It's strange

«…fill me up»

Джон бросился в конец коридора и, забившись в темный угол, попытался осмыслить всё, что с ним произошло. Ему казалось, он должен ненавидеть себя, он должен испытывать отвращение к Фредди за этот жестокий розыгрыш. Но всё в нём восставало против этого. Всё в нём тотально принимало случившееся. Если бы он, тянувшийся за любым соприкосновением с странным безумным вокалистом, мог хотя бы на сотую долю секунды представить, что можно было вот так. Он бы выбрал такой расклад. Выбрал, если бы не страх. Страх погнавший его прочь, страх причинивший боль. Страх увидеть смех в глазах, которые раньше дарили лишь уверенность. Мог ли Фредди так надсмеяться над ним? Фредди, который столько подарил ему: свою искреннюю дружбу, своё негласное покровительство и защиту, и своё время, и свою силу, и… «Своё тело, своё те-ло…»  — губы Джона словно ложку мёда рассасывали эту фразу. И она становилась осязаема. Она пульсировала под руками Джона так, как пульсировала горячая кожа Фредди. Разве такое можно сыграть? «Разве такое можно сыграть?» — внезапно крикнул Джон, утыкаясь взглядом в тёмный потолок. И не дожидаясь ответа, бросился обратно. За несколько быстрых шагов он достиг места. Дверь так и осталась распахнутой настежь. На постели, понуро опустив, беззащитные без своей элегантной меховой накидки, плечи, сидела растрепанная фигура. Он не ушёл. Не ушёл посмеяться над горе-любовником вместе с Роджером, не ушёл ворковать в сальных тисках здоровяка Джонни. Свеча догорала. В её безмятежных отсветах поблёскивали разбросанные по комнате кольца. Сердце Джона заныло от щемящей боли. Оно словно расширялось от растущего безымянного, неотступного чувства. Чувства ко всем граням, ко всем воплощениям одного человека. Он молча подошёл и тихо опустившись перед кроватью, положил голову ему на колени, обхватив их руками. Джон почувствовал, как на этот чистый жест нежной покорности, тело Фредди, скрытое под блестящими тряпками Мелины, медленно дрогнуло, и его пальцы начали поглаживать преклонённую медную макушку. Тягучая, сладкая, почти болезненная  энергия чистого доверия перетекала от одного к другому, оставляя за дверью комнаты все человеческие условности. Пламя свечи погасло, оставляя после себя тонкую дымку с тёплым запахом догоревшего воска. Пламя свечи погасло в комнате, но Джон осознал, что оно, словно просочившись в грудь, вдруг сильнее прежнего разгорелось внутри него. Сердце было спокойно, а голова легка. И только инстинкт жарким маревом охватил его существо. Думать о чём-то, кроме податливого тела рядом с ним, он больше не хотел. Он привстал и резко дернул за короткий подол, грубо подминая под себя Мелину, которая утыкаясь губами в его горло, слабым голосом Фредди пробормотала: — Ты уверен? Джон замер на секунду, словно стараясь осмыслить вопрос, а потом обвил руками шею Фредди простым дружеским жестом и смущённо прошептал: — Помоги мне. — О, Господи! Дики… Фредди рванул на себя пояс брюк Джона, царапая пальцы о металлическую застёжку… — И всё же, дорогуша, какая это горькая ирония, что твоей первой женщиной — был я, — Фредди попытался усмехнуться, но его слабую усмешку тут же смыла волна тревоги, и он, прижавшись головой к влажной шее Джона, тоскливо прошептал: — Ты сожалеешь об этом? Движения Джона замедлились, становясь глубокими и осторожными. — Нет. И никогда не сожалел.