You had me fucked up, had me thinkin' I would die here for you Shit got me fucked up, can't believe I was so blinded by you
Juice WRLD – Reminds Me of You (ft. The Kid LAROI)
Все заверения о том, что переезд от родителей — это тяжёлое и страшное испытание — чушь собачья. Юнги вдыхает полной грудью, аккуратно водрузив коробку с техникой на низкий столик, давится пылью, бросается к окну, открывает его нараспашку и вдыхает ещё на этот раз влажный воздух последнего зимнего утра. Надо же, думает он, это всё теперь принадлежит ему и только ему одному, а девяти квадратных метров маленькому Юнги более, чем просто достаточно. Хозяйка неуверенно смотрит на него с порога, наверняка прикидывает в уме, как долго старшеклассник сможет сам оплачивать аренду. — Мебель вся, что есть, но можешь спуститься ко мне и взять матрас, — бормочет старушка, нервно протирая пальцем узоры на пыльной тумбочке у входа. Судя по состоянию комнаты, прежние жильцы не особо парились об обстановке и порядке, так что Юнги не обижается на мнительность хозяйки. — Спасибо, аджумма, — улыбается Юнги через плечо. — Зайду после обеда. Как-то спонтанно это всё получилось. Для Юнги последние полгода в принципе сильно размазало, что неудивительно с учётом двух подработок и занятий музыкой. Время становится довольно шаткой конструкцией для человека, брошенного справляться со всем своим дерьмом самостоятельно. Громкого конфликта с родителями не было даже когда до них дошли школьные сплетни. А те были самыми разносортными: один наивный поцелуй извратили до продажи тела в печально известном заведении на окраине города. Конфликт с родителями был тихим, Юнги до сих пор не знает, насколько это хорошо или плохо. За последние месяцы напрямую после разговора в духе: «Это всё глупости, это пройдет», имеющего в виду не столько сонбэннима и связанные с ним слухи, сколько всего Юнги в совокупности с его увлечениями и характером, ни мать, ни отец к нему не обращались. Младший сын, как старый антресоль, был выставлен за дверь, цитата: «Раз уж почувствовал себя совсем взрослым». — Оплата пятого числа каждого месяца, — напоследок повторяет хозяйка, до этого сотню раз разъяснившая, что задержка платежа с ней не прокатит, и хлопает дверью. — Вау, — вздыхает Юнги. «Я наконец-то свободен» он не произносит, но думает так громко, что эта сладкая фраза до конца дня ласкает его слух эхом от стен в пожелтевшей побелке. — Надо бы перекрасить, — замечает Юнги. Он теперь много всего замечает, и если косые взгляды и шепотки в его спину игнорировать получается просто прекрасно, то снисхождение и явную неприязнь со стороны учителей — уже не очень. Ему даже пришлось сократить количество тренировок в последнем семестре. Тренер оправдал это его проблемами с плечом, но Юнги не дурак и хорошо понимает настоящую причину своего условного сокращения: команде не нужен игрок, которому никто не пасует. Сложнее всего было в начале. Первое, что увидел Юнги, придя в школу на следующий день после вечеринки – его фото, расклеенное по доскам объявлений в хаотичном порядке, то самое фото, которое какой-то умник успел сделать в момент поцелуя. И если Чон Хосока все стали жалеть, как «жертву» происшествия, то на Юнги обрушилась лавина обвинений. Сперва его атаковали в открытую, толкая в коридорах и отпуская кучу грязных комментариев к каждому его слову и действию, где бы он не появился, что бы он при этом не делал. За один день произошла метаморфоза, полная перепрошивка: из подающего надежды паренька он превратился в хлам, который другим весело швырять по углам. Ажиотаж стих быстро, все-таки выпускной был на носу. Открытое нападение стало пассивной агрессией. Юнги исчез, продолжая существовать, без памятника при жизни. Кое-как распаковав немногочисленные узлы с вещами и установив слишком старый для транспортировки синтезатор, отданный сонбэ с работы за обещание стать великим продюсером, в углу комнаты, Юнги забирает у хозяйки матрас и парочку диванных подушек, по чистой случайности завалявшихся в кладовке. Сойдёт, резюмирует Юнги, гордо осматривая свой ванрум, стойко выдержавший целый день влажной уборки и хаотичности нового хозяина с кучей новых дырок в стене под ещё не купленную пробковую доску и плакаты с любимыми исполнителями. Около синтезатора на табурет водружаются допотопные колонки, туда же — айпод, чудом сохранившийся со времен средней школы, найденный под завалом сломанных наушников при подготовке к переезду. Переезд, Юнги до сих пор не верит, что это действительно происходит с ним. Спустя месяцы показного игнорирования его существования, спустя утомительные дни и ночи на двух работах. — Ну как, освоился? — Чанёль на том конце как всегда слишком бодрый, чтобы не заподозрить о возможных допингах в его организме. После «того инцидента», как они это теперь называют, кроме него никого не осталось. Юнги даже стыдно — он-то думал, что Пак первым снимет браслетик дружбы и попросит больше никогда не искать его в коридорах. — Да вроде, — Юнги осматривается, убеждается, что всё действительно готово к полноценной свободной жизни и зачем-то кивает. — Да, вполне. Заходи как-нибудь, можешь и Бэка с собой прихватить. С «квартетом» забавно получилось. Вернее как. Сейчас Юнги считает это забавным, тогда — рыдал в подушку, как какой-то слабак, всю ночь напролёт. Кто же знал, что друзья его — закостенелые гомофобы. И обвинить их не в чем, ребята не виноваты в том, как их воспитали. А вот способностью к рефлексии обладает, кажется, только Чанёль. Он Юнги у обидчиков первое время отбивал, пока не поползли новые слухи, якобы «Мин на дружка переключился, раз с сонбэ не выгорело», тогда Юнги сам убедил прекратить эту дурацкую спасательную операцию, отрубить синдром защитника и заняться уже своими делами. Это был последний учебный день. Друзья сперва никак не реагировали на общую шумиху, но в итоге решили обозначить своё отношение к ситуации. «Это неправильно, Юнги», — хмурила брови Джиён. «Прости, бро, но мы так не можем», — поддакивал Кихён. Юнги принял их выбор, про себя смеясь: чего это они не могут, если вся дрянь школьного буллинга вывалилась на его голову, а они и попытки не предприняли, чтобы как минимум обозначить своё присутствие в его жизни? — На выходных, — сообщает Пак. — Завтра у круглосутки? — Да, завтра у круглосутки, — бормочет Юнги. Он бы предпочёл не вспоминать о наступлении учебного года.s⚡s
Так Юнги и становится привидением. Он понимает это ещё у ворот, окончательно принимает — в новой классной комнате, где места вокруг него многозначительно пусты, только Чанёль с довольной рожей потягивает банановое молоко и строчит что-то в своём телефоне. — Слышал? — спрашивает, едва Юнги успевает занять стул. — «SSS» последний этап тестов проходит. Юнги до технологии дела нет никакого. Первое время он интересовался, навострял уши, заслышав имя Ким Намджуна из радиоприемника в круглосуточном на ночных сменах, но разочароваться в своем восприятии новостей успел в рекордные сроки. — Плевать, — пожимает плечами Юнги. Он вычёркивает своё имя из листа музыкального клуба и долго думает прежде, чем вписаться в литературный. Ещё немного подумав, графу баскетбольного клуба перечёркивает тоже. — Не надо, — предупреждающе вскидывает ладонь перед набравшим воздуха для возмущённой тирады Чанёлем. В баскетбол вдвоём не играют, Юнги это знает. Знает ещё, что ни тренер, ни однокомандники в этом сезоне его не ждут. Им плевать, насколько Юнги хороший игрок, если одним своим видом в форме с эмблемой он портит команде весь имидж. И школе, раз уж на то пошло. — Смотри-ка, правда у нас, — Чанёль изучает доску распределения по классам, тычет пальцем в ответ на немой вопрос на мелкую строчку, поясняет, — Ким Тэхён, богатенький мальчик. Будет вторым… — не договаривает, спотыкаясь на имени, не произносившимся между друзьями больше полугода, кроме того раза, когда Пак окосел от одного стакана соджу с соком и материл сонбэ, на чём свет стоит. Последняя непосредственная встреча Юнги и Чон Хосока произошла в день выпускного. Сонбэ читал речь с трибуны, почти полностью идентичную той, что уже произносил на прощальной вечеринке. Юнги его не слушал, ему хватило лицемерия от этого человека, но слушали остальные. Раскрыв рты, охая и ахая, принимая всерьёз каждое слово. «Юнги, давай поговорим», — Чон Хосок поймал его у выхода, зацепившись за перекинутую через плечо сумку. Юнги посмотрел на него и не увидел того, кого визгляво звал хёном. Вместо улыбчивого Чон Хосока на него печально смотрела помятая ксерокопия, выплюнутая принтером с ужасной цветопередачей. «Нам не о чем», — улыбнулся ему Юнги: «Поздравляю с выпуском, сонбэ». Пьяный Чанёль назвал Чон Хосока ссыкуном, сволочью и жадным до внимания ублюдком. Тогдашний Юнги с ним согласился, глотая проспиртованные слёзы, нынешний – слишком утомлён, чтобы возвращаться к тем дням даже в памяти. Юнги только хмыкает, но на доску смотреть продолжает, бегает глазами по строчкам, не цепляется за имена особо, знает, что для новичков он будет «тем самым странным сонбэ», с которым почему-то никто не здоровается. Может, им кто-то расскажет, может, всё останется, как есть, и этот вариант был бы как нельзя кстати. Вот, новый предмет для обсуждений — какой-то там Ким Тэхён, который непонятно с какой стати будет вторым Чон Хосоком. Имя его сестры Юнги намеренно перепрыгивает и от доски отворачивается. — Не завидую парню, — жмёт плечами Юнги. А о Чон Давон он зря не побеспокоился. Она находит его в кафетерии. Совершенно случайно, Юнги полагает, но приятнее от этого встреча не становится. — Оппа! — Давон машет рукой, звенит кучей тонких браслетиков. На неё смотрят, как на прокажённую, Юнги в том числе, а ей хоть бы что, садится напротив, вежливо здоровается с Чанёлем, так и замершим с ложкой риса у рта. — Оппа, как твои дела? — Наивно интересуется, словно делает вид, что не в курсе. И все бы хорошо, Юнги продолжил бы разговор, задал пару вопросов о том, как ей первый день и выбрала ли клуб, не продолжи она говорить, не дождавшись ответа на свой же вопрос. — Хоби-оппа волнуется. И лицо её при этом становится такое идиотское, и губы эти сердечком, и глаза круглые, как назло, такого же цвета, как у того, чьё имя здесь, за этим столом уж точно, вслух не упоминают. — Вот как, — Юнги хмыкает, аппетит у него совсем пропадает. — Правда-правда! — никак не заткнётся Давон. — Вы поругались? Только скажи, я этому оппе! — Слушай, — мягко вмешивается Чанёль, — Юнги не очень хорошо себя чувствует, приболел, не могла бы ты… — Пак дергает бровями, кивает за стол первогодок. До Давон доходит долго, но эффективно: девушка извиняется, кланяется и оставляет друзей, бодро перебирая ногами в полосатых носках на другой конец помещения. — Спасибо, — вздыхает Юнги и это всё, на что его хватает. Своих попыток выйти с Юнги на разговор Давон после этого не прекращает, Мину думается, что друг своей отговоркой вломился в ящик Пандоры, и из него повалило всё барахло мира. Каждый день младшая Чон умудряется находить его в коридорах, караулить под дверью класса, интересоваться здоровьем, зачем-то передавать несуществующие приветы от брата, а послать её у Юнги не хватает смелости. Вот и пришлось разговору случиться, слишком опрометчиво он остался один у автоматов с напитками. — Оппа, привет! Биться о ближайшие предметы разными частями тела становится обыкновенной рутиной. Приложив банку к слабо ушибленному лбу скорее драмы ради, Юнги дёргает бровями, мол, что на этот раз, и недовольство на его лице остается незамеченным. Удивительная способность семьи Чон — не брать в расчёт чужие личные границы. — Хоби-оппа уезжает завтра, — Давон склоняет голову вбок, выбирая напиток, жмёт на кнопку с номерком лимонной газировки, такой же, как в руке Юнги, и снова поворачивается к нему. — Его друзья устраивают вечеринку, я слышала, они хотят пригласить и тебя. — Пусть приглашают, — Юнги открывает банку, но не пьёт, газировка внезапно снова становится неприятно-химозной. Пусть ему придёт десяток приглашений от каждого складского, никуда он не пойдёт. Ради чего? Поскольку общение со «Складом» существовало только из-за общения с Чон Хосоком, исчерпало себя оно довольно быстро. Только Минхо однажды написал в личных сообщениях в Твиттере, что он Юнги понимает, оставшись без ответа, остальные же заняли сторону своего лидера. Да и какое Юнги, в конце концов, дело? Он был и остаётся слишком занят, чтобы разбираться с пустотой в списке контактов. Разумеется, никто его и не приглашает, лишь адрес доставки этим же вечером совпадает с адресом магазина неподалеку от склада. Юнги просит Сана поменяться и больше об этом не вспоминает.s⚡s
Так шумно в коридорах не было с начала года. Юнги, ныне третьегодка, подозрительно оглядывается, прислушивается, но ни уличающих в грехе фото, ни своего имени не замечает, поэтому настораживается — кому не посчастливилось прославиться на этот раз? Не то чтобы ему было не всё равно, просто по натуре он человек сердобольный, и пусть прямых издевательств на его глазах никогда не случалось, видеть приходилось и худшее. Здесь любят говорить в спину, любят медленно и молчаливо отравлять жизнь по капле, нагревая воду так, что жертва не успевает заметить, как её отваривают заживо и подают к столу с гарниром из опостылевшего горохового пюре. Он слышит «Чон», дёргается на месте, но следует «Чонгук» и Юнги успокаивается. — Кто такой? — Спрашивает у Чанёля, но друг так же растерянно глазеет по сторонам. Из-за дружбы с Юнги он упустил достаточно удобных знакомых, вот и узнаёт о новостях теперь одним из последних. — Новичок, — докладывает Пак уже после первого урока, — из Сеула, второй год. Переводиться в середине учебного года? Сомнительное удовольствие. Будь у Юнги выбор и возможность вернуться во времени, он бы и на первом эту школу ни за что не выбрал. — Жалко пацана, — криво усмехается Юнги. — Всех-то тебе жалко, — Чанёль закатывает глаза, показывает язык выставленному перед ним среднему пальцу и фыркает, когда друг закрывается от него томом Джека Лондона. Это выпускной год, думает Юнги, поражаясь скоротечности времени. Весь второй год он настолько погряз в работе, что не успевал следить за датами. Его оценки скатились в твёрдое «удовлетворительно», отношений с одноклассниками не было никаких. И правда, привидение, мотается по школе невидимым белым пятном, даже волосы соответствующего цвета, во время игры покрашенные за стяжку пивных банок. Чанёль долго смеялся, называя Юнги белой крысой, когда у того половина прически осталась на полотенце. Потом смеялся Юнги — кошелёк Пака опустел, а холодильник Мина пополнился запасом пива на пару вечеров. Зато теперь не до смеха. Вот уже два года дуэт ПакМин твердо держал позиции, а тут возьми и свались на маму Чанёля эта новая должность. Юнги не беззащитный и одиночество выносит прекрасно, но одно дело быть одиноким со знанием, что на пятницу запланирован вечер кино, и совсем другое — когда вечера кино прекратятся. Чанёль бодро заявляет: «Отставить нытьё!», а Юнги на стену лезть охота. Он же тоже человек, и так уже с синтезатором по вечерам душевные беседы ведёт. Тот же добытчик, на нём первая проданная песня написана. Песня так себе и ушла за жалкие воны к горе-стажёру из небольшого агентства, однако значимости события этот факт не умаляет. — Тоже что ли в айдолы податься, — рассуждает Юнги, но быстро от этой идеи отказывается. Ну какой из него айдол? Тощий, низкий, круглолицый. Агентствам нужны потенциальные модели для рекламных кампаний, а петь и танцевать там и бревно научат. Петь Юнги не умеет, читает неплохо, но пение — не его, а о танцах и заикаться нечего. Он их не просто не любит, там отголоски идиотской подростковой травмы. Другое дело этот столичный новичок. И лицом, и фигурой, и ростом словно создан для обложек. Смотрит на Юнги через плечо, улыбается, а улыбка очаровательно-ребяческая. — Убежал? — И в голосе нежность, какая бывает только у людей неравнодушных. — Убежал, — позорно шмыгает носом Юнги. Он в шанс заполучить себе такого друга верит с трудом. И не хочет, если честно, но тот как-то сам к нему приклеивается, ходит по пятам хвостиком и будто не замечает вовсе, что на его татуировку всем плевать на самом деле. Тут сенсация — привидение заговорило с живым человеком, а тот даже не его верный пес Пак Чанёль, а столичный! Старого друга пришлось отпустить. Юнги об этом никогда не вспомнит, но он плакал, обнимая того на прощание у задней двери загруженной под завязку машины. И ведь говорил же Чанёль, предупреждал, что уедет, а Юнги наивно, никак от этой черты не избавится, ждал, что за неделю случится страшное и повышение госпоже Пак никто не даст. Привыкать к новым людям тяжело. За такое количество времени Юнги разучился, забыл, как разговаривать с кем-то, кто не знает его достаточно долго и уж тем более понятия не имеет о его истории прямо вот тут, в этой школе, в этом самом спортивном зале. Чонгук отбивает мяч, он летит через сетку. Чонгук находит глазами Юнги на трибунах и радостно машет ему двумя руками. Почему он вообще к Юнги прицепился? Мин ему ни одного предложения длиннее пяти слов не сказал, улыбнулся пару раз от силы. Согласился подождать после тренировки, а зачем, почему и что с ним вообще потом делать — и сам не понял. Ляпнул первое, что в голову пришло: «Не хочешь выпить?», как назло на пятницу, единственный полностью свободный день, всегда выпадали посиделки с Чанёлем. Без них стало туго, пусто. Теперь пятница ощущается сгустком времени: всю неделю оно бежит, рвётся куда-то, а в пятницу вдруг замирает, тянется на зубах противной ягодной тянучкой. — Ты не против, если с нами будет Чимин? — с улыбкой приняв банку газировки из рук старшего, интересуется Чонгук. — Кто? — Юнги замирает на месте. Чонгук для него — сплошной стресс, новую головную боль он опасается не вынести. А Пак Чимин — та ещё головная боль, если не заноза в заднице. Рыжий (с переменным успехом), писклявый и до ужаса болтливый, ещё и пить не умеет. Скручивается у Юнги на коленках, слюнявит его джинсы, выедает запас продуктов на неделю, как будто так и положено, а Мин даже огрызнуться не может. В его жизни мало-помалу устанавливается хрупкое спокойствие. Иногда звонит Чанёль из Курогу, где теперь, по его словам, невозможно уединиться в небольшой съемной квартире и школа просто невыносимая, хотя Юнги точно уверен, что Чанёля там уже обожают и вниманием друг явно не обделён. В свою очередь, Юнги рассказывает о Чонгуке и Чимине. — Это же супер! — Юнги буквально видит, как Пак подпрыгивает на пружинистой кровати. Супер — не совсем то слово, но Юнги на него согласен. На это ушло много времени — слишком много, если точнее — однако теперь он точно может честно ответить на самый популярный вопрос: «Я в порядке». Он действительно в порядке, а джинсы и постирать можно.s⚡s
Однажды Чимин берёт его за руку. Это происходит случайно во время очередных посиделок на этот раз в доме Чонгука. Юнги здесь нравится, его вкусно кормят и называют ласковым тоном, как своего родного сына. Не то чтобы Юнги из тех, кто сильно тоскует по родительской нежности, семья ведь о нём забыла не окончательно, но госпожа Чон кажется ему самым понимающим и щедрым человеком на Земле, а это дорогого стоит. И вот, Чимин берёт его за руку. Чонгук уснул на половине пылкого рассказа о карамельности волос Ким Тэхёна, новая часть супергеройского блокбастера не проигралась и на половину, а Чимин объелся овощными кимпабами и привалился к юнгиеву плечу. — Юнги-хён, — зевает Пак; Юнги невольно улыбается, всё же, этот паренёк умеет быть очаровательным, когда он вот такой усталый и разморённый домашним уютом. Он не заканчивает фразу, прижимается теснее боком к боку Юнги и протискивает свои коротенькие пальчики в узел ладони Юнги, сладко посапывая. Он не спит, боковым зрением Юнги видит блики от экрана в его приоткрытых глазах, и алкоголя в его организме нет ни капли — у госпожи Чон здесь что-то вроде сухого закона — так что оправдать свои действия ему будет нечем. Как и Юнги, который в ответ сжимает его ладошку в своей, устраивается поудобнее щекой на его пятнистых волосах и вдыхает их позднюю весеннюю свежесть. — Тэ правда хороший парень, — канючит Чимин, яростно сражающийся со сном. У Юнги это вызывает усмешку. — Все хорошие, — говорит он; его голос срывается, Юнги делает вид, что это из-за сонливости. — И ты хороший, — бормочет Чимин. Госпожа Чон утром находит их, втроём перекрутившихся друг с другом всеми конечностями, и по-доброму смеётся, искренне довольная тем, что её сын на новом месте так быстро обзавёлся хорошими друзьями, и Юнги бы рад поддержать всеобщий настрой, но ему пора на работу, а ещё он точно умрёт по дороге, если прямо сейчас не примет ледяной душ. С увеличением количества подработок Юнги перестал напрягать себя запоминанием имён мелькающих коллег и просто мило улыбается им, используя уважительные «нуна» и «хён», за что получает звание воспитанного трудолюбивого юнца «в отличие от всей этой хамливой молодёжи». Как повсеместно известно, те, кто на хорошем счету у начальства, склонны получать от него привилегии, вот и Юнги не без самодовольства принимает дары, а именно возможность сидеть за рулем автомобиля вместо старенького мопеда в забегаловке с тайскими закусками. Навигатор ведёт его через узкие улочки, Юнги даже рад, что в его машине всего два сидения и при необходимости и должном усилии, теоретически, её можно даже перемещать по парковке, держа на руках. Он узнаёт этот район, но больше не боится парковаться перед вечно открытой подъездной дверью. — Юнги, — Минхо опирается о дверной проём, ситуация была бы ироничной, не будь она тут же выброшена из головы. Он знает, что не встретит здесь Чон Хосока, как и где бы то ни было в городе. Чон Хосок после окончания школы принял предложение танцевальной группы из Пусана, говорят, его ругань с родителями слышал весь квартал, и уехал, сменив номер и все аккаунты в социальных сетях (не то чтобы Юнги пытался его отыскать). — Минхо, — Юнги натянуто улыбается, отдаёт заказ и сверяется с чеком. С тех пор, как Чон Хосок исчез с радаров, на этот адрес местную кухню больше не заказывали. Кто знает, специально ли парни выбирают только те кафе, где работает Юнги, или это из-за того, что живут все в одном районе. Эта квартира принадлежит парню со склада, тому, кто может позволить себе жить отдельно и воспринимать «Склад» как развлечение, а не смысл жизни. Интересно, как парни справляются без Чон Хосока? Он ведь был не просто лидером группы, на его плечах лежала куча обязанностей, начиная оплатой аренды и заканчивая составлением графиков уборки. Все эти дети, безусловно, прекрасные и талантливые люди, но они по-прежнему подростки-беспризорники, не являющиеся сиротами только формально. Это неприятно режет по самовосприятию — то, насколько Юнги понимает этих ребят. Однако, он не говорит этого вслух. Происходит стандартная процедура обмена заказа на деньги, пожелания приятного аппетита и закрывания двери перед носом курьера вместо ответа на его прописанную в инструкции вежливость. Юнги привыкает. Они живут в соседних кварталах, из окна юнгиева ванрума ясными днями видно зелёную крышу этого дома, они любят тайскую еду и, кажется, зачем-то следят за ним. Юнги привыкает, для него многие вещи успели стать нормой. Потом Чимин берёт его за руку во второй раз. При свете дня и в переполненном людьми корпусе бассейна. Когда Юнги только пришёл в старшую школу первогодкой, плавательная секция была едва ли не пятном позора на школьном достоинстве. Они участвовали в соревнованиях, но, как и баскетболисты, редко двигались дальше отборочных. С приходом Ким Тэхёна всё изменилось. Он высокий и плечистый, один мах его рук позволяет парню пересечь четверть бассейна, не напрягаясь. Он — новая звезда, а Юнги по личным причинам звёзды недолюбливает. И Чимин берёт его за руку. Он так пылко поддерживает старого друга, что его щёки алеют от истошного крика, всё его тело дрожит, вот как он возбуждён, а рука Юнги так неудачно оказывается рядом с беднягой, нуждающемся в физической опоре. Чимин берёт Юнги за руку, его ладонь потная и прохладная, скользит между миновых пальцев. Юнги перехватывает её поудобнее, задним числом вспоминая, чем в прошлый раз обернулись подобные выходки, и выдёргивает, тут же пряча в карман пиджака. Кто-то сбоку от него замечает эту заминку, хихикает и обменивается парой реплик с соседями. К счастью, ни Чимин, взволнованный состоянием друга, вот-вот готового перевернуться в бассейне пузом кверху, ни Чонгук, с первого взгляда влюбившийся, как самый настоящий придурок, этого не замечают. Юнги ловит на себе взгляды, дёргает бровями и отворачивается. Больше он на это не поведётся.s⚡s
Но Чимин своих поползновений — а иначе это назвать просто нельзя — не прекращает. И вот непонятно, по натуре он такой сам по себе непонятливый или воспитывали его в комнате с мягкими стенами, ограждая от грязи внешнего мира, потому что его совсем не смущают посторонние взгляды и явное недовольство старшего. А Юнги в очередной раз прячет руки в карманы, незаметно отстраняется на шаг в сторону и продолжает разговор, как ни в чём не бывало. — Нового парня завёл? — слышит Юнги, едва переступив через порог своего класса. Он не реагирует. Уже слишком давно, на самом деле, чтобы умникам продолжало доставлять удовольствие цепляться к нему. Юнги молча садится за свой стол, надеясь, как обычно, переждать до момента, когда одноклассники успокоятся. — А он ничё, — двое, Ан и Чихёк, нарочно встают поближе к Юнги и буднично продолжают беседу. — На тёлочку похож. — Ну не знаю, — Ан вздыхает, — Пассивчики обычно предпочитают парней посерьёзнее. Вот новенький, кажись, в его вку… — Завались уже нахуй, — перебивает его Юнги, звуча не столько угрожающе, сколько элементарно устало. — О, — Чихёка, длинного, как палка, и тупого, как пробка, слова Юнги только раззадоривают, всё-таки они давненько не слышали его голоса. — Принцесса надоумела вынуть член изо рта и заговорить человеческой речью? Плевать, решает Юнги. У него есть два варианта: остаться и слушать сальные комментарии в свою сторону до тех пор, пока этим двоим не надоест говорить в стену, или уйти, прогуляв оставшиеся уроки, что, конечно, не добавит ему баллов чести, но гарантированно убережёт нервы. Юнги выбирает второе, медленно тянет сумку и так же выплывает из класса. Плевать, он сможет придумать сотню занятий увлекательнее и веселее. Например, скрыться среди стеллажей в пустой библиотеке. Его не замечают, когда он проходит мимо стойки и ныряет в свой угол. Мин копается в книгах поблизости, выбирает что-то из произведений Ремарка, но не усваивает ни строчки. Он думал, что издевательства его больше не цепляют, что это пройденный этап первых двух лет, а он вроде как повзрослел и научился не замечать недоумков. Он думал, но, как это свойственно его природе, ошибался. Страница намокает расползающимися в стороны кляксами, старая бумага моментально вздувается и буквы плывут по грязному жёлтому фону, как фантики в лужах. Юнги давится лимонной газировкой, тянет воздух, из носа предательски течёт. Все наладится, успокаивает себя Юнги, всё всегда приходит в норму, если немножко подождать. — Аллергия? — Чонгук гнёт бровь, внимательно рассматривая лицо своего хёна. — На пух, — резко отвечает Юнги и торопится скрыться из виду, чтобы избавить себя и неплохого парня Чонгука от бесполезного вранья. Чуть позже этот же неплохой парень заикается о поездке в Сеул, и Юнги решает ловить удачу за хвост. У него нет конкретной цели, но есть желание попытаться. Попытаться наладить свою жизнь, возвести каркас будущего, начать, хотя бы просто начать двигаться вперёд, пусть крошечными детскими шажками. Просто делать что-нибудь, что поможет ему избавиться от чувства, будто время зациклилось в одном стрёмном промежутке без разницы между днём и ночью, где Юнги болтается от стены к стене, не достигая ни одного мало-мальски значимого результата. Настроение поднимается. «Цветы для Элджернона» Юнги воспринимает от первого до последнего слова и, что ж, его правда тронула эта история, о чём Чон Чонгуку знать совсем необязательно. Младший простой, как гладкая монетка, его желания и настроения на его лице красочным плакатом легкочитаемые, у Юнги просто нет желания потакать его прихотям. Класс литературы — его отдушина, его собственное тихое место с духом наивной ностальгии по самому себе и тому, о чём вспоминать бы не следовало. Но приходится. «Какие ещё нахер танцы?» — хочет он спросить у друзей, радостно пробивающихся через толпу. Знай он, куда его затащат, ни за что не согласился бы расстаться с синтезатором и ноутбуком — он, вообще-то, в Сеул собрался! Карьеру строить! Флешбэками по голове даёт знатно, не может не. Ему стоило быть чуток внимательнее к словам приятелей, угадать в загадочном «сонбэ», том, что брат одноклассницы Чонгука, предупреждающий сигнал. Жёлтый! Жёлтый! Остановись, сейчас будет красный! У Юнги есть некоторого рода проблемы со светофорами и широкими перекрестками, его, зазевавшегося и не перестроившегося на линию прямого движения, занесло в новый виток временной петли. Он здесь сейчас и здесь же он уже бывал прежде. Та же пьяная потная толпа, такое же тусклое освещение, те же барные стойки из строительных поддонов и перевёрнутых вверх дном бочек. Вроде бы, даже девушка там та же самая, или Юнги окончательно поехал. Чимин цепляется за его рукав и тащит вперёд, он самый радостный, сосёт пиво из банки через пластиковую трубочку, глазеет по сторонам. Ну точно, пай-мальчик, гордость семьи, едва ли ему доводилось видеть подобное. Юнги доводилось и да, зрелище в самом деле впечатляющее, сохранившееся в памяти воспоминаниями счастливыми от того, что было до, и печальными из-за того, что было после в общей ретроспективе его ранней юности. Пай-мальчиков недооценивать не стоит, ибо Пак Чимин прёт, как танк, и выводит друзей к самому первому ряду, гордый собой за то, что не заикнулся, посылая наступившего на его ногу здоровяка в пешее эротическое. — Вы готовы?! «Ох», непроизвольно изданное юнгиевым ртом, тонет в рёве зрительской толпы. Ведущий на крыше Мерседеса, разрисованного баллончиком, скачет, призывая толпу пошуметь. Юнги это уже проходил, он может с точностью до интонации воспроизвести все последующие реплики и в точности до мелкого сокращения мышц — дальнейшие действия скрывающихся в тени от машин танцоров из Пусана. Юнги хочет уйти. Он хочет, чтобы петля выбросила его обратно в его крошечную квартирку поближе к его старенькому синтезатору и подальше от Чон Хосока, выбегающего на площадку впереди группы ребят с незнакомыми лицами. Юнги так сильно хочет уйти, что не может пошевелиться, прикованный взглядом к лидеру группы в переливающейся всеми цветами голографической куртке. Чон Хосок не изменился, он идеально вписывается в псевдогаллюцинацию всего, что творится вокруг. Его рот широко улыбается, влажные волосы сыплют пригоршни бисера в неоновом свете лазерных установок, его тело, податливое и гибкое, исполняет старые движения в новом порядке. Юнги не может отвести взгляд. Петля смыкается вокруг него, держит за голову, фиксирует веки, не позволяя моргать. Чон Хосок здесь, всего в паре метров, танцует, как он того и желал, не скрывая своего лица и имени от жителей города в подвалах тесных клубов. Чон Хосок, коснувшийся мечты, подтянулся, его фигура окрепла, мышцы стали рельефнее. Он повзрослел за крошечный промежуток времени, потому что петля сомкнулась на одном только Юнги, в этот самый момент осознающем, что он до сих пор считает этого человека — предателя и лжеца — грёбанным произведением искусства. Юнги помнит его смех, он не может сейчас слышать его из-за музыки, но он помнит, и он звенит в его голове, как чужая безумная пластинка, он помнит запах его горячей кожи, когда Чон Хосок приваливался к нему боком после изнурительной тренировки. Танцоры выстраиваются в линию, подпрыгивая, как паровозик в детской игре. «О, нет», — думает Юнги. Чон Хосок замечает его и вытягивает вперёд указательный палец, ярко улыбаясь. Юнги успевает в последний момент остановить механический порыв ладони поддаться и ответить на этот жест, разворачивается на пятках, сильно толкнув ни в чём не виноватого и очень удивлённого Тэхёна плечом. Если бы он ответил, если бы вытянул чёртов палец, это бы означало, что он ничего не забыл и что дерьмо, которое случилось с ним из-за Чон Хосока, ничуть его не сломило. Если бы он ответил, он бы показал Чон Хосоку своё прощение. Тому, наверное, стало бы легче, не настолько же он чёрствая мразь, а вот Юнги потом с этим жить. Но он не простил Чон Хосока. Чон Хосок его прощения не заслужил.s⚡s
Разумным решением было бы вернуться в квартиру и закрыться там на несколько дней, притворяясь мёртвым. Юнги не разумен, его глаза застилают горячие слезы, ноги несут его в противоположную от дома сторону, поскальзываясь гладкими подошвами кроссовок на корочках ночного декабрьского гололёда. Петля рвётся и вышвыривает его резким витком в магазин с дремлющим школьником за прилавком. Он сонно пробивает пачку сигарет, забыв спросить документы, и отдаёт монетки сдачи воздуху, потому что Юнги выбегает так же быстро, как до этого забегал, и прячется под обветшалым навесом около нерабочего с недавней поры автомата для напитков. Негнущимися от холода пальцами Юнги достаёт сигарету, закуривает и только после этого к нему возвращается нечто наподобие трезвого рассудка. Он жадно выкуривает одну сигарету, вторую, от третьей его начинает тошнить. — Юнги? Затаившись запертым в ловушке зверем, Юнги бесшумно тушит сигарету слюнявыми кончиками пальцев, присаживается на корточки и задерживает дыхание, чтобы не выдать себя облачками пара изо рта. Преследователь, по всей видимости, тоже вспоминает это место приятной ностальгией. Шаркающие шаги ботинок замедляются, бродят по узкому тёмному пространству и замирают перед автоматом. — Давно он не работает? Юнги молчит. Знает, что его раскрыли, но не поддаётся на провокацию. Это его укрытие, он первый пришёл, значит и правила устанавливать тоже ему. Преследователь обходит автомат, прижимается к стене и съезжает по ней вниз. Между ними — металлическая коробка шириной в метр. Между ними — два года обиды и одно разбитое сердце. — Я надеялся тебя там увидеть, — тихо произносит преследователь. Голографическая куртка шуршит, зажигалка чиркает. Пахнет дымом дорогих сигарет. — А я тебя нет, — бухтит Юнги. Преследователь тихо смеётся своей победе — зверя удалось выкурить из угла. Юнги не шевелится, не дышит, хотя ему страшно хочется докурить сигарету, ударить Чон Хосока в лицо, сказать ему всё, что накопилось за два года, а ещё обнять его крепко-крепко, на минуточку притвориться, словно ничего не случилось. Последнее желание подталкивает ком тошноты вверх по горлу. Ни за что и никогда Юнги не позволит этому случиться. — Прости меня, — Чон Хосок встаёт, вновь огибает автомат. Его тень нависает над Юнги тяжёлым грузом несбывшейся первой влюбленности. Юнги молчит. Он не позволит ему почувствовать себя лучше, он не позволит ему вычеркнуть Юнги, как закрытый гештальт, как решённую проблему. — Поговори со мной, пожалуйста. Тень уменьшается, Чон Хосок присаживается перед Юнги на одно колено. — Да пошёл ты, — рявкает Мин, толкая сонбэ вытянутой рукой, и делает то, что умеет лучше всего. Юнги убегает. Он убегает, но не решается войти в свою квартиру, где рассчитывал спрятаться в привычном течении времени. Гипнотизирует дверь от мутного глазка до ручки со вставленным в неё ключом, беспомощно пинает её, подошва отпружинивает ногу обратно, не оставив на прочном металле ни намёка на вмятину. Юнги рычит, бьёт кулаком в стену, а потом сгибается пополам от режущей боли. Он курит, пока тошнота не растворяется полностью. Потом он просто поджигает сигареты и смотрит, как они тлеют, обкладывается окурками, изливает им душу. Окурки ожидаемо не отвечают, Юнги не становится легче. — Хён! — Юнги-хён! Парни взбегают наверх по ступенькам, видят его и замирают на месте. Тэхён держится за плечо, Юнги перед ним самую малость неловко. И за плечо, и за то, что считал его придурком, но он не даёт этому чувству взять над собой верх. Однажды он уже обманулся, поверив в хорошую актёрскую игру. Даже если Ким Тэхён не второй Чон Хосок, Юнги не станет после единственного хорошо проведённого вместе вечера и — надо признаться — приятного впечатления от парня, ловко открывающего вино и гогочущего над миновыми идиотскими шутками, ослаблять свою бдительность. Юнги тянется к ручке, крутит её и ловко ныряет в тёмную квартиру, сразу же замкнув дверь на защёлку. Следующие несколько дней он делает то, в чём он настоящий мастер — зацикливается, позволяя петле кружить его в своем ритме, и прекращает это в день поездки. Поездка в Сеул — отличный вариант. Поездка в Сеул помогает ему отвлечься. Парни осторожно относятся к его границам. Даже Чимину достаточно всего одной небольшой перепалки из-за идиотского Ким Намджуна. Выкроив время, когда парни осматривают город, Юнги ссылается на дела и бродит по только-только открывающимся клубам в поисках потенциальных покупателей его писанины. Он набирает кучу листовок и визиток агентств, в которые, он знает, никогда не позвонит. Поездка в Сеул знакомит его с Чаном и открывает вид на огромную Луну, застывшую над чёрной рекой Хан. Чимин снова берёт его за руку, просунув обе ладони в карман его куртки. В этот раз Юнги крепко сжимает его руки в ответ.