네가 가진 색이 날 물들인 느낌 너와 함께할수록 강해져 모든 것이 EXO — Butterfly Effect
Незадолго до сезона цветения маков на Тэгу опускаются тучи. Льёт, как полагается, стеной, с грозой, леденящим душу ветром и всё такое. Юнги прячется под козырьком над дверью кафе и составляет акростихи на все известные ему ругательства: как назло, с утра он понадеялся на обманчивую чистоту неба и не взял с собой зонт. — Подбросить? — Суён-нуна выруливает с парковки на своём крошечном салатовом Матизе и тормозит у двери, сигарета в руке на руле вовсю дымит; Юнги готов завещать этой девушке двадцати пяти лет все свои органы. Он забирается на пассажирское сидение, мелко зябко дрожа. Нуна не ждёт, пока он пристегнётся, и трогается с места. Окно с её стороны слегка приоткрыто, сизый дым путается во врывающемся ветре с крашенными на русом фоне фиолетово-розовыми прядями. Радио шипит каким-то объявлением, что-то о запуске проекта под рабочим названием: «SSS», Мин впервые слышит, новостями он обычно не интересуется. Вбивает свой адрес в навигатор и позволяет себе прикрыть глаза на следующие пятнадцать минут дороги, из-за непогоды видимость почти нулевая, нуна не торопится, машина, как неприметный муравей, тащится по застывшим в размытых сумерках улицам. — Не думаешь сдать на права? — Суён очевидно пытается сгладить неловкость тишины между ними. Да, в рабочее время сотрудники между собой общаются довольно приветливо, но стоит ступить за порог заведения, становятся друг другу незнакомцами, максимум, могут скинуть мем про нелёгкую жизнь обслуживающего персонала в общий чат в Катоке. — Прямо сейчас это кажется хорошей идеей. Юнги любит дождь, снег и плохую во всеобщем понимании погоду в принципе. Он любит её за уют, которым наполняются дома, за контраст тёплого комфорта внутри стен с ненастьем снаружи, за неизбежно возникающее вдохновение. Сам он связывает это с эпизодами из детства, когда носился с братом по лужам, набирал воду в оттопыренные сверху резиновые сапожки — ноги у Юнги всегда были тоненькими — а потом сушил ступни в тазе с горячим ароматным настоем на травах и объедался маминой выпечкой. Тогда всё было проще, плохое как таковое не существовало, проблемы решались силой мысли, да проблем и не было, разве что антенну срывало ветром и мультики транслировались с помехами. У Юнги и сейчас из ряда вон ничего не случается. Дело в том, что у него вообще случается мало чего. Сам по себе парень не авантюрист, поэтому этап подростковых приключений пропустил, торча на площадке днями и вечерами. Может, его внешняя холодность и, как отзывались о нём друзья, «аристократическая высокомерность», создавали Юнги определённый образ, на деле же он тихий и мало чем примечательный. Обычный, сам о себе Мин так думать не любит, всё-таки это сильно бьёт по самооценке, но отрицать правду нет смысла. Кроме умения стучать мячом ему и похвастаться толком нечем. Такие мысли нагоняют тоску, Юнги тяжко вздыхает и нехотя выползает из согретой машины, напоследок в сотый раз поблагодарив Суён за помощь, на что девушка добродушно отмахивается: «Если ты простудишься, мы точно загнёмся», потому что Сан как раз по своей неосторожности уже успел схватить грипп и сидит теперь дома без смен и зарплаты. Юнги бежит от ворот до дверей, отряхивает волосы у порога. Ступеньки залило, кроссовки безбожно промокли, так что Мин снимает их и только тогда заходит в дом, аккуратно ступая на коврик носочками. Мама суетится, спешит переодеть сына в сухое и накормить горячим, опять же, никому от его болезни пользы не будет. За столом Юнги делится внезапным желанием получить водительское удостоверение, что, к его счастью, принимается охотно, хоть и с небольшой опаской, обоими родителями. — Но машину будешь покупать сам, — отец выглядывает из-за журнала и строго кивает, закрепляя эффект своих слов. О большем младший Мин просить и не смел, улыбка сама собой расползается от уха до уха, оголяя дёсны — особенность, доставшаяся ему от мамы — и часто-часто машет головой в знак согласия, рассыпая по столешнице воду с волос, а потом, спохватившись, вытирает влагу рукавом пижамы, в которую залез сразу после душа. Юнги любит дождь за то, что его семья вдруг объединяется. Мама копошится у плиты, она боится лишний раз включать телевизор во время грозы и пытается занять себя чем-нибудь, отец возится за журнальным столом. Разделённые низкой перегородкой, они вынуждены контактировать. У родителей никогда не было трудностей в отношениях, просто с возрастом их интересы стали сильно отличаться. Юнги наблюдает за ними, слушает тишину за столом, потому что мужу и жене элементарно не о чем разговаривать, и внутренне трясётся от страха. Как и любой подросток, он думает об отношениях, но характер и склад ума не позволяют ввязываться в типичные интрижки старшеклассников: сегодня с одной, завтра с другой, это не про Юнги. В средней школе у него было некое подобие того, что другие называют «встречаться» с девочкой из параллельного класса, но оба быстро поняли, что друг другу не подходят: она была шумной, рукоплескала на каждом шагу, Юнги же восторг выражает крайне редко. Он думает, ему нужен кто-то такой же, чтобы комфортно молчать там, где нет смысла говорить. Одеяло прохладное, но Юнги в пушистых носках, сразу подгибает его под ноги и устраивается в постели коконом, уткнувшись в телефон. В Твиттере он пассивный читатель, свой профиль не ведёт и почти ни на кого не подписывается, изредка гуляет по «актуальному» и лайкает посты музыкантов с анонсами новых треков, а потому искренне удивляется уведомлению «Hobi-Hobi теперь читает вас» и не может сдержать любопытства. А любопытному, как известно, на базаре нос прищемили. Чон Хосок на круглой аватарке, ткнув пальцем в щёку, подмигивает одним глазом и довольно улыбается Солнцу позади телефона. Он яркий, на фоне ночной темы оформление профиля в инди-стиле со смайликами и сердечками бьёт по глазам и нервному спокойствию. Мин листает вниз: ободряющие цитаты, болтовня о школе и фотографии через каждый твит. На одной, как Юнги догадывается, та самая квартира, пицца и курица в остром соусе, которые Мин доставлял в середине месяца, на другой куча парней в яркой одежде выстроены клином на спортивной площадке, застыв в неестественных позах — похоже на танец — и пятнистая куртка одного из парней кажется смутно знакомой. На другой — сам Чон Хосок в полноростном зеркале в спортивном костюме с повязкой на влажных волосах. На следующей Юнги видит стопку книг и банку лимонной газировки, подпись: «Лучшие друзья» и эмоджи разбитого сердца. Фотографии явно не в хронологическом порядке, потому что фото с едой самое первое, выложено часом ранее, хотя очевидно было сделано несколько недель назад. На последнем фото Юнги видит зал с солнечной и небесной сторонами и себя, похожего на букашку на расстоянии от камеры, посередине площадки, вытирающего пот тыльной стороной ладони: «Отличная работа!» — над фото в обрамлении разноцветных эмоджи с мячом, медалью, кубком и праздничными хлопушками. Смущённый, Юнги блокирует телефон и бросает от себя, как горячую картошку.s⚡s
От Чон Хосока, когда тот от дверей кафетерия вдруг нацеливается на стол, где Юнги дожидается друзей, Мин не шарахается. Лениво ведёт взглядом, кивает головой на громкое: «Привет!» и отодвигает поднос с обедом, чтобы старший мог уместить свой напротив. Не говоря ни слова, Чон складывает палочки и приступает к еде. Юнги физически ощущает на себе глаза всей школы. Другие наверняка думают, мол, чего это сонбэ уселся с Мином. Тот пусть игрой себе какое никакое имя заработал, всё равно едва ли его считают старшему подходящей свитой. Подошедшие друзья Юнги считают так же, только наоборот. — Сонбэ? — голос Чанёля срывается, он кашляет в сторону, прямо в лицо такого же охреневшего Кихёна. Чон Хосок здоровается и с ними тоже так легко, словно это абсолютно нормально для них, хотя всё совсем не так. Вообще-то, стоит напомнить, основная задача «квартета» — буквально не упоминать имя старшего всуе без острой на то необходимости (фыркнуть, как тот задолбал своей звёздностью). Спрашивать, что он тут забыл, никто не решается, а место рядом с ним после матча в гляделки занимает Джиён. Девушка держит дистанцию между их локтями за столом, но сонбэ этого не замечает. Сунув палочки в рот, он улыбается краешками губ, когда видит, что на руке Юнги под тонким плетёным браслетом его нитка по-прежнему на месте, уже растрепавшаяся и слегка замыленная — значит, не снимал. — Так… — заговаривает Мин, выразительно поднимая брови, — Сонбэ, ты что-то хотел? Про внезапную подписку в Твиттере узнать тоже хочется, всё-таки, школьных знакомых на профиле Мина за исключением Чанёля не водится, целенаправленно искал, получается. — Нет свободных столов, — врёт и не краснеет. Как минимум его собственное место рядом с выпускниками ожидающе пустое. Как максимум — три стола в двух метрах от раздачи. Обед проходит в ужасно неловкой обстановке. Выгнать старшего никто из друзей не порывается, смелости не хватает, сам же Юнги не видит в этом смысла, ему присутствие выпускника не мешает, а о косых взглядах он забывает через минуту. Уловив заминку, когда «квартет» начинает сворачиваться, Чон Хосок берёт Юнги за локоть и тот чуть не роняет поднос. — Прости! — ему ни капли не жаль, хихикает, гад. На говорящий взгляд Мина с руки на лицо сонбэ охает и выпускает ткань чужого пиджака из пальцев. Юнги ждёт, что тот что-то скажет, но Чон отмахивается и хватается за поднос; Мин пожимает плечами и спешит догнать друзей. Из профиля старшего Юнги теперь известно, что тот часто зависает в библиотеке, поэтому, заметив в самом углу, где сам занимался английским, растрёпанную прическу с хвостиком на яркой розовой резинке, почти не удивляется. Удивляется своим действиям, потому что, схватив первый попавшийся твёрдый переплет, осторожно приближается и, прислонившись спиной к стеллажу, опускается на пол прямо напротив сосредоточенного на книге сонбэ. — Ох, Юнги, — Чон Хосок хватается за сердце от испуга и тут же его лицо вновь озаряет улыбка, — Так и знал, что мы здесь встретимся. Колючку из серии: «Ах да, ты же эксперт по вопросам судьбы» Мин глотает вместе со смущением. Вокруг Чон Хосока разбросаны цветные фантики от фруктовых тянучек, одну он предлагает младшему с вопросом: «Что читаешь?», на что Юнги теряется и впервые глядит на название на облупленном корешке. — Ярмарка тщеславия, — зачитывает Юнги, хмурясь. Вот где вечный праздник оного, так это здесь, в стенах этой школы. — Если вас постоянно томят предчувствия, то некоторые из них обязательно сбудутся, — медленно проговаривает старший, видимо, цитирует роман, что в руках Юнги, — Отличная, прочитай её, хубэ. И Юнги действительно читает. У Чон Хосока на подтянутых к груди коленях сборник сказок Гауфа открыт на половине, старший громко чавкает очередной конфетой, Юнги жуёт свою, она с клубничным вкусом и заметно подтаяла в боковом кармане рюкзака сонбэ. Какое-то время они сидят в тишине, нарушаемой только шагами и тихими шепотками других посетителей библиотеки, страницы переворачиваются бесшумно и пыльно. Мин забывает, что должен сделать кучу заданий по химии, Чон Хосок о чём-то вспоминает и цокает языком, бегло взглянув на наручные часы с электронным табло. Он начинает собираться, сгребает в кулак липкие обёртки и прячет книгу в рюкзак. — Ты куда? — из уст Юнги звучит так, будто он не хочет, чтобы старший оставлял его одного. Тот прекращает все свои действия, долго смотрит в лицо младшего, взвешивает что-то в своей голове и заговорчески спрашивает: — Хочешь со мной? Юнги полный идиот и «ауч» внутри его мыслей звенит навязчиво громко, как от удара церковного колокола, звук аж из ушей льётся. Он не знает, почему соглашается.s⚡s
К тому моменту, как ржавые гаражные двери пропускают старшеклассников в просторное полупустое помещение, снаружи уже темно. Чон Хосок наотрез отказывался хотя бы намекнуть, куда приведут их извилистые тропинки старого неухоженного тротуара неподалеку от места, куда Юнги однажды доставлял еду, с чем младший к концу пути смирился. Они разговаривали, и разговор Мина не раздражал, он разрешил себе плыть по течению, идти со старшим нога в ногу и редко оглядываться по сторонам — райончик доверия у него не вызывал. Сонбэ довольно забавный, за пределами школы он смеётся громче, улыбается, оголяя зубы, матерится так, что даже у Юнги краснеют кончики ушей. Пару раз он поймал себя на искреннем смехе над хосоковой шуткой, пару раз придержал старшего за руку за секунду до того, как тот свалился бы носом в сырую траву. — На том берегу цветут маки, — Чон Хосок остановился на мосту и вгляделся в темноту на той стороне близ крутого холма, — Со дня на день и здесь зацветут, не хочешь посмотреть? Юнги видел маки ровно столько же раз, сколько ему лет, цветы и их глубокие смыслы его мало интересовали, но всё равно утвердительно кивнул; старший заставил его сказать вслух и, краснея щеками, Юнги произнес совсем уж забито: «Х-хочу», и только тогда, удовлетворённый ответом, Чон Хосок зашагал дальше, не забывая поторапливать Юнги. Они проходят вглубь комнаты, Чон Хосок давит на рычаг слева у входа, на потолке с электрическим шумом загораются полосы люминесцентных ламп. Это место похоже на старый склад: по бокам и в центре ряды широких колонн, кое-где с потолочных балок свисают верёвки с крюками и карабинами, полы и стены холодного бетонного цвета разрисованы неряшливыми граффити. Внимание Юнги привлекает дальняя стена — сплошное зеркало в мелких паутинках трещин, нагромождение древних кассетных магнитофонов в углу. — Нравится? — Чон Хосок толкает его плечом, Мин видит в отражении улыбку старшего, его мягкий взгляд с лёгкой опаской, будто мнение Юнги об этом месте для него действительно значимо. Юнги кивает, зеркало отражает его действие и Чон Хосок подпрыгивает на месте. — Подожди здесь, я на минутку. Он уходит, махнув в сторону рассыпанных в тени кресел разных форм и размеров; Мин выбирает красное кресло-мешок и валится в него, только сейчас ощущая усталость после долгого дня. У него, несомненно, куча вопросов. К себе — в первую очередь, так как по всем законам логики быть здесь он явно не должен. Но он здесь, слышит, как Чон Хосок забирается по металлической лестнице — ступеньки лязгают и противно скрипят — зовёт кого-то со второго этажа, что от первого ограждён мелкой решёткой, а назад возвращается в сопровождении топота множества ног. Кто-то нажимает на кнопку, музыкальная установка загорается красным, жёлтым, зелёным, перебирая команды, из колонок резко вырывается бит. Свет опять гаснет, остается лишь тусклое свечение светодиодных лент по периметру зеркал и нескольких колонн. Заворожённый зрелищем, Юнги не сразу понимает, что теперь здесь они не вдвоём — перед зеркалом появляется компания из десятка человек, что активно болтают, принимаясь за разминку. Сам Чон Хосок возвращается к гостю спустя пару минут, переодетый в свободный спортивный костюм. Он поправляет бандану на голове, застёгивает мастерку под горло и подмигивает одним глазом, выудив из кармана и метко бросив младшему ледяную банку Спрайта. Происходящее дальше что-то в Юнги переключает. Он остолбенело наблюдает за разминкой незнакомцев во главе с сонбэ, за их ровным построением, вздрагивает от громкого: «Три, четыре!» неожиданно властным тоном. Под начало куплета хита СиДжея вся группа, включая сонбэ, изображает поворот руля. До Юнги постепенно доходит. Он не видит полёта широких штанов и кислотных цветов маек, его взгляд прикован к отражению Чон Хосока, звезды школы, отличника, подающего надежды, лучшего игрока и капитана волейбольной команды, переставляющего ноги и гнущего их, словно его колени разом стали мягкими, как из пластилина, совершающего резкие движения руками, дёргая локтями и всем корпусом ровно в такт с рваным битом. Танец. Чон Хосок танцует легко, улыбаясь и обыгрывая хореографию выражениями лица, сменяющимися так же часто, как позиции его ступней в тяжёлых кроссовках на высокой подошве. Группа вторит ему, он ведёт их, но даже не смотрит в сторону танцоров — через ширину помещения, через серебряный холод зазеркалья Юнги его взгляд на себе чувствует обжигающим обеденным Солнцем. Он понимает: ему только что доверили важное, потому что о сонбэ говорят всякое, но о его увлечении танцами Мин ещё ни разу не слышал. Не дыша, он досматривает танец до конца, моргает одновременно с окончанием трека, возвращая себе способность здраво мыслить под грудное дыхание танцоров, ветром гуляющее под высокими сводами из металла и рыхлого бетона. Он Чон Хосоку не друг, даже не приятель, как и тот ему, они вовсе не обязаны делиться секретами и впускать друг друга в свои жизни. Но Чон Хосок впустил, а Юнги понятия не имеет, что должен с этим делать. Будучи прямолинейным человеком, он не умеет читать между строк, не видит намёков и в судьбу верит от раза к разу, только если она к нему благосклонна. — Как тебе? — сонбэ перебивает ход его мыслей, валясь в соседнее кресло в обнимку с бутылкой минеральной воды. Юнги открывает и закрывает рот, между зубов — липкая сладость подтаявшей клубничной тянучки, на корне языка засела куча слов, попрятавшихся между рецепторами. — Вау, — выдаёт на выдохе; старший низко смеётся, почти не улыбаясь губами. Юнги хочется, чтобы улыбнулся. — Ты же умеешь хранить секреты, хубэ? — спрашивает прямо, отчего-то уверенный в положительном ответе. Весь из себя такой проницательный, всё и всех насквозь видит. И Юнги видит, младший складывает руки на груди, прикрывается от чужих телепатических способностей, кивает, упрямо нахмурившись, мол: «За кого ты меня принимаешь?». Обычно ему секреты хранить не приходится, в его кругу их как-то просто не водится, а тут доверили ответственную миссию, и ведь сам согласился, никто насильно не тащил. Сам своим тоскливым-тоскливым: «Ты куда?», как у брошенного на остановке ребенка, навязался за тем, кто его, вообще-то, не так давно бесил до трясучки. Это уже не просто «ауч», рассуждает, это уже, Мин Юнги, полный проёб, никаких тебе больше предупреждений.s⚡s
Хранить секреты оказывается не сложно даже от лучшего друга. Солнце по-утреннему припекает спины приближающихся к школе старшеклассников, Чанёль болтает о семье и о том, что родителям вскоре вновь может прийти в голову идея о переезде в виду предложения о новой работе для матери, а он этого жуть как не хочет, потому что вряд ли отделается простым перемещением на этаж выше. Это и в первый раз было огромным стрессом, друг признаётся, что второго может не выдержать. — Вот бы скорее съехать и жить одному, — руки Чанёля за его затылком, его шаг широкий и лёгкий, глаза прикрыты, греют веки приятным майским теплом. С этим Юнги согласен на все сто. Атмосфера в его доме гнетущая лишь временами, в большинстве своём, если постарается, он может представить себе, что живёт совсем один в небольшом двухэтажном домике, но от того не лучше. Это как жить в замке с призраками: точно знать, что никого больше нет, но постоянно ощущать чужое присутствие. Юнги ёжится от своих мыслей. — Так вы с ним типа друзья теперь или что? — Чанёль внезапно останавливается, опускает руки кулаками в карманы брюк и смотрит сверху вниз, как всегда, но как-то иначе, словно с упрёком. — С ним? — Мин понимает, о ком речь, включает дурачка, надеясь, что прокатит, забывая, что лучший друг знает его лучше, чем он сам. — С Чон Хосоком, — предъявляет прямо, хмурит лицо, поймав на нелепой попытке ускользнуть от прямого ответа. — Здороваетесь, мило улыбаетесь, болтаете о всяком, за ручки небось уже держитесь. Юнги наезда решительно не выкупает: какое Паку дело до его отношений со старшим? У них вроде как не было запрета на дружбу с кем-то другим. Да, поначалу они всем «квартетом» в спину сонбэ отзывались часто крайне нелестно, так людям же свойственно ошибаться. Сонбэ интересный человек, о многом может рассказать и с удовольствием слушает, разделяет любовь Юнги к музыке и охотно подбрасывает новые треки, читает зарубежную литературу и буквально заваливает младшего цитатами и обязательными к изучению романами. Сонбэ, который кривит лицо «фанатам» в стенах школы, и сонбэ, который тайно прячется в углу библиотеки, чтобы остаться после закрытия, а потом бежит на заброшенный склад и танцует не хуже, чем Попин Пит* — совершенно разные люди. Если первый у Юнги вызывает противоречивое чувство неправильности, то ко второму его тянет магнитом: не слушать, а впитывать, не смотреть, а любоваться. — Проблемы с этим? — Юнги тоже умеет упрекать, не стоит недооценивать его пухлощёкое невинное лицо; он зеркалит выражение лица друга, смотрит в глаза, перебирая пальцы в карманах. Чанёль усмехается и делает шаг, за ним ещё один, как точка в разговоре. Из-за постоянных стычек дома ему не хочется ссориться за его пределами, он устал, а друзья нужны явно не для того, чтобы портить настроение. Мин и сам это знает, так что молча плетётся следом, никак не развивая тему дальше. Он не большой любитель перемен, к чему относятся и новые знакомые, но Чон Хосока это не касается. Он словно и не новый вовсе, так часто мельтешил перед глазами, что двух месяцев для формирования к нему привычки хватило с головой. Юнги улыбается, когда видит старшего у ворот школы, тот машет рукой и отталкивается спиной от бетонной опоры; к Юнги он не подходит, видимо, направленный на него взгляд Пака слишком многозначительно намекает держаться подальше. Юнги на него не злится, пожалуй, даже может понять: например, пару дней назад лучший друг и Кихён обсуждали фильм, на который ходили накануне, не пригласив Мина и оправдав это тем, что ужасы друг на дух не переносит. Можно ли назвать это заботой? С натяжкой. Пытаются ли его заменить, стало ли с ним не так интересно, как с новым приятелем? Юнги об этом не думает. Ему не плевать, он будет рад, если Чанёлю будет комфортно наедине с кем-то кроме него, слишком долго они были друг для друга единственными, однако назойливой ревности это не отменяет. И, кажется, Юнги упускает, как что-то надламывается прямо в этот момент. Как Чанёль смотрит на него и вздыхает, как вибрирует его телефон входящими сообщениями не в общем чате, как друг хлопает Мина по плечу и говорит, что скоро подойдёт, но возвращается аккурат к звонку на урок не один, а в компании одноклассников, с которыми до этого на глазах Юнги не общался. Что-то надламывается, к сожалению, Юнги пока только учится читать между строк. Вечером ему звонят по видеосвязи. Из-за долгого перерыва в общении младший Мин не сразу узнаёт на экране аватарку аккаунта родного брата и слегка тушуется перед тем, как принять вызов. Гымджэ сидит в полутемной комнате общежития, позади него — забитая стикерами и полароидами пробковая доска. Брат наклоняется к экрану ноутбука, настраивает его положение и рассматривает лицо Юнги. — Хей, Юнги-я, — улыбается старший. — Давно не болтали, как твои дела? Последний раз Гымджэ звонил в начале каникул, но разговор постоянно прерывался — вовсю шла подготовка к сессии, брата то и дело донимали соседи по комнате, носящиеся с кипами книг и записей, и каждому непременно требовалась личная консультация Мина. Юнги скучает по брату, так сильно скучает, что даже сказать об этом не может, только смотрит на него влажными глазами, отмечает, как тот похудел, и какими заметными стали мешки под глазами. — Сойдёт, — говорит Юнги, — Как твои? Выглядишь хреново. Старший смеётся и заверяет, что всё отлично, хоть Юнги и знает, что это не так. Они разговаривают долго, больше часа, хёну даже приходится выйти из комнаты, чтобы не мешать соседям, и расположиться на диванчике в коридоре. С этого момента всё, о чём говорят братья, становится более личным. Хён смущается, говоря о девушке с его потока, что согласилась пойти с ним на свидание на этих выходных, и Юнги решает, что тоже должен поделиться сокровенным. — Я хочу заниматься музыкой, — резко произносит младший Мин, на что старший долго молчит, а потом тихо посмеивается. — Ну так занимайся, пока есть время. Юнги не совсем понимает, что значит эта фраза. Он щурит глаза, разглядывая нечто неприятно знакомое в выражении лица брата. — Нет, я имею в виду…типа всегда заниматься, — бормочет Юнги. Старший охает, поджимает губы. Юнги хорошо видно неодобрение, которое сегодня уже встречалось ему во взгляде Чанёля и бесчётное количество раз — во взглядах родителей. — Юнги-я, ты же понимаешь, что музыка — это очень ненадежная сфера. К тому же, нужно обладать настоящим талантом, чтобы зарабатывать ей на жизнь. По старшему брату Юнги очень скучает и всегда верит, что найдёт у него поддержку. Он совсем не ожидает, что самый родной его сердцу человек вот так возьмёт и осудит его стремление, завуалированно назовёт бесталанным. Юнги сбрасывает звонок после холодного прощания, отчего-то чувствуя себя ужасно одиноким именно в этот момент, зная, что Чанёль наверняка занят с родителями, а с Кихёном и Джиён он не настолько близок, чтобы донимать их своими проблемами посреди ночи. Юнги записывает это чувство в блокнот, заполненный на треть, открывает программу и сшивает вместе дорожки, слушает итоговый вариант, и он кажется ему таким пустым и нелепым, что хочется выть. Удалить его Мин не решается, прячет в самом углу рабочего стола и всю ночь вертится от стенки к стенке в неспокойном тревожном сне.s⚡s
Говоря о том, что в его жизни «из ряда вон» ничего не случается, Юнги сильно слукавил. Иначе не объяснить, что он ждёт на мосту старшего, того самого Чон Хосока, с которым по всем законам жанра у него дружбы быть не должно. Сонбэ появляется на ступенях, вприпрыжку забирается к Юнги. На нём футболка и светлые джинсы в разводах краски, на Юнги — серое худи и чёрные спортивные брюки, разница между ними почти комичная. Сонбэ ведёт Юнги, держась за рукав кончиками пальцев с новым маникюром — зелёным с наклейками в виде веточек. На цветение маков пришли полюбоваться толпы народу, старшеклассники протискиваются между ними, тихо переговариваясь, и добираются до самого края площадки, где за ограждением покрытый зеленью крутой холм скатывается прямо в идущую волнами воду. Чон Хосок перебирается через оградку и валится на траву, приглашающе хлопает рядом с собой, выглядывая на младшего из-за непослушных осветлённых прядей. — Красиво, да? Когда Юнги ложится рядом, Чон перекатывается на бок, подпирает голову согнутой в локте рукой, смотрит то на Мина, то на воду, то на другой берег, утонувший в оттенках алого цветочного великолепия. Юнги кивает, опускаясь на спину. — Юнги, — зовёт сонбэ после недолгого молчания, — Расскажи мне что-нибудь. Мин задумывается: его жизнь скучная, части приключений Чон Хосок буквально был свидетелем, часть — инициировал сам. Юнги пожимает плечами, ему вдруг становится не по себе, у старшего-то совсем не так. Он красив, знаменит в школе, у него есть свои тайные увлечения и целая группа уличных танцоров, живущих на складе (как оказалось, он не заброшен, ребята платят за него аренду), для которых он — незаменимый лидер. Ему точно есть, что поведать, наверняка в такой жизни не обходится без происшествий. — Давай я начну? Ты не против, Юнги? Сонбэ часто зовёт Мина по имени и ругается, когда тот в ответ ограничивается формальным обращением. Сонбэ умеет молчать, но не любит тишины. Сонбэ старается делать всё, чтобы младшему не было с ним неуютно, он словно на самом деле добивается его расположения. Юнги не понимает. У него всё ещё нет проблем с самооценкой, просто это выше его мыслительных способностей. Почему самый популярный сонбэ так тянется к нему, обычному первогодке. Почему не к гению математики Кихёну и не красавчику Чанёлю? Почему не к Джиён, помешанной на французских романах? Юнги кивает. Чон Хосок ложится на спину, пару минут считает пёрышки в облаках, дышит лёгким цветочным воздухом, перебирает истории в голове и решает начать, по всей видимости, с самого начала. — Знаешь, мои родители довольно строгие. То есть, наверное, это нормально, — старший срывает стебелёк одуванчика, вертит его в пальцах, пачкая их липким горьким соком. — У меня есть младшая сестра, и с её появлением я как-то отошёл на второй план. И это стрёмно с моей стороны, я же должен типа всем сердцем её обожать. Отец говорит, девочку воспитывать сложнее, будто мальчики могут воспитать себя сами. У нас нет бизнеса, как у Кимов. Ты же слышал про Кимов и их сына? Говорят, он будет учиться у нас… Мысли Хосока вьются ручьями, сперва он повествует об одном, потом отвлекается, отделяется новое русло. Юнги невольно теряет общую нить, просто следует за мягким голосом сонбэ, что вспоминает детство, раннюю юность. Желание доказать что-то родителям, привлечь их внимание, первый порыв подросткового бунта, когда на глаза попались танцы уличной банды, что не утих до сих пор. Чон Хосок говорит, что раньше хотел всего лишь быть заметным. Чон Хосок говорит, что ничего так не хочет сейчас, как исчезнуть, стать невидимкой, чтобы ходить по школе в вывернутой наизнанку форме, с беспорядком на голове, да хоть с носками на ушах и не вызывать этим никаких эмоций у сверстников. Отказаться от поста капитана команды, забить на оценки. Просто быть. Быть обычным школьником, одним из миллионов, не примером для подражания, не гордостью учителей и удовлетворением родительского тщеславия. — Я хочу танцевать, вот и всё, — Хосок переводит взгляд на Юнги, у него рот открыт, того и гляди скворцы начнут под языком гнёзда вить. — Мы с тобой в этом сильно похожи, Юнги-я. Этот надлом ощутимый. Трещина идёт по рёбрам к грудине до самого солнечного сплетения, расходится в стороны. В волосах Чон Хосока застревают травинки, зелень оттеняет его загорелую кожу, русые волосы, медового цвета глаза, алые блики от пышных бутонов играют румянцем. Ласковое обращение щекочется на краю сознания, и Юнги думает: вот оно как, падать в обморок, но не падает. Открывает и закрывает рот, вызывая у старшего добрый смешок. — Хён, — впервые зовёт его так, чувствует, что пора. — Ты веришь в судьбу? Чон Хосок в судьбу верит, улыбается широко-широко, часто кивает, говорит: «Люди просто так не встречаются». Юнги каждое его слово ловит сразу на подкорку, записывает. Он впечатлён, так сильно впечатлён своей недальновидностью и тупостью первого месяца, когда считал сонбэ, нет, хёна, напыщенным индюком, за просто так купающимся в славе. Он простой, самый обычный, такой же, как Юнги. И это по-настоящему забавно, то, как один из них горит музыкой, а второй танцем, потому что вещи эти связаны между собой неразрывно. Юнги даёт старшему послушать свой первый трек, потом ещё и ещё, продвигаясь вверх от начала и до сегодняшнего момента. Даже те, что не вышли от слова совсем. Хосок слушает, качает головой в такт, на Юнги смотрит, а в глазах блики в форме маленьких звёздочек. — Вау! — вскакивает с места, наотрез отказывается возвращать наушники и рукой машет, приказывая включить заново, — Это невероятно, Юнги-я! Да у тебя талант! Старший чуть не валится со склона, когда подрывается на ноги и начинает на ходу сочинять хореографию для юнгиевого трека, Мин успевает поймать его за подол футболки. Старшеклассники падают, катятся кубарем и хохочут, распугивая проходящих мимо людей. Хосок обнимает Юнги за плечи. Юнги не думает, что его это напрягает. Юнги обычно не позволяет распускать руки даже Чанёлю, его лучшему другу.s⚡s
Дворник уныло сметает лепестки в огромную кучу на заднем дворе, матерится, когда дует ветер и пускает прахом результат его трудов, начинает по новой. Юнги такой же, битый час торчит в музыкальном классе, а ноты всё не складываются, как ему того хочется. Мин держит на коленях одолженный Кихёном ноутбук, поправляет перемотанный скотчем микрофон и устанавливает устройство на крышке фортепиано, тяжко вздыхая. Таким Чон Хосок находит младшего: сгорбившимся над инструментом, слушающим ругань дворника через нараспашку открытые окна пустого музыкального класса. — Хей, — хён подтаскивает стул поближе к Юнги, разворачивает его спинкой вперёд, перекидывает ногу через сидение, — Давно тут? Юнги невнятно бормочет, его придавленная клавишами щека не даёт рту нормально открыться. Оставив попытки чётко выразиться, Мин отмахивается слабой ладонью и закрывает глаза. Он не понимает, от чего устал больше: от никак не складывающейся мелодии, от мамы, что с самого утра трепала ему голову со своим списком университетов, или от надутого молчания Чанёля в адрес Юнги, что «слишком много времени проводит не на той стороне». От всего сразу, наверное, раз субботним вечером вместо уроков или развлечений с друзьями торчит в школе один на один с неподатливым инструментом. Хён прикладывает к его шее холодную влажную банку, Юнги подпрыгивает на месте, зло шипя. — Как котёнок, — прыскает от смеха Хосок, на что Юнги пыхтит пуще прежнего, забирая банку и резко открывая её, всем своим видом источая недовольство и возмущение, хотя именно этих чувств из всей палитры на данный момент он не испытывает. Чон Хосоку понадобилось чудовищно мало времени, чтобы начать пускать ростки в жизни Юнги. Он зовёт его на склад, где Мин спокойно занимается своими делами, и даже музыка и громкие разговоры ему мешают не так, как нагнетает домашняя тишина, он подкрадывается в библиотеке и сидит рядом, расшифровывая младшему непонятные выражения, некорректно переведённые с английского, подкармливает конфетами, сэндвичами, хрустящими снэками, всегда носит с собой лишнюю банку газировки и много-много улыбается. Ярко, заразительно, и Юнги не может сдержать ответной улыбки, забывает о том, что в ранней юности смущался показывать оголяющиеся дёсны, когда Чон Хосок вдруг говорит, что его «зубки чертовски очаровательные». Мин не думает, что старший флиртует или что-то ещё, он об их взаимоотношениях старается не думать вообще. Знает, что в этих дебрях точно не разберётся, да и зачем ему. Чон Хосок тычет пальцем в высокую «ля», выстукивает неровный ритм, нарочно выбешивает Юнги, привлекает внимание. Ему удаётся, потому что младший перехватывает ладонь, куксит лицо, как от зубной боли, шёпотом просит перестать действовать на нервы. — Сыграй мне, — Чон Хосок склоняет голову вбок, его милая и одновременно дурацкая привычка, полностью обезоруживающая. Юнги вздыхает. — Что ты хочешь услышать? — делая вид, что ему наплевать, но внутренне воодушевляясь. Старший часто приходит к нему во время занятий, однако это первый раз, когда он сам просит что-то сыграть для него, как для единственного слушателя. Юнги проще, когда вокруг есть другие люди, когда на их звучание можно отвлечься и оправдать ими свои ошибки. Теперь-то он понимает, по какой причине мнение хёна для него имеет значение. — Что угодно, — легко пожимает плечами Хосок, — Хоть собачий вальс. Юнги хмыкает и шутливо исполняет мелодию, театрально корча рожи, строя из себя артиста большого театра. Чон Хосок заваливается от смеха назад, держась за спинку стула обеими руками. Юнги чувствует себя покорённым. Не проигравшим, нет, совсем нет. Именно покорённым, сражённым, побеждённым, но в самом лучшем смысле этих слов. Он не говорит «влюблённым», не говорит «очарованным», хотя очень к этому близок. Юнги опускает пальцы на клавиши, оглаживает их кончиками, цепляя короткими ногтями, безмолвно прося не подвести. Он играет кусок, который должен быть в его новом треке, тот самый, который уже второй час не получается сыграть по-человечески, удивительно, без единой запинки. Хён встаёт со стула, отодвигает его в сторону и с секунду стоит, объятый солнечными лучами в теневых узорах от занавесок. Хён поднимает обе руки вверх, дёргает ими в воздухе, изящно заканчивая движение кончиками пальцев, отводит левую в сторону и делает шаг, переносит вес тела и кружится. Половицы слегка поскрипывают, шаги у Хосока осторожные, на носочках, как в настоящем балете. Юнги видит его боковым зрением, затем совсем отвлекается от клавиш и продолжает играть вслепую, наблюдая за хрупким полётом нежного танца. Прежде Юнги видел лишь грубый хип-хоп в его исполнении, но то, что демонстрирует тело Хосока сейчас, выбивает землю из-под юнгиевых ног. Он задерживает дыхание, горят лёгкие. На Чон Хосоке просвечивающаяся рубашка и облегающие джинсы, каждое его движение подчёркивается невесомой хлопковой тканью. Танец заканчивается так же, как начинался, с поднятыми к потолку ладонями. Старший глубоко дышит, улыбка на его губах восторженная, черти в глазах исполняют совсем другой танец, сумасшедший, бодрый. — Ты обязан закончить эту песню! — Хосок по-детски топчется на месте, стуча каблуками лакированных лоферов, — Ну давай, Юнги-я! Старший смешно хнычет, надувает губы, маслянистые от липкого бальзама с мелкими блёстками. Юнги сдаётся окончательно. Они регулярно общаются от силы пару недель, но он капитулирует, задрав руки с белым флагом. Жалеет, что был засранцем по отношению к этому солнечному человеку, временами даже думает извиниться, но Хосоку это не нужно, он этого даже не помнит. Его привлёк характер Юнги, сказал старший по пути к складу несколькими днями ранее, ещё тогда, в спортивном зале, где Юнги задержался после тренировки. — С виду злобный, но мягенький, как ежонок, — улюлюкал Хосок и получил по руке после попытки потрепать Юнги за щёку. — Хватит сравнивать меня с животными, — разбурчался Мин. — Но ежонок же! Юнги снова включает микрофон, начинает играть с начала, пока Чон, притихнув, качается на стуле, словно он гибкий ствол дерева на ветру, и Юнги абсолютно точно попал, потому что это уже даже проёбом не назвать, ещё не придумали слова, чтобы описать, как младший облажался. Через плечо Юнги Хосок наблюдает за тем, как тот сводит дорожки и накладывает эффекты. — Это черновая версия, — поясняет Юнги, — Я закончу её на своём компьютере. Старший утверждающе мычит, кладёт подбородок на плечо Юнги, не отрывает взгляда от бегающего туда-сюда курсора. Ни черта не понимает, в создании музыки он полный ноль, но всегда одинаково зачарован. В его «шайке» есть Бинни, так они зовут его, и танцор из него никудышный, зато треки в его обработке просто невероятны. В будущем он хочет стать диджеем, пока получается только изредка заменять друга за пультом в сомнительном ночном клубе; Юнги в любом случае в восторге. Он знает, что дети на складе в своём роде потеряны. По разным обстоятельствам: кого-то выгнали из дома, кто-то ушёл сам, у кого-то дома нет и не было вовсе. Так получилось, что их объединило общим знаменателем, а уж Чон Хосок это или тяга к танцу — дело второстепенное. Юнги восхищён ими, каждым. Самому старшему из компании едва ли исполнилось двадцать, но они уже знают, чего хотят, уже движутся к цели, и это то, на что Мин решиться пока не готов. Он не может себе представить, как придёт к родителям и скажет: «Я буду писать музыку и точка», он не может быть уверен, что не отступится от мечты из-за их тяжёлых слов, что несомненно посыпятся в его адрес. В любом случае, сейчас Юнги лишь ребенок, ну что он из себя сам по себе представляет? У него нет смелости, чтобы шагнуть вперед, но есть упрямство, не дающее шагнуть назад. Иногда он чувствует, что мнётся на одном месте, утешает себя мыслями о том, что это нормально в его возрасте и положении, сам себе не верит. Плечо от тяжёлой головы хёна начинает болеть, Юнги осторожно ведёт им, стряхивая груз, и Хосок фыркает. — Давай застрянем в библиотеке? — предлагает, играя бровями. Юнги даже не думает перед решительным кивком головы.s⚡s
Это случается. В конце концов это случается с каждым, Юнги полагает, и если это не произошло раньше, то просто не подворачивалось подходящего времени и, главное, человека. Он бежит позади Хосока, что держит его руку в своей, под оклики охранника, который не узнаёт любимого ученика своей жены и звезду школы в тёмных фигурах, выбирающихся из узкого окна архива через час после заката. Парни бегут к ограде, Хосок ловко перемахивает через неё с разбега, протягивает руку Юнги и тот её охотно принимает, отталкиваясь ногами от кирпичной поверхности. Неделей раньше наступило лето, они проворачивают это уже не первый раз, но впервые Хан-аджосси ловит их с поличным и угрожает вызвать полицию, если хулиганы ещё раз попадутся ему на глаза. Они знают, что снова заберутся в библиотеку, пользуясь невнимательностью аджуммы, уверенной, что в такое время никто засиживаться в её покоях не будет, обсудят очередной английский роман, Юнги использует все свои способности, чтобы по-новому подшутить над старшим за его любовь к сопливым однотипным историям любви, затем пролезут через окно и будут бродить по городу до ломоты в коленях. После таких прогулок Юнги спит, как убитый, ему снятся английские деревни, каменные поместья, увитые сочным плющом, пышные платья и строгие фраки с цветастыми шейными платками. Во время таких прогулок Юнги чувствует, что живёт, что дышит; он бежит, его горло саднит сухой болью, ноги дрожат, когда наконец тормозят у полумёртвого автомата с напитками. Остановившись, старшеклассники хохочут до колик в желудке, хлопают друг друга по плечам, вытирают пот рукавами. Пьют, захлёбываясь, химозную лимонную газировку, юнгиеву любимую, кстати. Хосок дёргает его в тень за автоматом, прижимает к стене и вслушивается в быстрые тяжелые шажки школьного охранника, каким-то чудом умудрившегося их нагнать. Грудь Хосока в льняной футболке горячая и влажная, такая же, как у Юнги, высоко вздымается и тяжко опадает при дыхании. Рука хёна опирается предплечьем у юнгиевой головы, слегка касается влажных кончиков волос. Юнги поджимает губы, чтобы не издать ни звука, зажмуривает глаза до сверкающих узоров под веками и распахивает их, встречаясь взглядами со смотрящим на него Хосоком. Он взмыленный, улыбается ошалело и дико, пот струится по острым скулам, чёткой линии подбородка. Юнги видит родинку на верхней губе. Юнги находит её милой. — Ушёл, — жарко выдыхает Хосок, обмякая, укладывая голову на плече Мина, чтобы перевести дух. — Этот старик в хорошей форме, а? Его низкий смех идет по рёбрам Юнги глухой вибрацией, так как они по-прежнему прижаты телами в узком пыльном пространстве. Мин трясёт старшего за предплечье, отталкивая от себя, потому что не хочет, чтобы это случилось с ним сейчас и вот таким образом. Но это случается, так или иначе, это было неизбежно. На складе, где Юнги всерьёз принимают за своего, как всегда шумно. Импровизированный низкий стол из сложенных друг на друга деревянных поддонов завален закусками и выпивкой разных видов. Юнги пробовал алкоголь прежде, лишь немного, на семейных праздниках или из заначки в доме Чанёля, но здесь он свободен от надзора родителей и необходимости быть незаметным перед семьёй Пака. Он выпивает стопку соджу, как его учит Бинни. Горло и грудь изнутри обжигает, Юнги кашляет и становится только хуже. — Ого-ого, постой, Робби Локамп*! — Хосок гладит его между лопаток широкой тёплой ладонью, умилённо посмеиваясь и забирая из руки младшего стопку. Когда Юнги приходит в норму (если шатающееся перед глазами после почти смертельного приступа кашля помещение можно назвать нормой), Хосок подаёт ему высокий бумажный стакан с апельсиновым соком. — Для начала попробуй так. Теперь Юнги не чувствует алкоголя. Поскольку Юнги не чувствует алкоголя в напитке, он пьянеет, достигая дна второго стакана, и неподдельно пугается, по-детски невинно цепляясь за рукав мастерки Хосока, глазами умоляя объяснить, что с ним происходит. Хосок вставляет в губы зажжённую сигарету и треплет его по волосам, немного задерживая руку у корней и массируя кожу головы кончиками пальцев. — Ты в порядке, Юнги-я, — щебечет Чон, — Просто слегка пьян. — Слегка пьян… — повторяет Юнги, слепо глядя на губы старшего и на огонёк между ними, — Дай мне, хён… — он тянется ватной рукой к сигарете. Хороший старший не стал бы позволять ему этого, примерный сонбэ дал бы по рукам и велел идти спать, образцовый хён бы доходчиво объяснил, почему Юнги стоит остановиться. Чон Хосок не подходит под эти определения. Это не делает его плохим или менее примерным. Но делает живым. Обычным, настолько же, насколько обычен Юнги, равным ему. Хосок вынимает сигарету из губ и, держа за верхний край фильтра, подносит к миновым, слегка приоткрытым в тревожном ожидании, готовым унимать новый приступ кашля, который непременно последует за первой в жизни горькой затяжкой не самым лучшим табаком из возможных. Сейчас Юнги смотрит в глаза старшего. Они красивые, приятного карего цвета с медовыми прожилками у зрачков, слегка качаются, как и всё вокруг, подобно гипнотизирующим огонькам. Юнги осторожно вдыхает дым, захлопывает рот и держит табачную горечь во рту. Там она смешивается с послевкусием от апельсинового сока, заползает в мелкие ранки на внутренней части щёк, в трещинки на губах. Это вкусно, думает Юнги, но странно, почему вдруг его ведёт в сторону и почему руки Хосока, придерживающие его за талию, такие сильные, что Мину хочется сделать вид, будто он не может стоять на ногах, только бы его подержали вот так ещё совсем немного. Юнги неумело танцует, позволяя Минхо, одному из парней, что живут здесь, держать его за запястья, как тряпичную куклу, и размахивать ими в разные стороны, пока сам Мин виляет бёдрами невпопад, не слыша ничего, кроме гула в ушах. Хосок прямо перед ним плавно качается под музыку со стаканом в одной руке и сигаретой в другой, его пальцы превосходно лежат на любой поверхности, и Юнги думает, что, будь он художником, непременно использовал бы руки хёна в качестве референса для картины, где кроме ладоней и пальцев Хосока с красно-белыми ногтями и тонкими колечками из мелкого бисера — только чёрная пустота. Это случается. И это случилось с ним. Следующим днем, просыпаясь от ужасной сухости во рту, Юнги многое осознаёт. У него нет сил выпутаться из одеяла и добраться до кухни, кажется, перед сном он даже не снял джинсы. В его телефоне десятки непрочитанных сообщений: от мамы всего парочка, от брата, из общего чата с одноклассниками и персонально от Чанёля не меньше тридцати. Точно, вспоминает Юнги, вчера он должен был быть с «квартетом» на ночи кино. Он как раз собирался, когда Чон Хосок написал: «Небольшая вечеринка в честь прохождения первого этапа конкурса, ты с нами?», и конечно Мин, полностью забывший слово «нет», изменил планы. Пролистывая сообщения, он натыкается на уведомления из Твиттера. Это удивляет его, но ещё больше — лайки на его посте, который он видит впервые в жизни. Под скачущими буквами подписи на размытых фото виден склад, виден Минхо, забирающийся на стол, Бинни, делающий вид, что две нетронутые пиццы с салями и морепродуктами — это пластинки на диджейском пульте, а пустой стаканчик — наушник. Виден Хосок, с улыбкой наблюдающий за младшими, стоя поблизости у колонны, о которую опирается бедром. Юнги сделал это фото? Нет, он был в состоянии сделать фото и выложить пост? Мин пытается разобрать спрятанную за опечатками подпись, выходит что-то вроде: «Уметь забыться — вот девиз сегодняшнего дня», и, скорее всего, заключает Мин, Хосок использовал это в качестве тоста, потому что не считает нужным напрягать мозги, когда есть цитаты Ремарка. Хуже всего то, что среди лайкнувших пост Юнги видит Чанёля, которому примерно двенадцать часов назад соврал, что должен остаться дома и помочь отцу разобраться с поломкой в машине. — Блять, — шипит Юнги. Почему его первый твит должен был быть именно таким? Отношения с друзьями в последнее время и без того больше похожи на скрипучий старый аттракцион — не ясно, в какой момент рухнет — и его постоянно обвиняют в общении с Чон Хосоком, будто он самый худший человек на земле. Юнги не верит в это, он ошибся сам, но не позволит этому заблуждению вернуться, однако друзья и слышать его не желают, постоянно безмолвно ставя перед выбором. Юнги не должен выбирать между людьми, которые одинаково ему дороги. Да, с хёном он тусуется всего ничего, но одно это не может отменить факта, что старший — невероятный человек, который помогает Юнги обрести уверенность в себе каждым своим словом и действием, каждой невинной похвалой, каждой нелепой вылазкой, которые он затевает просто от скуки. Чанёль с Юнги уже несколько лет и Мин любит его, правда любит, как своего лучшего друга. Что если это и есть его главная проблема? Он ведь юн, как и все они. У Пака нет проблем с общением с другими одноклассниками, он приветлив, улыбчив и может поддержать любой разговор. Часто, ещё со средней школы, Юнги терялся на его фоне, но долгое время считал это нормальным. Он осознаёт это сейчас. Хосок никогда не позволяет ему потеряться, он берёт его за плечи и выставляет вперед, показывая своим друзьям и говоря: «Мы будем на подтанцовках у этого парня, когда он станет великим», он кричит его имя громче всех на баскетбольных играх, сидя в пятом ряду. Юнги уверен — вторую игру сезона, что была на прошлой неделе, команда выиграла только благодаря воплям Хосока. И да, это, чёрт возьми, случается, когда Юнги открывает профиль Чона и видит селфи удивительно хорошего качества для того, кто был пьян. На фото Юнги обнимает Хосока поперёк груди и нелепо пьяно улыбается, Хосок показывает знак «V», подмигивая одним глазом. Юнги читает: «Она была грациозна, как бегемот», потому что Чон не считает нужным напрягать мозги, когда есть цитаты Ремарка. В момент, когда сердце Юнги издаёт в груди щёлкающий звук, он понимает: «Это случилось». Когда что-то «случается» — ещё не так страшно. Пока оно тянется во времени, есть возможность этого избежать, и Юнги пытался, он правда пытался, но так тяжело избежать невозможного, будучи подростком с открытым, но пустым сердцем. «Случилось» пугает, «случилось» нельзя изменить, оно неотвратимо, остаётся одна дорога, ведущая вперёд, на извилистую чужую тропу. Юнги ступал на неё однажды, но свернул с пути, та девочка правда была не в его вкусе. И вот он, с пересохшим горлом, с перетянувшими живот джинсами и запахом похмелья, переваривает своё «случилось». Ему случилось на Чон Хосока, кажется, запасть.