«Успех — паршивый учитель.
Он заставляет умных людей думать, что они не могут проиграть»
Билл Гейтс
Индикатор горит разными цветами в зависимости от дальности местоположения родственной души носителя — идиотская система, человек же не может посмотреть за свою спину и убедиться. А что, если носитель повернут на идее встретить своё предназначение? Тогда ему придется всюду носить с собой два зеркала и проверять, не изменился ли цвет, каждые несколько шагов вперёд по оживлённой улице. В темноте ванной слабое голубое сияние ритмично то подсвечивает, то скрывает фигуру мужчины. Намджун набрасывает на влажные волосы полотенце, медленно вдыхает, до предела наполняя лёгкие, и так же медленно выдыхает, пока не чувствует, как его живот прилипает к позвоночнику. У индикатора несколько режимов работы, на каждый, соответственно, по цвету. Красный — родственные души встретились в непосредственной близости. Жёлтый — расстояние между родственными душами не больше ста миль во все стороны света. Зелёный — расстояние между родственными душами более ста миль во все стороны света. Разумеется, эти сигналы появятся только, когда у обоих предполагаемых родственных будут установлены и активированы чипы. Версия прошивки и время установки не имеют значения. Синий — чип предполагает, что родственная душа ещё не подключена к системе. Бледно-голубой — синхронизация с родственной душой невозможна. Главное отличие синего от голубого в том, что первый оставляет надежду. А второй…может, нет такого человека, который Намджуну бы подходил, может, его родственная душа просто ещё не родилась. Может, она уже умерла. Полотенце соскальзывает на шею, комната погружается в непроглядную темноту, только из щели под дверью пробивается робкий прохладный свет гостиной. «Директор Ким, завтра встреча с торговым представителем», — напоминает вездесущий секретарь в уведомлении смартфона. — Нахер всё, — ворчит Намджун и пишет: «Я помню». Имени сноба, с которым предстоит утренняя встреча, Намджун не помнит. Знает, что тот тоже Ким и что его сын был на операции несколько лет назад, когда самому Намджуну график позволял непосредственно наблюдать процесс, общаться с клиентами, узнавать их истории. Думает ли Бог, что его создания — идиоты? Кофеварка пищит, оповещая о готовности напитка. Она так долго соображала, что Намджун успел передумать. Он выливает кофе в раковину, даже от запаха американо начинает тошнить, и лезет под барную стойку. Телефон опять выдаёт уведомление: «Хренов мудак». Намджун отчетливо слышит голос Донхёка, чувствует яд даже сквозь сотни миль расстояния и криво ухмыляется, печатает: «И я соскучился», а потом жмёт на иконку режима «полёта». Это был долгий день, долгая неделя, бесконечные месяцы, годы, а вспоминается всё вместе каким-то мутным пятном: вот он защищается перед ректором, вот жмёт руку президента, вот выдавливает в ладонь половину таблеток из фольгированного блистера и где-то на седьмой чертыхается, выбрасывает колёса в урну под рабочим столом, думает ещё, вытаскивает все по одной и украдкой смывает в унитаз вместе с теми, что оставались, чтобы уж наверняка. С тех пор не спит больше двух часов за сутки — неделя прошла? — подписывает контракты и не понимает, зачем вообще всё это делает. Как бледная тень самого себя, даже нет, как бледная тень человека, которым мечтал стать. Воспринимает ли Бог своих детей, как детей, или они для него скорее как бесполезные домашние животные? Что-то вроде муравьёв — ни поиграть, ни научить чему толковому, только наблюдать через стекло, как они роют тоннели в песке и таскают по узким проходам кристаллики сахара. Намджун опять передумывает, выливает виски из стакана, передумывает снова и пьёт из бутылки. Бредёт в комнату, коридор с благородно серыми стенами, увешанный репродукциями картин, кажется бесконечным, спальня с заправленной кроватью и плотно закрытыми шторами — безжизненной, холодной, бестолковой. Это его квартира, его собственная, он купил её на свои деньги, лично выбрал интерьер, что-то добавлял, что-то убирал, а полюбить так и не смог. Ночевать здесь, как в отеле, как в гостях: дверей куча, а назначение комнат за ними неизвестно, и непонятно, кто или что выбирается из-за них по ночам. Иногда Намджуну кажется, что он здесь не один, что кто-то шаркает тапочками по плитке в коридоре, скользит по паркету, а иной раз он ощущает одиночество звоном из глухой темноты и, сколько ни вглядывается, даже очертаний призрака рассмотреть не может. Напротив его кровати установлен шкаф-купе от пола до потолка, одна из створок — огромное зеркало, отражающее почти всю комнату сразу. Когда-то она из-за этого выглядит огромной, уходящей в зазеркальное пространство, когда-то, наоборот, сжимается, будто этой, реальной стороны и нет вовсе. Намджун из вредности встряхивает постель и ложится поверх одеяла, разбрасывает по пустой половине подушки, устраивается на боку так, чтобы ощущать спиной их давление, и заранее знает, что опять не уснёт. На встречу с торговым представителем приходит раньше и запирается в кабинете, обкладывается бумагами, создает иллюзию бурной деятельности. Секретаря не провести, он открывает дверь своим ключом, недовольно вздыхает на пороге до тех пор, пока Намджун его не замечает, и только потом говорит: — Ну и мрак, — имея в виду, конечно же, начальника, но идёт к шторам и распахивает их, впуская солнечный свет, как будто говорил про кабинет. Торговый представитель приводит сына с собой. Ким Тэхён, юноша чуть старше двадцати, почти не поднимает взгляда, а когда всё же делает это, то выглядит затравленным, несчастным. Его рука украшена помолвочным кольцом, он то и дело поглядывает на него, будто стыдится, как шрама или ожога, как клейма. Господин Ким же, напротив, светится радостью. Перебирает листки один за другим, шлёпает печати в нижние углы, ставит размашистую подпись из раза в раз одинаковую, не придраться. Он говорит, сын скоро займет его место, поэтому на сделки он старается по возможности брать его с собой. Он говорит: — Благодаря Вам, Директор Ким, в скором времени нас может ждать пополнение, — сально при этом улыбаясь, шутливо пихая сына в плечо. Тот же от его слов вздрагивает, как от выстрела, и это напоминает Намджуну кое о чём. О мальчике-подростке, которого он встретил в фойе исследовательского центра бесконечность назад. Намджун уже не помнит его имени, только то, что его отец был одним из волонтёров для испытаний. Мальчика с тех пор Намджун больше не видел, а вот его отец заходил. Не поблагодарить или обругать, цель его визита была неожиданной — встречал невесту с работы. «Ваша технология подарила мне любовь», — утверждал он. Несложно догадаться, что «старая» при таком раскладе полетела в утиль. Сын, видимо, прилагался к ней в комплекте. Намджун вяло улыбается, в разговоре старается не участвовать и делает только то, что должен — обозначает документы своим согласием, считая секунды до окончания встречи. Позже, вечером, он даёт интервью, где с горькой радостью сообщает — «SSS» выходит на международный рынок.s$s
— Значит, получили бакалавра в области менеджмента? — Секретарь стучит обратной стороной ручки по строкам в досье Ким Сокджина, потом бросает на него взгляд, хмыкает, когда тот кивает ему с неудобного кресла на другой стороне стола, и что-то отмечает в своём собственном бланке. — С целями компании ознакомились? Сокджин энергично кивает, прокашливается и чеканит три основных принципа компании: — Связь, Сближение, Сотрудничество, — кивая на каждом слове, на что секретарь вновь хмыкает, откладывает документы, и, сцепив ладони под подбородком, наклоняется вперед. — Готовы прямо сейчас вступить на службу в научном отделе в качестве секретаря заместителя генерального директора? Сокджин сглатывает колючий комок нервов. Осторожно кивает, игнорируя хищный блеск в линзах очков секретаря. Дурное предчувствие сильно давит на плечи, но он игнорирует и его тоже. Эта компания — работа в этой компании — мечта его юности, осуществляющаяся прямо в эту секунду. Секретарь, архивариус, поломойка, ему не важно, он готов на всё, а потому ставит свою подпись в договоре на стажировку прежде, чем видит имя своего непосредственного начальника. — Шин Донхёк, — повторяет он, стоит двери кабинета закрыться за его спиной. Шин, сраный, Донхёк. — Ну, слышал, — ворчит Чонгук, методично разбирая сэндвич на кусочки. — Вы знакомы? Оседая на стул, Джин глубоко вздыхает. Он делает глоток фруктового чая, морщится, добавляет в стакан ещё одну порцию сиропа, перекладывает ложку с места на место в течение долгой минуты, ожидая от Чонгука хоть каких-нибудь признаков реальной заинтересованности, но их не следует, чёрт бы подрал его тактичность, а Джина прямо-таки распирает и он взрывается. — Ещё как, сука, знакомы! И это мягко сказано. Джин родился и вырос в Пусане, но по городу переезжать переходилось часто. Собственного жилья у его семьи никогда не было, а проблемы с арендодателями возникали часто то из-за непоседливого ребёнка, то из-за домашних животных, и переехать было проще, чем решить их. Когда мама нашла для них небольшой дом неподалёку от средней школы Сокджина, отец решил, что пора прекращать скитаться, и стал искать способы выкупа недвижимости у владелицы. Впрочем, об этом юный Ким слушал только вполуха, в четырнадцать его весна только-только начиналась, и он с удовольствием вдыхал ароматы её первых цветов, полностью посвящая себя различного рода активностям. И, хотя его взглядов многие сверстники не разделяли, и круг общения, как в подростковом кино, сформировать не удалось, Джин наслаждался жизнью, как мог, и брал от неё всё, что она ему предлагала. И Шин Донхёка в том числе. Шел осенний сезон спортивных соревнований между командами старших школ, и одноклассница попросила Сокджина сходить с ней посмотреть на игру парня, в которого была влюблена, потому что боялась быть единственной девочкой из средней школы на футбольном матче. По какой-то причине Сокджин не смог ей отказать и смотрел игру с самых первых рядов, терпеливо выслушивая вздохи Дон Су в адрес одного из игроков. «Вот он! Вот он!» — закричала она, яростно дёргая Сокджина за предплечье. Номер пять гостевой команды, Шин Донхёк, улыбался, пока бежал по полю и приветствовал знакомые лица. На Сокджина ни его лицо, ни харизма впечатления не произвели, куда больше его волновало собственное незнание правил игры, однако его спутница так активно обращала его внимание конкретно на этого игрока — полузащитника — что в конечном итоге пришлось сдаться и отбросить идею вникнуть в происходящее. Так они встретились в первый раз. Трудно назвать это полноценной первой встречей, после Сокджин и лица этого парня вспомнить не мог, но потом он стал появляться в поле его зрения всё чаще и чаще по разным, иногда крайне идиотским, причинам. Как оказалось, дом Донхёка был расположен на соседней улице, и, когда Сокджин по пути на уроки пересекал перекрёсток, Донхёк как раз выходил из ворот, часто на ходу завязывая галстук, жуя вафли или громко ругаясь с кем-то по телефону. Он отставал от Джина на несколько метров, но в целом маршрут у них был одинаковый — средняя и старшая школа находились на одной территории, но в разных корпусах, разделённых общим спортзалом. Иногда парни встречались в магазине, где Донхёк флиртовал с сотрудницей, чтобы она закрывала глаза на его возраст и продавала ему алкоголь или сигареты, но чаще всего Джин видел его через окно комнаты для наказаний. Донхёк был дерьмовым учеником, часто срывал уроки и доводил учителей до ручки своим похабным поведением. Сокджин слышал, что было бы чудом, если бы ему вообще выдали его аттестат. Несмотря на это, в выпускном году Донхёк взялся за ум. В какой-то момент нашедший забавным наблюдение за ним и его судьбой Сокджин хватался за сердце, когда видел результаты промежуточных экзаменов (как старосте класса, ему часто приходилось бывать в корпусе старшей школы, чтобы пообщаться с учителями), и уже думал, что да, всё же аттестат старший получит без проблем, пока одна выходка не поставила его судьбу под сомнение, и то, в какую сторону склонилась бы чаша весов школьного правосудия, зависело целиком и полностью от того, насколько Сокджин способен держать язык за зубами. Для него не было секретом, что некоторые ученики рано начинают вести сексуальную жизнь, однако стать этому свидетелем в его планы не входило. Он шёл к учителю физкультуры, чтобы обсудить, в каком порядке его одноклассники могут прийти на дополнительные уроки для повышения среднего балла, когда услышал возню в подсобном помещении. Ох, Пак Дон Су, она добилась желаемого, если, конечно, рука Шин Донхека под её юбкой была пределом её мечтаний. Выронив журналы посещаемости, Сокджин пискнул и уже было развернулся на пятках, планируя дать дёру, но его окликнули. Так он по-настоящему познакомился с Шин Донхёком. «Слушай, приятель, — посмеивался старший, — ты же никому не расскажешь?». В тот самый момент Сокджин подумал, что мог бы попросить о чём-то взамен. Шин Донхёк был популярен, нравился и парням, и девушкам, и со стороны Джина было бы настоящей потерей упустить возможность втереться в круг общения к кому-то вроде него, но ему было четырнадцать, всё, о чём он думал, это как бы получить высший балл и успеть к распродаже свежей выпечки на углу его улицы, так что он просто улыбнулся и сказал: «Конечно, сонбэ», даже не подозревая, каким на самом деле испытанием это будет для него. — У всех в школьные годы были истории типа этой, да? — смеётся Чонгук, и Джин тягостно вздыхает, выражая согласие. — Слышал, этот парень изобретал «SSS» наравне с Ким Намджуном, интересно, что заставило его так измениться. На самом деле, Чонгуку неинтересно, все знают, как он ненавидит любое упоминание компании, где Джину предстоит работать, но ответ на этот вопрос здесь, уже крутится на кончике языка старшего. — Я рассказал учителю, — сокрушённый, произносит он, и Чонгук взрывается; он хохочет так громко, что у Джина звенит в ушах, и это совсем, совсем не помогает. Технически, Донхёк должен быть ему благодарен, ведь именно из-за того, что Джин напрочь лишён способности хранить секреты, его и заперли в классе для наказаний до самого выпуска, и именно поэтому он так яростно увлёкся наукой, а впоследствии получил одни из высших баллов на экзаменах и поступил в Сеульский Национальный так, будто это ничего ему не стоило. Переоценивать свой вклад Джин не должен, и его отношение к этой ситуации меняется каждый раз, как он о ней вспоминает, но Чонгук вдруг перестаёт смеяться, только мягкая однобокая улыбка сверкает в уголке его губ. — Ты поступил правильно, хён, — говорит он как-то слишком мудро для человека, который не может разобраться с собственными проблемами уже четвёртый год, но Сокджин ему верит, как положено верить словам лучшего друга. — Уверен, он на тебя не сердится. О, это не то, чего Сокджин боится. Его мало волнует, злопамятный его будущий начальник или нет, с его стороны это было бы слишком незрело для человека, создавшего технологию, захватившую мир, но объяснить свой кислый настрой, не рассказав всей истории, не получится, а Сокджин издал уже слишком много вздохов для одного дня. — Мы можем просто посмотреть фильм или типа того? — просит он, дуя губы. — Конечно, хён, — легко отвечает Чонгук и это то, за что Сокжин по-настоящему любит этого парня. У него ещё будет время для переживаний на эту тему, сейчас же он не готов столкнуться с ними лицом к лицу. Он чешет затылок — место установки чипа немного зудит время от времени — и откладывает мысли о работе и предстоящей встрече с Шин Донхёком на потом.s$s
В последствии Сокджин жалеет о том, что не обдумал ситуацию заранее. Он знает, что уже поздно, но все равно делает глубокий вдох и выдох, стоя перед лифтами исследовательского центра до тех пор, пока администратор за стойкой не окликает его вопросом, всё ли в порядке, поэтому ему приходится начать двигаться. Кабинет Шин Донхёка встречает его беспорядком и, хотя помещение обставлено дорого и со вкусом, из-за нагромождения чашек на рабочем столе и документации, разбросанной то тут, то там, впечатления как от нахождения в обители важной шишки у Сокджина нет. Он топчется в дверях, слишком неловкий, чтобы зайти в кабинет начальника в его отсутствие, и вздрагивает, когда тот привлекает к себе внимание покашливанием из-за спины Сокджина. — Новый секретарь? — спрашивает он, бросая на Джина лишь мимолетный скользящий взгляд прежде, чем пройти за свой стол и взяться за ближайшую папку с бумагами. — Обязанности свои знаешь? Значит, приступай к работе. Не то, чего Сокджин ожидал. Он несколько секунд стоит, беспомощно открывая и закрывая рот, после чего мямлит послушное: «А…ну…конечно» и выходит за дверь, рядом с которой его уже ожидает освобождённый от следов прошлого сотрудника стол, компьютер и свежераспечатанная копия трудового договора. Поскольку непосредственных заданий Джин пока не получил, он тратит первые полчаса своего рабочего дня на то, чтобы распаковать канцелярские принадлежности и сменить оформление рабочего стола на мониторе, оттягивая момент, когда ему всё же придется вступить в непосредственное взаимодействие с начальником. Почему он так себя повёл? Забыл или не узнал? А может, ему плевать? Всё-таки, прошло много лет, его жизнь круто изменилась, а воспринимать всерьёз нелепый подростковый конфликт, будучи заместителем директора крупнейшей компании страны, как минимум странно. Так или иначе. Сокджин мечтал получить работу в этой компании, и ничто не способно изменить его мнение. Его спина идеально прямая, губы сложены в аккуратную улыбку, когда он входит в кабинет и ровным голосом зовёт начальника: — Директор, у Вас есть для меня поручения? Секретарь Че сказал, что только Вы можете давать мне их. Какое-то время его реплика висит в воздухе. Не услышал или думает над ответом? Сокджин решается сделать пару шагов вглубь кабинета и обнаруживает, что его начальник, откинувшись в кресле, с непроницаемым лицом наблюдает за вращением лопастей потолочного вентилятора. — Господин Шин? — предпринимает новую попытку Сокджин, и только тогда директор оживает. Он медленно моргает, будто только проснулся, чавкает губами и осторожно принимает нормальное положение, тянется рукой к затылку и массирует его, морщась. Сокджин не узнал бы в этом взрослом статном мужчине, упакованном в идеально сидящий по фигуре костюм, того оболтуса из старшей школы. Он помнит Донхёка поджарым юношей с мощной мускулатурой ног, вытянутым лицом и беспорядком на голове и в мыслях, но этот человек с заметными округлыми щеками и тёмными кругами под глазами не подходит под ту версию повзрослевшего сонбэ, которую Сокджин ожидал увидеть. Пока он борется с растерянностью, Донхёк приходит в себя и, наконец, смотрит на него внимательным, изучающим взглядом работодателя. — О, — изрекает он, убирая руку от своей шеи. В этот же момент Сокджин ощущает, как его собственный затылок начинает чесаться, и вздрагивает — было бы нахальством с его стороны чесаться перед боссом. — Ким Сокджин, верно? — дождавшись кивка, Донхек откидывается на спинку кресла, скрещивает руки на груди и хмыкает, не сводя с Сокджина глаз. Теперь его взгляд кажется иным, по-прежнему изучающим, но будто смотрит дальше, глубже. Сокджину приходится задержать дыхание, чтобы не спровоцировать приступ нервной тошноты. — Кто бы мог подумать, что мы снова встретимся так, да? — уголок рта Донхека приподнимается в намеке на странную полуулыбку, от одного вида которой Сокджину становится ещё больше не по себе. Он кивает, как глупый болванчик, и улыбка Донхёка превращается в самую настоящую усмешку. — Нашёл свою родственную душу? Сперва Сокджин не понимает, к чему был задан этот вопрос, но затем директор многозначительно указывает пальцем на свой индикатор, и Кима охватывает ужас. Зуд, который не даёт ему покоя с момента, как начальник вошёл в кабинет, был вовсе не признаком того, что Сокджин нервничает. Он бросает взгляд на застеклённую поверхность двери, его собственного отражения почти не видно, но мигающий алый свет так ярко сверкает бликами на очертаниях его затылка, что ошибиться просто невозможно. — Добро пожаловать в «SSS», секретарь Ким, — поворачивая кресло к монитору компьютера, продолжает ухмыляться Донхёк.s$s
Когда популярность «SSS» только набирала обороты, встречи и вечеринки были необходимым способом завоевания доверия общественности, благодаря им можно было обзавестись выгодными знакомствами и встретить инвесторов, и, пусть Намджун таких методов входа на рынок не одобрял, с суровой реальностью мира бизнеса пришлось смириться. Теперь же, будучи генеральным директором компании, захватившей страну при условии, что предлагает всего один товар, он обязан посещать подобные мероприятия для поддержания имиджа. Приставка «благотворительный» в программе вечера носит настолько формальный характер, что от самого факта своего нахождения здесь Намджун ощущает себя лицемерным и грязным. Он рассеянно наблюдает, как покачиваются волны — женщины в роскошных платьях, мужчины в дорогих костюмах, бриллианты, шелка, пузырьки шампанского — затем бросает взгляд на сцену, где выступают совершенно не вписывающиеся в обстановку танцоры в белоснежных спортивных костюмах. Их танец спокойный и лёгкий, но Намджун отсюда чувствует исходящее от них неодобрение, будто каждое движение сквозит бунтом. Они зарабатывают на жизнь, думает Намджун, и эта мысль окончательно толкает его в пучину уныния, он ещё раз осматривается по сторонам и гадает, есть ли в этом помпезно украшенном зале хотя бы один человек, который находится здесь по собственной воле. Не выдержав, Намджун отворачивается от сцены, людей, надоедливых официантов, нагруженных бокалами и закусками. Не глядя, он забирает с подноса рокс с виски, болтает в нём охлаждающие камни и делает глоток. — Намджун-а! Сквозь толпу, здороваясь с гостями вечера, одаривая их широкими, добродушными улыбками, к нему направляется Донхёк, и Намджун бы многое отдал, чтобы не видеть его сейчас, но он уже здесь, за его спиной маячит мужчина в костюме-тройке с планшетом в руках; он бросает на Намджуна короткий колючий взгляд, Намджун отвечает на него и обращает своё внимание на старого товарища. — Отличный вечер, да? — смеётся Донхёк, жестом подзывая официантку, чтобы взять бокал красного вина из её аккуратной ладони. — Мой новый секретарь, кстати, — он дёргает бровями, указывая на мужчину, и причмокивает губами, разглядывая переливы бордового цвета на боках сверкающего бокала, — Че направил его ко мне, видать, боится, что при виде первого же конкурента ты подвинешь его на уровень кофеварки. Впервые за весь вечер Намджун фыркает от смеха. — Я бы и без конкурентов с радостью от него избавился, — легко произносит он. Донхёк смеётся, он и понятия не имеет, насколько Намджун честен: иногда сам факт существования секретаря выводит его из себя. — Постой, — вдруг осекается Намджун, внимательно уставившись на воротник своего заместителя, — ты что, встретил родственную душу? Краем глаза он видит, что мужчина позади Донхёка заметно напрягается, его взгляд бегает из стороны в сторону и останавливается на его собственных ботинках, в то время как Шин, радостно сощурив глаза, вкрадчиво произносит: — Оказывается, уже много лет назад. Подробностей Намджун не просит, он знает, что, начни выспрашивать их, наткнётся на очередной многочасовой пересказ биографии Донхёка, и каким бы унылым не был этот вечер, делать его хуже собственными руками Намджун не намерен, поэтому он мягко улыбается и говорит: — Поздравляю, — искренне имея это в виду. В конце концов от старого товарища удается отвязаться: его внимание привлекает давний торговый представитель, один из первых выведший «SSS» на рынок, а Намджун, не испытывая ни малейшего угрызения совести, сбегает, не попрощавшись, и скрывается в толпе. У него есть несколько минут на кризис до того, как его выволокут на сцену и заставят толкнуть речь о том, как он рад объявлению о общеобязательности чипирования его изобретением. И нет, он не рад. На сцене его душит галстук, виски встаёт поперёк горла привкусом тошноты, ещё не случившейся рвоты, которая настигнет его позже здесь, в роскошной уборной, отделанной белым мрамором, или дома, в прохладном светодиодном освещении от рамки на зеркале. Намджун смотрит на микрофон, как на кровного врага, на людей внизу, как на падальщиков, раскрывших голодные пасти, только и ждущих момента, чтобы вгрызться в его влажные кости. Он смотрит на всё это и улыбается. Он говорит: — Уважаемые коллеги, дорогие друзья, — ни на миг не имея это в виду, — я невероятно горд сообщить, что наша разработка получила настолько широкое одобрение, — его слова дышат ядом, кажется, что само дыхание Намджуна вредоносно, словно каждое слово, вылетающее из его рта, отравляет хотя бы одного зрителя. Он надеется, что так и есть. — Это наша с вами общая заслуга, и я надеюсь, что мы продолжим работу в таком же темпе на благо населения нашей страны. Поднимем же бокалы! За нас, за «SSS»! Зал рукоплещет, когда бокал Намджуна в его вытянутой руке отражает свет софитов, и скандирует в один голос: — Связь, Сближение, Сотрудничество! Как гром, как девиз, который будет выгравирован на могильной плите Ким Намджуна, человека, которого запомнят, как убийцу самого понятия «искренность». Он улыбается, отнимая бокал от сухих губ. Улыбается, когда уходит со сцены и возвращает микрофон ведущему. Улыбается, когда жмёт руки мужчинам и женщинам, примеряя, какая часть его тела наиболее привлекательна для них, чтобы её сожрать. Перестаёт улыбаться Намджун только тогда, когда тяжелые портьеры, скрывающие балкон, отрезают его от общего празднования. Намджун достаёт из внутреннего кармана пиджака пачку сигарет. Он начинал курить и бросал через месяц снова и снова, но каждый раз это приводило его к тому, что он оказывался в ловушке, смакуя обтягивающую фильтр бумагу, и ненавидел себя за слабоволие. Сегодня на это сил нет. Намджун вдыхает дым и думает, что это лучшее, что случалось с ним за последнюю неделю. Он смотрит на сияющий город. На небо за тёмно-синими тучами, на огни, прожигающие в них дыры, и вспоминает, как мечтал построить лестницу, чтобы спать на облаках. Жаль только, что в своих фантазиях он никогда не учитывал, насколько тяжело подниматься шаг за шагом по крутым ступенькам в бесконечность. — Господин Ким, прошу прощения, — отвлекает его голос, и боковым зрением Намджун видит мужчину в белом спортивном костюме. Он хмыкает самому себе под нос: на краю сознания успела возникнуть мысль, будто это ангел пришел за возмездием, и смешок тут же превращается в истерику. — Это не должно было быть…так, — исповедуется он, не зная, для чего. Танцор замирает в оцепенении, но послушно остаётся на месте, только оглядывается, чтобы убедиться, плотно ли закрыты за ним шторы. Он достает свои сигареты, в неуютной тишине между ними слышно щелчок зажигалки и тяжёлый, прерывистый вздох Намджуна. Он закуривает снова.s$s
В университетские годы Сокджин был одним из тех романтичных юношей, что мечтали встретить родственную душу. В кампусе только об этом разговоры и шли, никто и представить себе не мог, как технология работает в реальности, но тысячи историй носителей вдохновляли, заставляли трепетать в предвкушении. Сокджин был вдохновлён по-настоящему. Особенно после того, как узнал в лице создателя технологии своего спасителя, первого настоящего живого кумира. Того, кто спас его сердце, маленькое, хрупкое, разбитое десять минут назад первым в его жизни разрывом. Трудно описать, что именно он испытал, обратив внимание на репортаж. Сокджин как раз готовился отправиться на дополнительные занятия для подготовки к выпускным экзаменам, когда его мама переключила музыкальный канал на новостной. «Не может…» — заговорил было он, но вторая часть его реплики захлебнулась в пренебрежительном вздохе, который издала госпожа Ким. «Глупости», — сказала она. В ответ Сокджин лишь хмыкнул, но его руки дрожали, пока он упаковывал в рюкзак свой обед. Шли годы, Сокджин успешно окончил школу и поступил в университет, окончил его и попал на стажировку в «SSS». Многое изменилось, кроме того, что Ким Намджун по-прежнему оставался его идеалом, человеком, которого он мечтал встретить и поблагодарить больше всего на свете. Не сосчитать, сколько раз Сокджин представлял себе эту встречу: он войдёт в исследовательский центр, одетый в лучший костюм, в его руках стопка важных бумаг, очки для чтения, надвинутые на нос, то и дело сползают по переносице. Он появится в кабинете генерального директора, как сотрудник компании, встретит его улыбку своей и скажет: «Господин Ким, прошу прощения за наглость, но разрешите мне поблагодарить Вас…», а затем разговор сам собой перейдёт к тому, как они обсуждают забавный инцидент из прошлого. На самом деле, сценариев больше одного, просто этот для Сокджина — любимый, и поэтому, когда его мечта рушится на его голову карточным домиком, он разочарован вдвойне. Лучший костюм, оставшийся с выпускного, сильно давит в подмышках — Сокджин не нашёл времени отнести его в ателье и подогнать под размер после того, как набрал пару килограмм — стопка документов тяжёлая, бумаги так и норовят выскользнуть из его рук, а очки для чтения действительно спадают, однако это скорее неудобство, чем очаровательная, как Сокджин наивно полагал прежде, деталь. Ему приходится перенести вес документов на одну руку, чтобы постучаться в дверь кабинета генерального директора, и пара бланков соскальзывает с верхней части стопки. — Войдите, — слышит Сокджин и чертыхается, пытаясь поймать улетающие бумаги. В кабинете Ким Намджуна мрачно и душно, пахнет затхлостью и алкоголем. На лице директора нет и тени улыбки, когда он поднимает взгляд от монитора и изучает лицо Сокджина, чтобы вздохнуть от узнавания в нём секретаря его заместителя. — Что там? — равнодушно спрашивает он и протягивает руку. Даже с такого расстояния Сокджин видит, что пальцы директора дрожат, и чувствует вину за свою ношу: каждый бланк необходимо подписать. — Соглашения и копии договоров на сотрудничество с клиниками, Директор, — кланяясь, Сокджин водружает бумаги на стол, — Господин Шин уже подписал и направил меня к Вам. При упоминании фамилии коллеги лицо Ким Намджуна кривится. Он тянется к органайзеру с письменными принадлежностями на краю его стола, задевает запястьем пустую кружку, и та летит на пол, глухо отскакивая от ворсистой поверхности небольшого ковра. Директор не обращает на это внимания и начинает ознакомление с первым бланком, а Сокджин стоит там, потрясённый и видом начальника, и сценой с кружкой, и общей атмосферой уныния и подавленности, царящей в кабинете. Не имея дальнейших указаний, какое-то время Сокджин думает, что ему нужно ждать, пока директор закончит, и забрать документы с собой, но Ким Намджун поднимает голову, смотрит на него и, дёрнув бровью, севшим голосом спрашивает: — Что-то ещё? В воображении Сокджина это был тот самый момент, когда он должен был сказать: «Вы не узнали меня? Вы тогда учились на последнем курсе…», но взгляд директора, тяжёлый и пустой, не располагает к ностальгии. Сокджин энергично машет головой. — Че сам займется готовыми документами, можете идти, — ворчит Ким Намджун и возвращается к своему занятию. И так Сокджин уходит, за дверью стряхивает с волос пепел несбывшейся фантазии, возвращается к лифтам, от них — к своему рабочему месту, где его не ждёт ничего, кроме очередной неприятности. В университетские годы Сокджин был одним из тех романтичных юношей, что мечтали встретить родственную душу. Сейчас, когда это произошло, Сокджин мечтает лишь о том, чтобы этой встречи никогда не случалось. Его непосредственный начальник, гений, второй по узнаваемости человек в научном мире современности — его родственная душа. Парень, что был сонбэ Сокджина в старшей школе и заставлял его испытывать стыд и страх после того, как он выдал чужую тайну — человек, который оказался в итоге достаточно мелочным, чтобы помнить это. Директор Шин, Шин Донхёк, номер пять в юношеской спортивной команде по футболу, один из главных троечников школы и один из лучших выпускников Сеульского Национального. Сокджин даёт себе пару секунд для нервного срыва, чешет затылок — зуд в месте чипа не прекращается до сих пор — и возвращается к работе, потому что получить её было его главным желанием на протяжении долгого времени. А желания, как известно, нужно формулировать чётко. А ещё желаний киноделы рекомендуют бояться: у них есть поразительное свойство сбываться.s$s
— Вы пожалеете об этом, — в голосе секретаря Че нет угрозы, но Намджун подсознательно её чувствует. Он ставит подпись на документе об увольнении и давит из себя прощальную улыбку, когда говорит: — Вероятно, так и будет, — и вручает бумагу уже не сотруднику. Это продолжалось дольше, чем Намджун мог ожидать: обычно его секретари не выдерживают и полугода, но Че продержался поразительные год и девять месяцев, только за это градус уважения и сочувствия к нему повышается. Тем не менее, он был самым невыносимым из всех, и терпел его Намджун по большей части из-за своего ухудшающегося самочувствия, когда сил и желания что-то менять у него просто не было, а новый секретарь — это всегда заноза в заднице с тем, чтобы познакомиться, привыкнуть и дождаться ответной привычки. Поэтому Намджун по глупости даже предлагает занять это место своему новому другу, на что тот смеется и отмахивается: — Я танцор, Намджун-хён, у меня и образования толкового нет. Чон Хосок — ураган, который ворвался в жизнь Намджуна без спроса и сделал её лучше, сам того не понимая. С тех пор, как его отношения с Донхёком безвозвратно испортились, а Чанмин и Хён с головой ушли в свои собственные исследования, Намджун не общался ни с кем в свободное время, а уж о человеке, далёком от науки, он не мог и мечтать. Общаться с Хосоком оказывается удивительно легко, пусть половину привычной терминологии Намджуну приходится объяснять, этот парень до невероятного хорошо вписывается во всё, что Намджун называет своей повседневностью. Его спортивные костюмы на фоне пиджаков Намджуна, пиво в стяжках на столе, вылитом из эпоксидной смолы на заказ, идиотские стримы с играми про призраков на экране домашнего кинотеатра — все это гармонизирует гораздо лучше, чем можно было бы ожидать. И по этой причине сегодня Хосок здесь, помогает Намджуну пережить последние новости. — Почему он это сделал? Намджуна не возмущает то, как Хосок закидывает ноги на журнальный столик и крошит чипсы на дорогой ковёр. Он смотрит на то, как кадык его друга дёргается, когда он говорит, и находит это странно утешающим. — Я не знаю, — честно признается Намджун, наверное, впервые за долгое время не боясь этой фразы. Он — Донхёк — сделал следующее. Заявился в кабинет Намджуна, снося всё на своем пути, и объявил, что уезжает в Японию. «Нам нужно расширяться!» — заявил он: «И если ты не откроешь нормальный исследовательский центр в Токио сам, это сделаю я». С этими словами он протянул Намджуну документ, подтверждающий его согласие на раздел прав, и был таков. Сейчас этот самый документ прожигает кожаное дно портфеля Намджуна, буквально заставляет его признаться ещё кое в чём. — Без него я не вывезу, — скулит Намджун и откидывает голову на спинку кресла. — Фактически, он делал большую часть работы. Чего Намджун не договаривает, так это того, что именно это и разрушило их дружбу несколько лет назад. Сперва Донхёк был в восторге, все они были, но затем, когда обнаружилось, что помимо выслушивания лестных отзывов и получения прибыли, руководство огромной компанией влечёт за собой кучу бумажной волокиты, Намджун сдался. До сих пор неясно, как, но Донхёк согласился взять на себя всё это, оставив Намджуна лицом компании. И, очевидно, он устал быть вторым номером, заместителем в месте, которое строил своими руками. Если бы Намджун открыл Хосоку эту правду, поиск ответа на вопрос «почему?» не занял бы много времени: «Потому что Намджун — ублюдок, которому слава вскружила голову». И пока он убивался в своей ненавистной квартире, пока раз за разом просил выписать ему рецепт на мелатонин, пока был призраком дыхания себя прежнего, Донхёк был там. Буквально, физически, осязаемо. Он грезил о Японии давно — мили, что их разделяли, были осуществлением его амбиций, но Намджун боялся. Как и обычно, он боялся. Глупо, наивно, по-детски. Рука Хосока на его плече тяжёлая и тёплая. Она возвращает на землю, туда, где лестницы в небо не существует, где люди спят в их постелях, живут прошлым, настоящим, будущим. Рука Хосока держит его плечо, сжимает его крепко, почти больно. Голос Хосока доносится до ушей, как из-под нескончаемой толщи воды, и всё, что он говорит, это: «Дыши!» — твёрдо, почти зло . Намджун дышит. Его грудь ощущается чужой, его кожа зудит до боли, но он дышит. Ноздри обжигает прохладным кондиционированным воздухом, его горло сжато до диаметра игольного ушка, но Хосок держит его, терпит его дрожь, его судорожные всхлипы в попытках набрать немного воздуха. Он говорит: — Не неси хуйни, — так грубо и резко, что это ощущается, как пощёчина, как разряд током по взвинченным нервам. Звучит, как озарение. За долгие годы этот парень, простой танцор, каким он сам себя считает, первый, кому удаётся привести Намджуна в чувства. Он треплет его волосы влажной из-за конденсата от пивной банки ладонью, Намджун смотрит в его лицо, в его прекрасное улыбающееся лицо, и позволяет себе ощутить это. Как напряжение лопается в нём нитка за ниткой, трещит и скулит, оседая где-то внизу. Если бы он знал, что плакать так здорово, он бы делал это почаще. Если бы он знал, что другой человек может так держать его, улыбаясь, пока его футболку портят чужие слёзы, он сделал бы всё, чтобы никогда снова не быть одиноким.