안녕 나의 소울메이트 모든 게 너다워졌어 투명한 매듭에 묶여 한시도 이곳을 못 떠나 ZICO — SoulMate (Feat. IU)
Влюбиться в музыку очень легко. Музыка — специфический язык мира, чтобы говорить на нём, достаточно лишь уметь чувствовать, не обязательно слышать. Её вибрация гуляет от подушечек пальцев до педальных лапок с прижатыми к ним носками тряпичных кед, когда Юнги жмёт на клавиши, в тысячный раз прогоняя одну и ту же мелодию, что засела в голове случайными нотами. В классе кроме него только кипы нотных тетрадей да кружащая в душном воздухе пыль. Так называемый «золотой час» льёт лучи света на старый паркет, словно кто-то невесомо-воздушный перевернул над окном банку жидкого мёда. Юнги покачивается из стороны в сторону, ему нравится просто быть вот так, наедине с собой и своей первой любовью, пусть фортепиано древнее, несколько клавиш на нём западают, пусть от запаха прелой бумаги и нагретого дерева выдох встаёт в горле тяжёлым комом. Он занимается в музыкальном классе всего третий раз и его прежние навыки постепенно начинают возвращаться. О продвижении вперед, конечно, речи ещё не идёт, но Юнги всем своим существом ощущает, как близок он к преодолению первых ворот. «Сегодня не получится», — читает Юнги на вспыхнувшем экране смартфона. Вообще-то, он не особо хотел переться в кино пятничным вечером, поэтому сообщение Чанёля его ничуть не расстраивает. Он отнимает пальцы от клавиш, вытягивает руки вперёд и забавно кряхтит, над самим собой посмеиваясь. Сонсэнним добродушно позволила ему занимать класс, сколько душе угодно, даже ключ доверила (что очень кстати, учитывая печальный опыт с библиотекой), и Мин намерен использовать свою привилегию на всю катушку. Он оглядывает класс, прислушивается к тишине пустых коридоров, к звукам улицы из приоткрытого окна, как из динамика, к энергичному хип-хопу где-то там, за пределами школы. Ему не хочется покидать это место, возвращаться домой, где его сухо спросят, не интересуясь всерьёз, как прошёл его день, беспокоясь только о количестве полученных оценок, где в комнате на люстре перегорела одна лампочка и свет теперь тускло-серый, тоскливый, и заниматься чем-то толком не выходит. Хлипкий мирок семьи Мин держался только на старшем ребёнке, сейчас держаться ему не за что. Мама после работы целыми вечерами смотрит свои однотипные дорамы про любовь, отец мастерит безделушки на подарки родственникам из стеблей бамбука. Родители даже между собой почти не общаются, про Юнги вспоминают одновременно с чем-то важным, словно младший сын — лишь приложение к действительно значимому. Уборка занимает три минуты, ещё две Юнги стоит у двери, наблюдая за движением края пыльной занавески у самого пола. Хан-аджосси на этот раз не спит на посту (к тому же, время раннее), встречает старшеклассника у главного выхода и дружелюбно ему улыбается. — Жёнушка уже ушла? — просто так, чтобы что-то сказать, потому что, естественно, он знает, что сонсэнним давно дома, перебирает домашние задания детей (она ведёт так же и корейскую литературу у выпускного класса). — Ушла, — кивает Юнги, вручая охраннику ключ, — Простите, что задержался. Аджосси смеётся, треплет прицепленный к рубашке бейдж. — Остался бы ещё, — подмигивает, морщинки у глаз собираются в плотную сеточку, — Хорошо играешь, лучше, чем на радио. Льстит, Юнги знает, невозможно совсем не разбираться в музыке, когда жена окончила консерваторию, но ему всё равно приятно, он смущённо улыбается, прячет улыбку покашливанием в кулак. Игра через две недели. Юнги сворачивает на площадку, чтобы покидать мяч, пока совсем не стемнело. Он редко бывает таким энергичным, может, сейчас на него просто влияет весна и последние безработные деньки. Собеседование по телефону прошло успешно, иначе в крошечных забегаловках с постоянной текучкой сотрудников не бывает, и уже с этих выходных Юнги пополнит ряды подрабатывающих за копейки школьников. Не жалуется, не в том положении, всего лишь слегка расстроен, что количество свободного времени резко сократится с полноценной пары суток до нескольких часов после уроков. Оно и к лучшему, пожалуй, ему давно пора научиться делать хоть что-то после школы, а не валяться лицом в подушку вечерами напролёт. Мяч, который Мин нашёл задвинутым под скамейку для запасных игроков, немного сдулся и скачет так себе, приходится приложить вдвое больше усилий, чтобы увеличить скорость между ударами. Юнги делает два оборота вокруг себя, проводит мяч между ног, дёргается зигзагом, обходя защиту невидимого соперника, и бросает в кольцо. Вместо сетки на кольце тонкие цепи, позвякивающие от соприкосновения с мячом. Мин перехватывает его до того, как он касается земли, уводит сторону, описывает дугу по площадке и снова бросает, на этот раз от трёхочковой линии. Это его главный козырь. Мин не проверял, но думает, что, подкачайся он немного, сможет попадать и с другого конца поля. Такие мысли добавляют ему самоуверенности, Юнги пинает мяч обратно под лавочку, набрасывает на плечи пиджак и топает к воротам, напоследок одарив металлическое равнодушное кольцо взглядом победителя. Сумерки сегодня красно-фиолетовые. Фонари ещё не горят и улицы окрашены приятной предзакатной пастелью, под высаженными вдоль забора невысокими декоративными сливами пахнет травяной горечью от набухающих плодовых почек и свежестью от молодой листвы. — Хубэ! — кричат ему в спину. Юнги вжимает голову в плечи, прячется в тени, наивно надеясь остаться незамеченным. Вот что этому идиоту от него нужно? Как хорошо было на этой неделе видеть его издалека, изредка украдкой наблюдать. Сонбэ довольно хорош, по мнению Юнги, только когда находится на почётном расстоянии. — Сегодня тебя не заперли? — Чон Хосок останавливается около него, тяжело дышит, опираясь о липкий от янтарной смолы ствол дерева. — Как видишь, — Юнги отворачивается, поправляет сумку на плече и намеревается идти дальше. Желательно, в одиночестве, но его мнение, как он уже успел заметить, вообще мало кого интересует. — Это же ты играл, да? Я проходил мимо и случайно подслушал, — сонбэ пристраивается к юнгиеву левому плечу, пододвигая того на край тротуара. Его походка по сравнению со спокойным широким шагом Юнги кажется резкой, сонбэ пружинит на огромных подошвах Айр-форсов, чуть завитые русые локоны подпрыгивают в такт шагам, пластиковые подвески разных форм и размеров на поясе спортивных брюк бьются друг о друга с ненавязчивым ритмом. — Невозможно подслушать случайно, — с каким-то детским раздражением бурчит Юнги. Ему пока некомфортно показывать свою музыку кому-то, кроме учителя и лучшего друга, поэтому он тушуется и смущается. Охранник не в счёт, его ушей избежать было нельзя, да и мнение его для Юнги мало значит. Почему же вообще что-то значит мнение Чон Хосока, загадка похлеще кислотного катализа альдольной реакции (он заглядывал в учебник для выпускного класса и был неприятно шокирован). — Ц, что я должен был сделать? — шутливо ворчит старший, — Закрыть уши и бежать? «Было бы неплохо», — паясничает в мыслях Юнги, приподнимая брови. Так этой встречи бы не было, и он добрался домой без лишних раздражителей, а теперь вынужден шагать рядом с Чон Хосоком, не зная, что взбредёт ему в голову, потому что судьба очень не любит Мин Юнги, когда он оказывается неподалеку от Чон Хосока. Старший цепляется пальцами за его сумку и тянет чуть назад, Юнги хмурится, всем видом показывает свое недовольство наглым беспричинным нарушением личного пространства, на что сонбэ, конечно же, клал большой и толстый…учебник по клятой органической химии. Так что Юнги решает сдаться. Его день был слишком хорош, чтобы теперь из-за какого-то придурка портить его неуместным конфликтом, в крайнем случае, он сможет под шумок свалить, притворившись, что ему позвонили. — Есть мелочь? Старшеклассники останавливаются под козырьком около круглосуточного продуктового между квадратными металлическими колоннами толщиной с предплечье, из темноты парням блёкло подмигивает разноцветными глазками-лампочками облезлый автомат с напитками, жужжащий, как осиный улей, из последних сил выполняющий свою работу. Юнги шарится в кармане, высыпает монетки в раскрытую перед ним ладонь и понятия не имеет, почему не послал сонбэ куда подальше. Автомат шумит, думает над приказом школьника, тот караулит банку, присев на корточки, и ловит её за резиновой шторкой лотка. Также ловит и вторую, встаёт и протягивает Юнги. — Компенсация за нарушение границ, — Чон Хосок ухмыляется, ждёт, пока его «подношение» примут. — За мои деньги? — Юнги кривит лицо, но банку берёт. Она тёплая, охлаждение в автомате совсем никудышное, кислотно-зелёная. Улыбка нарисованного мультяшного лимона шире его же туловища, глаза овальные, до улыбки почти достают. Старший на замечание только отмахивается, открывает газировку ловким движением пальца и даже не пикает, когда та шипит и льётся на его руку. Пахнет химозным лимонадом, как и положено, напоминает средство для чистки кафеля. — На тебя похож, — выдаёт Юнги, не подумав. Он смотрит то на господина Лимона, издевательски задравшего два больших пальца вверх, то на пьющего сонбэ, у которого эта самая газировка с руки капает на мастерку, ту же, в которой он «вызволял» Мина из заточения в библиотеке неделю назад. — Правда? — выпив весь напиток залпом, Чон Хосок икает от ударивших в нос газов, хихикает и подносит банку к лицу, рассматривая её в слабом свечении от автомата. Глаза старшего расширяются, смех взрывом оглушает Юнги и бродячих животных. Кроме этого смеха только звон в голове. Ауч. Юнги открывает свою банку и делает глоток. Лимонад тёплый, противный и сладкий настолько, что челюсти сводит. Он делает ещё один глоток. Чон Хосок продолжает смеяться, приговаривая: «Вот почему она моя любимая!», совсем помешанный на теме судьбы и всего такого. После третьего глотка газировка перестаёт казаться противной, после пятого — начинает казаться вкусной.s⚡s
Объяснить матери, для чего ему нужна подработка, Юнги было сложно. И хотя система жизни в стране такова, что старшеклассники начинают работать с раннего подросткового возраста, в семье Мин так не положено. Это касалось и старшего брата, который устроился на подработку наборщиком текста только в конце первого курса университета, и самого Юнги, который если когда-то летом и работал на раздаче листовок, то только для того, чтобы занять время и разбавить скуку. Юнги не ждал одобрения, поэтому слова матери о том, что теперь он станет хуже учиться, пропускает мимо ушей. Настоящую цель он, разумеется, так же не озвучил. Кафе на вид оказывается не таким уж убогим, как Мину думалось, здесь всего пять столиков и три стула за барной стойкой, а крошечная кухонька расположена прямо в глубине зала, из-за чего каждый посетитель непременно пропахнет от волос до последней ниточки одежды запахом жареного мяса и томатного соуса, но зал чистый, мебель новая и опрятная. Весь персонал — два официанта, два повара, ещё один доставщик и администратор — возрастом не старше тридцати и Юнги довольно быстро, в первый же вечер, уходит от формального общения к простому дружескому, а коллег зовёт «хёны» и «нуна» просто потому, что они сами попросили. — Юнги-я, можешь взять велосипед в кладовке, только колёса подкачай! — перегнувшись через стойку, окликает нового сотрудника Суён-нуна, старшая официантка. Второму доставщику повезло чуть больше, у него в распоряжении мопед повара Кима, но Юнги подойдёт и велосипед, всё равно ничего другого водить не умеет. Он стряхивает вековой слой пыли с рамы и сиденья, выкатывает транспорт через узенькую кладовую дверь и долго возится с насосом — шины надо бы сменить. В целом, рассуждает Мин, заруливая в просторный двор жилого комплекса со своей первой доставкой на сегодня, работа не выглядит тяжёлой, он справится, к тому же, это отличный шанс подкачать ноги, что будет очень полезно для позиции атакующего защитника, на которую Юнги собирается подать заявку во время блистательной победы. Он вручает заказ девушке на пару лет младше него, она очаровательно улыбается ему, и её губы складываются в очертания сердца, протягивает купюры и отказывается взять сдачу. — Приятного аппетита, — кланяется Юнги, бросая на девушку последний взгляд до того, как дверь перед его носом закроется. У него точно развивается паранойя, старший уже мерещится ему в посторонних людях. Это не портит настроения Юнги, если честно, он забывает о клиентке уже за воротами комплекса и колесит дальше. Ему не дают больших расстояний и в конце смены хвалят за отлично выполненную работу, пусть Юнги и чувствует, насколько мягко обходятся с ним в отличие от второго доставщика, так что особо на дальнейшее снисхождение не надеется. Ему нужна крепкая рука и хороший пинок, Мин хорошо это осознаёт, ему не хватает самостоятельности и ответственности. Идея подработать приобретает больше плюсов в его глазах. Первый минус обнаруживается утром, когда всё тело Юнги болит настолько, что он не может подняться с кровати с первой попытки. — Ух ты ж ёбаный… — кряхтит он, смаргивая выступившие от резкой боли в мышцах ног слёзы. Чанёль добродушно подтрунивает над другом и как будто специально ускоряет шаг своими длиннющими ножищами, надеясь, что Мин станет его умолять быть помедленнее. У Юнги нет сил на пререкания, он молча плетётся за другом. — Не спасай меня, не нужно, — театрально вздыхает Юнги и это всё, на что он способен. Чанёлю этого, впрочем, достаточно. — Не волнуйся, бро, я и не собирался. На первом уроке Юнги спит так крепко, пуская слюну на пустую тетрадь, разморённый теплом от нагретого солнцем окна, что к перерыву снова чувствует себя человеком, даже если выговор от учителя затянулся на половину перемены. В обед «квартет» располагается на территории заднего двора. Парни сидят прямо так, на траве, Джиён же, сложив колени, устраивается на пиджаке Кихёна, любезно им предложенным, и угощает друзей собственноручно приготовленными моти с начинкой из мороженого и сладкого ягодного джема. Рисовое тесто липнет к зубам, и друзья бескультурно чавкают, смеясь друг над другом. — Принесу напитки, — Юнги отряхивает брюки от пыли и протягивает ладонь, — Деньги. — А мы не отмечаем твой первый день? — Кихён округляет глаза, — Проставляйся, средний класс. Таким образом, Юнги разводят на мелочь второй раз за неделю, и это при том, что все чаевые за первый день он уже сунул в банку-копилку. Автомат у дверей кафетерия относительно новый, его кнопки призывно мигают и шума он совсем не издаёт. Юнги водит пальцем над номерками, тщательно выбирая напиток для себя. С пятой полки господин Лимон тычет ему своими большими пальцами, засранец, подмигивает, и Юнги зло жмёт на кнопку. Банка падает, на смену ей вперед выезжает точно такая же: и что это был за приступ агрессии? — Фу, — Чанёль морщит нос, — Она на вкус, как средство для унитазов. — А ты его пробовал? — встаёт на защиту Юнги (или просто издевается над Чанёлем) Кихён, за что получает щипок под колено и звонко визжит от щекотки. Вторая банка лимонной газировки противной отнюдь не кажется, она по-прежнему химозная и приторно-сладкая, что в сочетании с десертом дробит зубы в мелкую крошку, а Юнги сладкое не любит в принципе, но что-то в ней есть. Он допивает всё до капли, в этом автомате, благо, охлаждение работает как надо, и принимается разглядывать персонажа на боку банки, а друзья, зацепившись за очередной идиотский повод, шуточно спорят между собой. Юнги не особо болтливый, так всегда было. Это не значит, что он не может поддержать разговор или типа того, просто иногда молчать ему гораздо комфортнее. Чанёль к этой черте друга привык давным-давно, но новые приятели напрягаются. — Ты в порядке? — Джиён перестаёт смеяться и обеспокоенно глядит на Юнги, — Что-то притих… Мин трясёт головой, чёлка щекотно елозит по лбу, и он думает, что пора бы постричься. — Он всегда такой, — Чанёль держит тянущегося к нему с тумаками Кихёна за голову раскрытой ладонью и успокаивающе улыбается, тени от раскинувшихся над их головами деревьев углубляют его ямочки на щеках, делая выражение лица Пака совсем уж обезоруживающим. Джиён понимающе кивает и отводит взгляд в сторону, время от времени украдкой поглядывая на Юнги, что опирается на траву позади себя руками, наблюдая то за облаками, то за развлекающимися с футбэгом старшеклассниками. Мин смакует во рту кисло-сладкое химозное послевкусие и размышляет, каким же нужно быть человеком, чтобы всерьёз считать эту гадость своим любимым напитком. После уроков по дороге домой он покупает ещё одну банку в том стареньком автомате с неработающим охлаждением.s⚡s
Смены в кафе выпадают на вечер среды, пятницы и первую половину дня воскресенья. Вообще-то, Юнги ожидал большей нагрузки, однако ноющие мышцы яростно протестуют его амбициям. Для второго дня Юнги выбирает более комфортную обувь — тряпичные кеды на плоской подошве правда были неверным решением — и прихватывает с собой на треть израсходованный тюбик резинового клея из арсенала отца. Когда официантка выносит сумку с заказом, Юнги копошится с задней шиной велосипеда, та дырявая, как решето, поразительно, что он смог откатать на ней целый вечер и не сломать себе шею. Суён-нуна присаживается на ступеньку, ставит сумку на землю и лезет в карман, наблюдая за сосредоточенным на работе младшим. — Будешь? Юнги поднимает голову и видит перед собой протянутую пачку тонких сигарет с фруктовой кнопкой. Он качает головой и возвращается к ремонту велосипеда. — Нужно доставить это в Со-гу, — нуна кивает на увесистый заказ, — Справишься? Она терпеливо ждёт, пока младший закончит с шиной, докуривает вторую сигарету и вручает ему сумку и листок с адресом. Ехать неблизко, Юнги тяжко вздыхает. — Не торопись, — Суён многозначительно указывает подбородком на юнгиев транспорт; Мин обиженно пыхтит: этот велосипед ему даже не принадлежит, но он уже готов защищать его, как родного сына. Дорога постоянно поднимается в горку и к середине пути Юнги позорно сдувается. Какого хрена именно сейчас Сан-хён прохлаждается со своим мопедом в соседнем районе. Юнги снова взбирается на велосипед. Онлайн-карта приводит его на узкую улочку, вьющуюся среди полосатых пятиэтажек. Вечереет, в большинстве окон горит свет. Мин оставляет велосипед на парковке, кружит по двору, ища нужный подъезд, и звонит в домофон. Когда дверь открывается, на Юнги вдруг опять опускается нехорошее предчувствие. Его паранойя грозится стать настоящей проблемой. Или, быть может, ему пора записаться в предсказатели, потому что дверь открывает грёбаный Чон Хосок в коротких пляжных шортах в ядовито-оранжевую полоску и безразмерной футболке с чёрно-бело-красной эмблемой бразильского футбольного клуба. Сонбэ опирается предплечьем на дверной проём, склоняет голову вбок и волосы осыпаются в сторону. За его ухом заткнута сигарета, из квартиры слышно с десяток мужских и женских голосов, пахнет духотой и дымом. — Хубэ, — губы старшего растягиваются в наглой довольной улыбке, словно он точно знал, кто принесет ему заказ, и поджидал Юнги, чтобы застать его врасплох, что ему, несомненно, удалось, потому что Мин врос ступнями в бетон и отказывается принимать реальность, где Чон Хосок преследует его везде, куда бы он не пошёл. — Всё ещё не веришь в судьбу? Юнги этот выпад игнорирует, протягивает заказ и чек. — Зайдёшь? — Чон Хосок приглашающе отходит на шаг вправо, боком прижимаясь к распахнутой металлической двери с несколькими крупными вмятинами в нижней части. — Далеко добираться пришлось, не хочешь воды или пива? Какого хрена. Бегущей строкой на лбу Юнги, а у Чон Хосока нет проблем с хангылем. Он ухмыляется. Ни разу не так, как в школе, в таком виде за прилежного ученика и звезду выпускного класса его точно не принять, только крутить пальцем у виска, если кто-то додумается озвучить подобную ересь. Какого хрена ты заказал доставку через половину города, если за углом точно такое же кафе открыто до двух часов ночи? Это сонбэ читает так же безошибочно, улыбка оголяет верхний ряд ровных зубов. — Хотел испытать Вселенную, видишь, не прогадал. Юнги чувствует, как от злости краснеет кожа на голове, до боли кусает щёку изнутри, потому что послать старшего в пешее эротическое хочется до зубовного скрежета. Когда он начнёт писать текста, первая песня будет о том, как сильно Чон Хосок его бесит. Мин тянет вперёд раскрытую ладонь. — Чаевые не забудь, — шипит сквозь зубы, едва сдерживаясь от ругательства. Чон Хосок смеётся, выуживает из кармана несколько сложенных надвое купюр и вкладывает Юнги в руку, напоследок придержав его за кончики пальцев шершавой тёплой ладонью, потом отводит её в сторону и достаёт из-за уха сигарету. В квартире прибавили громкость музыки, что-то из старых хитов Кендрика Ламара, Юнги знает, потому что обожал его в детстве. Чон Хосок на секунду прикрывает глаза, прислушивается и начинает покачиваться, пальцами выщёлкивая сильные доли, облизывает уголок губ и вкладывает в них сигарету. Юнги не знает, почему продолжает стоять там и пялиться, как идиот, на выводящего его из себя самой сутью своего существования сонбэ, от которого он уже отчаялся избавить свою жизнь. Он даже не пересчитывает деньги, хотя должен бы, просто стоит, как вкопанный, только носок кроссовка притоптывает в такт слабым долям прямо вслед за щелчками пальцев Чон Хосока, рядом с которым судьба поворачивается к Мин Юнги голой задницей. — Хубэ, — голос старшего слегка хрипит, фильтр незажжённой сигареты приклеивается к верхней губе. — Увидимся в школе? Словно он просит Юнги пообещать, что в следующий раз, когда их взгляды пересекутся в коридоре, Мин не отведёт свой и не убежит в противоположную сторону, как он делал десятки раз, только бы не сталкиваться со старшим на расстоянии ближе пяти метров. Ногти Чон Хосока жёлтые-жёлтые, Юнги предпочитает задуматься, как ему вообще позволяют такую вольность в старшей школе со строгими требованиями к форме. — Юнги, — зовёт Чон Хосок и Мина дёргает от того, как резко его имя вылетает из этого болтливого раздражающего рта. — Будь осторожен по дороге назад, хорошо? Юнги растерянно кивает, не замечая, что его рот всё это время был слегка приоткрыт и наполнился горьким привкусом сигаретного дыма из квартиры; Мин захлопывает губы, поджимает их и отступает назад, кивает ещё раз и ещё, как нелепый болванчик, спиной вперёд двигаясь к лифту. Чон Хосок не закрывает дверь и не поджигает сигарету, подпирает плечом проём, словно тот может в любой момент обвалиться, а он просто обязан благородно его удержать, провожает глазами Юнги. Тот на себе взгляд чувствует даже через крошечную щель между смыкающихся дверей лифта. Его ладони вспотели, он вытирает их о штаны и только теперь вспоминает про деньги. Чаевых в два раза больше, чем была сумма заказа.s⚡s
Если спросить Юнги, что он любит и умеет лучше всего, он, недолго думая, ответит: «Спать», что частично является правдой, но только потому, что Юнги на самом деле давненько не спал полноценные восемь часов. Он ворочается в постели до двух часов ночи и спит до семи, весь день шатается между жизнью и смертью и думает, вот сегодня точно ляжет пораньше, но, оказавшись в постели, где всё как всегда и, казалось бы, ничего не мешает ему спокойно уснуть, перекладывается с боку на бок, пока не отчаивается и не утыкается в ленту твиттера. Он и не размышляет особо ни о чём, мысли кружатся в его голове хаотично и резко, так, что Мин просто не успевает за них зацепиться, галдят роем, ни слова не разобрать. Они обо всём и ни о чём, всего лишь фоновый шум, но раздражает, как капающая из крана вода. Юнги в последнее время стал слишком раздражительным. Телефон глухо падает на пол и орёт громче, как от боли, из-за вибрации елозит по паркету. Юнги сползает с постели, обнимая подушку, выключает будильник и карабкается обратно. Урок на будущее: всегда проверять, выключен ли будильник, в пятницу вечером. У Юнги на сегодня запланирован пикник на берегу, и он уже не в восторге от этой затеи, но щенячьим глазкам Джиён никто из парней сопротивляться не смог. А ещё у Юнги есть интерес. С того дня, как он встретил уличных танцоров, он туда не возвращался, и, хотя шанс невелик, он был бы рад наткнуться на них снова. Так или иначе, до вечера куча времени. Юнги опять засыпает. Будит его липкий страх. Что-то среднее между сонным параличом и обычной панической атакой: тело сковывает, только гул в голове и холодный пот на висках. Он не разобрал ноты, так и бросил их на столе прошлым вечером. Вроде бы мелочь, следующий урок в музыкальном классе только во вторник, Юнги бы рад знать, почему так разволновался из-за такого пустяка. Обычно он довольно собран, за это его выделяли учителя и старшие родственники с самого детства, обычно Юнги не поддаётся панике, у него для неё не бывает причин. Так было до первого класса старшей школы. Гормоны шалят или смена обстановки так влияет, Юнги понять не может, как ни старается. Сейчас он подрывается с кровати, бешено глазеет по сторонам, словно это не его комната вовсе, и несётся в ванную, на ходу продумывая, в каком порядке займётся домашкой. Ему бы успеть попасть в класс музыки и посидеть за фортепиано, благо, Хан-сонсэнним должна быть в школе по своим делам и в перспективе может позволить ему внеурочные занятия. Других вариантов совершенствования игры Юнги пока не видит, он слишком скован в своем обучении из-за отсутствия личного инструмента. На кухне, где мама только готовит завтрак, Юнги понимает, что с будильника проспал всего два часа, и волнению действительно не от куда взяться. Мама поворачивается и легко ему улыбается. — Ты не заболел? Потому что болезнь может повлиять на посещаемость занятий, никому в этом доме не нужно, чтобы у Юнги ухудшались оценки. Он не думает, что родители с большим энтузиазмом бросятся оплачивать ему высшее образование, даже если его получение только их желание. У семьи Мин нет проблем с деньгами, они типичные представители корейского среднего класса и в принципе на всё необходимое с учётом личных потребностей им хватает. У Юнги недостаточно наглости просить у родителей о серьёзном приобретении. Он даже не уверен, что его станут слушать после слова «синтезатор» в речи. — Просто не выспался, — бормочет Мин, цепляет с тарелки парочку ненарезанных кимпабов с омлетом и крадётся назад в комнату. Раньше он частенько получал за свою привычку есть в комнате, сейчас родители редко замечают, если его нет за обедом или тем более ужином. Мелкие рисинки выпадают из закуски на хрустящие листы распечаток, Юнги цепляет их на указательный палец и суёт его в рот, старательно рисуя поверх напечатанных нот расшифровки особенно сложных для него моментов, он обязательно уточнит их у учителя позже. Общий чат «квартета» — на этом названии они решили остановиться — разрывается от новых сообщений, Мин подозревает, что все они от Чанёля, который, конечно же, уже бодр и полон сил. Уникальный человек. В одиннадцать утра школа полна старшеклассников, пришедших на дополнительные занятия. Коридоры, полные ребят в повседневной одежде, резко контрастируют с тем, что Юнги привык видеть, но администрация позволяет по выходным посещать учреждение без формы. Почему-то получающие волю во внешнем виде подростки считают своим долгом на факультатив по английскому наряжаться, как на свадьбу, Юнги в его оверсайз футболке и рваных на коленях джинсах среди них некомфортно, он юркает в едва приоткрытую дверь музыкального класса и кланяется с порога. — Ох, Юнги-я, — Хан-сонсэнним отвлекается от записей и встаёт из-за стола, — Не ожидала, что ты придешь так рано, здравствуй. Во-первых, хочется возразить Юнги, одиннадцать — это уже поздно, а во-вторых, для музыки не бывает нужного времени, любое время подходит. Он решает оставить эту колючку при себе и, молча кивнув, садится за инструмент. Кроме него на фортепиано занимается девушка на класс старше, Юнги помнит только её фамилию — Ким — остальные предпочитают или гитару, или ударные. — Я слегка запутался в этом месте, — Мин поднимает нотный листок и указывает на наиболее изрисованную жёлтым карандашом часть. «Слишком несчастная любовь — это не любовь» Ким Кван Сока была выбором Юнги. Он слишком сентиментален, раз выбрал в качестве песни для изучения любимую песню брата, пусть так, с ней связаны очень приятные воспоминания. Например, самое свежее, когда Гымдже, получив водительские права, выпросил у родителей машину и приехал за Юнги в школу. Младший тогда нашёл его на парковке благодаря этой песне, орущей из дверных динамиков на всю улицу, а потом они поехали в торговый центр и так объелись фаст-фудом, что обоим было плохо на следующий день. Они много смеялись, катались по ночным улицам. Это было начало осени, летняя духота ещё не отступила, и Юнги высовывался из окна, позволяя ветру ласкать его волосы. Заморосил дождь, Юнги собирал его прохладу кончиками пальцев, подпевал песне, слова которой не мог и теперь не может понять до конца. Хан-сонсэнним, поймав его мечтательную улыбку, улыбнулась тоже. — Вот, попробуй так, — она сыграла аккорд и переместила пальцы по клавишам, сыграла ещё один, такой же, но на тон выше. Если использовать инструмент исключительно для аккомпанемента, то играть эту композицию не сложно, только вот Юнги это не подходит, он хочет сделать полноценную инструментальную версию, исключив необходимость петь. Над голосом он пока не работал, да и не его это. Говоря о юнгиевых предпочтениях в музыке, он больший фанат рэпа, чем вокала, и ценителем его это не делает, но ему наплевать. Он в любом случае не готов писать лирику. После небольшого занятия, когда сонсэнним прозрачно намекает ему свалить куда подальше и не мешать ей выполнять работу, Юнги шатается по школе, не зная, чем занять себя до наступления вечера. Библиотека полупустая, её двери открыты нараспашку, и Мин поддаётся соблазну, приветственно поклонившись библиотекарю и шагнув в отдел художественной литературы. В жизни Юнги не так много ярких событий, которые можно было бы вспомнить в текстах, он не сталкивался с несчастной любовью и несправедливостью жизни. Он хочет, действительно хочет писать, однако даже понятия не имеет, о чём, чтобы не быть голословным, поднимая темы, с которыми не знаком лично, и в то же время не становиться банальным по этой же причине. Его максимум в художественной литературе — детские сказки и японская манга о сражениях на боевых роботах; Мин гладит переплёты один за другим, не зная, с чего бы начать, и решает, что раз уж он такой профан, то стоит зайти издалека. Он останавливается на «Одиноком журавле» Чона Чхоля, рассматривает потрёпанный корешок из чёрного кожзама, открывает случайную страницу и бормочет себе под нос: — На свет я родилась лишь потому, что мне предназначалось быть с тобою, — Юнги закатывает глаза и переворачивает страницу, листает и листает, дышит бумажной ветошью. Издание старое, листы, словно купаные в чайном настое, пожелтевшие, местами печать поплыла, где-то на страницах следы высохшей влаги, наверняка кто-то плакал, читая строки о разлуке. Юнги закрывает книгу и берёт в подмышку, ему полезно будет понять, как безжизненные отпечатанные чернилами слова могут заставить пустить слезу. На пикник он берёт книгу с собой. Друзья недоумевающе смотрят, но никак это не комментируют. На берегу прохладно, от реки веет влажной свежестью. Вишня вот-вот зацветёт, станет совсем красиво, но будет не протолкнуться, слишком много народа приходит полюбоваться цветами. Юнги ложится на спину, принесённое Джиён покрывало мягкое, ворсистое, приятно щекочет оголённые предплечья и шею. — Раньше мы с Юнги сюда часто приходили, — повествует с набитым сэндвичем ртом Чанёль, — Когда жили рядом. Друзья уточняют, что случилось потом, Чанёль начинает рассказывать в духе: «Жили-были», как в сказках с неоднозначным концом, ребята внимательно слушают, а Юнги разглядывает облака, эту историю он всё равно хорошо знает. Родители Чанёля одно время переживали конфликт в отношениях, думали развестись, но что-то их от этого шага остановило. Тогда они решили, что смена обстановки поможет им по-новому взглянуть на семейный быт, да и накопления позволяли приобрести квартиру просторнее и новее их старенького частного дома. Облако, проплывающее над рекой, перистым полупрозрачным силуэтом напоминает форму утки — Мин просто начитался стихов, настроение у него стало лирическим. Он размышляет, что может увидеть, если заглянет на площадку за оперившимися листвой кустарниками. С той стороны слышно детское веселье, вряд ли танцоры будут там в такое время. Пикник затягивается, начинает темнеть, когда ребята по очереди жалуются на холод. Кихён первым поднимается с места, как бы невзначай набрасывая свою куртку на плечи Джиён, и предлагает закрывать лавочку, пока вдобавок к вечерней прохладе не поднялся ветер. Юнги с неохотой повинуется, застёгивает куртку под горло и взваливает на себя рюкзак с пустыми контейнерами для еды и термосами из-под ягодного чая.s⚡s
В день игры школа стоит на ушах. Одноклассники встречают Юнги прямо у ворот, бьют его по плечам и желают удачи. Чувствует ли он себя звездой в этот момент? О, ещё как чувствует. Его плечи расправляются, Мин ухмыляется и обещает показать, какой может быть школьная команда в составе с ним и его лучшим другом. Команда на сегодня освобождена от уроков для тренировок и обсуждения стратегии игры, но на деле игроки половину дня слоняются без дела по спортивному залу, полностью подготовленному командой поддержки. Юнги настроен решительно, с самого утра его не покидало хорошее предчувствие. Он с энтузиазмом набирает побольше овощей на свой поднос, кивает в ответ на слова Чанёля о том, что тот задержится для разговора с тренером, и идёт на улицу. Время урока, поэтому двор пустует, только дворник возится с очисткой дорожек от опавших лепестков сливовых цветов. Заняв уличный столик, Юнги делает пометку в блокноте и приступает к еде. Последние две недели он, начитавшись про писателей, поэтов и выдающихся лириков, стал оформлять в записи яркие эмоции и события. Так в будущем это может помочь ему при написании музыки и текста. Уже помогает — Юнги чувствует себя более организованным, что добавляет пару баллов к его самонадеянности. — Приятного! Юнги давится маринованным дайконом, кашляет, согнувшись над столешницей и игнорирует торопливые извинения вмешавшегося в его трапезу. Мин научился узнавать этот голос, поэтому сдерживает гневный комментарий, запивая испуг соком из бумажного пакета. — Не хотел напугать, — Чон Хосок занимает стул напротив. Он в повседневной одежде — голубых джинсах и просторной белой рубашке с разноцветными узорами — значит, пришёл только на игру; почему пропускает занятия, Юнги не интересуется. — Готов к игре? С их встречи в дверях незнакомой квартиры Юнги действительно перестал избегать старшего. Удивительно, но если намеренно не пытаться быть от человека подальше, он будет намного реже попадаться на глаза. Вот они и пересеклись всего несколько раз, быстро поздоровавшись и вернувшись к своим делам. На расстоянии Чон Хосок бесит не так сильно, а к разговорам о нём Юнги давно привык, чтобы обращать на них хоть какое-то внимание. Тем не менее, вот так, лицом к лицу, они за прошедшие две недели впервые. Юнги елозит трубочкой внутри упаковки, кивает на заданный старшим вопрос. Губы сонбэ расплываются в привычной улыбке, он кладёт руку на стол ладонью вверх и взглядом подсказывает Юнги протянуть свою тоже. — Зачем? — Мин тушуется, но ладонь всё же даёт. — На удачу, — подмигивает Чон Хосок и ловко подвязывает на его запястье жёлтую шерстяную нитку, что-то бубнит себе под нос, затягивает ровно семь узлов и мягко шлёпает по этому месту, видимо, как часть обряда. — Я буду в зале, — будто Юнги должно волновать. Припозднившийся Чанёль, увидев на руке друга незнакомый аксессуар, хмурится. Юнги ничего ему не говорит и нитку тоже не снимает, она ему почему-то запястье едва ощутимо греет, точно старший повязал вытянутый из Солнца лучик своим непонятным колдовским заговором. К вечеру в зале собирается целая толпа, включающая учеников и учителей обеих школ. Одна половина зала горит солнечным цветом — эмблемы в виде распущенного бутона с корейским флагом посередине, другая небесным — цвет школы соперников. Старшеклассники скандируют кричалки, стараясь переорать друг друга, от паркета до высокого потолка сотни голосов гудят непрекращающимся эхо. Юнги разминается около скамеек, перепроверяет шнуровку на кроссовках, подтягивает напульсники. Он не нервничает из-за самого факта игры, сомнений в своих способностях у Мина нет, но от количества шумных старшеклассников на трибунах его голова кружится, как от лёгкого сотрясения мозга. Чанёль рядом с ним болтает с тренером, запоминает последовательность ходов игры. Он перепроверяет всё по тысяче раз и всему учится быстро, заинтересованно. Несмотря на то, что со своим ростом Пак автоматически выигрывает большую часть сверстников, он хочет быть лучше, брать техникой, а не простым генетическим везением. Одноклассник часто шутит над своим ростом, пусть Юнги и видит в его самоиронии тоску: парню так же тяжело смотреть на всех сверху вниз, как самому Юнги — снизу вверх. Свисток призывает к порядку, игроки выходят на площадку. Соперники — парни в сине-белой форме — у Юнги волнения не вызывают, он посылает им кривые улыбки, смеётся над их снисхождением к его комплекции. Он докажет, как уже неоднократно делал в средней школе, что даже если диаметр мяча почти равен развороту его плеч, он может сделать этих пубертатных переростков парочкой трёхочковых, не напрягаясь. Чанёль первым перехватывает мяч, ведёт его до трёхочковой линии, ловкими уворотами обходя соперников, передаёт его парню из команды, а тот бросает Юнги. У Мина уходит мгновение на то, чтобы принять пас, занять позицию и бросить над головой. Тишина в зале гробовая, взгляды прикованы к дугообразной траектории полёта мяча. Трибуны ревут после чёткого попадания, парни из команды окружают Юнги с одобрительным свистом, а он смотрит в глаза капитану противников, встряхивает запястьем и бежит мелкой трусцой, готовый принять новый пас в любую секунду. Первая четверть заканчивается со счетом 9:6 в пользу домашней команды. Юнги вытирает пот и жадно глотает прохладную воду, выслушивает наставления тренера. Победа в этой игре откроет для школы сезон и даст пропуск к продолжению соревнований. Последние годы команде не везло и дальше второй игры они не заходили, Юнги намерен это изменить. Он разминает руки и шею, бегло оглядывает трибуны. Родителей нет, он их и не ждал. В средней школе, пока не уехал, поддержать младшего приходил брат, и его присутствия было достаточно, но теперь пустота в пятом ряду, где обычно в самом центре сидел Мин Гымджэ, ощущается звоном бьющегося в сердце стекла. Юнги скучает, сильно скучает. Но место рядом с положенным для Гымджэ не пустует, на нём яркие краски рисунков на фоне белой рубашки и, сфокусировав взгляд, Мин видит улыбку в форме сердца и два больших пальца вверх — засранец сонбэ пародирует лимон с банки газировки, на который так комично похож. Взгляд Чон Хосока направлен только на него несмотря на то, что в команде есть и его одноклассники тоже. Юнги не хочет этого признавать, но ему этот маленький факт странно льстит. Игра продолжается, старшеклассники занимают свои позиции. Дуэт ПакМин направляет команду. Это тоже льстит. Мина окружают, но он быстрее, делает обманный манёвр и уходит под локоть соперника, змеёй выворачиваясь из блока и принимая пас, чтобы сразу же передать его Чанёлю. Тот забивает из-под корзины. Тренер готов расплакаться. В обычной жизни Мина едва ли можно назвать ловким и быстрым, но это никогда не касалось игры. Он перемещается от противника к противнику, блокирует атакующего и уводит мяч у него из-под носа, ведёт его к кольцу, забрасывает снова. Как командный игрок, он передаёт пас за пасом, и однокомандники, кажется, воодушевляются, потому что к концу игры счет 56:47 соперникам уже не исправить. Свисток, объявляющий конец игры, тонет в радостных криках толпы; после групповых объятий Мин валится на скамейку. — Дайте подышать, — рукой, как назойливых мух, отгоняет парней и даже тренера, прыгающего по площадке с торжествующими воплями. Он тоже рад победе, несомненно рад, но ему нужно совсем немножко времени, чтобы перевести дух, а потом, в раздевалке, он с удовольствием присоединится к ликованию. — Хубэ, — Чон Хосок накрывает его лицо махровым полотенцем, — Ты хорошо постарался. Юнги улыбается, благо, этого не видно под полотенцем, шепчет одними губами: «Спасибо», потому что задумывается, не был ли прав сонбэ со своими глупостями про судьбу и талисманами на удачу, и не ошибался ли сам Мин, раздражаясь на старшего без особой на то причины. Сейчас его присутствие радует, это дико, Юнги с этим спорить не станет. Ему так легко, усталость в теле приятная, а голос Чон Хосока, воодушевлённо комментирующего каждый момент игры от начала и до конца, впервые не бесит. Возможно, что-то в нём есть, решает Юнги, снимая с лица полотенце и встречаясь взглядом с горящими звёздами глазами сонбэ, тот тяжело дышит, словно сам бегал по полю последние сорок с лишним минут, хихикает над своей же реакцией, улыбается, заметив свой «подарок» на руке младшего, так ярко, что жёлтый от флагов на фоне тускнеет на пару тонов. Ауч. У Юнги внутри что-то трескается с хрустом, как у свеженьких картофельных чипсов.