. —Ты принёс флешку, идиот? — произнёс кто-то сзади, — Ну вот, малышка, а ты говорила, что никто не придёт. «Ты доигралась, теперь я не оставлю тебя, приходя с каждой твоей смертью, » — ухмыльнулся Пятый, находя мишени для выброса своего адреналина. —Твой младший братик пришёл спасти сестрёнку, — её держали с заведёнными назад руками два мужика, а третий говорил за них всех, — Кажется, мальчик нерешительный. Покажите ему, что стоит идти побыстрее, — один из них поднял чёрную водолазку, открывая худощавый ненакачанный живот. «У неё только водолазки чёрные? Да она коллекционер. Эта уже с рукавами, — заметил Пятый, нащупывая в сумке нож, — Я думал, она больше не наденет такую хрень, — обречённо закатывает глаза он, — А животик не плох, » — ухмыляется Пятый и сразу испаряется в свечении, появляясь сзади говорящего. —Я достаточно быстр? — шепчет на ухо мальчик, пуская кровь из горла говорящего. Пятый поворачивается к двум другим и замечает, как они пытаются сбежать, царапая живот Восьмой ножом и толкая ту на асфальт. Он подхватывает её и сажает у стены, перемещаясь к мужчинам, готовым выбежать из переулка, который вспыхивает синим пламенем то тут, то там. —А вы не хотите поиграть с братиком? — Мальчик сталкивает их головами, подрезая сзади шеи им двоим вместе, — Ты как? — спрашивает он у Восьмой, прикрывая рукой рану. —Машина за углом. Босс. —Понял, принцесса, — он оставляет её и испаряется с сумкой, возвращаясь через минуту в крови с телом, бросая его, и подхватывает её, — Карета ожидает, — он идёт с ней к машине. —Наручники, — кивает она за спину. —Всё правильно, — кивает ей он кровавым лицом, ухмыляясь из-за того, что не произошло ничего страшнее царапины, — Они ждали кого-то с флешкой? —Они звонили в университет. Там даже не знали о ней. —Вот как. Не расскажешь, что на флешке, которую они искали? —Чертежи нового пистолета. Я работала над улучшением его физики, — что-то страшнее царапины, возможно, произойдёт позже. —И всё? — он положил её на заднее сидение, сам залезая вперёд с напускным спокойствием. —И всё, — кивнула она, неудобно садясь прямо, не подозревая, что Пятый может взорваться в любой момент от её лжи. —Настоящие идиоты, — кивает он. Восемь считает, что разговор закончен, пытаясь удобнее откинуться на сидение, — Но я вроде не похож на идиота, — он резко посмотрел ей в глаза через зеркало заднего вида, ловя её движение взглядом и сковывая страхом от воспоминания: «Я страшнее, поняла?», — Что ещё на флешке? —Моя работа, статьи, — она отвела взгляд в сторону —Ладно. Почему тебе ещё шестнадцать? — раскрывает ей карты парень, не в силах слышать её отпирания, — Ты должна была вырасти с две тысячи одиннадцатого года. Сколько раз ты делала этот эксперимент? — вжался руками в руль Мальчик так, что костяшки белели. Она опустила глаза. —Ты не должен был это увидеть. —Ты тоже не должна была кое-что видеть, — вспоминает он видео из её комнаты. —Я больше не проводила его. Для чистоты эксперимента я должна была вырасти, чтобы провести его снова, но я больше не старела, — говорит она тихо, а он её внимательно слушает, посматривая на неё через зеркало. У него сердце сжимается. —И каковы прогнозы на старение? — сквозь зубы спрашивает он, вытягивая из неё клещами любую информацию. —Никто не даёт финансирование на создания сыворотки для старения. Они боятся, что будут такие же необратимые результаты. Плюс они не считают, что это кому-то важно. Некоторым страшно, что это может стать оружием. —Повторю вопрос. Каковы прогнозы, что ты постареешь естественным путём? — чувствовал себя парень как на допросе. Это бесит, потому что он не хочет упечь её за решётку за неверное слово. Он просто хочет знать, что с ней произошло, чёрт возьми, такого за все семнадцать лет. —Никаких, — загнанно отвечает она, тушуясь совсем, когда по рулю яростно ударяют. —Зачем ты это делала? — достал ключ парень, думая, сейчас перерезать им артерию или ещё подождать ответа. —Личные причины, — он закатывает глаза. —Я не думал, что ты настолько тупая девушка, которая гоняется за вечной молодостью, — он решает сейчас. Осталось понять с кого начать. Может, с себя и больше не мучиться со всем этим? —Они не тупые. И это не то, о чем ты говоришь, — напрягалась она, отвечая уже более уверено. —Тогда какие причины? — Пятый хочет вернуться в магазин за Делорес и забыться с ней. Он же просит простого человеческого понимания, честности и доверия. —Ты не поймёшь, — он вставляет ключ, намереваясь поехать в лес, а там решить, как закопать. —Ну да, куда уж мне, — он поворачивает ключ зажигания, отводя от неё взгляд. —Мы в одинаковых ситуациях, — Пятый захлёбывается воздухом. Он поперхнулся её непонятным наездом, поворачиваясь за объяснением к ней. —Ты не права. Это разные вещи. Я ошибся, но я должен был это сделать, — он думал, что это настолько прозрачно, что не требует пояснений. Но нет, он забывает, что Восемь не обычный человек. —Я тоже должна, — он улыбается от шока, поднимает брови, раскрывая глаза и хочет уже удариться лбом об руль. —Кому? — хмыкает он, смотря на шорты. Он начинает понимать. Ради чего ещё девушки идут на такие эксперименты — ради какого-то человека. Она молчала. Наручники гремели, кажется, она перебирала пальцами. —Я должна была. Я боялась. Мне было очень страшно. У меня не было выбора, — начала перебирать верные ответы Восемь. —Хорошо, — процедил Пятый через зубы, устав спорить, — Кто был руководителем, который стоял за камерой? Вавилон была поистине неприступной крепостью. —Я пытал людей, Вавилон, и они всегда мне говорили то, что я хотел в конце концов. Они долго не жили после этого, — пытался убедить начать говорить Пятый Восьмую под рёв мотора. Он надавил на педаль газа, и они всё-таки тронулись. —Отец, — выдохнула его сестра. А он чуть не врезался, выезжая на главную дорогу и не пропуская машину. —Кажется, из вас с Лютером он сделал настоящих подопытных крыс, — зло хмыкнул мальчик. Не было грусти. Не было желания её обнять. Было желание только порвать всё, что видно. —Это было моё исследование и моё решение. Он помогал в моё плане. —Надёжный план. Надёжный как швейцарские, твою мать, часы, — он хлопнул по подлокотнику, из-за чего машина скрипнула, — Хорошо, крыска, куда ты пропала, когда я ТОЛЬКО УТРОМ тебе сказал, ничего не делать одной. Я ясно выражался? Ты вроде всё понимала. Так послушно кивала головой. Такая, ТВОЮ МАТЬ, послушная была, — срывался на крик сквозь зубы Пятый, каждый раз ударяя руль, стоя на светофоре. Из соседнего автомобиля на него смотрел мужчина, не понимая, что орёт мальчик за рулём. —Костюм. —Белый? Тапочки не забыла? — уточнил, прикидываясь успокоившимся парень, начиная язвить. Он весь сейчас состоял из надрывных язв. Он был готов лопнуть в любую секунду. —Акустический. —Зачем? — нажимал, протягивая буквы как маленькой, Мальчик, пытаясь выдавить хоть капельку ответа. Лучший партизан года. Весь фантик состоял в том, что он не враг на войне, а её брат, который волнуется за неё. —От Вани, — коротко отвечает Восемь, наверное, удивляясь, как это легко — просто говорить. —Ты с ней подраться хотела за звание «Отверженной года»? — набирает позволительную на дороге скорость Пятый. —Я хотела убить её парня. —Он уже мёртв. Его кто-то напичкал железом и сделал из него ёжика. Так что апокалипсис отменяется, — немного расслабляется парень, дойдя хоть в какой-то непонятной ветке разговора до конца. —Он шестерёнка, а не причина. Сам знаешь, что важно не просто устранить причину, а устранить её вовремя. «И седьмой Ангел вострубил, и раздались на небе громкие голоса, говорящие: царство мира соделалось царством Господа нашего и Христа Его, и будет царствовать во веки веков.» — Пятый начинал понимать, о чём говорит Вавилон, но всё ещё не верил, что ничего не закончено. —Одиннадцатая глава. Вавилонская блудница только в семнадцатой, — тихо проговорил Пятый, давя на газ сильнее. —Ваня оставит в живых тех, кого она посчитает святыми. Она начала с Харольда Дженкинса. Если его убили не вы, а она, то ничего не закончено, — завершила рассуждение Вавилон. —Считая, что всё кончено, я отвёл Делорес на её работу. Там, где я её нашёл во время апокалипсиса. Я думал, что спас её. Уже расстался с ней. Пятому в апокалипсисе будет очень непросто вымолить у неё прощение. Чёрт, время идёт своим чередом, как и планировалось. Мы так много сделали, но ничего не поменяли, — он притормозил за углом улицы, где стояла Академия и хлопнул дверью, быстро выходя вместе с Восьмой. Хватая её за локоть, они бегут к ограде их дома, которого уже нет, по пути доставая газету. —Флешка, — дёрнулась Восьмая к обломкам, но её схватили за шкирку и толкнули в обратную сторону. —В машину. Быстро, — гаркнул на неё Пятый, подбегая к выжившим. Он появляется в машине спустя пару минут. —Пого и мама погибли. Остальные будут в боулинге. Всё из сейфа в сумке, — кинул он, заводя машину, краем глаза уверяясь в том, что Восьмая на месте, — Седьмая начала устранять неугодных.***
—Что вы успели натворить? Почему Восьмая в наручниках? — подходит первый Клаус, а за ним Диего с невидимым Беном. Пятый с Восьмой сидели и ждали их около пятнадцати минут. Окружающие странно косились на девочку в наручниках и мальчика в гольфах с ней. Он накинул пиджак ей на плечи, ещё с выхода из машины, но их всё равно было немного видно. —Плохо себя вела, — поднимает плечи Пятый. —Диего, не мог бы ты? — она поворачивается спиной. —Подожди, — он ищет по карманам, чем вскрыть замок, а Пятый хочет уже сказать ему не сметь этого делать, но молчит. Они ждут остальных и Пятый замечает, что его девочка пропала из поля его зрения. Он находит её играющую в боулинг с какими-то малолетками. Он подходит к ним и хватает её за руку. —Ей папа не разрешает, — улыбается он детям и уходит, — Тебя рана вообще мало волнует? Так нравятся маленькие мальчики? — шёпотом режет ей по ушам он и толкает её на стул, — Жду тебя у туалетов через три минуты. Он заходит за угол, где виднеется синее свечение. Она направляется к туалетам, где вскоре телепортируется Пятый с нитками, спиртовыми салфетками и иглой. —Садись, — кивает он на пол у стены и сам вставляет нитку в ушко, — Поднимай, — командует снова он, и она заворачивает водолазку наверх. Пятый отмечает про себя, что рана чуть больше, чем он рассчитывал. Он достаёт ей конфетку из кармана и садится рядом, — За терпение и молчание, — поясняет он и аккуратно и нежно ведёт салфеткой по животу, вытирая кровь, — Веди себя тихо, — и резкая, но небольшая боль, которую можно вытерпеть, щиплет живот — от новой салфетки, но уже по самой ране. Конфета во рту мало помогает сдержать тихий стон, но немного отвлекает странным вкусом, когда протёртая спиртом закруглённая игла делает первую пару дырок. Нервы после эксперимента всегда реагируют слишком сильно, усиливая боль. Часы на руке мигают, и она только сейчас замечает сигнал, потому что наручники связывали руки позади. Сейчас, когда она держит водолазку, сигнал будто впивается ей в глаза, находясь с ними на уровне с расстоянием меньше десяти сантиметров. Подросток сразу показывает его Пятому. Он даже не смотрит, сосредоточившись на ране и на том, что видит её талию уже третий раз и в новом положении: в профиль, в анфас, а теперь и согнутую пополам, образуя складку на пупке —Не отвлекай, — очень важно для старика с пубертатом запомнить всё в мельчащих подробностях: на вид, на запах шампуня и геля для душа, на ощущения под правой рукой, которая придерживала кожу на животе и с боку, поглаживая большим пальцем, немного щекоча и сбивая ощущение боли. —Жучок. —Ты же знаешь, я его уже выкинул. Он барахлит, — кивая на прибор, раздражается мальчик, который смотреть не может спокойно на свою сестру с детства, а теперь тем более. Она чувствует, что и так ему успела насолить за сегодня и за всё время пребывания его в этом времени, поэтому замолкает, — Всё. Подожди нас в машине, твой пистолет с патронами и костюм, которые я нашёл у босса, я положил в сумку, — он тащит её за локоть вверх и у неё кружится голова. Парень ждёт пока девушка придёт в себя, облокачиваясь на стену и крепкую руку, — Кинь ключи для починки сестры в бардачок, — намекает он на верных спутников их общения: нитку и иголку для кожи. Они расходятся и через некоторое время обсуждения проблем в кругу семьи, он слышит звук приходящей по пневмотрубе сообщения. Восьмая снова права — на нём был жучок, и парень был рядом в одно касание, чтобы отдать ей его в руки там у туалетов. Он исчезает, а она сидит в машине и видит, как в боулинг вбегают люди в масках мух и бежит к чёрному выходу, надевая сумку через плечо, чтобы вывести ребят. Она хочет помочь, но никогда ещё не работа в команде со своей семьёй. Они встретились и побежали на концерт, где Ваня была первой скрипкой, если бы она знала, то взяла бы семь костюмов. —Где Пятый? — крикнула она ребятам впереди. —Пропал. Это и тебе следует сделать, — шикнул Диего отстающей, намекая на её беспомощность, в данной ситуации. Она нащупала пистолет в сумке, ей стало спокойнее. Поэтому, когда перестрелка последовала за ними в филармонию, она пыталась не создавать балласт в виде трупа и убить хотя бы двух или трёх. Восьмая надевала костюм и пыталась вместе с этим стрелять и уворачиваться. Она была маленькой — это был единственный плюс. А из минусов: плохая реакция, скорость, выносливость и две раны. —Привет, космонавт, насколько огромно то дерьмо, в котором мы сейчас барахтаемся? — она не обратила внимание, из-за того, что костюм не пропускал звук, — Неправильно стреляешь, дай покажу, — Пятый отобрал пистолет, который часто попадал мимо цели и переместился на ложи балкона, стреляя от туда по бегающим мишеням, снова телепортируясь вниз. —Забавно, оказывается, соплячка у нас только одна, — смотря на материализовавшегося с помощью Клауса Бена, произносит Диего, за что чувствует пулю, пролетающую прямо перед его носом от Пятого, подмигивающего Восьмой, как можно оптимистичней. Ваня продолжала концерт в одиночестве на сцене, пока в зале было представление, которому она аккомпанировала. И явно не в пользу своей семьи. Вавилон ощущала давление её силы даже через костюм. Но тут она понимает, что, надев на Ваню этот самый костюм, она сможет заставить её не слышать свою игру и преображать это в силу, поэтому незамедлительно начинает раздеваться. —Хороший пистолет, я ни разу его не перезарядил. —Он создаёт пули из железа в воздухе. Чем больше трупов и крови вокруг, тем больше патронов. Подарок на твой восемнадцатый день рождения. Моя молекулярная докторская, — Восемь полностью сняла костюм и побежала под рядами, — Я отвлеку. —Стой! — он не успевает прошептать ей, а своим криком и светом рискует испортить всю её скрытность. Пятый решает довериться ей, как подарок на её первое шестнадцатилетие. Она бежит за кулисы и от них кидает на голову Вани костюм, но та уже успевает отшвырнуть сестру в стену за кулисами. Восемь ломает ногу и проклинает своё хилое тело, когда грохается на деревянные подмостки. В момент, когда костюм падает на Седьмую, давление на секунду пропадает, давая целым более или менее братьям и сестре подбежать всем вместе. Но Ваня с новой мощью откидывает вещь и хватает ребят. Вавилон лёжа видит, как сзади Седьмой оказывается Третья с пистолетом Восьмой. Она направляет дуло прямо на макушку и стреляет. Пуля проходит рядом, не задевая женщину, но такой резкий, не входящий в гармонию звук работает как спусковой крючок для Вани. Силы вылетают вслед за пулей, входя с ней в резонанс и устремляясь в Луну. Остаётся лишь один план выжить. Восьмая хватает свои сумку и вещи и хромает с помощью Пятого к своей семье. Чтобы расстаться с ними на три года без прощаний.