I never needed anything from you,
And all I ever asked was for the truth,
You showed your tongue and it was forked in two,
Your venom was lethal, I almost believed you Post Malone feat. Ozzy Osbourne &Travis Scott — Take What You Want
Из новой информации о себе Юнги уроков не выносит. Маки сменяются розами, а он всё так же проводит время с Хосоком и игнорирует чувства, которые это в нём вызывает. Испытанием, вопреки ожиданиям, это не становится. Вопросов ориентации Юнги себе прежде не задавал. Ему не приходило в голову, что однажды у него вдруг возникнет симпатия к парню. Такая вероятность не исключалась полностью, всё гораздо проще — она даже не рассматривалась. Поэтому-то старшеклассник сперва не придаёт значения своему учащающемуся в присутствии хёна пульсу, а поспешный вывод о романтическом влечении списывает на похмелье и не до конца выветрившиеся впечатления от приятного вечера. Рассказывать об этом кому-либо Юнги не торопится. Он всё-таки не дурак и имеет примерное представление об отношении к лицам, испытывающим влечение к своему полу, как в стране, так и в его семье в частности. Таким образом, младший Мин остаётся в компании новых чувств, внутреннего конфликта и следующей из него тревожности. Разумеется, всего этого он не понимает, однако факта наличия проблемы это не отменяет. Юнги принимают в школу вождения, свободного времени у него становится вдвое меньше, а значит и на рефлексию оного не остаётся. Юнги устраивает такой расклад. В один из рабочих дней, когда заказов с доставкой удивительно мало, Юнги слоняется по залу, повторяя правила дорожного движения, кропотливо записанные в блокноте. Минут сорок назад Чанёль написал, что собирается зайти навестить друга и заодно попробовать местную стряпню, и вот он появляется в дверях в сопровождении незнакомого Юнги парня. — Бён Бэкхён, — с улыбкой представляется незнакомец. Он примерно одного с Юнги роста, на вид и возраста тоже, но в школе Мин его точно раньше не встречал. Он кивает и жмёт руку Бэкхёна, переводя вопросительный взгляд на лучшего друга. — Познакомились на хапкидо, — пожимает плечами Чанёль и Юнги понимающе мычит. Друг записывался на пробное занятие, но уже после первого падения на лопатки решил, что для боевых искусств он не рождён. Юнги его не осуждает, он бы даже пытаться не стал. Тем не менее, он удивлен, что всего за один час, отведённый на тренировку, Чанёль успел обзавестись новым приятелем. Юнги провожает парней к дальнему столику и садится тоже, Суён приносит меню. — Юнги-я, поужинай, — щебечет официантка. — Заказов пока нет. Бэкхён что-то шепчет на ухо Чанёлю, тот отмахивается с громким «ха!», глядя на Юнги с вызовом. — Подружки не по его части, — хихикает Чанёль. Юнги не может не пихнуть его пяткой под столом. Они едят в неуютной тишине. Юнги было думалось, что, раз уж он так легко нашёл общий язык с ребятами со склада, то теперь его проблема с новыми людьми официально решена, но он ошибался. Ему некомфортно, взгляд Бэкхёна ощущается липким пятном на одежде, его обращённые к Мину фразы нервируют. Нет, прерывает себя Юнги, ты должен учиться на своих ошибках, вспоминая, что к Хосоку относился хуже некуда, пока тот не записался в список друзей весьма нахальным образом, который, так или иначе, сработал. Сообщение от сонбэ приходит на телефон Юнги одновременно с мыслями о нём, впору было бы испугаться: неужто у них образовалась какая-то там ментальная связь на духовном уровне, но обходится без поэтичности. В это время обычно они идут на склад, а Хосок до сих пор не выучил расписание смен Юнги. И всё же, глядя на короткое «Мне ждать тебя?» на экране смартфона, Юнги придурковато улыбается. Сердце пропускает удар, весьма привычно в течение последнего месяца, Юнги просто не обращает внимания, открывая чат и набирая ответ: «Я работаю, мог уже запомнить», держа устройство одной рукой, свободной от вымазанных в соусе рамёна палочек. — Так… — заговаривает Чанёль, Юнги резко отрывается от телефона, блокирует и бросает его на стол так, будто опасается, что друг каким-то загадочным образом увидит переписку сквозь корпус в плотном матовом чехле. Пак напрягается из-за увиденного действия, хмурится, а Юнги невольно смущается. В переписке ведь даже нет ничего такого, что следует прятать. Обычно она состоит из элементарных предложений встретиться, вопросов о местонахождении и забавных видео с животными. Абсолютно ничего предосудительного. — Ты уже начал готовиться к промежуточным? Вопрос Чанёля оказывается безобидным. Юнги невдомёк, с чего он так разволновался. Мин ерошит волосы на затылке, глупо посмеиваясь над собственной реакцией. — Если честно, даже не прикасался, — отвечает он, избегая смотреть другу в глаза, — Надеюсь на судьбу. Чанёль хмыкает, отклоняется назад, опираясь на спинку стула, скрещивает руки на груди. — На судьбу? — Пак приподнимает одну бровь, явно издеваясь над Юнги. — На судьбу дворника, я полагаю? Ах, да. Пак Чанёль, весь из себя «поддерживающий» друг, в котором Юнги раньше не приходилось сомневаться ни капли, в ходе недавнего обсуждения планов на жизнь в компании «квартета» заявил, что полагаться на творчество в нынешнее время, когда сплошь и рядом одни художники да исполнители, глупо и недальновидно, будучи прекрасно осведомленным о страсти Юнги к музыке. За это Мин его тоже не осуждает, кому вообще придёт в голову осуждать за такие глупости лучшего друга? Однако не сказать, что его эти слова не задевают. Влияют ли они на самооценку? Юнги бы предпочел не отвечать на этот вопрос даже себе самому. Некий надлом в их дружбе, наметившийся в середине мая, продолжает расти с космической скоростью. Было легко не замечать этого, пока оба были больше заняты своими делами, чем поддержанием отношений, но сейчас появившаяся как из воздуха разница между теми, применительно к кому говорили «от мысли к мысли» несколько лет подряд, ощутима на всех уровнях сразу. Юнги объясняет холодность и резкость друга его проблемами в семье, в конце концов, когда таковые имеются, оправдать ими неприятные слова и поступки легче, чем признать, что друг отдаляется семимильными шагами, держась за то шаткое понятие близости, складывающееся у друзей детства. Как бы то ни было, Юнги чувствует и свою вину в неминуемом разрушении их дружбы. Он сознательно выбирал не Чанёля множество раз до и после той вечеринки на складе. Новый знакомый, кажется, так же ощущает перемену обстановки и торопится её разрядить. — Знаете, а ведь вы скоро играете с нашей командой, — хихикает Бэкхён, нервозно зачёсывая свои волосы. — Это будет последняя игра в этом семестре? На площадке дела идут хорошо. Даже если между ПакМинами существует конфликт, другие его не замечают, по крайней мере, когда дело касается баскетбола. Парни рассеянно кивают, отвлекаясь от напряжённых переглядываний друг с другом. — Если мы их сделаем, выйдем на региональные. Ничего личного, Хённи, — сладко улыбается Чанёль, небрежно коснувшись плеча Бёна раскрытой ладонью. Юнги физически ощущает потребность сбежать и именно в этот момент — судьба наконец повернулась к нему лицом — Суён выбегает из-за стойки с собранным в бумажный пакет заказом. После угрюмого прощания Юнги покидает кафе через служебный выход, прыгает на велосипед и следует по заученному маршруту, по пути размышляя, что теперь будет с дружбой, на которую он надеялся и в которую верил годами.s⚡s
Эта игра не должна была отличаться от прошлых. Теперь команда, в составе которой Юнги на позиции атакующего защитника и Чанёль — тяжёлого форварда, приглашена в школу на другом краю города. Прежде Юнги здесь не бывал, потому во все глаза смотрит в окно автобуса, пока тот не тормозит на заднем дворе спортивной академии. Признаться, перед матчем с командой, годами тренировавшейся побеждать, Мин нервничает, впервые с тех пор как взял в руки мяч. Чанёль, напротив, спокоен и внешне даже не выглядит заинтересованным. — Твой сонбэ не придёт в этот раз? — с плохо скрываемой колючкой в тоне спрашивает Пак, закончив с переодеванием. Юнги сцепляет челюсти и мысленно считает до пяти, чтобы избежать грубости со своей стороны. — Он не мой сонбэ, а наш, — медленно проговаривает Юнги, — И нет, он не придёт. Причина уважительная, хотя Юнги и нельзя о ней говорить. Уличные танцы, как он успел выяснить к данному моменту времени — второй трети июня — это не просто развлечение для разгона тоски, это — целое направление андеграунд-жизни. Есть баттл-рэперы, есть такие же танцоры, и Чон Хосок, как лидер «Склада», входит в их число. Более того, в узких кругах он довольно известен и прямо сейчас готовится к баттлу, назначенному на сегодняшнюю ночь. Сказать об этом Чанёлю Юнги не может, а тот расценивает его молчание как свою победу и ухмыляется, так же больше ничего не говоря. — Файтин! — взбудораженный тренер скачет вдоль скамейки с полотенцами и бутылкой воды, изначально предназначавшейся капитану команды, подбадривает выстраивающихся на площадке парней. Соперники в сравнении с прошлыми играми выглядят внушительно, как минимум один из них в будущем точно станет частью национальной сборной. На их фоне Юнги совсем незаметный, тени спортсменов нависают над ним, давят на голову. Мин никогда не сомневался в себе, но сегодня он растерян, чувствует даже после свистка, что никак не может собраться. Первый трёхочковый, которым Юнги собирается традиционно открыть матч, бьётся о кромку кольца и летит в угол зала. Трибуны ревут. Ревёт и что-то внутри Юнги. Он смотрит, как мяч скачет в углу, и не может пошевелиться, отреагировать на слова парней из команды, утешить их вместо того, чтобы вызывать жалость к себе. Он внезапно ощущает себя очень усталым, блёклым. Не видит себя на этом поле и видеть не хочет. Это не нормально, баскетбол — его страсть с юного возраста. Не музыка, на которую лишь полгода возлагается столько надежд, а баскетбол. То, что получалось у Юнги лучше всего с самого детства, то, что заставляло родителей думать, будто младший сын выберет карьеру спортсмена в подростковый период. Четверть заканчивается, домашняя команда ведёт со счетом 6:4, и те два мяча — полностью заслуга Чанёля, что теперь в сторону Юнги и не смотрит. Делает два больших глотка минералки без газа, утирает шею полотенцем, бросает его на скамейку запасных и трусит на позицию. Эта игра не должна была отличаться от прошлых, но она отличается. Полным отсутствием мотивации, чувства причастности. Юнги хочется приложиться головой о паркет, он растерян, сам не понимает, что на него нашло, и тренеру не может объяснить, только тупит глаза в пол и мечтает оказаться с обратной его стороны, выглядывать из тоненьких щёлочек между половицами. Во второй четверти Юнги падает. Амбал, лица которого он из-за разницы в росте и застилающих обзор мокрых волос даже не видит, толкает Мина плечом и тот не может удержать равновесия, опускается на колено и смачно матерится. На трибунах жёлтого совсем мало, солнечного — нет вообще. Джиён и Кихён судорожно размахивают флагом, чем причиняют неудобство соседям, но им всё равно. Они зовут Чанёля, зовут Юнги наспех сочинёнными лозунгами, Юнги их слышит урывками, воодушевления ему это не добавляет. В итоге он всё же бросает трёхочковый прямо в корзину по воле везения, и это немного помогает прийти в себя. Чанёль треплет друга по плечу, улыбается в лицо. Им нужно поговорить, понимает Юнги. Прежде проблем у них не возникало и в умении их решать не было потребности, но теперь она есть. Юнги просто не хочет терять друга. — Он здесь, — бросает Пак, взъерошивая потные волосы Юнги, — Высунь уже голову из задницы и играй нормально. Одновременно со свистком до Юнги доходит, что Чанёль имел в виду. На верхнем ряду трибун около дверей для зрителей яркое пятно. Не жёлтое, солнечное. Хосок скачет, виляя бёдрами, пародируя чирлидерш из американских фильмов, Минхо и Бинни по двум сторонам от него держат кривенький плакат с надписью: «Файтин!» и стилизованными рожицами парней из команды с пухлым изображением тренера в центре. Пол под ногами Юнги разъезжается в стороны, когда Хосок-хён смотрит прямо на него с осторожной улыбкой и шепчет что-то губами. В третью четверть разрыв очков в пользу приглашённой команды. Юнги носится по полю, как в первый раз, перехватывает и забрасывает, не глядя передаёт пасы, держа победу кончиками пальцев. Ещё не получив её, он празднует, и вся усталость пропадает разом, как её не было. Он не связывает это с появлением Хосока, думает, что дело в Чанёле, прикосновение которого клеймит на коже облегчение. Юнги улыбается другу через площадку, отдаёт ему пас и смеётся, когда тот принимает его и забивает прямо из-под корзины, подпрыгивая с места на высоту гораздо большую, чем способен простой человек. Тот же амбал, что толкнул Юнги раньше, несётся мимо него к корзине, Юнги собирается заблокировать его, совершенно ослеплённый брошенным в глаза вихрем эмоций песком, и сам кидается под тяжелый удар. Летит через зал, как мяч, бьётся о паркет глухо, как тугая резина, не слышит звона в голове. Секундная вспышка боли в левом плече отрезвляет Юнги, распластанного на краю площадки, он неосознанно воет и скрючивается в позу креветки, постепенно теряя чувствительность руки до локтя и ниже; боль вспышками бенгальских огней, искорками пробегается по мелким косточкам пальцев, гаснет в мышцах. Визг свистка пробивается через гул в ушах, сверлит виски. Мин кряхтит, неуклюже заваливаясь на бок в попытке встать, опирается на оба колена, выставляет ногу вперёд. Его косит в сторону, но кто-то успевает поддержать за правую руку. — Врач! — орёт кто-то, помогая Юнги подняться и оттаскивая его к скамейкам. Его левая рука болтается маятником, Юнги смотрит на неё, как на чужую. Дежурный врач в поло с вышитыми на рукавах крестами давит на разные точки, вертит юнгиево предплечье, щупает большим пальцем выше ключицы, остальной ладонью — с обратной стороны. — Выбито, — констатирует, нажимая на торчащую кость. Юнги скулит, скрипя зубами. Он знает, что в спорте без травм обойтись никак нельзя. Ещё он знает, что выбитое плечо выведет его из строя на ближайшие месяцы и не даст о себе забыть никогда. Чанёль хватает друга за голову, смотрит в лицо. Его собственное бледное, покрытое потом, глаза безумные с едва заметными точками зрачков. Юнги хватается за друга здоровой рукой. — Дворником не покатит, — и пытается изобразить смех, но получается хрип, головой он тоже знатно приложился, перед глазами кружится, к горлу подступает тошнота. — Возможно сотрясение, — продолжает диагностировать врач, — Нужно в больницу. Проходит целая вечность прежде, чем Мина выводят из зала. Он в последний раз смотрит на табло — 35:33 в пользу гостей — на трибуны, где ни квартета, ни старших уже не видать, и позволяет себя увести.s⚡s
Первое, что видит Юнги, выйдя из палаты с громоздкой повязкой, фиксирующей всю левую руку, и лечебным пластырем на затылке прямо под ёжиком стрижки, это столпотворение его друзей. Тут и «квартет», и «Склад», и парочка ребят из команды. С его появлением часть посетителей вскакивает со скамеек вдоль стен, часть — прямо с пола; в больнице Мин уже давно, успело стемнеть. — Хей, — слабо улыбается Юнги. Он устал и его немного подташнивает, да и видок наверняка не из лучших, в отражении маленького зеркала над раковиной в процедурном кабинете на него посмотрел некто пугающе белокожий, только чёрные глазки виднелись, вряд ли за пару часов что-то изменилось. — Ты как? — Чанёль хватает друга за плечи и тут же, опомнившись, отскакивает назад. Среди гостей Юнги замечает Бэкхёна, тот тоже был зрителем на трибунах. — Просто вывих, жить буду, — в подтверждение слов Юнги даже пытается пошевелить рукой, но его лицо искажает гримаса боли — укол перестаёт действовать. — Родители здесь? Ему бы не хотелось, чтобы были, но тренер и доктора просто обязаны предупреждать родителей в случае ранения несовершеннолетнего. — Мгм, — Чанёль неопределённо машет ладонью дальше по коридору, — Заполняют документы. В момент тишины, когда уставшие посетители переваривают случившееся, а сам Юнги привыкает к тусклому свету коридора после ослепительной белоснежности палаты, он осматривает присутствующих. Им не обязательно быть здесь, но все так перепугались за Мина, и совесть не позволила им уйти. Это трогает. Юнги смотрит на Чон Хосока, осунувшегося, посеревшего, словно это его кость выбили с положенного ей места, хён даже улыбаться не пытается, глядит то на Юнги, то на Чанёля, ожидая дозволения приблизиться. Пак делает шаг в сторону, как сигнал; Чон срывается с места. Вблизи Юнги видит покрасневшие глаза, дрожащие губы и не может сдержаться, тянется свободной ладонью к лицу старшего, осторожно касаясь щеки. — Юнги-я, — хнычет Хосок, — Я…мы так перепугались! — Что это за хрень вообще была! — рукоплещет Минхо, — Кто этот засранец? На него надо жалобу подать! — своими криками он стопроцентно подтверждает свой статус хулигана в глазах школьников. Бинни рядом с ним такой же яростный, поддакивает каждому слову; «квартет» недоверчиво на них косится. Так простая встреча приятеля из больницы превращается в вакханалию, мало-помалу другие подтягиваются к обсуждению кары для «злодея». Родители застают толпу взбунтовавшихся подростков, у мамы раскрывается рот, отец придерживает её за талию, чтобы не свалилась ненароком. По дороге домой мама не забывает поинтересоваться, кто все эти люди, и Юнги размыто отвечает: «Приятели из школы», не желая вдаваться в подробности. Все, чего он хочет, это завалиться в кровать и проспать сутки-двое, забыть о боли в плече и всех вытекающих вроде запрета на баскетбол и — о ужас — на музыку, потому что играть на фортепиано с перевязанной рукой физически невозможно, да и напрягать плечо не желательно хотя бы ближайшие пару недель, в идеале — месяц. Родители понимают желание сына и оставляют его одного, заверив, что больничный обеспечит сыну несколько дней спокойствия. Не может не радовать, но слишком много планов это рушит, начиная от похода на выступление группы «Склад», заканчивая сменами на работе: платят там по часам, за больничный он получит максимум как за одну смену, копейки, говоря проще. Юнги тяжко вздыхает. У него нет сил думать о своём несчастье, так что он быстро забывается сном, лишь раз просыпаясь от того, что по привычке перевернулся на левую сторону и чуть не ослеп от боли по всему телу. Он не обвиняет парня из команды соперников, это была чистая случайность, к тому же, Юнги сам полез поперёк его движения. Случилось, у Юнги в последнее время слишком много всего случается, ему не привыкать. Интересно, думает он, выиграла ли команда Хосока в этом туре. Неделя больничного только началась, а уже высосала из Мина все соки. Он способен бездельничать сутками, но одно дело лениться по собственной воле и совсем другое — по необходимости. На третью ночь Юнги лежит без сна, плюёт в потолок и думает, чем хочет заняться, когда это закончится. Первым на ум приходит, конечно же, визит в музыкальный класс. Вторым — на склад. Телефон оповещает о новом сообщении. «Выходи» — В два часа ночи? — Юнги бухтит, не желая вылезать из-под одеяла. Телефон настойчив. «Застрял?» Словно хён даже не допускает мысли о том, что нормальные люди, вообще-то, в такое время сладко спят, а его так настырно вызываемый донсэн, на минуточку, ранен и должен отдыхать. Юнги откидывает одеяло, мягко спускается с кровати, печатает: «Иду» и забирается в растянутые домашние спортивки, не уточняя, куда именно он должен выйти. Он от старшего ожидает чего угодно, его сумбурности можно разве что позавидовать. Крадучись, Юнги осторожно открывает и закрывает входную дверь. С повязкой на руке он стал жутко неповоротливым, приходится разворачиваться всем корпусом для совершения минимальных действий. Беспомощность угнетает, ранит самолюбие. Над воротами торчит макушка, Юнги знает, кому она принадлежит. — И какого хера? — первое, что говорит он хёну в лицо, а тот улыбается, его лицо подсвечено экраном с открытым диалогом, в который он не прекращал строчить в ожидании, Мину даже страшно смотреть в брошенный на кровати телефон. — Соскучился, — подмигивает Хосок, протягивая Юнги бумажный пакет, — Не смог зайти днём, а мы тут типа праздновали, вот, ребята передали. Юнги не смотрит на содержимое подарка, вместо этого разглядывает гостя. Ночью прохладно, но на хёне только футболка, шорты да пляжные тапочки. Ещё панаму нацепил, будто от фанатов прячется, нашлась же звезда. — Спасибо, — недовольно бубнит Юнги, внутренне расплываясь в улыбке. Пока он отлёживался, Хосок писал и звонил ему каждый час, как по расписанию. Интересовался состоянием здоровья, пересказывал школьные сплетни — а в этой школе их пускать очень любят — делился историями со склада, потому что Юнги уже стал частью тусовки, сам того до конца не осознавая. Старшего было так много при условии ставших редкими и короткими встреч, что Юнги и вспомнить не может минуты, в которой его мысли не были бы заняты Чон Хосоком. Дерьмо, ему, по всей видимости, пора стучаться в фан-клуб на должность председателя. Старшего сейчас очень хочется обнять, поблагодарить от души и пригласить в дом. Будь это Чанёль, Юнги бы даже не раздумывал, а тут не может и слова сказать, смотрит, как на приведение. Хосок хихикает. — Налюбоваться не можешь? На что Юнги, полный дурак, крякает: — Не могу.s⚡s
Огромную повязку заменяют на эластичный компрессионный рукав с дополнительной поддержкой через две недели после происшествия и за три дня до начала промежуточных. От скуки Юнги занялся зубрёжкой материала, и теперь уверен в успешности сдачи экзаменов. В школе ничего не изменилось (как будто за это время на крышу мог упасть метеорит или ещё что получше), однако каждый встречный пристаёт к Мину с расспросами. От навязчивых однокашников спасает «квартет» и как-то к нему притёршийся Хосок, что нагло влез между Юнги и Чанёлем, гордый собой, будто это не он тут буллит младшегодку своим надменным лицом и тычками. Будто Юнги — трофей, который достался ему в честном поединке. Вот только методы борьбы были нечестными, ни у Чанёля, ни тем более у Юнги не было шансов. Бывает же такое, что трофей сам приходит к достойному? После третьего урока школа стекается на улицу смотреть игру волейболистов. Хосок говорит, что этот спорт любит не особо, но на площадке выкладывается больше остальных, недаром капитан. Это последняя игра в таком составе, в следующем семестре старшеклассники будут заняты подготовкой к выпуску, так что это своего рода прощание. А после промежуточных будет новое — с семестром и всеми спортсменами с выпускного курса несмотря на то, что им ещё полгода топтать коридоры. Из секций старших не погонят, для них лишь завершатся соревнования, но, думается Юнги, для выпускников это потеря. Символ приближающегося окончания школы. О себе будущем Мин не думает. Да, он был крайне восторжен поступлением в старшую школу, но теперь, семестр спустя, восторг сменился если не разочарованием, то полным равнодушием — точно. Предметы унылые, перспектив в них Юнги не наблюдает, он-то для себя уже решил податься в искусство музыки, кучи друзей он так и не завёл, а учителя частенько забывают его имя, клича «Юнки» без тени сомнения. На поле Хосок отбивает мяч в высоком прыжке и забивает соперникам, кучей свалившимся под сеткой. Трибуны вскакивают, Юнги вместе с ними и орёт, как умалишённый. Его лицо горит, ладошки потеют. Он не следил за ходом игры, честно говоря, Юнги и правил-то не знает. Старшему очень идёт форма, повязка на волосах и легинсы под шортами. Ему идёт широкая улыбка, перекатывающиеся крепкие мышцы рук, чёткие удары и высокие прыжки. — Я знаю, что пока рано, — после матча Юнги находит Хосока у скамеек, как тот всегда делает, и протягивает ему бутылку с водой, — В конце семестра вечеринка, ты пойдёшь? Старший выпивает почти всю бутылку, оставшуюся воду выливает на волосы, пятернёй зачёсывает их назад, стягивая мокрую повязку. — Конечно, — говорит, — Хотел тебя пригласить, но ты оказался быстрее. Юнги открывает и закрывает рот, краснеет ушами и шеей, перешагивает с ноги на ногу. Он смущён и счастлив, счастливо-смущён. То, что прежде он расценивал лишь как попытки сблизиться, навязчиво горит красным: «Флирт!», и это Юнги совсем не пугает. Он не представляет, как выглядели бы романтические отношения с хёном, однако хочет этого наивно, по-детски. Чон Хосока хочется обнять. Взять его руку в свою. Трогать лицо и смотреть в него долго-долго без следующих за этим подколов. Липкую лимонную химию хочется почувствовать не из банки, а от тёплых губ. Клубничные тянучки — так же. Ход мыслей Юнги загоняет его в бесконечное смущение, он отворачивает лицо, чешет руку в плотном рукаве. — Кто это тебя приглашает, — ворчит, как дедуля, со смешком подмечая все эти нелепые изменения в себе. Был ли он таким «букой» (со слов Джиён) всегда? Юнги так не думает. Да, душой компании его никогда нельзя было назвать, как и забитым одиночкой. Юнги в целом рефлексией прежде не занимался: он просто был. Такой, какой есть, без заморочек и самокопания. Зато сейчас с изумлением находит в себе разные грани, на которые друзья и Хосок в том числе постоянно указывают. Он молчаливый, это давно известный факт, но не от стеснительности, а от задумчивости. Он не тактильный, но не из-за вредности, а из соображений собственного комфорта. Довольно занудный, слишком о многом переживает, не любит лезть на рожон без нужды. Юнги не уверен в себе, и это для него самое настоящее откровение. Та напускная наглость была главным звоночком, ведь на деле каждый шаг Юнги обдумывает трижды и всё равно боится облажаться. Вот почему до последнего момента отказывался выступать за фортепиано на вечеринке, не уговори его сонсэнним, так бы и не решился. — Нет? — Хосок вскидывает брови, — Тогда я приглашаю тебя. Хён тянет к Юнги руки, поправляет его волосы, взбитые ветром, лацкан расстёгнутого пиджака; слишком долго ведёт пальцами, точно желая продлить прикосновение, и взгляд направлен чуть ниже юнгиевых глаз в размышлении. — Увидимся позже, — почти шепчет Хосок. — Увидимся, — так же тихо отвечает Юнги, поджимая губы: в тот момент хён смотрел прямо на них, Юнги готов поклясться жизнью. После осознания наступает смятение. Юнги же не глупый, Юнги не хочет обманываться. Он слышит, как девчонки говорят о Хосоке, видит, как он сам на них смотрит. Ходят слухи, будто с первого класса старшей школы и до сегодняшнего момента у старшего было по меньшей мере пять девушек, и все одинаково красивы, талантливы, умны. Юнги в типаж хёна вообще никак не попадает, к тому же, он парень, что автоматически снимает с него сотню баллов. Где-то в этом месте Юнги задумывается, почему Чон Хосок пристал к нему с самого начала. Да, тот упоминал об этом вскользь, но разве человек, общающийся с другим банально из жалости, станет ему об этом говорить? Клавиши поддаются со скрипом, пальцы растеряли ловкость, Юнги то и дело мажет мимо нот. — Не торопись, — Хан-сонсэнним успокаивающе гладит раненое плечо, — У тебя есть время. Для выступления выбранная Юнги песня не подходит даже к медленному танцу, было решено заменить её на более ритмичную, полную мелодию. Сонсэнним заверила, Юнги к этому готов, ему нужно лишь побольше заниматься, а в свете травмы — дополнительно работать над ослабшими мышцами левой руки. Во время больничного Мин занимался с нотами, пытался тренироваться в программе, не сидел без дела постоянно. Он уныло соглашается с учителем, просит остаться после её ухода и получает дозволение. — Только не переусердствуй, — сонсэнним строго указывает пальцем. И, конечно же, Юнги работает до тех пор, пока перед глазами не начинают плыть пятна, зато первая выбранная им песня звучит отменно.s⚡s
В честь успешной сдачи промежуточных путём долгих уговоров родители отпускают Юнги на финал танцевального конкурса с забавным названием «Hop-hop* It», чему Хосок радуется в три раза больше самого Юнги. У того период адаптации к новым чувствам безболезненный, но крайне неприятный: у Чон Хосока появилась девушка. Вернее как. Девушкой старшего Соби назвать пока нельзя, они только переписываются в Катоке и изредка созваниваются. Юнги даже не в курсе, идёт ли дело к отношениям, и обретать это знание не собирается. Знает, что это разобьёт его наивное сердце. Разбивать своё сердце в семнадцать Юнги очень боится. В дом старшего Мин впервые попадает вечером перед поездкой. Билеты на поезд на пять утра, гораздо удобнее будет добираться из дома, однако странно, что парни не остались на складе, так все были бы сразу в сборе. — Не люблю спать там, — Хосок тащит тяжёлый пакет с продуктами, наотрез отказываясь разделить с Юнги ношу, опекает его, словно плечо — полностью зажившее, к слову — это не плечо вовсе, а Ахиллова пята: тронь и всё, конец истории. Понять Хосока можно, Юнги тоже не смог бы ночевать на складе. Дети шумные, запас энергии у них не иссякает никогда, да и ночуют все поблизости, грубо говоря, в одной комнате, как в общежитии, побыть одному там невозможно при всём желании. Дом у Хосока обычный, двухэтажный узкий коттедж с вытянутым высоким крыльцом и цветочными кустами у входа. У двери вьются пчелы, Хосок пищит, прижимаясь поближе к Юнги, а тот фыркает от смеха: такой весь из себя важный хён до смерти боится всего, что ползает на шести лапах и больше. — Мы дома! — с порога оповещает Хосок. С лестницы тут же слышатся быстрые шаги. — Оппа! Давон — младшая сестра Хосока — без преувеличения его женская версия, будто лицо хёна просто взяли и прогнали через фильтр для обработки фотографий. Юнги слегка подвисает, разглядывая девушку с небрежным пучком каштановых волос и в пижаме с персонажами из Лайна. Юнги скромно здоровается, называет своё имя. Девушка и характером от брата не отличается, с ходу обращается к гостю «оппа» и называет симпатичным. Она пойдёт в эту же старшую школу со следующего учебного года, на неё возлагают надежды, вдруг будет такой же, как брат, выдающейся. Родители старшего ещё не вернулись с работы, так что подростки ужинают втроём заранее приготовленной госпожой Чон едой, болтая обо всем подряд. Говорят в основном Чоны, Юнги же глазеет по сторонам, разглядывает обстановку: яркие цвета на кухне с лакированным оранжевым гарнитуром, объединённой с гостиной, занавески с цветочной вышивкой, мягкие ковры. Мебели много: диван, столы обеденный и журнальный, стенка с несколькими шкафчиками, обилие полочек, заставленных сувенирами, и низких стульчиков непонятного назначения. Интерьер аляпистый, но по-своему уютный. По скромному мнению Мина, этой семье он вполне подходит. В его доме попроще, родители не любят лишних деталей, да и самому Юнги комфортнее в приглушённых оттенках и минимальном количестве объектов. В спальню Хосока Давон не допускается. Девушка дует губы сердечком, изображает обиду и подмигивает Юнги как-то заговорчески, на что тот внимания старается не обращать. — Оппа не часто приводит друзей… — задумчиво тянет Давон и, хихикая, удаляется в комнату напротив. — Вот же, — вслед ей бухтит Чон, прикрывает дверь и чешет в затылке. — Чувствуй себя, как дома, не обращай на неё внимания. Расслабиться полностью у Юнги точно не получится, он знал это до того, как принял предложение переночевать здесь; он отрешённо кивает, проходит вглубь комнаты. Здесь ещё ярче, всюду плакаты, книги стопками прямо на полу, кровать завалена маленькими подушками, на рабочем столе творческий хаос из обёрток конфет и коллекции банок из-под газировки и энергетиков. Хосок ойкает. — Прости, не успел прибраться. Юнги не видит беспорядка. Он видит Хосока. Его личность, так точно отражённую в обстановке его комнаты: буйство красок, скрывающее мрачные мотивы на стилизованных постерах тоскливых фильмов, яркие обложки на романах, где главный герой или его любимый человек погибает, цветные салфетки, скомканные на столе, утиравшие слёзы, потому что хён всегда плачет на печальных или трагичных моментах в кино. Юнги видит Хосока. Открытого, добросердечного человека с его собственной грустью во взгляде за фасадом нескончаемых улыбок. — Мне нравится, — Юнги вкладывает в свой тон всю нежность, что плещется в нём, юном и невинном, — Тебе подходит. Хосок принимает его слова с благодарностью, указывает на кровать. — Я посплю на матрасе, можешь сходить в душ, пока я приготовлю постель. Юнги должен бы протестовать, мол: «Ты же тут хозяин, значит мне и спать на полу», или: «Кровать достаточно большая, чтобы мы поместились вдвоём», но он этого не делает. С первым вариантом просто: Хосок пошлёт его и его вежливость в интимном направлении. Со вторым ещё проще: в одной постели с хёном до утра он попросту не доживёт. При нынешнем раскладе ночь проходит спокойно. Парни болтают перед сном, пока Хосок не засыпает первым, а Юнги свешивается вниз, глядя на его лицо, и улыбается. Во сне у хёна приоткрывается рот; Хосок сбросил одеяло, его ладонь под футболкой неосознанно чешет живот, он как-то говорил, что привычка осталась из детства, когда мама гладила его перед сном, читая сказки, его волосы разбросаны по подушке влажными сосульками, Чон никак не может приучить себя сушить их после душа. Куча маленьких деталек, как у детской мозаики, Юнги обожает их подмечать, запоминать, использовать, чтобы старшего порадовать. Он в этом уже с головой, и в судьбу верить начал, не жалеет ни капли. Прежде Юнги думал, что его первой любовью была музыка с той встречи на площадке у берега Кымхоган. Сейчас он думает только о том, что пушистые ресницы Хосока до жжения хочется потрогать губами. Ночью он так и не смог уснуть, поэтому, едва поезд двигается с места, Юнги приваливается к спинке кресла и дремлет, предвкушая новое приключение, рассуждая о том, что его ожидания от старшей школы совсем не оправдываются, но в этом и прелесть. Он ожидал стать известным в школьных коридорах, стать отличным учеником и примером для младших, найти друзей среди одноклассников и пройти баскетбольный сезон до финала. Его имя действительно у всех на слуху из-за побед и из-за дружбы с Чон Хосоком, по учёбе не то чтобы ладится, но ниже четвёрок оценок у Юнги нет, всё же он довольно внимателен, друзья у него есть, пусть и далеко не все они его одноклассники. Играть ему пока запрещено, так и это ненадолго, на поле он вернётся, впереди не один сезон. Главное, в чём Юнги заблуждался: его неспособность так глупо влюбиться. Второе по важности заблуждение: его неспособность влюбиться в Хосока.s⚡s
С Бэмом Юнги знакомится, как заведено в подобных кругах, через общего друга. Складские не впервые посещают Пусан своим коллективом, в клуб их пускают без проблем после отмашки владельцу дефис администратору дефис бармену по настроению. Бэм — таец, чьё полное имя Юнги даже не пытается запомнить — мило ему улыбается, хотя образ у него, мягко говоря, тянет на приличный рейтинг. Кто вообще носит леопардовый принт в сочетании с толстыми позолоченными цепями? Скорее всего, Юнги отстаёт от моды. Владелец располагает гостей за дальними столиками, диктует заказ официанту и сам садится рядом. Один из детей — его давний подопечный; Эрту двадцать через несколько месяцев, но он уже успел и мигрировать, и попробовать себя в разных сферах занятости, и провалиться с обучением в старшей школе, отчего путь классического образования для него закрыт. Хосок подобрал его здесь в прошлом году, Эрт бегал официантом и, кажется, не хотел больше жить, в подробности Юнги не вдаётся. Бэм обнимает бывшего сотрудника за узкие плечи, восклицает, мол, как вырос, возмужал, изменился. Парню повезло найти себя в танцах, а уж насколько дело надёжное он не размышляет. Никто из них, на самом деле, не размышляет. — Это ваш новенький? — Бэм с любопытством смотрит на Юнги, которому от одного вида пол-литрового разноцветного коктейля на столешнице перед ним становится дурно. — Друг семьи, — Хосок смеётся, взъерошивает юнгиевы волосы пальцами с кучей тоненьких колечек. Бинни встревает, отлипнув от сладкой трубочки в его Голубой лагуне: — Наш талисман, — и подмигивает Юнги через стол, вгоняя того в краску. Склад ведь действительно похож на семью. Это не просто кучка отчаявшихся подростков, объединённых общим делом. Когда что-то касается творчества, убедил его Хосок, нельзя быть незнакомцами. Групповой танец предполагает, что все члены группы будут слажены, как единый организм, им нужно не только понимать, но и чувствовать друг друга. Живя под одной крышей, переживая одни и те же проблемы, складские прекрасно с этим справляются, и Юнги, как бы он не отнекивался, завидует. Он считал, что много знает о дружбе, у него был Чанёль и другие приятели в средней школе, в старшей появился «квартет», но, какой симпатии бы он к ним не испытывал, это не было духовным родством. Они проводили время вместе, смеялись и грустили, но никогда не молчали так, чтобы всем было комфортно. А молчать ведь очень важно. Когда молчат люди, говорить за них начинают души — этому Юнги тоже Хосок научил. Напиваться перед соревнованиями нельзя, ребята всего лишь хотели поздороваться с Бэмом, а потому после первого же коктейля Хосок встаёт из-за стола. — Победителям выпивка за счёт заведения, — Бэм по-свойски жмёт его руку своей широкой жилистой ладонью. — Сделаем всё, чтобы разорить бар до последней стекляшки, — возвращает Хосок, встряхивая замком рукопожатия. Они действительно делают. Обстановка на месте проведения конкурса выглядит слегка незаконно. Это промышленный район, окружённый пустыми — списанными — товарными контейнерами, общественный транспорт сюда не идёт, добирались с пересадками и пешим ходом, фонарей почти нет. Всё освещение, созданное организаторами, это лампы на длинных спутанных проводах, натянутых между столбами электроснабжения, и фары автомобилей, выстроенных полукругом там, где предполагается сцена. Хосок держит Юнги за руку, чтобы младший не потерялся, уверенно ведёт его через толпу, здороваясь с каждым встречным, передаёт флешку высокому европейцу с татуировками на торсе вместо одежды. — Будь рядом, — Хосок разворачивается к Юнги, наклоняется поближе, говорит в его ухо, — Там есть что-то типа бара, — старший подталкивает Мина посмотреть налево, где за стойкой из поддонов и ящиков хозяйничает девушка в слишком откровенном даже для этого места наряде, Юнги поспешно отводит от неё взгляд, стушевавшись: его учили, что пялиться на девушек, как бы они не выглядели, неприлично, а Юнги воспитанный парень. — Мы выступаем в середине, но нужно прогнать рутину пару раз, — продолжает наставлять Хосок, — Справишься сам? После неуверенного кивка младшего хён сжимает его правое плечо и собирается уходить. — Хён, — Юнги ловит его за один из многочисленных браслетов на запястье; Хосок оборачивается, улыбается одной стороной рта, дёргает бровями, призывая говорить; Юнги шумно глотает душный от скопления людей и влажный из-за дымных машин воздух. — Удачи, Хосоки-хён. Хосок на секунду сплетает кончики юнгиевых пальцев со своими, большим цепляет совсем уже выцветшую нитку на запястье младшего, утвердительно кивает и уходит готовиться к выступлению. Запястье у Юнги горит, на нём прикосновение красными пятнами, видно через тонкую бледную кожу. Юнги во многом себе не признаётся, но в том, что он, оказывается, далеко не гетеросексуален, и к тому же влюблён в своего близкого друга, самому себе признаться оказывается удивительно просто. Толпа за спиной Хосока смыкается, Юнги наконец-то может продолжить моргать. До выступления складских он бродит по территории, стараясь избегать особенно шумных компаний, пытающихся выйти с ним на контакт, добирается до бара и просит пиво, не глядя на девушку за стойкой. — Один здесь? — рядом оказывается её подруга, куда больше занятая беседами с «посетителями», чем прямыми обязанностями. Она одета более скромно, её бюст прикрыт художественно изодранным горлом футболки чуть ниже ключиц. Юнги принимает пластиковый стаканчик, отрешённо качает головой и, быстро перебирая ногами, возвращается на то же место, где его часом раньше оставил Хосок. Парень с татуированным торсом — ведущий. Он скачет по крыше старого Мерседеса, изрисованного узорами краской из баллончика, объявляет названия команд в рупор, заводит толпу, что охотно поддаётся соблазну. Люди вокруг образовывают барьер, замыкающийся у капотов машин, толпа волнуется, становясь частью выступления. Спустя два номера и пинту светлого нефильтрованного Юнги вливается в общее настроение, подпевает знакомым песням, вовлекается в шуточный рэп-баттл со стоящим около него изрядно выпившим парнем. — Итак! — музыка обрывается, ведущий вновь забирается на свой пьедестал, — Вы готовы поддержать наших гостей из Тэгу? — толпа одобрительно ревёт; крик Юнги её перебивает. — Тогда пошумите и поприветствуйте «Склад»! Юнги оглушает воплями, гудящими басами музыки. Фары всех автомобилей одновременно загораются дальним светом и тут же меркнут, создавая атмосферу. В заминку, что длится мгновение, из темноты появляется десяток силуэтов в светоотражающих спортивных костюмах. Хосока Юнги узнает мгновенно — костюм на нём жёлтый, а на остальных белые — и пялится в его сторону, пытаясь рассмотреть выражение лица, которого не видно, пока часть света не возвращается. Музыку Юнги узнаёт с первой ноты. Узнаёт, потому что сам её создал. Это тот самый мотив фортепиано, что он наигрывал в классе, только обработка немного другая, наверняка Бинни постарался, и это так трогает юнгиево сердце, что его губы дрожат. Хосок выходит вперёд, пока продолжается медленная часть мелодии. Зрители удивляются такой подаче, затихают, ожидая продолжения, им непривычно видеть на соревновании уличных танцоров подобное вступление, пусть придумали это давно, в каком-то кино начала нулевых. Его движения Юнги тоже узнаёт, они такие же, как тогда: обе руки вверх, движение пальцами в воздухе, левая в сторону и шаг за ней, поворот. Хосок подгибает колени, корпусом отклоняется назад, толкается от земли руками по очереди, выпрямляется и делает волну всем телом, ладонью ведя вниз. Удивительная способность: говорить молча. Губы Хосока плотно сомкнуты, но Юнги понимает каждый знак его тела. Гибкого, послушного, выразительного. В начале он говорит о искушении, дальше, делая тяжёлые шаги и пригибаясь, как от сильного ветра, о преодолении, и, наконец, обрушаясь на колени и поднимая руки над головой — о смирении, принятии. Этой части не было в том танце, тот был легкий, воздушный. От этого у Юнги мурашки по коже, так хорошо ему понятен посыл. Фортепиано переходит в щёлкающий бит, остальные танцоры выходят из тени и Хосок смотрит на каждого по очереди. Эта часть о пути. О том, как важно встретить единомышленников. Старший вскакивает на ноги, музыка сменяется, но мотив фортепиано на фоне по-прежнему различим. Танцоры движутся, как одно целое, дышат в такт друг другу, выражения их лиц полностью одинаковы. Минхо делает сальто, поддерживаемый двумя парнями, над головой Хосока, отбивает ему пять и тот падает, опираясь о его руку, и так же встаёт. За динамикой номера уследить почти невозможно, необходимо уметь читать между строк, Юнги этому учится. Он вообще очень многому учится в последнее время. Ребята выстраиваются в линию, скачут на месте, и Хосок вдруг указывает пальцем прямо в сторону Юнги. Юнги тут же повторяет жест, на что старший подмигивает, крутит пальцем в воздухе и отворачивается снова, продолжая рутину уже в новой фигуре. В конце выступления дети склоняются вокруг Хосока, а он обнимает их, далеко вытягивая руки. Зрители кричат, Юнги их не слышит за собственным криком. Приходит в себя, когда в рот попадает что-то солёное с его же щеки, бездумно вытирает глаза рукавами хосоковой красной мастерки, что старший накинул на него у бара, и восхищается. Восхищается, как ребёнок, как впервые увидевший свет после векового заточения в темнице, как житель пустыни восхищается морем. Это был не просто стрит-дэнс. Это была история, посвящённая Хосоку, каждому ребёнку со склада, посвящённая Юнги. Фары загораются, ведущий запрыгивает на капот. — Что-то мне подсказывает, что мы с вами только что наблюдали рождение звезды! Звёзды рождаются из молекулярного облака, звёздной колыбели, в процессе сжатия газа. Выходит, сердце у Юнги из водорода — в нём только что окончательно догорело и вспыхнуло.s⚡s
Утренние новости сообщают, что проект «SSS», вступивший в разработку, поможет людям находить родственные души. Юнги вскидывает брови, задерживается за завтраком, глядя в экран телевизора. Разработчик технологии выглядит совсем юным, в окошке слева его имя — Ким Намджун — для Юнги пока ничего не значит. Родственные души? Звучит странно. Он слушает дальше. — Чип настраивается на частоты Вашего мозга, — объясняет принцип работы изобретатель, — И выискивает среди похожих тот, что совпадает полностью, говоря простым языком. Волны мозговой активности уникальны для каждого человека, так принято считать… — Вот же, — отец давит на кнопку, меняя канал. — Справлялись как-то всю жизнь и без этих примочек. — Юнги-я, — перебивает мама до того, как отец пустится в возмущённые причитания; Юнги переключает внимание на неё, частью сознания продолжая думать о новости. — Ты же пойдешь на вечеринку? — Юнги кивает. — Хорошо, главное, не напивайся там и не ищи неприятностей. Надо ли говорить, что такого в планах и не было? Юнги собирается хорошо провести время с друзьями, выступить, поразив всех своей игрой, и совершить самую большую глупость в его жизни. — Конечно, мам, — Юнги улыбается, заканчивает с омлетом и собирает посуду, размышляя о Ким Намджуне и его «SSS». Юнги не видит в этой технологии ничего плохого, наоборот. Это же прекрасно! Людям не придётся ошибаться, разбивать сердца себе и другим, терпеть травмы в несчастных отношениях, перебирать варианты. Вариант ведь уже готов, просто не всем дано к нему прийти, но теперь это возможно. Теперь для этого не нужно никаких усилий. А какой бы была его родственная душа? Мысли ведут Юнги в глубокие дебри, он спотыкается на лестнице и сильно бьётся бедром о дверной проём в своей комнате. Какой он, человек, что создан для него стечением обстоятельств и скоплением звёздной пыли, удачно попавшей в нужное время и место? Одно он знает наверняка: его родственная душа жёлтого цвета. Всё очень просто. Жёлтый — цвет радости, света, Солнца. Юнги слишком влюблён или слишком наивен, знает же, что всё ещё проще, гораздо проще. Жёлтый — любимый цвет одного небезызвестного сонбэ, нельзя не заметить. В школу Юнги приходит с «квартетом». По пути старшеклассники болтали и смеялись, будто ничего в их отношениях не изменилось, и это Юнги обрадовало. Всё как всегда: Чанёль и Кихён бесконечно препираются, Джиён снимает их на телефон, угрожая написать о друзьях рейтинговый фанфик, Юнги добавляет масла в огонь, начиная предлагать девушке варианты развития сюжета. Для проведения вечера школьный совет постарался на славу. Спортивный зал украшен шарами и лентами, повсюду светомузыка, столы ломятся от аппетитных закусок. Старшеклассники вокруг нарядные, как на выпускном, до которого по факту целый семестр, Юнги вздыхает с облегчением: не зря он решил уделить внимание своему внешнему виду и выбрал чёрную атласную рубашку вместо рассматривавшейся в качестве основного варианта футболки и брюки со стрелками вместо полюбившихся скинни-джинс. Даже конверсы пришлось отбраковать в пользу начищенных туфель, как хорошо, что мама его уговорила. Едва войдя в зал, Чанёль извиняется и убегает к парням из команды; Кихён сопровождает оставшихся друзей к столу и вручает каждому по бумажной тарелке. — Твой номер ближе к концу? — с набитым тарталеткой ртом спрашивает Ю. — Под медленный танец, — отвечает Юнги, перебирая взглядом закуски. От волнения перед выступлением и тем, что он собирается сделать, аппетит совсем пропал. Юнги завтракал, но после ни в обед, ни тем более на ужин не смог и крошки проглотить, чего уж говорить о закусках. Интересно, думает он, выпускники уже здесь? Торжественная часть начинается в семь. Школьники собираются у сцены, слушают короткую речь директора и учителей и откровенно зевают. Куда интереснее становится, когда объявляют слово выпускников: все знают, кому положено читать речь. На Хосоке лёгкий брючный костюм белого цвета и голубая рубашка, его волосы уложены в открывающую лоб причёску. Выглядит великолепно, впрочем, когда он выглядел иначе? Зал затихает, Хосок подходит к микрофону и очаровательно улыбается младшим. — Такая торжественность, что же мне делать на выпускном, — посмеивается хён, школьники смеются, как на стенд-апе. — Итак, коллеги, — внезапно напустив серьёзности в тон, Чон продолжает. — Для нас закончен творческий и спортивный путь в этой школе, теперь её честь и достоинство мы отдаём вам, нашим донсэнам. Я горд быть частью истории этой прекрасной школы, рад, что у меня были такие чудесные наставники и друзья. Расставаться грустно, но одно я знаю точно: я никогда не забуду это место и всё, что оно дало мне… Юнги забавляется, слушая откровенную ложь старшего. Почему-то он не считает его лицемером, больше не считает. Это ведь элементарные вещи, как закон джунглей. Хосок всего лишь выживал, как умел, чтобы иметь возможность отстаивать свои интересы. Чтобы спокойно носить маникюр, нужно стать знаменитостью и задать тренд на маникюр — логика, как у дважды два, и это только малая часть чоновых достижений. Дальше Хосок объявляет нового капитана волейбольной команды, даёт какие-то напутствия, Юнги слушает в пол-уха. У него кровь стучит по вискам, когда он представляет, как хочет закончить сегодняшний вечер. — Звание лучшего пиздабола Тэгу достаётся… — Юнги изображает барабанную дробь; только что подошедший Хосок бьёт его кулаком в правое плечо. — Заткнись, — старший хихикает, — Чтобы послать эту дыру нахер, есть выпускной. Атмосфера напоминает Юнги эти фильмы про старшую школу, где посреди танцпола обязательно происходит какая-нибудь душещипательная драма. Кто-то пронес алкоголь, выпившие школьники танцуют повсюду, столы с закусками к десяти часам полностью пусты, и фруктовых долек не осталось: кто на вечеринках ест фруктовые дольки? Юнги много танцует и смеётся так, что к ночи у него немеет лицо. Он танцует с «квартетом», с одноклассниками, с парнями из команды, выслушивает кучу комплиментов о своём внешнем виде и навыках, раздаёт ровно столько же. Пару раз пылко обнимается с расчувствовавшимся от алкоголя Чанёлем, один — с таким же Кихёном, Джиён держит за руку, осторожно её пожимая, девушка недостаточно пьяна для объятий. Но главное — он танцует с Хосоком. Похоже на благословение. Похоже на историю Икара, но со счастливым концом, где он добрался до Солнца. Он видит, что Чон и четвёртой части возможностей своего тела не демонстрирует, действительно не хочет, чтобы в школе знали о его увлечении танцами, предпочитает хоть что-то оставить своей личности, не образу, созданному для безнаказанного ношения лака и сверкающих цацек. Юнги же совсем неумелый, качается в стороны, виляет тазом, скорее балуясь, чем танцуя всерьёз, отчего Хосок хохочет до слезинок из глаз. Юнги подаётся вперёд. — Хён, — пылко выдыхает парами разбавленного соджу. — М? — Хосок придерживает его за предплечье; Юнги жмётся ближе, касаясь грудью груди старшего, смотрит ему в глаза снизу вверх. Он думал, очень много думал с того самого дня, как вернулся из поездки в Пусан после празднования в баре, где Хосок обнял его трепетно и нежно, назвав своим талисманом удачи, какие слова он должен сказать. Ведь ничего особенного он сказать не собирается, всего лишь чистую правду. Говорят, признаваться в чувствах всегда очень тяжело. Это ком в горле, потные ладони и частый-частый пульс, будто сердце вот-вот выскочит из груди. Юнги нервничал слишком долго, наверное, поэтому с его губ так легко срывается: — Ты мне нравишься, хён, — и выражение его лица не позволяет допустить и крошечного сомнения в смысле его слов. «Нравишься» не как друг, не как человек и приятная личность. «Нравишься» как тот, кого сильно хочется поцеловать, в чьи влажные и наверняка липкие от геля для укладки волосы хочется окунуться пальцами, носом, вдохнуть резкий запах лака и едва заметный — пота около воротника. Хосок ведь всё и всех насквозь видит. И Юнги видит, тот перед ним открыт, совсем обнажён, а рубашка и брюки, да даже нижнее белье, это так, лоскуты, ничего не значащие. У него же душа нараспашку, наивная, подростковая, впервые влюбившаяся. И не в кого попало — в Чон Хосока! Того самого, все же его знают, он звезда школы, лидер «Склада» и победитель конкурса по стрит-дэнсу в Пусане, получивший предложение вступить в профессиональную группу по окончании школы. Парень с не особо выделяющейся внешностью, умеющий преподнести её, как настоящее искусство. Парень, чьё тело умеет писать романы. Парень, что зачитывается чужими мыслями, незаконно оставаясь в библиотеке — всего лишь маленькая шалость. Чон Хосок — теперь-то Юнги точно не дурак, всё-всё видит и знает — это лимонная газировка, это свежескошенная трава на берегу реки, это сладость подтаявшей в обёртке тянучки, это соль пота от долгой усердной работы. Чон Хосок — это первая любовь Юнги, что отдаёт ему это место без сомнений и страха. Чон Хосок — это человек, которого Юнги прямо сейчас целует. Он дёргается вперед, не давая себе возможности передумать, крепко-накрепко зажмуривается. Забывает, где он, кто он. Словом, совершает самую большую глупость в его жизни. Об этом пока не знает, у него ещё есть время, чтобы побыть окрылённо-воздушным, пробуя губы старшего на вкус. Как он и ожидал, они сладкие, фруктовые из-за бальзама, немного липкие и очень, очень тёплые, мягкие. Юнги кружится на месте — или это комната завилась волчком. Юнги слышит чужие голоса, его закрытые веки раздражает какой-то свет. — Какого хрена! Юнги делает два шага назад, удерживая равновесие, расфокусированным взглядом цепляясь за подёрнутое непониманием и гневом прекрасное лицо его хёна. Блять, он только что поцеловал его на глазах у всей школы? А мозги где оставил, Мин Юнги? — Хён, — щебечет Юнги, протягивая к старшему руки, цепляясь за рукав, который грубо выдергивают. Хосок озирается по сторонам, встречает взгляды одноклассников и донсэнов, те полны отвращения, лишь парочка — понимания и может быть жалости, будто знают, чем это закончится. Хосок не думает долго. У него ведь в арсенале куча масок, и актёр он хороший, сегодня вон даже звание получил. Какое только? Юнги уже не помнит. — Хён, — снова зовёт он. Ему плевать, что на него смотрит вся школа, ему плевать, что глаза эти недобрые по отношению к нему в первую очередь. Не плевать на то, что Хосоку, кажется, это важно. Он бормочет то тише, то громче: «Я понятия не имею, что взбрело в голову этому парню! Я вообще не такой! Ты перепил? Иди проспись, Мин Юнги». — Хосоки-хён, — Юнги шагает, цепляется, его снова отталкивают. — Не подходи ко мне, — шипит Чон Хосок, меняясь в лице, прожигая взглядом между глазами Юнги пулевое ранение, — Отвратительно. — и уходит, резко крутанувшись на каблуках туфель. Юнги падает. Или продолжает стоять? Он не уверен, он ни в чём не может быть уверен сейчас. Это люди вокруг или глаза лесных хищников так ярко горят жёлтыми огнями? Это слёзы на его лице или кровь из ранения? Хосок учил его идти своим путём и не сдаваться, гордо перебираясь через ухабы. Хосок учил его игнорировать бред, что несут окружающие, не обращать внимания на мнение других. Хосок был таким убедительным, что заметить его ложь маленькому глупому Юнги, не умеющему читать между строк, было не дано. Хосок так хорошо притворялся в безопасном для себя пространстве, что он самодостаточен и зрел, и Юнги ему поверил, не считая тревожным звоночком того, что в школе старший редко говорил с ним посреди большого скопления народа, при этом не нарушая дистанции личных границ так, как делал это наедине, ложась на плечо и обнимая за талию. Что по-настоящему общались здесь они только в дальнем углу библиотеки или в коридоре, где со стороны могло показаться, будто младший всего-то о чём-то интересуется у старшего, в спортзале или раздевалке, где добрый сонбэ поддерживал донсэна в спортивных начинаниях, в компании «квартета», где было легче всего поддерживать имидж заботливого выпускника. Юнги не больно из-за того, что его чувства отвергли, пережить это легко, он из кино и романов, которыми Хосок буквально заваливал его эти месяцы, научился. Быть отвергнутым правда не так страшно. Если человека отвергают, он может принять это, не обязаны ведь его чувства быть взаимными. До конца вечера Юнги держится в углу. Никто не заговаривает с ним и не тычет пальцем, но и поддержать не пытается. Друзья не пытаются найти Мина несмотря на то, что не могут не знать о случившемся в одном с ними помещении. Юнги плевать, ему так плевать, так похуй, его безразличие кристально чистое, как горный хрусталь. Он не уходит лишь потому, что обещал Хан-сонсэнним выступить на сцене, и он выступает. С закрытыми глазами, глотая слёзы, Юнги давит на клавиши, не заботясь о правильности нотной последовательности. Музыка звенит в оглушительной тишине. Юнги забыл ту мелодию, которую должен был исполнять, и вернулся к любимой песне старшего брата. Ах, да, помнится, тот как-то назвал его бесталанным. За последним аккордом следует тишина. Юнги не ждёт оваций, уходит со сцены, не оборачиваясь к залу, а потом сбегает через задний выход. Юнги действительно не больно от того, что его чувства отвергли. Ему больно от того, что от него отказались. Ему больно от того, что жёлтый — самый лицемерный цвет из палитры.