It's strange

Джон, не жалел, вколачиваясь выступающими косточками в чувствительную кожу, грубо выбивая из этого тела своё горькое удовольствие. Мелина сквозь стоны тонко подвывала от боли, но не отстранялась, а лишь пошире расставляла подрагивающие ноги.Он не ласкал её, а лишь по кругу раз за разом кончиками пальцев скользил от припухшей верхней губы с острой щеточкой накладных усов, по напряженному горлу с гуляющим вверх-вниз кадыком, в мокрую впадину подмышки и, медленно очерчивая худощавый бок, до коротких густых волос под юбкой, внизу живота. Запах животной страсти: их обжигающего дыхания, их терпкого мужского пота, их смазки, впитавшейся в бельё, заполнял пространство вокруг них, просачиваясь в голову липким туманом. Голова кружилась. Будто сквозь дымку и не с первого раза, Джон разобрал лихорадочный шепот Фредди: — Почему она, а не я? Почему? Почему? Потому что первые впечатления остаются навсегда. Тогда ещё был сладкий запах алкоголя и запах свежевыстиранного дешёвым порошком гостиничного постельного белья, в которое он и уткнулся носом, когда какой-то добрый человек свалил его непослушное тело, не справившиеся с рок-н-рольным образом жизни. Проснулся он спустя время в кромешной темноте. Проснулся от чувства дьявольского, неведомого доселе возбуждения. Затуманенный мозг с трудом фиксировал разрозненные ощущения: нежное малиновое дыхание опаляло тонкую кожу его шеи, опаляло в предверии влажного прикосновения горячих губ. К его боку настойчиво прижималось чьё-то хрупкое тело,  чья-то узкая, но крепкая ладонь совершенно бесстыдно сжимала его пах. Он поднял руку в слабой попытке оттолкнуть её, но вместо этого его пальцы, скользнув по покатому обнажённому плечу, легли на мягкую грудь незнакомки. Джон с трудом разлепил отяжелевшие веки. — Что вы здесь д…? — прохладный язычок  проскользнул ему в рот, оставляя пощипывающий вкус шампанского… И ему показалось, что он опьянел еще больше. Она не разрешила ему ничего, пресекая все его поползновения прикоснуться. А он бросил все попытки сосредоточиться и понять, кто эта девушка, с такой жадностью прильнувшая к его чуткому телу, парой-тройкой точных движений заставляющая его подвывать от надвигающейся близкой разрядки. Но прежде, чем это произошло, он ощутил, как она, повернувшись к нему спиной и оседлав его бёдра, позволила ему овладеть собой. Джон до сих пор помнил, как ком из слёз и стонов встал поперек его горла, когда жаркая теснота его ночной подруги сжала его в тисках познания чужого тела. Он позволил себе сдавить её талию и сквозь полуопущенные веки наблюдать, как в почти непроглядной темноте, подскакивают её длинные чёрные волосы, как ненасытно двигаются её узкие бедра, вбирая его всё глубже в себя, как она неистово откидывает назад голову и зажимает рот ладонью, и Джон слышит лишь сдавленный приглушенный хрип… И больше не может. Он проснулся один. С больной головой и расплавленным телом. Впервые пришёл на саундчек последним, и под вопросительные взгляды остальных парней, молча взял гитару, и, уткнувшись в струны, начал настраиваться. Первым не выдержал Роджер: — Ну что, девственник? Не по тебе разгульная жизнь? Джон, поднял на Роджера блуждающий взгляд, даже не утруждая себя обидой, полушепотом произнёс: — Кажется, я больше не девственник… Мерный фортепианный перебор вдруг резко оборвала оглушающая нота, и Джон услышал нервный голос Фредди: — В каком смысле?