Не любишь, не хочешь смотреть? О, как ты красив, проклятый! И я не могу взлететь, А с детства была крылатой. Мне очи застит туман, Сливаются вещи и лица, И только красный тюльпан, Тюльпан у тебя в петлице.
А. Ахматова
Ян в очередной раз взглянул на экран телефона: все то же — «Четверг, 31 января» — разве что прошла еще одна минута, так что теперь было не 14:31, а 14:32. Парень всего восемь минут сидел в машине, наблюдая да покидающими территорию школы учениками, однако ему уже начало казаться, что от всей этой карусели из детей, ведомых за руку родителями или следовавших за старшим братом/сестрой, которые шли со своими приятелями чуть впереди, его начинает мутить. Старшеклассники, которым повезло отсидеть в школе лишь шесть уроков, выходили группками по три-четыре человека, и вот в них Ян всматривался особенно тщательно, ища знакомую куртку в потоках учащихся, выходящих через школьную калитку будто толчками. Отчего-то Ян подумал, что так кровь выходит и раны… Очередная глупая мысль.***
Этот нескончаемый поток бреда узурпировал его мозг в этот понедельник, когда парень открыл глаза, разбуженный настойчивой трелью звонка, и первая мысль, которая пришла ему в голову была: «Как быстро они до меня добрались», подразумевая под «они» — служителей правопорядка. Сперва он решил сделать вид, что никого нет дома или он очень-очень крепко спит, так что накрыл голову подушкой, сильнее закутавшись в одеяло, однако Алисин крик, требующий «открыть эту долбанную дверь», раздавшийся из гостиной, где мирно на диване спала девушка, если и не рассказал всему дому, что в 35 кто-то да обитает, то окончательно разбудил Яна. Тот все-таки выполз из кровати и пошлепал в одних спальных штанах в прихожую, однако, положив пальцы на замок, тут же судорожно отдернул руку, решив сперва посмотреть в глазок, чего не делал, пожалуй, никогда. Перед дверью действительно стоял человек в форме, но Яна он ничуть не испугал, более того, он даже обрадовался, увидев топчущегося перед дверью участкового. У парня так отлегло от сердца, что он, не скрывая придурковатой улыбки, распахнул дверь: — Здравия желаю, дядь Сереж, — такое обращение могло бы показаться бестактным и излишне фривольным, однако этот полицейский Яну действительно был уже как родной, по крайней мере, виделся он с ним не реже, чем с собственными родителями, а в некоторые месяцы и чаще. Сергей Анатольевич явно не оценил излишне добродушного порыва, окинув парня скептическим взглядом, выражающим крайнюю степень недовольства. Мужчину можно было понять: утро после выходных — за окном еще не рассвело толком — а он стоит перед дверью какого-то молокососа. И ладно, если бы как обычно: приехал, переговорил с Анатолием Васильевичем, успокоил старика, затем спустился к виновнику, прочитал ему уже начавшую надоедать своим однообразием речь про необходимость уважать окружающих и их право на спокойный вечер, и все разошлись бы с миром, — так нет. Вместо этой классической постановки, он вынужден был стать частью какого-то театра абсурда: в субботу, как только стукнуло четыре часа, к нему в кабинет ввалился, кажется, весь подъезд №3, начав многоголосным хором поносить не только «в край обнаглевшего юношу» из 35 квартиры, но и самого участкового, по словам жителей 5-го дома, ничего не предпринимающего, чтобы остановить беспредельщика. Поняв, что это сборище, готовое распнуть рецидивного нарушителя спокойствия, не утихомирить, участковый предпринял следующий ход: высадил все это собрание в коридор и начал приглашать по одному, чтобы выслушать конкретные претензии каждого и, если получится, убедить смилостивиться над юнцом — все же они были в его возрасте, понимают, как кровь в голову бьет. Однако уже на втором человеке Сергей Анатольевич понял бесперспективность своей стратегии, когда не очень удачно выразил сочувствие одной из пострадавших: женщина, являвшаяся многодетной матерью, не могла из-за ходящего ходуном дома уложить детей, которые не слушались, бесились и даже грозились сбежать к веселящимся, мать, естественно, разнервничалась, а «ей нельзя, у нее, между прочим, подозрение на инфаркт миокарда», тут-то Сергей Анатольевич не к месту и вставил: «Не принимайте все так близко к сердцу». После этой дамы, зашла старушка с третьего этажа — она сетовала на то, что ее ненаглядные кошки от страха оказаться погребенными под вибрирующим потолком постоянно мочились, и даже предоставила участковому «вещественные доказательства» — набухшие гранулы наполнителя, которые принесла в своем носовом платке, и непосредственно субстанцию, которую собрала в баночку для анализов. Ей полицейский тут же всучил чистый лист А4, чтобы все свои жалобы она изложила в письменной форме. Старушка, что странно, с большой охотой приняла это предложение, поэтому Сергей Анатольевич тут же решил и остальным раздать по белому листу, чтобы те четко, доходчиво, и, самое главное, емко описали все претензии. — Опять шалишь, Янушка, — констатировал участковый, похлопав по корешку портфельчика, зажатого под мышкой — там, наверняка, и лежали все обвинительные записки. — Совсем капельку, — лукаво пожал плечами парень, предлагая полицейскому войти. — Мне эта твоя «капелька» все выходные отравила, — мужчина сделал шаг через порог, затем протянул Яну небольшой бумажный пакетик, который держал все это время во второй руке. — Через порог не передают, — пояснил он, не без удовольствия следя за реакцией парня, когда тот вытащил на свет скомканный тканевый платок, распространяющий затхлый кислый аромат, и пластиковую баночку, в которой плескалась какая-то коричневатая жижа. — Это тебе от Раисы Андревны из квартиры под тобой, — он беззвучно торжествовал, наблюдая за тем, как до засранца медленно доходит, но мозг стремится отрицать эту мысль, хоть и понимает, что она истинна, — точнее, от ее кошек. Ян тут же брезгливо бросил оба «подарочка» обратно в пакет, в последний момент удерживаясь, чтобы не вытереть руку о штаны. — Сегодня зайди ко мне, обсудим твое поведение, — с отеческой интонацией произнес Сергей Анатольевич, делая шаг обратно в подъезд. Ян только кивнул, все еще пребывая в некоторого рода шоке от случившегося, — честь имею.***
Таким образом, неделя у Яна началась еще тяжелее, чем он ожидал, да и, как стоит заметить, продолжалась она не лучше, ведь даже несмотря на то, что от жалоб он отделался сравнительно легко — за ним установили надзор соседей, который отныне следили за тем, чтобы громкость в 35 квартире не превышала шестидесяти децибел, и лишь при намеке на очередную буйную гулянку вызывали участкового, — он постоянно был как на иголках, остро реагируя не только на поступающие ему сообщения и звонки, но и на приход уведомлений на телефон Алисы: у него уже к вечеру вторника развился полноценный такой невроз от «дын-дын», исходившего от мобильника подруги. Ян было просил ее отключить звук, однако так стало еще хуже — он не знал, когда ей поступило сообщение и, следовательно, когда она его прочтет. Он мучился, выжирая себя изнутри без помощи столовых приборов, и не знал, что ему делать. Виной всему был, как это всегда бывает, невинный разговор, состоявшийся у Яна с Алисой, в присутствии Марка, когда друзья убирали квартиру первого после той самой грандиозной вечеринки, организатор которой умудрился найти для себя развлечение получше, нежели танцы и выпивка. Марк хорошо помнил, несмотря на тогдашнее общее состояние, лицо Яна, когда он заходил вслед за той девчонкой в свою комнату: вороватый взгляд зеленых глаз, горящих огнем предвкушения, хитрую усмешку, да он весь был как лис. Но также Марк видел выражение его лица, когда он покинул комнату через час. Возможно, парень что-то не так разглядел, ведь смотрел на него из кучи плывущих в медляке фигур, с постоянно меняющего ракурса, потому что нужно было двигаться по заданной траектории круга, ведя Алису в танце; возможно, он как-то неверно трактовал взгляд, которым по нему скользнул друг, а может ему и вовсе показалось, потому что думал он в тот момент, откровенно говоря, совершенно о другом, и до проблем Яна со случайной подружкой ему не было никакого дела. Однако резкость и скорость шага, которым парень пронзил толпу, насторожила его, так что даже девушка, обнимавшая его вмиг напрягшиеся плечи, поинтересовалась, все ли нормально. Марк честно ответил, что не знает, и ему нужно на минуту отойти, благо это не выглядело как низкое кидалово, потому что песня постепенно затихала, а поверх нее накладывался бодрый ритм новой композиции, разгоняющей кровь. Парень нашел друга на кухне, развернувшимся лицом к окну. В относительно четком отражении Марк уловил и бутылку водки, стоявшую перед Яном на подоконнике. Руки — показалось, или чуть дрожащие? — наполнили рюмку, которую парень тут же в себя опрокинул и без закуски или занюхивания налил себе еще — так же быстро расправился и с ней. Марк подошел к другу, остановившись справа, и перехватил его руку, вцепившись в запястье, когда он снова потянулся к сорокоградусной. Ян молниеносно повернул к нему голову, буравя его раздраженным, даже злобным, оттеняющим внутреннее смущение взглядом. Марк ничего не спрашивал, стоя молча рядом, просто рядом и чувствуя какое-то единение с парнем по левую руку. Ян тоже ничего членораздельного не говорил — только иногда что-то шипел себе под нос, разгневанно дыша. — Идиотка, — в никуда бросил Ян, уперевшись влажным от испарины лбом в стекло. Он задыхался — по поверхности окна расплылись матовые пятна. Не трогая друга, Марк своей рукой взялся за горлышко бутылки и наполнил стоявшую рядом стопку. Пододвинул Яну — тот все еще боролся с собственным нутром — но, верно истолковав негласное предложение, выпил водки. Они еще довольно долго просто стояли плечом к плечу, молча, не замечая окружающего шума, заходивших на кухню и уходивших людей: Ян смотрел вперед себя — на свое блеклое отражение в стекле, Марк — так же. Даже когда народ начал расходиться, они не сдвинулись с места, оставив без внимания исход студентов из квартиры. Просто как-то внезапно стало тихо, настолько, что парням почудилось, будто это в их черепах образовался вакуум. Алиса, кажется, легла, не став их разыскивать, да они, по сути, и не терялись, просто отгородились от остального мира невидимой завесой мысли. Марк все это время думал о всем, что случилось за ночь: первой бутылке и сигарете, занятом Яне, его «да, похуй» как жизненной позиции, которую однозначно следовало принять на вооружение, появлении Алисы в этом объемном шарфе и забавной шапке, о том, насколько милым это было, как и ее мимолетная искренняя улыбка в качестве приветствия; потом парень почему-то вспомнил о девчонке, притащенной девушкой с собой, ее анализирующем взгляде, плечах, обтянутых тканью рубашки, будто школьной, шаге незнакомки в гостиную, когда на ее лицо упал фиолетовый блик софита; потом Марк припомнил возвращение Яна, как он толкал Алису, заставляя идти вперед, параллельно стягивая ее верхнюю одежду, как, случайно взглянув в соседнюю комнату, мгновенно переменился в лице и, оставив «ухаживания за дамой», скрылся в дверном проеме… Холодная ладонь Яна опустилась на плечо Марка неожиданно, оторвав его от дум. Парни переглянулись: второй спрашивал «как оно?», первый отвечал «максимально паршиво». У Марка губа дернулась вверх, мол, так оно всегда, привыкай; Ян отзеркалил эту ухмылку, давая понять, что все понял. Глаза у Яна, конечно, были убитые: красные от усталости и долгой бессмысленной эксплуатации, даже радужка будто поблекла. Парень пару раз кивнул, будто своим мыслям, и похлопал Марка по все тому же плечу, на котором еще лежала его ладонь, точно находя в нем дополнительную точку опоры. Это было «спасибо». Марк ушел в свою квартиру. Но не успел он толком раздеться, как в дверь позвонили — на пороге стоял Ян с мятой кучей постельного белья. Друг вновь все понял без слов — это не значило, что у соседа не было стиральной машины, это значило, что Алиса не должна была увидеть этих простыней. И загружая барабан, Марк понял почему — из-за свежих пятен крови, расползавшихся по невинной белизне ткани.***
Следующим утром трио друзей принялось за уборку: девушка, негромко напевая засевшую в голове песню, протирала заляпанные поверхности, парни собирали в мешки мусор, — у Яна под раковиной на кухне всегда лежал рулон полиэтиленовых пакетов и универсальных желтых тряпок. Собираясь опустить очередную пустую бутылку в черный мешок, Ян как-то без прелюдий завел странный разговор: — Ты вчера с собой девушку привела, — он все-таки бросил стекляшку, и характерный звук, с которым та приземлилась к «сестрам», пожалуй, наилучшим образом описывал состояние Яна, когда он наконец решился поднять волнующую его тему. — Дина, кажется… Да, он планировал сделать это несколько деликатнее, но, возможно, что итоговый вариант получился даже лучше, ведь Алиса непременно почувствовала бы подвох и начала уклоняться от ответов, а так можно было надеяться на правду, потому что девушка была привычна к попыткам друга выведать у нее информацию о ее знакомых. — Даже не думай… — не прерывая пения, отозвалась Алиса, идя к раковине, чтобы ополоснуть тряпку. — Я просто интересуюсь, — невинно пролепетал Ян. Стоит ли говорить, что девушка даже не рассматривала вариант поверить ему — слишком давно знала — поэтому оставила его ответ без комментария. — Вы давно знакомы? — продолжал допытываться Ян. Оторвавшись от работы, оставляя ту на Марка, который явно не горел желанием выслушивать биографию незадачливой любовницы Яна. Сосед, в принципе, не понимал, чего ради друг лезет к Алисе с этой темой. По его мнению, куда лучше было бы и дальше слушать ее напевание «Young and beautiful», под которую они вчера танцевали. — Вообще, — тем временем начала Алиса, — мы в одной школе учились, но тогда просто разве что пересекались в коридорах, — она сложила тряпку вдвое, — а, у нас еще их классрук историю и общагу вел. Офигенный мужик, к слову… — А что сейчас вдруг подружились? — Пресек ее неприкрытую попытку сменить тему разговора Ян, давая понять, что с проложенного вектора она так легко не свернет. — Да не так, чтоб мы близкие подруги, чтоб ты знал, — с нажимом проговорила девушка, жирно намекая на то, что ее допрашивать бесполезно — ни любимых цветов, ни кафешки, где девочка «проводит вечера, кутаясь в теплый плед», она не знает, — просто с этого года тесно работаем вместе, — по взгляду Яна, требующего развития мысли, Алиса поняла, что друг не отвяжется, пока не высосет из нее все соки, поэтому, мученически вздохнув, продолжила. — Я с сентября начала работать в школе, которую окончила — я там что-то типа допов веду. Всем удобно: мне копеечка, школе — бюджетный вариант молодого преподавателя, обсуждающего со старшеклассниками не входящую в программу литературу… Хотя, иногда мы и о произведениях, которые они на уроках проходят, говорим… — Что вчера обсуждали? — Подал голос сосед, завязывавший мусорный пакет, чтобы выставить его в коридор. Об этой трудовой деятельности он слышал впервые, как и Ян, судя по его лицу. Марк часто видел, как Алиса подчеркивает что-то в книгах, да и последние всегда лежали в ее сумке, как тот же карандаш и канцелярский нож, однако парень не мог себе представить, чтобы это все было неотъемлемыми атрибутами какого-то школьного книжного кружка. — «Случай на мосту через совиный ручей» Бирса, — охотно ответила Алиса, расправляя тряпку на бортике раковины, однако не увидела в глазах ни одного из парней понимания, на что демонстративно цыкнула: «Неучи», — так часто говорила ее преподаватель по литературе в отношении своих учеников, когда те не могли ответить ей «на элементарный вопрос». — А, стой, — внезапно воскликнул Ян, — это где… — он защелкал пальцами, будто стараясь подобрать более подходящие слова, — ой, я ведь не читал, — в момент севшим голосом проговорил он, с наигранной разочарованностью опуская руки и цокая. — Я, конечно, дико извиняюсь, — уже в привычной манере, разве что с большей дозой ехидства, продолжил парень, игнорируя испепеляющий взор подруги, — но как с этим твоим предприятием связана Дина, — вот так вот, прямо в лоб, — она тоже работает в твоей школе? кружок рисования ведет?.. — Нет, — несколько растерявшись, словно не понимая, с чего вдруг он сделал такой вывод, отозвалась Алиса, — она посещает «это мое предприятие», — будто объясняя очевидные вещи, заключила она. Но Яна выключило уже на слове «посещает», поэтому он пропустил мимо ушей Алисин подкол. Сердце парня будто остановилось, совершив несколько последних сокращений по инерции, а затем бухнулось вниз, куда-то на уровень желчного пузыря: внутри точно растекались волны сухого льда, из-за чего все мышцы немели и покрывались тонким слоем наста. — То есть она школьница, — более чем отстраненно, спросил он, как никогда в жизни желая услышать отрицательный ответ. «Свободный слушатель, да хоть мать чья-нибудь, кто угодно, но не школьн…» — Да, — односложно отозвалась Алиса, с долей беспокойства наблюдая за реакцией друга на ее слова: его губы, дернувшиеся в какой-то нервной улыбке, лицо, стремительно теряющее здоровый цвет. — И лет ей получается… — Ну, блин, шестнадцать, наверное, — совершенно потерявшись в ситуации, затараторила Алиса, — а может, семнадцать или пятнадцать, — Ян готов был взреветь, — я ее паспорт с датой рождения не видела, знаю только, что учится она в 10 «А», — но, кажется, друг уже не слышал ее: закрыв лицо руками, он забормотал какую-то матерную считалку. Девушка, не зная, почему ее слова оказали на Яна такой эффект, перевела взор на Марка, осевшего на табурет и, подавшись всем телом вперед, облокотившись на колени и прикрыв рот ладонями, — он понимал, в чем проблема — это было отчетливо видно по его взору, которым он глядел на друга, сжавшегося, словно желая схлопнуться: так смотрят на человека на эшафоте, на шею которого вот-вот должно обрушиться лезвие гильотины. — Я понимаю, что это было глупой идеей и не следовало вести ее с собой, но, слушай, мы знакомы четыре месяца — она…нормальная, — убеждала парней девушка. — А вчера она что-то всю пару какая-то непривычно молчаливая была, задумчивая, — оправдываясь, защебетала Алиса. — Ну, я спросила после занятия, что случилось, она промямлила там что-то про застой и болото, про «жизнь, которая никуда не движется», — Ян, услышав это, вскинулся всем телом, издав истеричный смешок, и зашептал «да-да-да», будто уже слышал произнесенную фразу. — И я подумала… — Лучше б ты подумала, что ведешь несовершеннолетнюю в место, где обитает такой контингент, с которым я не всегда могу управиться, — Ян хрипел от перенапряжения, казалось, он до сих пор не хотел верить в то, что переспал с малолеткой. — А ты приводишь шестнадцатилетнюю девицу, которую может любой бухой хер зажать у стены и поиметь, — он сделал вид, что не заметил, как Марк закашлялся. — Прошу прощения, но я не ожидала, что тут будет такая жесть, с которой ты, кстати говоря, даже не пытался управиться, — огрызнулась в ответ Алиса, тыкая парня носом в одну из ошибок. — Но раз уж тебе так интересно, то Дина потом мне отписалась: что все ок, что добралась до дома нормально и что принесет мне эссе по Бирсу в среду, — отчеканила девушка, а затем, схватив лежавшую рядом тряпку, бросила ее в грудь Яну, мол, заканчивай с уборкой сам. Хозяин квартиры не шелохнулся, когда в коридоре хлопнула входная дверь, продолжая смотреть невидящим взглядом в точку, где минуту назад находилось Алисино лицо. Он еще не успел осознать, но прямо-таки чувствовал, как по всем фронтам на него начинают наступать проблемы. Нет, Алиса вернется — куда денется, хотя бы затем, чтобы забрать сумку, где лежит этот злосчастный сборник рассказов Амброза Бирса; Ян, естественно, убедит ее остаться, будет вымаливать прощение за грубость (но не за суть претензий), получит его, однако еще недельку будет спасть с одним открытым глазом и осторожно есть то, что подруга приготовит. А вот эта Дина из 10 «А», решившая покататься на мужском члене… — Как ты обычно в таких ситуациях говоришь? — Обратился Ян к Марку, молча сидевшему за столом, задумчиво почесывая подбородок. — Таких ситуаций у меня не было и, надеюсь, не будет, — совершенно серьезно произнес тот, угрюмо вздохнув: он все пытался прикинуть план действий, но никак не мог сгенерировать что-либо стоящее, потому что, действительно, ни разу (слава Богу) не сталкивался в подобным, да и залезть в голову той же Дине, чтобы узнать, что она будет делать и будет ли вообще, он не мог. — И все же, — настоял друг, нагибаясь, чтобы поднять ни в чем неповинную тряпку, ставшую случайной жертвой непредвиденной ссоры — у Яна ведь и в правду в мыслях не было не то что закатывать вот такие сцены, даже голос повышать. — «Ссанина», — любезно напомнил Марк, повернувшемуся к нему лицом другу, который, горько усмехнувшись, повторил: — Сса-ни-на. Посмотрев в окно, он снова закрыл лицо ладонями и, согнувшись пополам, закричал.***
Рука уже автоматически взялась за телефон, чтобы вновь проверить время. Ожидаемо: 14:33. Ян отстегнул ремень, сел поудобнее, а то задница уже затекла. Промелькнула мысль сходить за кофе, раз он тут типа в агента под прикрытием играет, однако та тут же испарилась, когда парень вспомнил, какую полосу жизни стремится преодолеть в данный момент: выйди он из салона автомобиля, на горизонте непременно появилась бы Дина — таков уж закон подлости. Продолжая пялиться через лобовое стекло на детей, Ян невольно вспоминал свои школьные годы. Взять хоть тот же январь, но двухлетней давности: они тогда с пацанами, несмотря на то, что были одиннадцатиклассниками, вели себя, как дети, бросаясь снежками и окуная друг друга в сугробы. Парень был уверен — в нем до сих пор жил тот же дух детства, но теперь он был придавлен страхом ответственности за каждый свой выбор и поступок, поэтому смирно сидел глубоко внутри, ведь и сам Ян считал более безопасным «не нарываться». Вот только следование этому принципу не спасло его от попадания в положение, в котором он оказался сейчас. Он до сих пор не мог понять, как один день мог поставить под угрозу все, что он имел. Почему он, да, небезгрешный, но, действительно, хороший человек — по крайней мере, Ян точно не считал себя «плохим» — должен был расплачиваться за решение, принятое какой-то малолетней дурой, посчитавшей свою жизнь (цитата) «зашедшей в тупик». Ян не понимал, как обычный, «интернациональный», вечный секс мог стоить ему свободы. Точнее он понимал, но отказывался верить. Верить в то, что может сесть в тюрьму из-за связи с девчонкой, с которой провел одну ночь. Опуская веки, Ян видел раскатанный по члену презерватив: ее естественные соки, разводы крови, — последняя была размазана и по внутренней стороне ее бедер, еще алое пятно красовалось на светлых простынях — слишком много красного на один квадратный метр. А весь ужас в том, что парень и подумать не мог, что он — первый. А она не сказала. Да, девушка выглядела моложе парня (как выяснилось, скорее просто старше своего возраста), но то, как умело она целовалась, как отзывалась на прикосновения, как заводила его, в конце концов, как пахла — каким-то взрослым ароматом — говорили о ней, как об опытной любовнице: страха не было — была уверенность. Ян был особенно чуток в вопросе раскрепощения партнерши — чувствуя зажатость на раннем этапе, он делал все, чтобы помочь девушке расслабиться и отпустить себя — с Диной этого не потребовалось. Парень понятия не имел, где она навострилась в искусстве предварительных ласк, но мог точно сказать, что эта школьница была далеко не так чиста, как многие ее ровесницы, и готов был дать руку на отсечение, что она целенаправленно изучала свое тело, прежде чем впервые попробовать член. «Были ведь звоночки!» — продолжал клевать себя Ян, анализируя события, разворачивающиеся в его постели в роковую ночь. Сигналы, действительно присутствовали, но тогда они казались то ли кокетством, то ли передачей инициативы ему. Хотя первый знак был дан в первой же фразе, которую произнесла девушка, стоило им остаться наедине: как только Ян запер комнату изнутри, она подошла к нему вплотную, еще так маняще вильнула бедрами, и горячо зашептала в шею: «Спасибо, что отстоял мою честь — она теперь твоя». Ну, никто ведь не мог подумать, что она это буквально… Поэтому Ян принял это за своего рода флирт, потому что в тот момент это звучало действительно уместно, да и сам парень на самом деле ощущал себя немножечко «рыцарем», пришедшим на помощь «даме сердца». И пускай изначально он оказывал ей эту услугу совершенно бескорыстно, тогда он был совершенно не против благодарности, тем более в таком виде. Таким образом, Ян пропустил первый звонок. Хотя стоит отметить, Дина искусно одурманивала его своими манипуляциями, выводя рассудок из игры. Парень тогда даже не осознавал, что творили его же руки, вовсю исследовавшие ее тело, забравшись под — классическую, белую, «школьную, блять» — блузку: водили по линии позвоночника, гладили талию, а переместившись ниже, сжимали небольшой упругий зад. Да и сама девица не отставала: приподнявшись на носках, уцепившись за шею Яна, она гладила через ткань джемпера его плечи, зарывалась в волосы на затылке и дышала, жарко дышала, опаляя разгоряченным воздухом его губы. Мысли о поцелуях парень гнал от себя поганой метлой, только констатировал факт — целовалась она более чем прилично. Второй предупредительный выстрел прогремел, когда они, нализавшись и облапав друг друга с ног до головы, добрались до постели. Тогда, оказавшись прижатой к простыням, по сути, в ловушке мужских рук, расставленных по обе стороны от ее головы, она будто запаниковала: в ее взгляде мелькнул первородный страх перед неизведанным, а ладонь уперлась парню в грудь, отстраняя его торс от себя. Но к тому моменту Ян уже был настолько опьянен ей, что даже не обратил на это внимания: он просто смотрел ей прямо в глаза, темные, отражающие крохотные частички света от уличных фонарей под окнами: он, словно зачарованный, следил за крохотным светлячком, летавшим в ее радужках, когда она скользила взглядом по его лицу, решаясь переступить черту. Когда же в следующий миг, пальцы, сдерживающие Яна, тронулись вдоль его ребер вниз, позволяя вдавить ее тщедушное тельце в матрац, а острые соски коснулись его кожи под аккомпанемент тихого полувздоха, обжегшего ухо, парень окончательно спятил, припав к шее девушки, принимаясь выписывать на той языком круги и легонько прикусывать зубами, вновь вкушая сдержанные стоны. Ее же рука достигла кромки трусов и оттянула ее, вызволяя стоящий колом хер. Она не посмотрела вниз, только провела подушечкой пальца по всей длине, явно не поняв, почему вдох парня резко оборвался. Ян тогда все же отвлекся от нее, чтобы достать презик из упаковки в тумбочке, а заодно окончательно освободиться от белья. Когда же парень вернулся — она уже раздвинула ноги. Сама. Широко. Просто взяла и развела колени в стороны, позволяя Яну оценить красоту молодого, нежного тела, прежде чем снова взгромоздиться на него. Вот тут-то перед Яном в третий раз замахали флажками, предупреждая об опасности: несмотря на призывно расставленные ноги, да и в принципе выражающее готовность тело, сама Дина вся мелко дрожала, комкая простыни и вжимая голову в плечи. Но Ян в силу того, что не ожидал подвоха, даже не подумал о том, чтобы придать этим деталям какое-то значение. Скорее наоборот, он решил, что Дину потряхивает от возбуждения, поэтому приступил к действию, спровоцировав «взрыв бомбы». Ян посмотрел на тыльную сторону левой ладони, с кожи костяшек которой никак не могли сойти мелкие царапинки в форме полумесяца, оставленные девушкой в момент первого проникновения — тогда парень ничего не заметил, потому что весь он был сосредоточен в точке соития двух тел — его тогда так накрыло, что онемевшая от силы сжатия рука волновала его в последнюю очередь. Он снова глянул в телефон — он будто внезапно оказался на планете Миллер — 14:35. Ян точно знал, что у 10 «А» в четверг шесть уроков. Геометрия шла последней, так что вряд ли девушка могла позволить себе свалить с нее, как с какой-нибудь физ-ры. Из дополнительных занятий в этот день значились какой-то «Почемучка» для 2-3 классов и «¡Holla!» для 5-8 классов, а вероятность того, что Дина изучала испанский со средней школой, была крайне мала. Ян это все выискал на официальной странице школы в Интернете (ну как «выискал» — просто ввел в поиск номер школы, где училась Алиса, а Google ему сам все выдал), он даже нашел там кружок, о котором рассказывала подруга — «Источник» (наверняка в честь романа Айн Рэнд). Так что теперь парень был осведомлен о многих аспектах школьной жизни Дины: девочка хорошо училась, изрядно выступала на общешкольных мероприятиях, принимала участие в олимпиадах — в общем, такая себе пай-девочка, гордость общеобразовательного учреждения. Знала бы его администрация, чем их «звездочка» промышляет вне ее стен… «Умное, но совершенно не разумное существо», — заключил Ян, фокусируя внимание на группе из четырех девушек, выходящей из школы. Они о чем-то активно щебетали, перебивая друг друга и неугомонно хохоча. Но громче всех, пожалуй, заливалась та, что двигалась во главе шествия, из-за чего ей постоянно надо было оборачиваться на подруг, идя спиной вперед. Ян не хотел узнавать ее — слишком диссонировал ее нынешний образ, парящий, счастливый, беззаботный, с состоянием парня. Однако это была Дина в той же — синей ниже колена и с поясом — куртке, что и в пятницу, только сегодня вокруг ее шеи был еще повязан пушистый белый шарф, в нем она прятала нижнюю часть лица, когда молчала, но, когда смеялась, она чуть откидывала голову назад, оголяя ворот водолазки, при этом у нее изо рта стелились клубы пара. Старшеклассницы двигались в сторону машины Яна, что заставило его, быстро сориентировавшись, откинуть козырек, закрывая на всякий случай лицо. Однако, кажется, подруги настолько были увлечены беседой, что не замечали ничего вокруг: так, одна из них чуть не навернулась, не увидев гололед, удержавшись на ногах не без помощи остальных. Когда же этот квартет поравнялся с авто Яна, до него долетел обрывок фразы, которую произносила как раз Дина: — Как ты можешь смотреть на Неву, Как ты смеешь всходить на мосты? — Не скрывая иронии в голосе, воскликнула она под одобрительный смех подруг. Они прошли мимо, направляясь к выезду со двора, в котором находилась школа. Поэтому Ян, не теряя времени, пристегнул ремень и завел машину, благо времени на прогревание не требовалось, поэтому он сразу же потихонечку поехал следом за подружками, стараясь не потерять из виду белый, похожий на сугроб, шарф.