***
Пятый был не в курсе, как и почему она не изменилась внешне. Только её одежда и причёска стали каким-то более жёсткими. Если раньше в школьной форме, очках — она в линзах или после лазерной операции? — и волнистыми золотыми волосами она смотрелась миленько, то сейчас с прямым пепельным хвостом, чёрных джоггах и чёрной водолазке без рукавов с кобурой она выглядела не совсем привычно. Непонятное смешение Куратора и Диего. «Книжный червь» ей как-то, мягко говоря, уже не подходило. И, о, Боже, она смотрела практически ему в глаза, точнее практически в сторону парня. Лицо, для Пятого в этой ситуации, уже глаза. Восемь даже хотела слушать, кажется. Она пришла на общее собрание. Её никто не звал и не заставлял. Восемь же не могла все книги мира уже прочитать, что ей было настолько скучно, раз она решила ни с того ни с сего пообщаться с тупыми людьми (братьями и сестрами, себя он таковым не считал). Но всё же это было удивительно, а в состоянии шока у Пятого хамить получалось плохо. «Что она с собой сделала? Или что с ней сделали?» — вот, что сбивало с мыслей на самом деле. Он пытался отвлечь её от книг бесчисленное количество раз, но она никак не реагировала. Она не могла самостоятельно так измениться. Но мысль о том, что на неё кто-то смог повлиять, злила до невозможности. Пятый что-то не смог, что смог другой? Смешно, если бы не было так раздражающе. А чего он хотел? Прошло семнадцать лет. Она могла вообще выйти замуж и родить ребёнка как Эллисон. Скажи спасибо за то, что на её пальце не видно кольца. «Наверное, просто повзрослела. У всех работа, всем тридцать. С её навыками общения и игнорирования просто нельзя было бы выжить самостоятельно, — вывел компромиссный вариант Пятый. Самый оптимальный для его разрушенных нервных клеток. Он кивнул сам себе и вынул свою школьную форму из шкафа. — Похоже, теперь моя очередь сменить стиль», — переодевал он костюм на костюм. Чтобы прийти в себя и немного успокоиться, мальчик решил отправиться выпить кофе, как бы парадоксально это не звучало. Сейчас ему нужны были силы немного на другое.***
— Раньше было лучше, да? — улыбнулся он мужчине рядом. Да, и пончики раньше были вкуснее, особенно приготовленные Грейс. Но Восьмая не любила сладкое. Маленькая светлая девочка отказывалась от всех десертов кроме кофе, который ей не позволяли. Поэтому она пила только воду, выпивала её до обеда, после, во время чтения. Но сейчас. Пьёт ли она кофе сейчас — в этот самый момент, что и он? Разрешил ли ей отец? И вообще, когда выросла она не перестала его любить? Но она же не выросла. Как так получилось, что она выглядит максимум на шестнадцать? Ей должно быть тридцать. Она может это изменить или, также как и он, застряла в этом теле случайно? Хочет ли она вернуть своё тело, как и он? И что будет, если всё-таки один из них вернёт? Кто вообще поверит, что пятидесятивосьмилетний дед и шестнадцатилетняя девочка — брат и сестра? А тридцатилетняя женщина и тринадцатилетний мальчик? Смогут ли они общаться после всего как прежде. Как прежде? Общаться? Пятый, ты путаешь манекена и Восьмую. От манекена хотя бы шёл хоть какой-то вайб живости. Ты называешь общением с ней то, как ты пытался с ней заговорить в четыре года или как унижал её в двенадцать? «Чёрт, нужно наконец выпустить пар, — мечтает Пятый, отпивая кофе, и на его радость заявляются кучка из пяти киллеров за ним. — Идеально». — Хей, придурки.***
Он шлёпает в сторону академии, чтобы подлечиться. Он обдумывал план своих действий миллион раз за всё это время. Но его путешествие во времени из шестьдесят третьего года плохо влияло на его физическое состояние. А ещё на его состояние плохо влиял этот белобрысый хвостик между зданиями, который прыгал из стороны в сторону, пока его хозяйка мотала головой, проверяя нет ли слежки. «Серьёзно?! Она осмотрелась прежде, чем зайти в закоулок, но не увидела своего брата на другой стороне дороги? Умно, Мисс Восемь», — свёл брови в удивлении и призрении Пятый. Когда он забежал на улочку, то никого не увидел, пока не прошёл вперёд, скрываясь в тени. «И что она делает здесь в такой час? — запустил руки в карманы Пятый, не спеша направляясь к выходу на другую улицу своей обычной сгорбленной походкой. — А, понял, она поджидала меня. Класс! — он медленно поднял руки наверх перед девушкой с пистолетом, направленным на него. — Всё-таки брата она заметила, даже подождала, молодец». — Восьмая, ты немного запоздала с играми в героев, — хмыкнул он с улыбкой. — Это же я, твой братик. Если честно сегодня я не в духе играть с тобой, — пожал он плечами, прикрывая глаза, расползаясь в улыбке больше, — но если твоё развитие уже готово к подвижным играм в салки и прятки, то завтра я весь твой. Она молчала и, кажется, ждала какого-то ответа на вопрос. Но Пятый не умел читать мысли. — Слушай, я просто увидел тебя ночью на безлюдной улице, и мне стало страшно за тебя, — наигранно серьёзно продолжил он. — Я не могу волноваться за свою маленькую сестрёнку? — поднял он в игривом ужасе брови. Она медленно начала подходить, чтобы точно не промазать. Пятому это не нравилось. Он напрягся. — Тебя же не послали подставить меня и убить? — стал подозревать что-то Пятый. — Тебе не стоит брать такой грех на душу, за тебя это скоро сделают другие. Ты же не хочешь поднимать шум, правильно? — всё-таки отбросил мысль о предательстве парень, но всё равно начинал злиться. Она, держа пистолет наготове одной рукой и не сводя глаз с человека перед собой, полезла левой во внутренний карман теплого пиджака, пытаясь что-то найти. Пятый готов был взорваться. — В чём ты меня, твою мать, подозреваешь, можешь хотя бы объяснить? — после молчания потерял терпение Пятый. — Я не пойду больше за тобой, хватит направлять на меня свою пушку, чокнутая, — затряс он поднятыми руками. Она нащупала и вынула из кармана салфетку со знаком академии, явно взятую из дома, и кинула под ноги Пятому. Он, не опуская рук, медленно присел и без резких движений поднял салфетку. На ней сбивающимся почерком, где буквы иногда менялись местами, путались или вообще терялись, было написано всего три слова: «Пятый ɔ жцчкмо». — Похвально, моё имя ты написала правильно. Могла не утруждаться и римскую V нарисовать, и всё. Две палочки даже местами можно перепутать, смысл не поменяется, потому что смысл следующих двух слов точно никто не сможет понять. Кроме меня. И да, Пятый не с жучком. Пятый без жучка, — ему явно льстило, что она написала его имя без ошибок и в полной форме, поэтому он расслабленно улыбнулся чеширской улыбкой. — Пятый уже вырезал жучок из руки, вот, — он спокойно закатал рукав, где был огромный надрез, в подсознании надеясь, что она испугается за него и кинется за аптечкой. — Я его носил не специально. Либо поверь мне, либо проверь, как сделала это раньше. Она посмотрела на свои часы и увидела, что огонёк, обозначающий жучок не движется по пиксельной карте от кафе уже очень давно. Пятый почувствовал укол в сердце из-за того, что Восемь не поверила ему и стала проверять его слова. Она опустила пистолет, стрельнув за метр впереди от Пятого, из-за чего поднялась пыль, а девушка исчезла. — ЗАМЕЧАТЕЛЬНО, — закричал Пятый, прикрываясь локтем от грязи, которая повалила в лицо и глаза. — ВАЛИ ОТСЮДА. ЧОКНУТАЯ. ЧТОБ Я ХОТЬ РАЗ ЕЩЁ СТАЛ НАХОДИТЬСЯ С ТОБОЙ В ОДНОМ МЕСТЕ. КАК ХОРОШО БЫЛО, КОГДА МЫ ВООБЩЕ БЫЛИ В РАЗНЫХ ВРЕМЕННЫХ ПРОМЕЖУТКАХ, — рявкнул он в пустой переулок и судорожно вздохнул через нос, пытаясь успокоиться, но он не смог перевести дыхание от крика, — чтоб она на частицы распалась, — под нос прошипел Пятый, несильно ударяя мусорный бак. Все эмоции он выкрикнул и выбил из киллеров, поэтому сил не оставалось, чтобы устроить погром, который она снова устроила у него в голове. Он передумал идти в академию, где возможно были другие члены его сумасшедшей семейки, и направился в дом единственного адекватного человека из них. Но даже Ваня ему не поверила, зато руку хотя бы перевязала, а не бросила, как третья его сестра. — Почему ты так относишься к Восьмой? — они сидели друг на против друга в освещении абажура над ними. Её постоянно грустные глаза впивались в горло. Она всегда переживала за отношения в семье, особенно между Диего и Лютером, Пятым и Восьмой. У первых всегда доходило до драки, потому что оба могли перейти черту и оба эмоционально реагировали на обвинения. С братом и сестрой было немного по-другому. Пятый пытался вывести Восьмую и злился ещё больше, когда она вновь не реагировала, но всё равно всегда болтался рядом за исключением миссий. На задании она не ходила. Из далека наблюдала за ними, как Седьмая. Позже она всегда долго сидела у отца в кабинете, где он делал пометки в своей книге между строк. Они обсуждали ошибки команды. Ну как обсуждали, она просто отдавала свои записи на обрывках листочков. Когда Пятый увидел, как она ходит с салфеткой, чеком из мусорки или обрывком листка, то попросил Пого купить какой-нибудь нетяжёлый и красивый блокнот. Он подарил его ей, но на следующее задание она снова вынула обрывок туалетной бумаги. Это была одна из всего миллиона причин ненависти. — Вы же всегда сидели вместе, читали одни и те же книги, решали задачи. Парень вспомнил, что даже тогда они скорее понимали друг друга на уровне бумаги, чем общения. В заданиях она тоже мало помогала, обычно, исправляя неверную формулу или его неправильно записанное условие. Она тыкала на его ошибку из-за невнимательности и быстрого решения. Часто воровала его книги или приносила в его комнату какие-то свои, которые, видимо, ей понравились. Через какое-то время, он начал писать пометки на своих книгах, рассчитывая, что, когда она снова стащит их с его стола, увидит и улыбнётся. Он помечал какие-то мысли, которые считал неверными или интересными, а когда получал обратно том, пролистывал и находил иногда ответы или вопросы на краях. Тогда он прибегал к её комнате, переводил дыхание, натягивал маску невозмутимости и с порога отстранённо начинал рассказывать о каком-то явлении или определении, будто бы и не ей объяснял непонятую ей теорию, а говорил сам с собой. Он всегда чувствовал, что может поделиться чем-то, хотя и знал, что она не ответит. Но потом это стало расстраивать ещё больше. Как будто их дружбу он только придумал, и все усилия были в никуда. — Она отдавала тебе твои любимые сладости. Восьмая всегда перекладывала ему в тарелку всё сладкое. Рождественские сладости из её носка, которые всегда рассыпал для всех Пого, устраивая жалкое подобие праздника для детей, он находил под утро у себя в комнате. Всё началось с его воровства её пончиков, его попытки вредничать. Он не понимал, почему она не реагирует в ответ, а в итоге продолжает сама отдавать, отбирая у него возможность по-детски напакостничать. И почему-то это ему нравилось больше, чем те моменты, когда другие на него злились. И вроде вот решение проблемы — переключись на других и раздражай себе в удовольствие. Но нет, он расстроился не когда, причина доставать Восемь у него была отнята ей самой, а когда ей просто перестали доставаться сладости после того, как все поняли, что она их не любит. Не потому, что ему не стало хватать конфет, а потому что она перестала в вопросе «кому их спихнуть?» всегда выбирать Пятого. В глубине души он очень сильно разозлился в тот момент, когда понял: это не её добрый жест, она просто ненавидит сахар. — Ты же никогда не кричал на меня, например, на Эллисон, почему ей всегда достаётся больше всех? «Потому что на девочек нельзя кричать», — прочитал он как-то из художественной книги, которая запылилась, когда Пятый положил её на подоконник окна Восьмой. После он никогда не читал классическую литературу, пытаясь что-то доказать сверстнице, но больше не пытался сорваться на Ване или Эллисон. Хотя Восемь и носила юбку, но он никогда не думал, что может её обидеть как сестёр. Наоборот, ему казалось, что это она его обижает. Собственно в тот же момент, когда он понял, что не считает её девочкой, он понял и то, что она, видимо, тоже не считает его мальчиком, когда без стеснения могла положить свои ноги в гольфах на его коленки, чтобы поудобнее упереться в стенку у изголовья кровати и продолжить читать. И это расстраивало, потому что с другими она сохраняла дистанцию, а у него начинался неприятный пубертатный период. Её видневшаяся кожа шеи начала раздражать, поэтому он сдергивал её заколки. С Эллисон и Ваней такого не было, поэтому и кричать на них смысла не было. — Она слишком тупая, — опустил он рукав пиджака, ёжась в кресле и выкидывая первый попавшийся аргумент. — Пятый, она защитила докторскую по молекулярной физике в восемнадцать лет, а в двадцать по квантовой, — подняла брови Ваня, удивляясь странному ответу — все знали, что их сестра гений. Ваня не открыла Америку для него: Пятый тоже это знал. — Да? И как она их написала? Точнее, кто написал их за неё? — Я, Пятый. Ты же понимаешь, что такой, как она нужна помощь. А ты только унижаешь её постоянно. — Это миру сейчас нужна помощь! — спокойно пытался привести сестру в чувства парень, уповая на её разумность. — То есть с исправлением ошибок в тексе докторской ты можешь помочь жалкой девчонке, а с концом света, извини, Пятый, но ты сошёл с ума, и вообще я самая обычная, я на это не способна, — поднял брови брат. — Так? Прекрасно, похоже, я единственный, кто хочет ещё пожить. Если ты так хочешь, продолжай считать и дальше себя не способной ни на что, кроме исправления текста от тупых ошибок, — взял её за руку парень, вглядываясь в глаза. — Пятый, я знаю, что ты не со зла, но это очень обидно, — она положила вторую кисть сверху и немного потрусила её в своеобразной поддержке. — Тебе пора отдохнуть и поспать. Я постелю тебе на диване. Просто знай, что ты не должен с ней так поступать, она не заслуживает. — Хорошо, прости, я сорвался на тебя из-за неё, — соврал он снова, откидываясь на кресло, вздыхая — как и раньше он не пытался обижать девчонок. — Что-то опять произошло? Ты же только вернулся, — заволновалась снова Ваня, и всё снова стало вести к предыдущей теме разговора. — Нет, нет, ложись спать. Спокойной ночи, Ваня, — натянуто улыбнулся Пятый. «Да, чёрта с два я успокоюсь сейчас, после всего! Не заслуживает? Она заслуживает пулю в лоб. Сто пуль в её тело», — раздражённо закрыл глаза Пятый и переместился за дверь квартиры.***
Когда Пятый разыскивает Клауса в академии утром, то заглядывает в пустую комнату Восьмой — она не ночевала здесь. Он сжимает кулаки и всё-таки заходит к Клаусу. Парень поднимает с кровати спящего брата и уводит в сторону своей комнаты. — И я рад тебя видеть. Это же не очередной приход, похожий на то, что ты вернулся из хренового будущего, братец? — Вчера всё было взаправду. — Чёрт, — верит на слово Медиум. — Да, мне тоже это не нравится, но, что имеем. Мне нужна твоя помощь. — Пятый! — слышится голос Вани из коридора. — Прячься в шкаф, быстрее, — шепчет Пятый, подталкивая брата к мебели, а сам невозмутимо встаёт к окну. — Ох, слава Богу, я так за тебя волновалась. — Прости, ушёл не попрощавшись. Когда она удалилась, наговорив ещё больше, чем вчера, приписав психотерапевта, думая, что Пятый внял её словам, из шкафа вывалился брат. Пятый понимает, что Ваня волнуется за Восьмую и него, но он знает, что спор с ней сейчас ни к чему не приведёт. — О-хо-хо, братец, я думал, в твоём сердце лишь Восьмая, а ты оказывается такой тип парней, который уходит под утро не попрощавшись, — Четвёртый всегда был тем, кто спокойно выслушивал загоны брата. Поэтому, Пятый снова пытается получить помощь, но теперь без упоминания апокалипсиса, потому что уж кем-кем, а трусом Клаус был всегда. Винить его за это было последним делом, ведь сам высокий брат никогда ни в чём ни единую живую и не очень душу не винил. Клаус как будто всегда знал чуть больше о том, что твориться на сердце у каждого; знал после какого громкого звука зайти в комнату и поддержать. Поэтому его страх Пятый воспринимал как дополнение к его открытости и способности видеть души людей с того света и этого; видеть проблемы человека; видеть, что его гложет. — Заткнись, а то, единственная способность будет только видеть и слышать призраков, но больше никогда не быть в состоянии сказать им «отвалить». — Они всё равно меня не слушают, нашёл, чем пугать, милашка, — махнул рукой Четвёртый. — А как же ты будешь заглатывать дозу или стопарик, — увидев на лице Клауса страх, Пятый ухмыльнулся на долю секунды, — и больше никогда не называй меня милым. Клаус, сделал жест руками, говоря, что замолкает.***
— Чёрт, Делорес, ты хотя бы понимаешь, что я должен остановить апокалипсис? Ты единственная, ни этот врач, ни Клаус, ни Ваня, ни Восьмая, никто не понимает, — своё наблюдение из машины и диалог-монолог он прерывает из-за проходящей в здание блондинки. — Да быть такого не может! А что она тут делает? — девушка скрывается внутри на час, а после выходит с документами и садится на такси. — Ты права, Делорес, я не должен срываться за ней, у неё я смогу ещё выведать информацию позже, хотя и не очень хочется. Да, да, слежу дальше. Делорес, не волнуйся за меня, я в норме. Да, я мало спал, но это ничего, а вот ты и правда практически не отдыхала на своей работе, поспи сейчас, я послежу, — он надвинул ей на глаза кепку, чтобы свет не мешал. А ведь Восьмая тоже не появлялась дома всё это время и тоже, возможно, забывала поспать как в детстве, когда её буквально силком нужно было провожать к кровати. Всё-таки, хоть она и поменялась снаружи, но внутри всё оставалось как прежде. Парень чуть заметно улыбнулся.***
— Делорес, как я рад, что смог тебя спасти. Ты видела тот взрыв? Он мог задеть тебя. Нужно быть осторожней, — Пятый приобнял ту за талию, держа бутылку с горячительным напитком. — Как и Восьмой. Представляешь, угрожала мне. Мне! Понимаешь, эта Восьмая не знает, на кого нацелила дуло своего немаркированного пистика, ты бы никогда так не поступила. Да, знаю, знаю, ты права, ты всегда верила в меня, даже если что-то происходило или шло наперекосяк. Вот и я говорю, как она могла написать что-то. С детства она только читала. Даже не говорила ни с кем. А тут, докторская. На тебе! — продолжал он ворчать. — Как она её защищала? Игнорировала преподавателя пока совет не зачёл? Я не раздражён, что она говорила с кем-то кроме меня! Да, я уверен. В любом случае, я был этого достоин. Хотя бы словечка. Или что? Я глупее всех этих учёных? Пускай она мне покажет того, кто разбирается лучше меня в квантовой физике. Я её каждый день применяю на практике, — хмыкнул он, шатаясь при перемещении к стене, пытаясь удержать в одной руке за талию манекен, а во второй открытую бутылку. — Было бы к чему ревновать, у меня были к ней чувства в детстве, но это уже всё давно изменилось. С твоим появлением в моей жизни, у меня не было долгих привязанностей к другим женщинам, — соврал Пятый той, с которой просто банально не успел попрощаться, уходя в комиссию. Он знал, что, если они выживут в апокалипсис, с Делорес нужно будет пойти разными путями. Она напоминала ему о не самых хороших днях. Он знал, что она примет расставание не так истерично, как другие девушки, когда он работал киллером. Она всегда была понимающей и верящей, совсем не такой как его последняя сестра; иногда молчаливой, но не настолько как Восемь; вдумчивой и умной, как блондинка. Он сто раз думал о том, как спасёт мир и станет жить обычной жизнью, заведёт семью с девушкой, которая не будет проводить так много времени на работе, как Делорес. Да, она была слишком помешанной бизнес-леди, но он никогда ей не говорил об этом. Он не хотел её расстраивать тем, что его это напрягает. Однако, он чувствовал, что пока с концом света не покончено, они должны умереть вместе, если это их судьба. — Но, неважно, лабораторию взорвали, теперь она умрёт в муках при апокалипсисе, — Делорес слишком хорошо знала, что он бывает в такие моменты угрюмым, поэтому промолчала. Пятый пришёл в библиотеку со спасённым наполовину манекеном, чтобы узнать что-то о Восьмой, но он даже не знал, каким именем она пользовалась в большом мире. Пришлось искать информацию ещё большего объема, но он добился своего. Вавилон — довольно странное имя для современной девушки — работает в Американском институте физики. Фотографии с учёными, медиками, астронавтами и везде ей как будто шестнадцать. Везде написано, что это самый большой ум поколения. — Какого именно? Шестнадцатилетнего или тридцатилетнего? Эти люди просто меня не знают, — хмыкнул Пятый, листая статьи на компьютере. Везде было написано о её открытиях, которые никак не были связанны с сохранением возраста: только мысли о карманных вселенных, кротовых норах, которые оспаривались многими учёными, и исследования о расщеплении молекул и кварков, с которыми были согласны все. Видимо, в этом она преуспела больше всего. Спустя несколько часов он уже пьяный утопал в таких родных и простых числах, написанных мелом на стенах в библиотеке, решая уравнение, которое, как он наивно полагал, могло чем-то помочь в остановке апокалипсиса. Но мысли прыгали из-за алкоголя в голове, пытаясь его заставить обдумывать совсем неважную тему, связанную с сестрой. Так было всегда, когда он жил в академии, а он уже и отвык от этого. Поэтому сейчас это бесило ещё больше, чем раньше. Она мешала ему, даже ничего не делая. Он привык быть и работать один. Он привык считать с Делорес в апокалипсисе, читать с ней, практически не отвлекаясь на неё или воспоминания о Восьмой. И вот они снова вмешиваются в его планы, занимают всё место в голове. — Интересно, а все эти мужики, которые обнимают её за талию, знаю сколько ей лет и почему она взяла именно это имя? — требовал ответа на вопрос у своей неживой подруги Пятый, снова отвлекаясь от исписанной стены, поворачиваясь к Делорес. — Нееет, — протянул он, мотая пальцем. — Они ни черта о ней не знают, правильно. Только я знаю, что она в курсе про апокалипсис, — он сел к Делорес, бросая решение уравнений, сдаваясь. — Она в курсе, чёрт её дери. Хотя нет, такой радости нам не надо. Чёрт раздерёт, а мне ещё и собирать её по кусочкам? Ты права, подумают, что это я её так, — засмеялся он, обнимая за талию манекен. — Восемь и так думает, что мы семь ангелов апокалипсиса, так её ещё и чёрт отдерёт. Парень отпил из опустевшей бутылки, даже не замечая этого. — Не ревнуй, родная, конечно, ты самая любимая для меня. Только вот, как она прознала о конце света? Что именно она знает? Она пытается хоть что-то сделать ради спасения мира? Может, она не знает точной даты? Наверняка, сейчас нуждается во мне и в этом знании. Не находя ответа на важную задачу, парень переключается, пытаясь решить другую — процент своей важности в жизни сестры. — Знаешь, дорогая, во мне все всегда нуждаются. Твой мужчина настолько невероятно крутой. А она всегда нуждалась. Опиралась на меня, когда читала, я приносил ей воду, которую она хотела, я укрывал её пледом, когда она замерзала в этом холодном доме. Не её папочка, с которым она разговаривала в кабинете. Как я узнал, что она разговаривала? Дорогая, конечно, подслушал. Она только с ним разговаривала. Отдельными несвязанными словами. Она часто перепрыгивала на другие языки. Иногда произносила слова с неправильным ударением или акцентом. Говорила мало, только по делу. Даже в слове «да» умудрялась сделать ошибку. Он часто её поправлял, она повторяла за ним. Он для неё даже по слогам произносил. Как логопед долго мычал какую-то букву из какого-нибудь Богом забытого языка. Для меня всегда был проще язык цифр, но я тоже мог порепетировать с ней произношение. Почему она никогда не просила о помощи в чём-нибудь? Ну ничего, она и со мной будет когда-нибудь разговаривать как с ним, меня называть папочкой вместо него. Пятый на секунду замолкает задумавшись, а потом с новыми силами продолжает монолог со смакования на языке имени сестры, которое узнал пару часов назад: — Вавилон. Это же смешно. Знаешь кто такая Вавилон? «Βαβυλὼν ἡ μεγάλη, ἡ μήτηρ τῶν πορνῶν καὶ τῶν βδελυγμάτων τῆς γῆς», — процитировал он практически на чистом древнегреческом, вспоминая, как отец заставил выучить Одиссею в оригинале, — что означает: «Вавилон великий, мать блудницам и мерзостям земным». Это было написано на блуднице, которую зовут Вавилон. Она пришла восьмая после семи ангелов апокалипсиса. О, детка, эта сестра определённо что-то знает. Может, это мы приведём мир к апокалипсису? М? Что думаешь? — опасно улыбнулся Пятый, смотря на Делорес и поглаживая её по плечу. — «Откровение Иоанна». Стоит перечитать, как считаешь? Блудница в семнадцатой главе. Но, — вздохнул истошно парень, прерывая рассказ, — это уже не важно. Мы всё равно упусти зацепку и Армагеддон точно наступит. Протезы сгорели, записи сгорели. Но я так и не узнал, зачем она заходила в тот медицинский центр. После этого она просто пропала, можешь ты это представить? Пуф, и нет Восьмёрки. Может она заказывала там себе рабочий язык или мозг? Желательно бы и то, и другое. Или может новое тело? Представь себе, если она просто вся состоит из протезов, поэтому не стареет? Но почему она тогда не выбрала себе более подходящий возраст? Двадцать один, например? Любимый возраст каждой девушки, скажи же. Чёрт, ты уже засыпаешь? Ты права, я давно не высыпался, стоит немного вздремнуть, — пьяно потянул Пятый, обнимая холодную подругу и согреваясь своим же теплом. И Пятый закрыл глаза, которые разлепил только тогда, когда его нёс Лютер, следуя за Диего. — Проснулся? — посмотрел на него Первый, когда увидел шевеление ресниц. — Конечно, спал как убитый после того, как наконец впервые за сорок пять лет снова нагрубил Восьмой, — ответил на, не ему заданный, вопрос Диего. — Её зовут Вавилон. Она Вавилонская блудница, — поправил мужчину пьяный ребёнок. — Пятый, ты немного наглеешь, старые выходки я терпел, но теперь это перебор. Насколько я знаю, она ни с кем ещё не встречалась, — давал наставления Лютер, до сих пор считая себя главным сыном. — Да я не об этом. ДА? НИ С КЕМ? — вдруг как будто протрезвел Пятый, но это была только иллюзия. — Конечно, кто станет встречаться с немой девочкой аутистом. — Пятый, я тебя сейчас в мусорный бак выброшу, — пригрозил Космобой. — Реально достал, на нож посажу, — повернулся Диего, шедший впереди. — А откуда ты узнал про то, что не блудница? Дома не спит. Шастает ночами по местам привычным больше Клаусу, — милыми глазками посмотрел на Лютера с рук мальчик. — Она единственная, кто осталась с нами в академии. — С «нами» ты имеешь в виду отца? — сразу перестал улыбаться пьяный парень, всё ещё обнимавший Делорес. — Конечно, — кивнули в ответ на вопрос и продолжили с большой гордостью за отца. — Он поддерживал её стремление получить докторскую степень в кратчайшие сроки. — Папуля всегда ставил её в пример, — ядовито изрёк Диего. — Ничьё больше образование он не спонсировал: ни мою полицейскую, ни музыкальную академию Вани. — Не прибедняйся, он одолжил тебе денег на неё, — напрягся брат. — Одолжил, Лютер, не заплатил как за Восьмую, — доказывал Диего. — Считаешь денежки Вавилон? — усмехнулся Пятый. — Пятый, уже не смешно, — отвлёкся сразу Лютер от спора. — Лютер, ты жил с ней под одной крышей и не знал, как её называют в большом мире? — прыснул мальчик. — Не мели свою пьяную чушь, — гаркнул Диего. — У неё не было имени ровно также как и у тебя, Пятый. — Вот именно, — кивнул Лютер. — Тебе пятьдесят восемь, а ведёшь себя как ребёнок, которому не хватает чужого внимания. — Ну, мне хотя бы не хватает внимания отсталой симпатичной сестрёнки, а не мамочки и папочки, — за это он получил увесистый удар по коленке — единственное место, куда дотянулся Лютер, отхватывая в ухо на сдачу нереально сильным «рефлексом» ноги. — Я припомню это, Первый, — когда он называл имена, то явно злился или говорил серьёзно, что в случае Восьмой, видимо, было всегда. — Возвращаться в дом не безопасно. Те психопаты могут прийти в любой момент, — решил сменить тему Лютер. — Давай его лучше ко мне. Там его никто не будет искать, — всё также шёл впереди Диего. Пятый рыгнул, а потом судорожно вздохнул. — Если тебя вырвет, — попытался что-то сказать Лютер в глаза мальчику, но был проигнорирован. — Знаете, что забавно? — Пятый отвёл глаза в небо, поглаживая по талии Делорес, которая покоилась у него на животе. Он выдохнул и продолжил, вернув практически осмысленный взгляд на Первого. — У меня переходный возраст, — он выдохнул с усмешкой и презрением, снова оторвав взгляд и откидываясь на руку. — Опять. Как всё это смешно и странно, — Диего смотрел с непониманием, но чувствовал, что Пятый говорит о том, что его действительно беспокоит — а это редкость. — Вот что выходит, — он заметил взгляд, поворачивая голову вперёд, но не придал этому значение, — когда любимый мир машет тебе ручкой — хах, — он отдал королевское приветствие, точнее прощание, — и нет его. А вы о чём ребята? — он глянул на своих братьев и полностью отвлёкся Делорес на коленках. — Двое в масках вчера ворвались в академию, — пояснил Лютер. — Они искали тебя, сосредоточься, Пятый, что им нужно? — Хейзел и Ча-Ча, — протянул он. — Кто? — повернулся Диего. — Терпеть не могу кодовые имена, — поморщился Лютер. — Они лучшие из лучших, не для меня, конечно, — уточнил мальчик. — Лучшие в чём? — напрягся Второй. — Знаете, а она, — потыкал пальцем в плечо Делорес Пятый, — ужасно не любит, когда я пью. Говорит, я становлюсь угрюмым, — усмехнулся парень. — Хэй, — окликнул его Диего, начинающий выходить из себя. — Ме, — у Пятого, кажется, не удалось перевести тему, которую не хотелось обсуждать. Он улыбнулся, будто пытаясь состроить из себя дурочка. — Сосредоточься, — подошёл Диего вплотную. — Чего хотят эти Хейзел и Ча-Ча? — разделяя слова, произнёс он, желая, чтобы смысл вопроса дошёл до пьяного братца. Он знал, но с высокомерным взглядом лишь расплылся в насмешке, будто бы говоря: «Это ты мне сказал? А ты забавный». Он хотел, кажется, это озвучить, но передумал, находя всю эту ситуацию смешной до невообразимости. — Мы хотим защитить тебя, — наконец сказал Диего, проникнувшийся к Пятому пару минут назад, желая показать, как брат (вдруг стал) дорог для него. Пятый такое неосознанное лицемерие чувствовал издалека. Всё-таки он не сдержался от саркастичного высказывания. — Защитить меня? А зачем мне ваша защита? — выплёвывал он каждое слово. Он хотел помолчать, закусывая губу, но всё же продолжил. — Ты хоть представляешь скольких я убил? — Диего перевёл, сомневающийся в психическом здоровье брата, взгляд на Лютера. Но осознавая, что тот в удивлении, но всё же верит в слова Пятого, посмотрел снова на мальчика. — Неа, — дёрнулся Пятый и снова почувствовал подступающий к горлу комок блевотины от каких-то явно неприятных воспоминаний и выпитого алкоголя. — Да я сам все четыре всадника, — он снова чуть не навернулся, вспоминая рассуждения с Делорес о семи ангелах, которые придут перед блудницей. — Грядёт апокалипсис, — всё-таки поддался на позывы желудка Пятый, пока Лютер в шоке от услышанного посмотрел на Второго. — Тем более, пока вы убеждаете меня, что хотите защитить, ваша любимая сестрёнка наставляет на меня дуло, — он смотрел с грустью, которую никто не увидел, на отдаляющийся асфальт с жижей на нём. То ли от укачивания и движения мира вокруг, то ли от воспоминания её противного лица перед выстрелом, Пятый срыгнул снова. — Какая? — откликнулся более-менее пришедший в себя Диего. — Восьмёрочка, Вавилон, блондинка шестнадцатилетняя, — промычал Пятый, всё еще перекидываясь через плечо Первого. На каждом слове его плечи дёргались и снова опускались. На это было больно смотреть. Кажется, он вообще выдохся из сил. Он не плакал, хотя и было похоже. Просто желудок, неподготовленного тринадцатилетнего тела, выворачивался наизнанку. — Она сегодня тоже не придёт домой? Иначе для неё это будет опасно, — угрожающе щуря глаза, повернулся вперёд брат, вытирая обветренные губы об рукав Космобоя. — Мы то с вами спрячемся, а Эллисон и Вавилон? — немного успокоил их Пятый, а то эти двое уже напряглись после разговора об убийствах. Что ему стоит? — У Эллисон дела, — откликнулся на имя Лютер. — А Вавилон? — Она редко ночует дома, — снова пробасил Первый. — Вавилонская блудница. Всё сходится, — улыбнулся Пятый, прикрывая глаза. Этой фразой он походил на отца с его: «Я же говорил». — Она всегда пропадает на работе, — не выдержал Диего. Он знал, что Восьмая много времени проводила там один период своей жизни, чтобы подлатать маму и найти новые заменяющие детали. Грейс сломалась, когда семнадцатилетний Диего случайно пролил на неё стакан с чаем, не ожидая встретить её за дверью. Тогда Пого уехал с отцом на какую-то конференцию, и единственная, кто заботился о подростках, была мама. Диего не знал, что делать. Он в слезах забежал к девушке в библиотеке, которая занималась списком литературы для докторской. Восьмая не смеялась над дрожавшим парнем, который проявил слабость перед ней впервые, а просто вызвала такси и повела его с роботом на руках к корпусу с лабораториями в университете. Они взяли ключи у охранника, который знал девушку. Сам Харгривз договорился о ночном визите, после сообщения по телефону от приёмной дочери. Она провела там неделю, а после появилась на пороге дома с матерью, которая чувствовала себя лучше, чем была раньше. Женщина сразу поднялась к Диего и провела с ним неожиданный разговор о том, что он не виноват в случившемся. Хоть Второй и думал, что у Грейс есть душа, но явственно ощущал, что к этим словам Восьмая приложила и свою руку. Она не подавала виду, что волновалась о нём, но он ощутил её заботу через эти действия. Действия, которые говорили: «Я знаю, как она важна для тебя. Спасибо, что обратился ко мне за помощью. Я пожертвую сном ради твоих чувств». После этого случая, Восьмой как будто дали красный свет проводить всё своё время в институте. А он только и думал, что его слабая сестра может себя в конец извести, потому что никто больше не мог контролировать её приём пищи и сон в доме. Он не мог смириться с чувством ответственности за это, каждый раз пытаясь дождаться вечером её возвращения, а, после того как темнело совсем, выходя на крыльцо. Он боялся почувствовать себя глупо, пойти её встречать с работы и не пересечься или, что ещё хуже, всё-таки найти её и неловко в молчании идти вместе домой. Он не привык её защищать на заданиях, и ему просто хотелось к этому не привыкать. Диего сбежал из дома, как ни странно, становясь борцом-одиночкой с преступностью. — Да вы хоть видели, с кем она работает? Все пятидесятилетние извращенцы, — развёл свободную руку мальчик, отрываясь от Делорес. — На себя посмотри, — не оборачиваясь сплюнул Второй травящие его эго мысли о сестре. — В точку, — щёлкнул пальцами мальчик. — Но сейчас то я выгляжу на тринадцать. Я вполне могу «раздевающе» смотреть на шестнадцатилетнюю девочку. — Дай уточню, ты смотришь на неё не раздевающим взглядом, а инквизиторским, — поправил его брат. — Жду не дождусь, когда она тебе моргала повыкалывает. Ах, да, ты для неё пустое место — братское напоминание, — шикнул на него Диего, тыкая пальцем в плечо, от чего Пятый картинно прижался к Лютеру и Делорес ближе, играя страх, прикладывая всё своё актёрское мастерство.***
Пятый свалился на барную стойку из комиссии в тот момент, когда входная дверь хлопнула. Блондинка зашла вся в крови. «Чёрт, неужели я не успел? — в кармане он сжимал листок с бумагой, в которой говорилось о защите Харольда Дженкинса и убийстве Восьмой. Она проходит мимо слезающего мальчика и спокойно заваривает себе кофе. — Всё-таки я был прав, она теперь спокойно, не скрываясь, его пьёт», — ухмыльнулся Пятый и перешёл в наступление на семью, также выхватывая кофе у Эллисон из рук и вспоминая нахождение в доме аптечки. А после собрания берёт Восьмую под локоть и ведёт в свою комнату, где сажает её на кровать. — Это твоя кровь? — она мотает головой, но взгляд Пятого падает на левое плечо, которое явно истекает кровью. Он откидывает бомбер в сторону и видит пулю в теле. — Хватит мне врать и всё скрывать от меня. Он перемещается в комнату Клауса и пытается найти в его заначках что-нибудь одурманивающее, понимая, что и сам продержится не долго из-за такой же пули в ребрах. Берёт на двоих. — Что случилось? — спрашивает парень, а она тыкает на его карман с листком, который он им показывал, закрывая её имя. — Кто? — задаёт вопрос и сразу вспоминает, что она не могла знать про заказ, тем более тот ещё точно не отправлен. — Харольд? — она кивает головой. — Где сейчас этот ублюдок? — она тянется к карману куртки, и пока она отворачивается, он, прикладывая большую силу, выворачивает пулю из её плеча. Одно резкое движение против часовой стрелки, и она уже истошно кричит. Пятый иррационально радуется, что она всё-таки точно не немая, и он, вроде как впервые, слышит её голос. Восьмая всё же дотягивается до кармана куртки, вытягивая оттуда связку ключей и со слезами на глазах, с подрагивающими ресницами и руками протягивает Пятому, который зажимает рану и ищет иголку с ниткой в принесённой с кухни аптечке. Как ни странно, но держится она хорошо без дозы. Он кивает на свой карман пиджака, и она прячет ключи туда вместе с обрывком адреса. Теперь он понимает, почему её нужно было срочно убить. Этот мужчина поплатится за это. Восемь хватает запястье руки, пытающуюся безуспешно вдеть нитку в иголку, которую держит рука, прижимающая марлю к плечу. Он понимает всё без слов и перемещается в её комнату. Разговоры с молчаливым манекеном дали свои плоды. Даже не ясно: это характер Восьмой дал толчок к их отношениям с Делорес, или наоборот — многочисленные диалоги-монологи с Делорес ему сейчас и правда помогают вести уже словесно-кивающий диалог с Восьмой? Вавилон рвётся к сундуку под кроватью, придерживая ткань на плече правой рукой, и находит в нём уже заправленный шприц. Она втыкает его выше раны по уровню течения вены и облегчённо вздыхает. — Морфий? — она отрицательно качает головой и тихонько отрывает уже прилипшую марлю — кровь текла медленнее. Она находит левой рукой ещё одну склянку и наполняет новый шприц, протягивая Пятому как благодарность за помощь. Он принимает странный подарок и перемещает её на свою уже запачканную кровью кровать, чтобы не замарать её ковёр и покрывало. Дезинфицирует рану и инструменты, получая ещё один стон. Усаживает, всё же вставляет нитку в иголку и медленно зашивает рану. Девушка шипит и закатывает голову назад. Шею скрывает её водолазка, но он уже чувствует прилив волнения, смотря только на острый подбородок и сжимающиеся челюсти, и, чёрт возьми, слыша её. Тонкий, высокий и писклявый, но, главное, её голос заполняет всю его комнату и уши. Всего лишь нужно было пырнуть каким-нибудь ножом, оказывается. Всё так просто в этой жизни. Ударить кого-нибудь — это он всегда мог, но радуется, что в детстве не стал таким темпом её врагом. Благодаря своей сдержанности, теперь он герой. Но долго ли он сможет притворяться джентльменом, подросток не знал. Кажется, это было плохой идей — зашивать её самому и не позвать Пого. Он бы так не реагировал на шестнадцатилетнюю девочку, учитывая ещё и то, что они разных видов. — Потерпи ещё чуть-чуть, — шепчет ей Пятый, около уха, сосредоточенно зашивая ранение, всё также стоя перед кроватью — стоя работать удобнее (видно её лицо сверху). — Я понимаю, как это больно, но зачем ты пошла туда одна? Ты же не занималась физическими тренировками с нами. Любой мужик сильнее тебя в таком теле, тем более с ружьём, как я понимаю по пуле. Это не самая страшная пуля, так что ты не умрёшь, не беспокойся, поспишь, и всё будет в норме. Главное рукой этой шевели поменьше, а то рана откроется и заражение пойдёт, температура поднимется. В общем, поаккуратнее. Я спасать тебя второй раз не буду, — он заговаривал её, чтобы она отвлеклась от боли. Мало кто потом отходил от морфия, он не хотел делать этого с ней, пока чувствовал, что она держится. — Осталось совсем чуть-чуть. Вот. Вавилон у нас умница, — не думая сказал он, и получил удивлённый и ошарашенный взгляд в ответ. — Я расскажу, откуда я знаю это имя, если ты переоденешься и ляжешь в кровать, чтобы отдохнуть. Я никуда не уйду, честно, жду за дверью пять минут, — он телепортировался, облокачиваясь на дерево сзади. «Чёрт, я не выдерживаю, как раньше. Чёртов переходный возраст. Она может стонать от боли не так сексуально? Или это мой организм воспринимает всё так извращённо? Это неправильно, что у меня встаёт на такие вещи. Мне сейчас тринадцать. Как справляются с этим тринадцатилетние? Дрочат? Сублимируют? Может отжаться? Конечно, с радостью, но не в этом положении, — он достал из кармана шприц и закатил свой жилет с рубашкой, раскрывая вид на пулю из комиссии между рёбер, — у них-то пули получше, чем у этого мужика. Явно делали с расчётом на смерть, — скривился он, вставляя шприц на ребро выше, как до этого сделала девочка. — С морфием можно протянуть ещё долго. Тем более то, что она дала немного останавливает кровь и боль. Молодец, хоть за что-то могу похвалить. Если бы ещё не была симпатичной девчонкой, и не забивала разум собой, была бы вообще конфеткой». Послышался стук по стене — она позвала раньше, чем он планировал. Он зашёл в дверь, но она всё ещё стояла в безрукавке, хотя и была уже в пижамных штанах Академии Амбрелла. — Не можешь снять? Может, чтобы не тревожить руку просто разрежем её? — она спокойно кивнула на размеренные успокаивающие слова, и он прошагал к тумбочке, вынимая оттуда ножницы. — Я начинаю, — предупредил мальчик и присел на колено слева от девочки, аккуратно, чтобы не задеть кожу, разрезая по левому боку водолазку без рукавов. Из ровно сделанного края стала проглядывать её светлая, буквально белая кожа. «Либо она всегда была такой, либо… Нет, это точно из-за потери крови», — пытался Пятый отвести подальше мысли от: «О, Боже, твою мать, а можно ещё более сексуальный момент». Нет, он определённо уже думал и представлял в апокалипсисе, и когда вновь увидел в этом доме её в этих непонятных тряпках, которые ей не подходили, что разорвёт на ней одежду (не будь он в теле тринадцатилетнего подростка). Но он не предполагал, что будет делать это ножницами. Медленно. Сантиметр за сантиметром. Открывая всё больше поверхность её тела для глаз. И чёрт, это было ещё сексуальнее, чем глупая порванная ткань. С чего он вообще взял, что одежда ей не идёт ещё нужно подумать. Кое-что-то из этих тряпок ей определённо подходило. Пятый понял это в тот момент, когда он дошёл до её лифчика. А момент и лифчик правда были бесподобны. Хотя бы из-за того, что он увидел белое кружево на её фарфоровой коже. Как поощрение за долгий путь по чёрному шву. И этого не хватало. Всего лишь клочок, которым он мог довольствоваться, и момент, который слишком быстро (а он его честно оттягивал) закончился. Последняя нитка лопнула, а он задел кончиками ножниц её подмышку. Слегка. Но они были холодным железом, а там тонкая горячая кожа. И ему тоже жарко, потому что от пропавшего натяжения ткань подпрыгнула, отчего он успел заметить и изгиб её спины, покрывшуюся мурашками, и часть бра. И после одинаковых возвышающихся снова и снова рёбер это было призом. Он не смотрел дольше, чем нужно, только до последней нитки, когда волшебство для него закончилось и Пятый спросил: — На плече сама справишься? — она кивнула, и он готов был поклясться, что, исчезая в синем свечении и отважившись всё-таки поднять на неё взгляд, он увидел румянец на её щеках и носике. И он был прав. Она чувствовала его тёплое дыхание на всём пути от бедра до плеча, и это не могло не заставить кровь прильнуть к лицу и ушам, которые открывал конский хвост. Белый, контрастный с клубничными яблочками щёк и делающимся чётким контуром губ. «Либо я отдышусь, либо я умру, — пессимистично как всегда решил Пятый. — На кой чёрт она носит кружевной лифчик? Ещё скажите, что трусики под цвет. Стоп, Пятый, это уже лишнее. И кто из братьев ещё поспорит со мной о том, что она не Вавилонская блудница? Она что-то планировала на сегодняшний день или прошлую ночь? Или она так всегда ходит? Как Куратор? Всегда при параде, всегда готова? Чёрт, и к чему она готова? К кому? Она всегда специально действует мне на нервы? Кто её этому научил? Эллисон? Явно не Ваня. А если Клаус? А если Клаус, то без пальцев останется точно. И насрать, что он в войне за год таких ранений не получил. К чему, блин, Эллисон её готовила, если она обычный исследователь-учёный в институте. Какие ещё она книжки прочитала, если теперь ходит в такой одежде, таком теле и без этих самых книжек? Начиталась? Перечитала все возможные? С её способностью и папиными возможностями я не удивлён. Она же читает и запоминает информацию быстрее всех искусственных интеллектов вместе взятый. Когда сидел рядом с ней в детстве, сначала думал, что она листает книжку, чтобы дойти до картинок. В какой книжке девочек учат соблазнять мальчиков? Нужно найти и убить этого автора, за мои искалеченные чувства». Его триаду прервал новый стук в стену. «Не дай Бог, я сейчас зайду, а она с накинутой на плечи сорочкой попросит застегнуть пуговицы», — но Пятый вздохнул с облегчением и разочарованием, когда увидел её уже под одеялом. Под одеялом в его комнате. В пятнах крови на лице и на белой ткани пододеяльника. На его простыне останется запах её крови. Её запах на его кровати. Красные и белые оттенки явно сегодня хотят сделать ему больно. Зря он так поспешно прогнал весь воздух из лёгких. Парень взял салфетку с её пометкой «Пятый ɔ жцчкмо» из тумбочки и исчез в ванну смочить её водой. Вернувшись, он присел на колени у изголовья кровати и стал медленно стирать с лица и шеи красные капли. — Итак, я обещал рассказать про Вавилон? — она слабо кивнула. — Но вначале я задам вопрос. Ты знаешь про апокалипсис?. Точнее ты и до меня знала о нём? — она, обдумывая ответ, кивнула снова. — Замечательно. Я так и знал. Это из 17 главы от Иоанна про Апокалипсис? Я нашёл это имя, пока искал твои статьи в библиотеке. Там был намёк на девочку из Харгривзов, которая написала статью про квантовое перемещение тела в пространстве. Я понял, что это ты. Ну и ещё наткнулся на пару фотографий с тобой. Делорес сказала, что ты красивая, — поймав недоумённый взгляд он кивнул на манекен в углу комнаты. «О, Боже, это может считаться изменой? Изменой на глазах у моей женщины? Но Делорес же никогда меня не винила за связи, когда я работал на комиссию. Я же обещал ей, что ничего к Восьмой не чувствую больше, никаких привязанностей. Кому я вру? Признайся она, я бы был готов забыть все обиды, сначала немного поиздевавшись», — пронеслось в голове Пятого. — Я предположил, что ты взяла имя восьмой из вестников апокалипсиса, после семи ангелов. А теперь расскажи мне зачем ты ходила в медицинский центр Meritech? — она кивнула на салфетку, пропитавшуюся красным цветом, но на которой можно было всё-таки разборчиво прочитать послание (разборчиво — это громко сказано). — Ты искала жучок в первый день у меня по вещам, но нашла глаз? — догадался Пятый. Восьмая кивнула. — И что за документы ты вынесла тогда? — она снова посмотрела на него с недоумением, но всё-таки разочарованно покачала головой. — Там ничего ценного? А где они? Я могу взглянуть? — она показала глазами на тумбочку. — У тебя в комнате в тумбочке? — она снова кивнула. — А как ты нашла Харольда? — Книжный червь подняла палец к губам, а у Пятого самообладание скоро кончится от загадок, которые его заставляют разгадывать жизнь и она, и того как её палец касается её губ. — Хорошо, спи. Я всё доделаю, не беспокойся, — она послушно прикрыла глаза. И это послушание доставляло удовольствие Пятому как в детстве. Она также принимала всё, что он ей давал или говорил делать. Она всегда спускалась в столовую, когда говорил Пятый, хотя отец ей позволял этого не делать. Она всегда ложилась спать, когда он ей об этом напоминал. Сразу без замедлений откладывала книгу и выключала ночник, когда слышала «Спокойной ночи» от него. Он проверял. Она не выглядела ненастоящей и безэмоциональной во сне. Вавилон выглядела живой, подвижной, иногда даже немного сердитой, когда её брови сводились к переносице. Он хотел ещё последить за ней, но должен был торопиться, пока она не проснётся. Тем более апокалипсис на носу. Он залез к ней в тумбочку и нашёл альбом, в котором были вставлены заметки. На их расшифровку уйдёт явно больше дня, поэтому он перешёл к папке, которую девушка получила в Meritech. Там был лишь адрес больницы, куда поставили товар на будущее для новых клиентов. Это было за городом. Но протез ещё не был приобретён, поэтому все зацепки снова вели в никуда. Он собрал Эллисон и Диего — единственные, кого нашёл, и кто с ним пошёл — и отправился в дом по адресу на брелоке, от которого были ключи, с явным намереньем убить психа. Но они снова провалились. Пятый в буквальном смысле от ранения.