Мы Имперская Гвардия. Мы сделаем то, что умеем лучше всего. Мы умрем, сражаясь. Умрем стоя.
Ситуация на плацдарме наступления складывалась печальная, насколько я мог судить. В воздухе витало почти осязаемое напряжение. Что рядовые гвардейцы, что офицеры бегали туда-сюда не в силах найти себе место. Сообщалось, что уже три танковые группы, отправленные к внутреннему кольцу обороны улья, так и не ответили на многократные вокс-сообщения. Эфир был глух и нем, как рыба. И ничего хорошего это гробовое молчание не предвещало. Предчувствие надвигающейся бури гложило моё нутро. Сердце же колотилось как бешеное, будто перед первым в жизни сражением. Ох, если бы все было так просто… Если бы надвигался обыкновенный штурм или атака, о которой знало командование и о которой был осведомлён я, то было бы куда проще смириться с предстоящим пиздецом. Но тут… Ты нихрена не понимаешь, как, впрочем, и твое непосредственное командование. И от этого сидишь как на иголках, постоянно вскакивая в мнимом порыве сделать что-то «очень важное» для укрепления обороны плацдарма или тупо от далекого взрыва где-то в глубине города. Но, отставив переживания в сторону, должен вам сказать, что я откровенно и безустанно пялился на готичный, гротескный город-улей. Его Высокие Шпили, отблескивающие мириадами света, в которых сидели первые лица всего этого человеческого «муравейника» — «голубая кровь» и их напыщенные отпрыски — прорезали массивы мрачно-красных облаков и скребли небеса. Они забуравливались в них на многие километры и оттого еще больше представлялись мне древними колоссами перед младыми карликами. На их возвеличенном фоне остальные уровни города-улья, растекшиеся друг на друге, как слоеный пирог, казались жалкими и бесцветными. Люди, их населяющие, задыхались от миазм канализационных стоков, от невозможной гари многочисленных угольных теплогенераторов, испускающих огромные клубы едкого белого дыма. Дышали тысячи раз прогнанным сквозь фильтрующие станции воздухом и ели батончики трупного крахмала, чей отвратительный вкус кое-как могли перебить только полуфабрикаты местного производства. И гангеры с нижних уровней под-улья, которые каждый день терроризируют таких же, как они, людей, обреченных влачить жалкое существование в самых мрачных уголках человеческого муравейника. Ни они, ни их дети и даже ни их внуки не увидят света местного светила, их жизнь будет бесконечным круговоротом двадцатичасовой работы с перерывами на еду и отдых. До скончания их дней… Все торжество мрачного тёмного будущего человечества, заключенное в массивы стали и камней, предстало предо мной в своем величии и низости. — И вот за это мы сражаемся, — прошептал я, перестав жевать покрытый ссохшейся коркой батончик. — Что? — вдруг спросил Эйзен, по-видимому, услышавший мой монолог. — Я… — Хотел ему ответить, но что-то внутри души оборвало нить заранее заложенной отмазки. Глубоко в подсознании кое-что щелкнуло и вспыхнуло. — Неважно. Но… скажи, Эйзен, только честно. За что ты сражаешься? — Что это за вопрос? — нахмурился однорукий криговец и по совместительству мой единственный знакомый во вселенной Вечной Войны. — Я бьюсь для того, чтобы очистить свою душу и родную планету от греха предательства пред ликом Его! — Так, значит… — сконфуженно и с горькой улыбкой на лице сказал я, а потом продолжил: — Не за Сердце Человечества, не за тех людей, что оказались вовлечены в весь этот кошмар, не за тех невинных, кого раз за разом перемалывают жернова войны, а ради искупления собственных ошибок? — Именно, — как ни в чем не бывало кивнул он головой и уставился на меня. — Грехи, которые постигли наш дом, можно исправить лишь пролитием крови Его врагов или смертью при попытке это сделать! — Эх, — тяжело вздохнул я и опустил голову, спорить с этим человеком было бесполезно… и опасно. Я-то знаю, каков был Император на самом деле и чего хотел с самого начала. Пусть даже его помыслы могли нести пользу людям, но… Поэтому-то мне никогда не воспринять этот черный, слепой, ярый фанатизм Империума, у меня никогда не получится по-настоящему поверить, как бы я ни старался. Да, бывали случаи, когда так называемые «святые», пав на поле брани, восставали бессмертными существами, обладающими невероятной силой. Или тот же Легион Проклятых, якобы являющийся манифестацией воли Сидящего-на-Троне. В реальности же — не более чем концентрированная психическая мощь всех людей, собранная вместе и окрученная оберткой веры в Бога-Императора. Ведь люди, как и все живые, связанные с варпом, объединённые одной навязчивой, а порой навязанной идеей и общей ненавистью ко всему, что отличается от них самих, могут породить защитников из бушующих приливов Имматериума. Демоны Императора — так называют их радикалы. Но ведь сам Идол Человечества здесь, скорее всего, не причем… Однако, при всем этом знании, я хотел бы сказать ему спасибо — он воссел на Трон, навечно заключив себя в цикл мук, дабы люди могли жить. Да, человеческая раса существует в настоящем Аду, она живет, поддерживаемая на плаву костями, плотью, кровью и невероятной отвагой своих же собратьев, но это — жизнь. А большего не нужно, да и у этих людей нет других вариантов. — Слушай, а расскажи мне о себе, Эйзен, — вдруг произнес я негромко, возвращаясь в реальность. — О чем рассказать? — По голосу криговца было понятно, что он слегка удивлён моей просьбой. — Ну не знаю… Например, о твоей жизни на Криге, моментах наибольшего триумфа и неудач, хоть что-нибудь, — перечислил я и увидел, как тот зачем-то пошевелил пальцами своей аугментики. — Зачем это вообще нужно? — не сдавался Эйз, продолжая сверлить обедающего меня взглядом. — Какой смысл? — А может, и никакого, но все-таки… — улыбнулся я. — Вдруг это пригодится нам двоим когда-нибудь. — Маловероятно, — просто ответил он, однако со вздохом спросил: — Ладно. О чем конкретно ты хочешь узнать? — О твоём жизненном пути до вступления в Корпус, — взмахнул рукой, отпивая воду из фляги. — Для начала. Эйзен опять вздохнул, видимо, осознав, что отступать я не намерен. — С чего бы начать… — почесал он голову под шлемом, замявшись. — С детства, — хмыкнул я. — Ага, — как-то мелко дернувшись, усмехнулся товарищ. — Спасибо за наводку. — Обращайся! — шутливо махнул рукой в жесте поклона. Наступила тишина. — Детства как такового я не помню, практически ничего не осталось, — вдруг начал криговец. — Знаю только, что семьи и родителей у меня не было. Я был выращен искусственно с помощью витаматки — это что-то вроде инкубатора с искусственным зачатием. «Донора» генетического материала никогда не видел, но это, должно быть, был кто-нибудь прошедший боевое крещение на финальном этапе подготовки. — Жаль это слышать, — только и вставил я. Ведь своего собственного отца я тоже никогда не видел, а он, видимо, не хотел видеть меня. — Пустое, — отмахнулся Эйзен от моего сопереживания. — Да и думаю, что я никогда не смог бы считать его своим «отцом». — Криговец слегка прокашлялся и продолжил: — Дальнейшие несколько лет как в тумане, никаких воспоминаний. Будто стерты кем-то. Я лишь мысленно горько усмехнулся, услышав это, понимая, что их действительно могли стереть биологусы с помощью психотерапии и прочего дерьма. — Первые запомнившиеся моменты начинаются где-то с восьми лет, но это в основном бесконечная муштра, закалка воли и молебны. Нам прививали несокрушимую верность Императору и Империуму. Культ Жертвы, но ты знаешь об этом… И да, я знал. Даже очень хорошо. Только вот кто именно владел этой информацией — я или криговец, у которого позаимствовал тело, — понятия не имел. — Примерно в это же время я был приписан к рекрутскому отделению, из которого в будущем должны были отсеяться лучшие из лучших. Там же познакомился с одним из рядовых, Кархером, мы… — Он прервался, что-то вспоминая. — Мы были одновременно друзьями и врагами, два лучших курсанта во всей роте. Дух соперничества, что взращивался в нас с детства и закалялся командирами в юношестве, заставлял нас биться друг с другом за право быть первым. Эйзен дернулся и из-под маски противогаза полился тихий, сдержанный смех, который утих спустя всего несколько секунд. — Мы презирали и ненавидели, но одновременно уважали и любили друг друга, как братья по оружию. — Эйз замолчал, казалось, насовсем. — А потом… Он вздохнул. Я продолжил слушать. — А потом мы вышли на поверхность Крига, нашей с тобой родной планеты, утопленной в очищающем ядерном пламени. И нас разделили. — Криговец поднял на меня взгляд и, мгновенье подержав, опустил назад. — Командование дало нам право наконец разобраться, кто лучший. То была мясорубка, как, впрочем, и всегда при отборе. Добравшиеся до пограничной черты, отделяющей их от вступления в ряды Корпуса, гибли один за одним, перемалываемые снарядами, повисающие на запыленном дроте, застреленные стабберами и лазганами. Эйзен бросил взгляд к темному небу, хмурящемуся пылевыми тучами, и так продолжил рассказывать: — Мы сошлись с Кархером на «ничейной земле», в воронке от артиллерийского огня, его одежда была окровавлена, как и моя, однако он не был ранен — то была кровь встретившихся с ним в ближнем бою. Его грудь вздымалась, а спина — сгорблена. Он сильно устал. — Эйзен потянулся к крепящим ремешкам противогаза и под аккомпанемент моего удивленного вдоха стащил тот с головы. — Как и я. Меня удалось ранить в левый бок одному из рекрутов, но несильно — штык вошел неглубоко. В общем, мы были с ним на равных. Около тридцати минут мы катались по земле, пытаясь придушить друг друга, разбить головы камнями, выдавить глаза. Сделать всё, чтобы оборвать жизнь вра… соперника перед собой. И тут Эйзен указал на шрам, тянущийся от его левого глаза до нижней губы. — Это он оставил мне на прощанье куском шрапнели. Лицо его было молодым, немногим старше двадцати пяти лет, но хмурым, сморщенным во впадинах глазниц. Бурая, почти черная радужка поглощала собой свет. Его взгляд помутнен — так смотрит на мир лишь живой труп. Лишенный каких-либо эмоций голос повествует обо всем, что произошло когда-то. Сухие, потрескавшиеся и тонкие губы, чуть выделяющиеся бежевым на фоне бледной трупной кожи, мелко разделяются и соединяются, с трудом выплевывая слова. — Однако я победил, — известил Эйзен, отвлекшись от рассматривания небосвода. — В последний момент перерезал горло ножом, прежде чем Кархер пробил мне рот стальным прутом. Он умирал у меня на глазах, последними его словами стала просьба: «Стань тем, чем я не смог. Неси смерть врагам Его и умри достойно…» И с тех пор я следую его завету. — Так каков смысл этого завета? — Эйзен повернулся ко мне, слушая. — Понял ли ты, что хотел донести до тебя друг? — Предельно ясно. — Нет-нет-нет, Эйз, ты не понял, — покачал я головой. — В слова этого человека вложено совершенно другое. Я уверен. — И что же? — Криговец сцепил руки на груди. — Просветишь меня, философ? — Ну-ну. Эйзен, пойми, ты сам должен найти другую сторону слов своего… друга. Тут я не помощник. — Ай, да пошёл ты, — махнул он рукой и, отвернувшись, больше со мной не говорил. На что я лишь понуро опустил голову и сокрушенно хмыкнул под нос. С мертвецами очень сложно наладить диалог, особенно когда пытаешься казаться одним из них…***
Бабах! Близкий разрыв танкового снаряда заставил всех находящихся на плацдарме пригнуться, бросившись к ближайшим укрытиям. — Дерьмо! — только и рыкнул я, прижимаясь всем телом к баррикаде из обломков. — По новой начали, мудаки. Новая череда коротких хлопков, но где-то вдалеке, похоже, гранаты. Ба-бах! Светлый трассер со свистом пролетел над головой и взорвался, врезавшись в стену позади. Куски камня и искры отколовшегося металла попадали вниз, заваливая наши позиции. Некоторых гвардейцев задело обломками. Мне тоже досталось, по голове, однако каска спасла, иначе уже лежал бы здесь с раскроенным черепом. — Сука. — Увидел на двенадцать часов движение. — Внимание! Бронетехника противника в зоне непосредственного контакта. — ОТВ сюда! — пришел приказ смотрителя, что сидел в двух метрах от меня. — Быстрее-быстрее! — Из «Химеры» уже высаживаются, где тяжелое вооружение?! — раздосадовано крикнул кто-то. — Открыть огонь на поражение! — рявкнул смотритель, тем временем пытаясь помочь операторам автопушки поместить орудие на пригорок. — Задержите их! Кивнув, я немного высунулся из-за укрытия и нажал на спусковой крючок. Первый луч пробил и оплавил броню хаосита, состоящую из обыкновенных железных пластин, второй уничтожил голову другому культисту, превратив ее в кровавый пар. Близко, метрах в двадцати слева, по позициям соседнего отделения «заговорил» минометный огонь. Не шибко сильный — скорее беспокоящий, — но доставляющий проблемы: троих гвардейцев покромсало осколками практически сразу, одному оторвало руку по локоть. Поднялся из-за укрытия и вжал гашетку, так сказать. Пытался подавить минометный расчет. Мое начинание, к счастью, не оказалось без поддержки — ещё несколько человек моего отделения, те, кто до сих пор не был ранен или убит, принялись ожесточённо заливать минометы. Огонь моего «Люция» высекал и прорежал обслугу орудий, даже несмотря на то что хаоситы пытались её прикрыть. Бах! Рядом разорвался фраг, обдавая осколками мусорную кучу, за которой я схоронился. По её поверхности как бы вдобавок застрекотали стабберные пули. Хаосопоклонники затеяли подавить огрызающуюся огнём точку. — Эй, вы, слева! — закричал двум парням, засевшим в снарядной воронке. — Прикройте, я их обойду! Увидел, как один из них кивнул мне в ответ и, что-то быстро сказав своему напарнику, открыл кинжальный огонь по своре ублюдков-берсерков, пытающихся идти в ближний бой на наши баррикады. — Отлично, — только и выдавил я, по-пластунски выбираясь из-под защиты обломков. — Так-с, куда бы мне… Бух… Подле меня упало обезглавленное тело. Гвардеец, похоже, словил попадание хаоситского лазгана. К горлу подступил рвотный комок. Шустро помотал головой, приходя в себя. Нет, к этому нельзя привыкнуть!.. И тут на маску и смотровые стекла стрельнула свежая кровь, резко и хлестко. Обдало также левый бок. Это в тело очередного криговца, перебегавшего в другое укрытие, попала очередь крупнокалиберного пулемёта, отчего его потроха и кровь раскидало во все стороны. Он, обезображенный, словно сшибленный тараном, завалился на землю — пришлось распластаться прямо по его кишкам, смоченным в дерьме и юшке. — Блядь… — полз я и матерился, потому что без этого мой разум сорвется в панику, и тогда меня никакое чудо не спасёт, покуда всё новые и новые изуродованные, превращенные в сито мертвецы встречаются на пути. — Сука… сука… Мозг и глаза очень хорошо запоминали вид их покореженных, изорванных, будто какие-то ссаные тряпки, тел, а иногда и измученные предсмертной агонией лица. У всех впавшие щеки и глаза, они смотрят на меня с укором. С неописуемой обидой на то, что я не пополнил их число. — Бр-р-р, — в тихом ужасе отогнал от себя эти неожиданно возникшие образы и мысли. — Нужно помочь остальным, даже если они этого не оценят. Умру я — умрут они все, и наоборот. Для меня это уже не являлось актом человеческого альтруизма, сопереживания еще живым или долга перед павшими, нет, скорее, побуждало к действию обычное желание уцелеть. Зачем-то пережить этот бой, эту очередную мясорубку… снова. А ещё был животный ужас. Ужас перед смертью, боязнь умереть слишком рано — этот аспект бытия человека в данный момент являлся чуть ли не самым главным фактором моего стремления действовать. — Как быстро я сойду с ума? — почти неслышно задавал сам себе этот вопрос, на который, тем не менее, уже давно был дан ответ. — Сколь ещё долго будут продолжаться мои муки?! Голова, а точнее, мысли внутри неё заполнились сплошным белым шумом, больше там не было места переживаниям, больше не было сомнений, только знание о том, что нужно делать. Кубарем и без продыху свалившись в что-то навроде выбритой транспортником глубокой колеи, я осмотрелся. — М-да, ситуация… — высказался, когда, пробегая глазами по полю брани, понял картину и расклад сражения. — Но пока держимся вроде бы! — Вскрикнул в конце фразы, прикрывая голову от падающих хлопьев земли и камней. Новый звуковой удар прошелся по ушам, заставив сморщиться от боли. Несколько красных лучей и пуль ударило в лежащую невдалеке кучу трупов, и её разворотило на куски, широкие ломти алой жареной плоти скатились по уклону ко мне. — Дерьмо, — прошептал я одними губами, отворачиваясь от этой картины. — Так ведь и хоронить нечего будет. Пополз дальше. Справа от меня за кучей бетонных обломков возникали десятки вспышек. Гренадер с хэлганом подавлял пулеметное гнездо отступников, встав практически в полный рост. Херовая идея, как по мне. Прямо на пути следования показалось ещё одно укрытие — остов догорающего «Горгона», рядом с которым несколько метров земли было усеяно сожжёнными телами криговцев. Впрочем, и в этом воняющем горелым прахом могильнике нашли безопасность несколькие гвардейцы. Семеро. Двое раненых, но, видно, смертельно, и пятеро ещё более-менее в нормальной «кондиции». Никак не обращали внимания на прибившегося к ним меня: слишком увлечены боем. А позицию для ведения огня они, надо сказать, подобрали хорошую. Из-за внезапно появившихся «Химер» противника условный центр нашей обороны заметно вдавили уже на первых минутах боя. Что не особо удивляло, ведь силы Хаоса концентрировали на нём практически весь свой огонь. И теперь из этого выходило, что линия соприкосновения сторон была похожа на полумесяц. Перебравшись на правый её край, я открыл для себя прекрасную возможность подпортить жизнь ублюдкам, насовав им во фланг по самое не балуй. Во всём этом была лишь одна загвоздка: центр обороны Корпуса уходил всё дальше и дальше вглубь, а фронты еретики отрезали от основных сил. Не надо иметь семь пядей во лбу, чтобы понять, чем всё это чревато. Если в скором будущем не подойдёт свежее подкрепление — нам всем пиздец! — Стреляйте по мутантам в авангарде, — спокойно отдал приказ, по-видимому, заместитель командира отделения на этом фланге, потому как отличительных знаков на нём я не заметил. — Цельтесь в головы. Пришло несколько таких же лишенных эмоций подтверждений, и мы продолжили палить по наступавшим.***
Цепочка последовательных взрывов пронеслась над стороной атакующих, покуда на головы им падали осколочные мины. — Резервы, — выдохнул я с облегчением, похоже, лейтенанты решили разыграть свой козырь. — Надеюсь, ублюдки уже выдохлись! Тьюф! В голову сидящего около меня гвардейца угодила шальная пуля, и её разорвало на куски. — Вот сука! — Сразу упал на землю, беспокоящими залпами подавляя стрелявшего культиста, давая себе время для этого маневра. — У них подкрепление! — заорал лейтенант в опалённой шинели, направляя огонь расчёта тяжелого пулемёта. — Приказ резервным частям: рассредоточиться по центру линии обороны, уничтожайте тяжеловооруженных солдат противника! Бойцам на флангах — отходите на ранее занятые позиции! — Так точно! — ответили все, кто ещё мог, в том числе и я. Откатываться назад было неприятно и даже обидно до боли в зубах. Неудивительно — столько людей угробили, чтобы взять лишние десять-двадцать метров поля боя. Ещё и преимущество терялось… Но делать нечего: приказы не обсуждаются. Мы отошли к основным силам, попутно подорвав гранатами несколько мутантов-бугаев и дюжину врагов поменьше. Зато теперь линия обороны уже выглядела как что-то цивильное и упорядоченное, больше не походя на хаотические точки сопротивления. — Ложись! — крикнул Эйзен, увлекая меня за шиворот под защиту обломков. Бум! Бах! Дум! — Спасибо! — дрожащим голосом произнёс я, когда по укрытию забренчала шрапнель. Эйзен же ничего не ответил, продолжая с нечитаемой из-за маски мордой лица перезаряжать «Люций». А ублюдки всё наседали. Животная ярость вкупе с абсолютным безумием и жаждой убийства смешалась в их потерянных душах. Яд ненависти затмил всё, что осталось от рассудков, безобразные мутации — дары Сущностей Варпа — покрывали тела омерзительными бугрящимися наростами. Кровь сочилась из их разверстых в маниакальной улыбке ртов, на тонкой пленке белизны, застилавшей глаза, словно у слепцов, были заметны всполохи потустороннего пламени. Не того золоченного, коим обладают истинно верующие в Бога-Императора, но буйно переливающегося всеми оттенками красно-фиолетового. Огонь Эмпирей. — Их, похоже, кто-то или что-то подпитывает, — прокомментировал я увиденное, однако говорить никому не стал. — Черт, гарнизонные СПО-предатели и так противник не из лучших, а эти ещё усилены псайкерскими силами. Скорее всего, связанного с варпом в стане наступающих не было, иначе он бы давно начал творить боевые заклинания и смел всю нашу оборону. По крайней мере я так думал. — Слева! Гха!.. — Крик оборвался, не успев начаться, задушенный смертью. Повернув голову в сторону вопля, лицезрел кровавую мясорубку: толпа изменённых под действием Губительных Сил солдат СПО рвала в клочья гвардейцев Корпуса. Их флак-броня была разъедена склизкой жижей кислотного цвета, вытекающей из коррозийных дыр. Некоторые отверстия содержали в себе сформированные мышечной тканью щупальца, обрамленные мечевидными костяными отростками. И эти самые щупальца жили своей собственной жизнью, мельтеша и извиваясь подобно змеям, умудряясь пронзать броню и тела криговцев, как картон. Одних безликих воинов Империума скручивали по рукам и ногам, а затем пронзали множество раз, другим отрезали конечности, декапитировали, некоторых располовинило на части особо удачным ударом. «Отмеченные тошнотворным «даром» распухшего куска зелёного дерьма… Ой, не нравится мне это, — подумалось, покуда я уже отстрелил приличный кусок мяса от одного из варп-мутантов. — Кхорнаты и нурглиты… Мать-перемать! Я воюю против слуг, в худшем случае, уже двух Темных Богов!» — У-у-х!.. У-х-у-х!.. Г-хо-ох!.. — Неожиданно одно из отродий Нургла, поливаемое огнём десятков лазганов и стабберов, начало как-то нехорошо мычать и переминаться с ноги на ногу, и, что самое страшное, этот нечленораздельный вой был похож на… смех. А размер его убогого жирного тела начал увеличиваться по экспоненте. Бум! Оглушительный взрыв сотряс округу, заставляя многих гвардейцев отшатнуться и закрыться руками. Тварь разорвало… в прямом смысле! Куски зелёно-коричневой плоти, воняющей похуже недельного трупа, разметало по полю боя на десятки метров вокруг. Но главное — это сколь много млечно-желтой массы, похожей на желчь, изверглось при этом самоподрыве. Десятки литров этой поганой жижи скорбным ливнем оросили безжизненную землю настрадавшейся планеты. Попадая на одежду людей, технику да и просто на что угодно, она действовала как кислота, которой не было равных, разъедая плоть и металл за считанные секунды и превращая людей в вопящие комки конвульсивно дергающегося мяса. — У-хо-хо!.. — извивалось ещё одно порождение Хозяина Чумы, как-будто чувствуя экстаз от приближающегося конца своего существования. Бум! — Хе-гха-ха!.. — издавал ужасающую пародию на смех следующий монстр, одномоментно щупальцами притягивая к себе как можно больше сопротивляющихся солдат Императора и прижимая тех к туше наподобие объятий. Бом! — Ху-хо-ху!.. — Очередное распухшее чудовище оскалило пасть на манер радостной улыбки, в её абсолютно черных, словно бездна, глазах отражались умирающие в муках криговцы. Бум! — Твою за ногу!.. — выдохнул-заорал я в полную мощь собственных легких, машинально закрывая аугментированной рукой голову. — Гхо!.. Дух!.. Что-то невероятно тяжелое на скорости врезалось в живот, выбивая весь оставшийся воздух, и опрокинуло меня наземь. Больно ударился головой о раздробленные камни, каска спасла от сотрясения, но в ушах звенело, а в глазах — тёмные круги. Увидел, что смотровые окуляры потрескались, а небо заволокло черным едким смогом. «Что же за… — Не успел домыслить брань, потому что кто-то или что-то резко, со всей силы дернуло меня за правую ногу и начало куда-то волочь. — Собака!» Поднял голову. И вправду собака: темно-зеленого цвета адская псина с разорвавшейся в нескольких местах складчатой шкурой и желтыми наростами везде, где только можно. Вокруг ноги обвился не то язык, не то половой орган. Розовый. В язвах и волдырях. — Т-тварь! — Мой голос дрогнул, сердце пронзил неописуемый страх. — Пусти, ублюдок! Хотел было достать штык, но через несколько мгновений осознал, что того нет на месте. Видимо, выпал или оторвался. Начал лихорадочно бегать взглядом по униформе, пока тот в конечном итоге не зацепился за фраг-гранату в подсумке на груди. «Ну нет, падаль, только не так, — торжествующе подумал я, безумно ухмыляясь во все тридцать два зуба, тем самым сбрасывая оковы леденящего ужаса, спеленавшего мышцы. — Врешь — не сожрёшь!» Ледяные от отлившей из капилляров крови пальцы туго сомкнулись на чеке и в одно движение выдернули её. — Угостись-ка, тварь! — закричал я гневно и послал осколочную прямо в раскрытую во всю ширь пасть. — Господи, помилуй! Ба-бах! Уши вновь заложило от звукового удара, на тело полились внутренние жидкости чудовища Нургла. «Сука-сука-сука! — скороговоркой твердил я, шустрыми, однако опасливыми движениями смахивая налипшие на шинель остатки мутанта. И, лишь оттершись от большего их количества, оглядел поле брани. — Победили, хлопцы, — произнес одними губами. — Хвала Небесам!