Над полями, лесами, болотами, Над изгибами северных рек, Ты проносишься плавными взлетами, Небожитель — герой — человек. Напрягаются крылья, как парусы, На руле костенеет рука, А кругом — взгроможденные ярусы, Облака — облака — облака. И, смотря на тебя недоверчиво, Я качаю слегка головой: Выше, выше спирали очерчивай, Но припомни — подумай — постой. Что тебе до надоблачной ясности? На земной, материнской груди Отдохни от высот и опасностей, — Упади — упади — упади! Ах, сорвись, и большими зигзагами Упади, раздробивши хребет, — Где трибуны расцвечены флагами, Где народ — и оркестр — и буфет… В.Ходасевич
Это было опрометчиво и недальновидно — факт, с которым Марк примирился быстро, но легче от этого почему-то не становилось. Ясно было, что он запаниковал в складывающихся обстоятельствах и сразу же разрубил Гордиев узел, даже не попытавшись развязать его. Соглашаясь снова встретиться с Алисой, он совершенно не думал о том, что ему реально придется вновь видеться с ней — тогда почему-то его «ок» казалось вразумительным решением проблемы. Сейчас же, тоже в субботу, но неделей позже и уже ближе к вечеру, осознание того, как он облажался, накрыло его в самый неподходящий момент — парень завязывал шнурки, готовясь идти в кофейню на встречу с Алисой. Думалось о том, что вместо «да», можно было столь же уверенно сказать «нет» и этим обеспечить себе по крайней мере свободный вечер. Да, совесть, недовольная грубым отказом, устроила бы бунт, но он разгорелся бы в стакане воды и быстро захлебнулся бы. А сейчас, дав какое-никакое обещание, он скрепя сердце должен был выполнить его, ради спокойствия той же совести. Безусловно, можно было бы попытаться слиться, сказав, что у него завал на работе или еще что, но Марк подумал, что чем быстрее он сбросит с себя этот груз — а он ощутимо тяготил его, потому что Алиса с маниакальной настойчивостью напоминала о себе — тем легче ему будет жить. Ситуация осложнялась и тем, что девушка каким-то необъяснимым образом зачастила в жизнь Марка: выяснилось, что они живут в одном районе, так что пару раз умудрились столкнуться в магазине и у метро (хотя парень подозревал, что в первом случае девицу навел сосед, наблюдавший за разворачивающимся спектаклем с нескрываемой насмешкой), да и в 5-м доме на Елены Колесовой Алиса начала появляться с поразительной регулярностью, то и дело захаживая к Яну. Марк не знал, что у нее с последним за отношения такие, но вполне допускал мысль, что весь этот фарс был какой-то нездоровой шуткой парня, решившего расшевелить своего соседа-отшельника: после его-то речей про «проститутку и мужчину, влюбившегося в нее». Правда, откровенно говоря, случился за это время момент, когда Марк действительно был доволен тем, что согласился прогуляться с новой знакомой. Отложив после «ухода» девушки переданный пакет в сторону, парень вернулся к нему только утром следующего дня. Обнаружилось, что помимо майки там находилась упаковка чая, не дурного, надо заметить (чуть ли не «Richard»), пачка Kent’а (единственной марки сигарет, которые признавал Марк) и плитка молочного шоколада — парень предпочитал горький, но не суть. Еще лежал контейнер, в котором находились какие-то овсяные батончики с орехами домашнего производства, но их молодой человек оглядел с определенной долей скепсиса: открыл, конечно, крышку, понюхал содержимое — пахло запеченным бананом и, что логично, овсянкой — и закрыл от греха подальше. Тогда это выглядело даже трогательно, что Алиса попыталась «оплатить долг» и отблагодарить его за помощь — именно так Марк расценил эти подношения. Это было мило, так что буквально на секунду парень подумал, что мог бы посмотреть на девушку с другой стороны во время встречи (он даже не допускал мысли о том, чтобы окрестить это мероприятие «свиданием») Чай и сигареты оставил себе, шоколад отнес на следующий день в универ и оставил в кабинете — коллегам на перекус, контейнер с нетронутым содержимым отдал Яну. Тот посмотрел на соседа, как на недоразвитого, подавился смешком, и прямо в подъезде, где производилась передача судочка, запихнул в рот парочку печений, да еще закатил глаза в экстазе и причмокнул. Марку постоянно говорили, что он «ничего не понимает в колбасных обрезках», но в тот момент его все же кольнуло искушение оторвать кусочек и попробовать стряпню Алисы. Однако, когда Ян, заглотив, видимо, больно много, подавился и закашлялся, оно испарилось, так что парень с чистой душой ушел к себе. Марк нашел девушку в ВК через Яна: это было довольно просто, к слову, потому что она не пряталась за вымышленными именами и значащими что-то лишь для нее картинками, так что только начав вводить в поисковик «Али», он тут же увидел ее лицо в одном из окошек. На аватарке она была изображена в три четверти, подпирающей щеку ладонью и со скучающим взглядом, но при всем параде: стрелочки, реснички, выпрямленные волосы — в общем, понятно. Другие фотографии — их был всего десяток — были поживее: где-то она шла по улице и будто случайно оглядывалась на фотографа, где-то лежала на диване, читая книгу — лица не было видно, но обладательница тонких пальцев с «бунтарским» черным маникюром угадывалась в раз. Был и детский снимок, где светловолосая девчушка сидела за фортепиано: ручки прилежно сложены на коленях, обтянутых черной школьной юбкой, сосредоточенный взгляд устремлен в клавиатуру, ножки в белых колготках — на подставочке под углом в девяносто градусов — такая себе «девочка-припевочка». Тем большим был эффект от контраста со следующим фото, где она смеялась, уткнувшись в плечо парню, в размытом лице которого смутно прослеживались черты Яна: ее распущенные волосы развивались на ветру, глаза были зажмурены, нос сморщен, а рот открыт, обнажая ряд мелких зубов — ясно было, что она хохотала во все горло, и отчего-то настроение передавалось и глядевшему на изображение Марку — он тоже приподнял уголок губ, но быстро осекся, будто в этом подобии улыбки было что-то порочное. Он пролистал и записи на ее странице: там было много стихов разных периодов, разносортной музыки, репостов из групп по литературе — опять же, все понятно — «личность, разбирающаяся в искусстве». Марк никогда не принимал всерьез тот образ, который создавал для себя человек в социальных сетях: не бывает таких одухотворенных, красивых и беззаботных людей. Сама Алиса подтверждала его позицию — отчего-то девица, выложившая у себя на странице чуть ли не неделю назад «Авиатору» Ходасевича, не цитировала его строки на вчерашней пьянке — да, там был Маяковский, но эту деталь Марк опустил. Да и в реальной жизни девушка была куда привлекательнее в своем естественном обличии, чем стремилась показаться на фотографиях: если бы парень сперва увидел последние, а затем повстречал Алису в повседневности — он бы сделал вывод, что она пусть и миленькая, но обычная, и просто умело фотошопит снимки. Он написал ей, обращаясь с вопросом о дате и времени встречи — намеренно не перечитывал сообщение, точно стремился доказать сам себе незначительность этой затеи. Она ответила практически сразу же — буквально через минуту, ушедшую, наверняка, на то, чтобы смириться с неожиданным объявлением парня. Она высказала предложение одним сообщением, не став разбивать его на тысячу мелких фраз, чем расположила к себе Марка, да и пунктуация не была для нее пустым звуком, что также понравилось ему, считавшему, что в умении правильно оформить свои мысли выражается не столько уважение к собеседнику, сколько к себе. Правда он заметил, что она несколько злоупотребляла скобками, стремясь выразить свое радушное настроение, когда в конце их диалога, окончившегося ее «заметано», она прислала еще три «смайлика». Марк подумал, как бы она не начала там у себя задыхаться от восторга. Условились встретиться в «Фестивале», находившемся в десяти минутах ходьбы от дома парня, в Старбаксе и, взяв напитки, прогуляться по Олимпийскому парку рядом с торговым центром. Несмотря на то, что был конец октября, погода стояла приемлемая для такого плана, но, Марк смотрел прогноз: ближе к ночи обещалось усиление ветра, должное, по его расчетам, раскидать их по домам. Он многого не ждал от этого вечера и шел туда, как говорил себе сам, из чистого любопытства — зачем-то ведь девушка все же пригласила его: едва ли она прониклась к нему чем-то большим, нежели обыкновенная симпатия, учитывая обстоятельства ночи их знакомства, так что, вероятнее всего, этим жестом она планировала в очередной раз сказать ему «спасибо» и поставить точку. Не так, чтобы ему подобное было жизненно необходимо, но, как парень сам посудил, лишний раз развеяться, так сказать, внести разнообразие в рутину выходных, могло быть даже полезным — в крайнем случае, он просто лишний раз подышит свежим воздухом. Однако не случилось ничего из того, на что ставил Марк в этот день: ни ветра, ни «до свидания, а лучше, прощай» от Алисы. Все вообще пошло не по плану с самого начала. Это парень понял, едва завидев девушку, поднимаясь на эскалаторе на второй этаж, где за окном витрины кафе сидела она, разговаривая по телефону и строча что-то карандашом в своей записной книжке. Судя по всему — по положению тела, тому, что она зажала мобильник между плечом и ухом, тому, что устроилась она на краешке кресла, тому, как съехала на подлокотник ее сумка — присела девушка на секунду, исключительно затем, чтобы было удобнее писать. На ней было расстегнутое пальто, из-под которого виднелась белая кофта без горла, и неизменные джинсы, но на этот раз без дырок на коленках. Создавалось впечатление, будто она пришла на эту встречу с другой, деловой — Марк на мгновение усомнился в своем выборе одежды, павшем на толстовку и спортивную осеннюю куртку, но тут же расслабился, вспомнив, что явился не на свидание. Он остановился напротив девушки, но со стороны торгового центра, и постучал по стеклу, привлекая ее внимание. Алиса, еще не окончившая разговор, посмотрела на него без интереса, думая явно о деле, и, признав знакомого, жестом попросила дать ей минутку. Марк без вопросов предоставил ей целых десять, пока потоптался в небольшой очереди, сделал заказ и дождался его. В то время, пока «готовился» его чай, парень наблюдал за девицей — она, казалось, уже закончила с частью разговора, касавшейся формальностей, и просто любезничала: об этом говорила легкомысленно заброшенная на ногу нога и то и дело скользящая по лицу улыбка — открытая, ненавязчивая. Однако стоило Марку, забрав стакан, двинуться к ней, как она, скоро распрощавшись с собеседником, убрала телефон и поднялась, прихватывая свой напиток и сумку. Парень не понимал ее настроения — легкая и позитивная, Алиса приветствовала его как старого знакомого — могло создаться впечатление, будто они были друзьями детства, а не провели вместе несколько часов, которые не раскрывали их с лучших сторон. Марк даже растерялся от девичьей непринужденности в общении, но и его односложные ответы ничуть не смущали девушку — она вообще была какая-то чуднáя. Эта мысль то и дело посещала парня во время прогулки: они сделали один большой круг и один маленький — вокруг водоема — посидели на выступах перед закрытой в это время года сценой и заглянули на детскую площадку, опустевшую к вечернему часу — Алиса захотела покачаться на качелях, а Марк не противился ее желанию. Он, в принципе, принял на себя пассивную роль, позволявшую ему приглядеться к ведущей в диалоге. А, стоит заметить, исследовать девушку было довольно интересно: она будто сошла со страниц кэрролловской сказки, полностью вжившись в образ своей тезки. С этой Алисы, Марк в какой-то момент понял это не без необъяснимого удовольствия, сталось бы и съесть что-нибудь, на чем содержалось такое указание, чтобы уменьшиться и продолжить следовать за Белым кроликом. Весь вечер она занимала собеседника своими речами, от которых веяло в равной степени мечтательностью и абсурдом — парень даже перестал ловить себя на том, что приостанавливается, чтобы ничто не мешало вникнуть в произнесенное, пытается представить себе предмет разговора в том виде, в котором его преподносила девушка, усмехается, потому что это бред, но тут же хмурится — потому что это бред. В такие моменты он чуть-чуть качал головой, невербально высказывая свое неодобрение, но Алиса уже шла дальше: и словами, и ногами. Было в ней что-то такое неописуемое и едва уловимое, что поначалу отталкивало, представляясь какой-то юродивостью, но потом, как будто подчинив тебя своему обаянию, начинало казаться чем-то необычным и неизведанным. Именно этот ореол тянул за собой Марка на протяжении всего времени, так что он даже не заметил, как то пролетело, а его пальцы сжимают бумажный стаканчик, в котором от чая остались лишь пометки маркером, сделанные бариста. Сперва он вообще плохо слушал Алису, заведшую разговор про погоду, потому что предсказуемо и пустословно. Но девушку, видимо, мало волновало его демонстративное молчание, разбавляемое одними «угуками», точно она говорила с немым — она продолжала свою речь, описывая окружающую природу всеми возможными и невозможными цветами — Марк пару раз покосился на нее, когда она употребила что-то из разряда: «оттенок молока с ложкой меда, поставленного в микроволновку на минуту». Сначала думал, оригинальничает, но, когда подобное повторилось не раз и даже не два, понял, что это для нее норма. Не заметив как, он стал прислушиваться, но не столько к сути излагаемого, сколько к тому, как Алиса это делала: у нее была красивая, витиеватая речь, выдававшая в ней начитанного человека, не лишенного живого воображения. Было в подбираемых ею оборотах что-то по-детски наивное, но это делало ее метафоры кристально понятными в своей живописности. В то же время ее манера говорить будто являлась результатом спаривания классической литературы с современным языком — Марку очень понравилось, как у нее в одной фразе сошлись слова «вычурный», «мракобесие», «зиждиться» и «проковырять в носу до мозга». Было в этом что-то забавное настолько, что, поймав за хвост очередной такой «словесный оксюморон» парень, не сдерживаясь, усмехнулся — но Алису такая реакция не задела, она была, судя по всему, рада любой вариации ответа. Ей удалось разговорить Марка, что стало для последнего своего рода шоком — что-что, а откровенничать с девицей он не собирался. Но, проникнувшись ее «постмодерновым» стилем изъяснения, незаметно для себя начал отвечать на ее вопросы и высказывать свою по ним позицию. Оказалось, что у него имеется таковая по вопросу заполнения ежедневников — уже после, ложась спать, он прокручивал в голове моменты из длительной прогулки — а в итоге ходили они часа два с половиной — и дивился тому, какой сюр с серьезными лицами они обсуждали. Парень ведь реально даже начал закипать, отстаивая мнение, что личные записи следует вести стройно и логично, потому что это помогает человеку упорядочить материал и затем легко найти необходимое. И он совершенно не понимал позицию Алисы, которая считала, что как человеку удобно, так он и может записывать информацию, а довод о том, что систематизация способна и самого человека сделать спокойнее и строже, парировала искренне недоуменным «зачем?» Разошлись они в девятом часу, потому что девушке нужно было до половины оказаться дома — после той вечеринки ее мать ввела для нее на полтора месяца «комендантский час». Марк проводил ее до дома, хотя, выходя из собственного парой часов раньше, ни разу не собирался этого делать. Ему было странно это чувство, но он не хотел расставаться с Алисой: хотел продолжать слушать ее голос, следить за ее мимикой и жестами — те были у нее развиты до такой степени, что иногда девушка походила на ветряную мельницу и, парню казалось, иногда представляла угрозу для самой себя. Ее общество заставляло и его нутро шевелиться, пробуждаясь от долгой дремы: Марк не помнил, когда в последний раз так горячо с кем-то препирался, да и вообще разговаривал такое продолжительное время. Алиса была смешной, немного инфантильной, но глубоко мыслящей личностью, мозг которой был устроен каким-то неординарным образом. И каким Марк все пытался понять, но не преуспел — слишком сложная система, требовавшая повторного осмотра. Да, уже готовясь расстаться у Алисиного подъезда, молодые люди договорились прогуляться точно так же еще через недельку. При этом девушка столь лучисто глядела в лицо Марка и улыбалась ему, что он начал думать, что производимая ею энергия легко могла бы обеспечить электричеством весь ее дом, если не улицу. Но он, ведя себя более сдержанно, салютовал ей пустым стаканчиком, который почему-то таскал с собой весь вечер, развернулся и пошел в направлении своего дома. В спину ему полетело добродушное «не прощаюсь!» и хлопок железной двери.***
Это стало своего рода традицией — вот так просто гулять со стаканчиком чего-нибудь теплого по парку в субботний вечер. Несмотря на то, что начался ноябрь, Марк и Алиса встречались в Фесте, как все на районе называли «Фестиваль», и шли в потемках болтать на свежий воздух. Конечно, продолжали утепляться: парень поддевал свитер, а девушка куталась в шарф и натягивала на уши смешную шапку, — но никто из них никогда не отлынивал, ссылаясь на то, что «там как-то прохладно». Один раз девица даже пришла с зарождающейся болезнью, что проявлялось в отчаянном шмыгании носом — пожалуй, единственный раз, когда встреча не состоялась, потому что Марк отослал ее домой — оба от этого выиграли: Марк не заразился, Алиса не усугубила положения, — хоть и было немного обидно: ничего, попереписывались вечерок во вконтактике, никто не умер. Они сделались своего рода друзьями, только «дружба» у них была своеобразная: они мало общались в любой другой день недели, потому что каждый был занят своим делом, а если и заводили диалог, то с подачи Алисы — она либо что-то спрашивала, либо скидывала какую-то запись со стены или музыку, которые Марк смотрел в свободное время. Иногда виделись и вживую в рабочие дни, когда Алиса вечером заглядывала к Яну — после она наведывалась и в 33 квартиру, где перекидывалась с ее хозяином парой фраз, пила стакан воды и уходила. Всегда веселая и бодрая, улыбающаяся и искрящаяся, она врывалась в серые будни Марка, освещая их каким-то естественным солнечным светом. Это было, безусловно, мило, но порой парень думал, что она под чем-то, потому что невозможно в XXI веке быть такой жизнерадостной, не закидывая под губу какой-нибудь снюс. Но Алиса была чистая, это было видно по глазам — а разговаривала она всегда глядя исключительно в глаза собеседнику, отчего со временем Марк волей-неволей различил их цвет. Он был светлым, как часто бывает у блондинов, и являлся какой-то помесью серого с голубым. Но самым интересным в них, пожалуй, Марк находил то, что они отражали все в радиусе метра, так что в них можно было смотреться, как в зеркало, чего, конечно, парень себе не позволял, как бы иногда не было велико желание. Вообще, девица была прелесть: умела слушать, когда Марка припирало выговориться — теперь он не копил подолгу в себе, гася порывы гнева — а ждал субботы и топил свое недовольство в омуте их диалогов; не лезла с советами — не доросла еще, чтобы рассуждать о его жизни. Ей было восемнадцать, она училась на первом курсе журфака и чувствовала себя прекрасно, чем невольно очаровывала и раздражала одновременно. Марк, подверженный ее невидимому, но ощутимому — женскому — влиянию, которое всячески отрицал, менялся, хотя изо всех сил стремился противостоять происходящим переменам. Однако, как бы он не стремился сохранить привычный порядок, даже окружающие замечали, что он стал менее замкнутым и более человечным. Так, мать, навестив сына через месяц после событий, послуживших отправной точкой знакомства с Алисой, прямо в лоб заявила ему, что он-де влюблен, видите ли «взгляд у него переменился» — абсурд, не иначе. Марк не был влюблен — он был уверен. Он знал, какого это — пробовал, ему не понравилось: подвешенное состояние, тебя лихорадит при виде предмета вожделения, ведешь себя, как придурок — ничего хорошего. С Алисой все было под контролем, возможно, потому, что у их «дружбы» не было границ, присутствующих в общении любой разнополой пары. Их преступление сразу же ощущается и дает о себе знать — вы начинаете чувствовать неловкость в общении, но пытаетесь продемонстрировать, что все в порядке, из-за чего кошмарно острите, вгоняя друг друга в еще большее болото запутанности. У Марка с Алисой таких «пределов дозволенности» не сложилось, что во многом объяснялось обстоятельствами их самой первой встречи — ситуация в каком-то отношении интимнее секса. Да и не в природе девушки, как заключил парень, было соблюдать какие-то рамки: уже во вторую субботу она приобняла его за пояс при встрече и, заглянув в его лицо, выражавшее растерянность и недоумение, как ни в чем не бывало поинтересовалась, как у него дела. Марк, конечно, ответил, что «все нормально», но на объятие не отозвался, мол, не забегайте вперед, милая леди. Но той, видимо, было фиолетово на его личное пространство, так что в третью встречу она заключила парня в полноценные объятия, пристроив свой подбородок ему на плечо. Тогда он, ожидая подобного, только подумал, что Алисе в рот палец не клади — откусит по локоть. Но, несмотря на подобные соображения, уже через два раза Марк, приближаясь к ней, заранее распахивал руки и сцеплял их у нее на спине. А к началу декабря уже спокойно подставлял щеку под ее поцелуй. К этому времени он считал приемлемым и то, что девушка, допив кофе и выбросив стаканчик, спокойно брала его под руку, прижимаясь к боку, могла засунуть руки в карманы его куртки или смахнуть с его плеча невидимую пылинку, при этом не прерывая беседы. Иногда Марк думал, что кому другому не спустил бы и сотой доли того, что позволял Алисе. Иногда ему казалось, что она намеренно вела себя так, чтобы на подобные фортели никого даже не обращал внимания. Иногда он признавал, что ему нравились такие маневры. На самом деле, он был уверен, что это какой-то Алисин эксперимент из разряда «насколько далеко я смогу зайти, прежде чем меня остановят». И Марк отчасти намеренно молчал, когда, казалось, еще немного и девица залезет ему в штаны — смотрел, хватит ли у нее духа. Конечно, попытайся она запустить ладони, куда не следует, он бы сказал, что «несмотря на то, что они друзья, никто не давал ей прав на его тело». Хотя, с течением времени, твердости в этой фразе, произносимой пока что мысленно, становилось все меньше и меньше, и Марк начал замечать за собой, что его греют девичьи прикосновения. Так что он вынужден был подтвердить, что Алиса изменила его традиционный жизненный уклад: он стал более открытым и общительным, стал чаще выбираться из дома и принимать участие в разного рода активностях — будь то посещение игры университетского спортклуба или вечеринка приятеля, снявшего лофт. К слову о приятелях. Ян. Из-за того, что Марк стал больше времени проводить с Алисой, его сосед проникся к нему неподдельным интересом, да и жилец 33 не противился с некоторых пор узнать знакомых девушки ближе. Сперва они просто вместе курили по вечерам, болтали о всякой чуши, подступаясь к волнующему вопросу — персоне Алисы или, как кликал ее друг, Лисы. Парень с девушкой были тем типом друзей, которые в детстве сидели на одном горшке: такие знали друг о друге абсолютно все и воспринимали друг друга как неотъемлемую часть себя. Ян шутил, что таким, как они с Алисой, куда выгоднее дружить, потому что, если вдруг по какому-то нелепейшему стечению обстоятельств они станут врагами, наступит конец света. Сосед считал девушку роднее младшей сестры — сиамской близняшкой, родившейся каким-то образом годом позже от другой матери. Безусловно, невозможно, но иногда Марку казалось, что они действительно один организм, который в роддоме разделили пополам и что-то напутали в документах. Они даже внешне были похожи, но не цветом волос или чертами лица, а такими тонкими вещами, которые может заметить только человек, много времени проводящий и с тем, и с другим: они одинаково смеялись, чуть приподнимая подбородок, одинаково выражали удивление или недоверие — у них траектория взлета бровей была идентичная — они даже врали одинаково — проводили рукой по правому виску, отводя глаза в противоположную сторону, и неслышно цокали, придумывая какую-нибудь небылицу. Ян, безусловно, считал, что это Алиса на него насмотрелась и неосознанно повторяет его повадки, однако Марк понимал, что и парень многое перенял у подруги — они составляли гармоничный симбиоз, где за логику действий и креатив отвечала девушка, а Ян был руками и эмоциями. Эти товарищи доверяли друг другу безоговорочно — это Марк заметил сам по тем взглядам, которыми его одаривал сосед: он будто присматривался, незаметно оценивая и что-то рассчитывая. Парня не сильно коробило — любуйся, сколько влезет, только продолжай говорить. А Ян не затыкался, за что Марк был ему очень признателен. Сосед поведал ему, что в детстве Алиса не выговаривала букву «л» во всех словах, включая собственное имя, поэтому представлялась «Исой», хотя заметил, что он и сам до сих пор «теряет» в некоторых словах «р» и продемонстрировал свое забавное произношение «бронетранспортера». Марк ответил откровенностью, сказав, что до первого класса говорил «вошка» и «вошадь», а до старшей школы считал, что «платоническая» (любовь, к примеру) происходит от слова «плоть» и противоположна своему исходному значению. Парень узнал, что Ян и Алиса посещали одну музыкальную школу — недалеко, к слову, от места их жительства — и играли когда-то в две руки на фортепиано, но парень бросил обучение в шестом классе, что девушка до сих пор припоминала ему не без упрека, считая, что он своей ленью и строптивостью запорол свои шикарные данные. Марк ответил, что тоже учился в музыкалке, на что Ян не без знания дела отозвался: «Знаю, слышал», — и довольно чисто напел мелодию, которую его сосед разучивал около полугода назад. А потом настал декабрь, и молодые люди стали собираться на лестничной площадке втроем: парни курили, Алиса сидела на перилах и болтала ногами, рассказывая что-то или слушая одного из них. Она была будто та же: миленькая мордочка, острые глазки — она действительно в свете слабых подъездных ламп походила на лисицу — юркий взгляд, скользивший с фигуры Яна, на фигуру Марка, дольше задерживаясь на втором. Но последний чувствовал, хоть и не мог определить причину какой-то перемены в ней. Как-то он шустро, пока не появилась девушка, попытался разузнать об этом у Яна, но тот отмахнулся, явно следуя обещанию держать язык за зубами. Марк знал, что у Алисы совершенно разладились отношения с матерью, из-за чего она и зависала круглые сутки у друга, который без лишних вопросов предоставлял ей в распоряжение свою жилплощадь. Марк не лез в эту тему, не зная подоплеки конфликта — он догадывался, что дело в ее отце, который жил в Петербурге со своей новой семьей (да, Ян — находка для шпиона) — но считал, что оскорбит девушку, если начнет терроризировать ее нравоучениями. Между ними было всего два года с небольшим, но иногда парню казалось, что он много ее старше, что является источником полярности их мнений в отношении каких-то тем. Иногда, глядя на детское по своей сути лицо Алисы, он думал, как много она еще не понимает, а потом она поднимала на него глаза и, будто прочитав его мысли, отвечала одним взмахом ресниц: «Грешна, суетна, каюсь». В этом была она вся: быть начитанной и обладать поразительной гибкостью ума, но не видеть того, что Марк принимал за «истину». Как-то он, задумавшись на этот счет и потеряв контроль над языком, прямо сказал ей, оборвав какой-то монолог о декадансе, как моде: «В тебе поразительный ум, но невозможная дурость». Он произнес это без какого-либо рода подтекста, просто, почти по-доброму, будто его только что осенило. Алиса тогда помолчала, явно размышляя, обидеться ли на эти слова, но, видимо, поняв, что не может обижаться на Марка, пожала плечами и поинтересовалась, в честь чего парень высказал этот довод. Он тогда и попытался донести до нее свое видение истины, но тут уже Алиса остановила его на полуслове, задав извечный вопрос: «Что есть истина?» Не Пилат, конечно, но этого хватило, чтобы в тот момент закончить не начавшийся спор. Это было туше, но исключительно в том контексте. Марк хотел бы тогда высказать собственную точку зрения, что истина находится куда ближе, чем думает большинство, но понял, что Алиса не настроена на разговор подобного рода — она, в принципе, начиная с декабря стала рассеяннее, будто стремилась придать себе более легкомысленный вид, чтобы никто ничего с нее не требовал. Марк считал эту позицию слабой, не требующей особенных энергетических затрат. Об этом он тоже хотел говорить с ней, даже как-то завел беседу, зайдя через «Как закалялась сталь» с главной идеей романа «сделать жизнь полезной», подчинив ту и заставив работать на тебя. Но Алиса тонко почуяла его намерение и в разговор не включилась, хотя имела, что сказать — парень видел это: в такие моменты она чуть поджимала губы. Марк не давил на нее никогда, предпочитая действовать более деликатно — через Яна: он говорил с соседом, высказывая свои опасения, а тот, в свободной форме, уже от своего лица, передавал их Алисе. Безусловно, парень не был дураком, чтобы не понять манипуляций Марка — просто в тот момент им обоим было выгодно одно и то же — они оба переживали за подругу. Как-то Ян затронул тему семьи, сказав, что вне зависимости от того, что в ней происходит — это твоя семья и нужно держаться за нее, «чтобы не было мучительно больно». Последнее он, конечно, зря добавил, потому что Алиса тут же распознала почерк Марка, потому напряглась и срезала на корню: «Все счастливые семьи похожи друг на друга, каждая несчастливая семья несчастлива по-своему», а когда попытался вклиниться Марк, сказав, что Толстому бы сперва со своей семьей разобраться, а потом лезть в чужие, она крыла: «Про то и речь». Вот только речь не о личных проблемах Льва Николаевича была — это Алиса в огород Марка камень — булыжник — бросила. Больше они этой темы не касались. Просто в один прекрасный день, спускаясь по лестнице, идя в универ, парень столкнулся с соседом, тащащим в руках здоровенную коробку с изображением кофеварки. Притормозил, поинтересовался, в честь чего Ян решил приобрести машину, притом, судя по виду, б/у-шную. Ян, поудобнее перехватив поклажу, наскоро объяснил, что помогает перевести к себе вещи. А Марк, чья голова в тот момент была забита надвигающейся зачетной неделей, не сумел сложить детали пазла и задал совершенно неуместный вопрос: — К тебе девушка переезжает? Во-первых, у Яна не могло быть девушки. Нет, он не был геем. Нет, Марк не проверял. Алиса как-то между делом обмолвилась, что парень «несравненный друг, мечта-брат, но как «молодой человек — обмудок». Во-вторых, даже если бы Ян, скрывая свою истинную сущность, все-таки крутил тайный роман — он ни за что не перенес бы его в свою квартиру: потому что свободу он ценил больше, чем «любовь». «Герлфренд» в 35 квартире — худшее, что могло бы случиться с этой многострадальной двушкой, учитывая ее славу последнего очага истинной студенческой жизни. Ну и банальное появление четвертого человека, тем более женского пола, расстроило бы дружеское трио, став «пятым игроком в вист». А вечерними посиделками Ян дорожил, чего никогда не скрывал. Вероятно, непонятно откуда взявшиеся опасения отразились на лице Марка, поэтому сосед поспешил успокоить его: — Хуже, — он кивнул на кофе-машину, будто она являлась ответом на вопрос, — Алиса.