Ролевка

«Мы погибнем В невидимой этой войне, И наверное, рано, чем поздно; Если выпадет Выжить тебе или мне, Рады будем, наверно, до слез — но Снова станем глотать Этот медленный яд, Что обоих сжигал без остатка; Коль сбежать ты не смог — Пусть поможет нам Бог Удержаться на грани припадка. Я бросаюсь, как в воду, в объятья твои, Снова пальцы скользят по плечу Вырвать корень твоей ядовитой любви Ты не можешь — а я не хочу!» Канцлер Ги — Due Angeli

Как в повторяющемся в последнее время сне: он ее целовал на виду у всех, и все было мало, он целовал, и она отвечала. Какая разница, смотрят на них или нет? Кружилась голова от ее прикосновений, забыто все на свете: и необходимость поговорить, и обещание не пытаться вернуть то, что было, и клятва не притрагиваться больше к ней. Почти два месяца он держался — силы кончились. Она отвечала ему на поцелуй, льнула всем телом и ей было все равно, смотрят на них или нет. Остановиться он бы уже не смог. — Кать, поехали ко мне, — прошептал Андрей. — Пока я в состоянии прерваться. — Я соскучилась, — одними губами проговорила девушка. Андрей улыбнулся, надеясь, что по дороге до дома она не одумается. Ноги ей отказывались повиноваться, поэтому из зала ресторана они уходили обнявшись, и Жданов был нечеловечески счастлив. Два месяца воздержания — личный рекорд, который он ни за что не согласился бы побить. К черту такие рекорды. Был ли у нее кто-нибудь за это время? Поваренок же крутился возле нее все это время. Ответ на свой же вопрос он не хотел знать. Дорога до дома как в полусне, летел, как сумасшедший, сжимая одной рукой руль, другой — катину руку. Целовал на редких светофорах, везет дураку, попал в «зеленую» волну. Припарковал машину кое-как, практически бросил. Катя улыбалась, наблюдая за ним. Смешно ей, блин. В квартиру поднялся с ней, не выпуская ее из рук. Целовал то и дело, на что она только прикрывала глаза и улыбалась. Лихорадочно искал ключи по карманам, пока Катя не запустила руку во внутренний карман его пальто и не выудила связку. Она-то точно знает, куда и что он распихивает. — Ну, раз уж ты их нашла первая, то ты и открывай, — рассмеялся Жданов. С удовольствием понаблюдал, как она возится с замком. В прихожей буквально впечатал ее в стену, прижимая к себе. Теперь можно идти на поводу у своих желаний, искать на ощупь горячие влажные от поцелуев губы. Теперь можно все. Странное чувство, словно домой вернулась. Хозяйничала здесь всего-то неделю, а такое чувство, что целую жизнь тут прожила. — Дорвался, — хихикнула Катерина, сжав в кулаке связку ключей. Отдать их хозяину она не успела — оказалась прижатой к стене горячим мужским телом. — Дай хоть раздеться. — Угу, — промычал Андрей, торопливо расстегивая ее пальто. — Я сам. Чуть все пуговицы не оборвал. И на своем тоже. Покидал вещи в угол, как когда-то Катя спьяну. В голове тяжелым молотом бухала кровь, подгоняемая взбесившимся сердцем. Хорошо ее целовать, прижимать к себе. Можно добраться без особых усилий до жилки на ее шее, здорово все-таки, что свитера с воротниками остались в прошлом. — Идем, — прошептал Жданов и увлек Катю за собой. — У меня бардак, не ругайся. — Не сказал бы — не обратила внимания, — рассмеялась девушка. Андрей подхватил ее на руки и уволок в спальню. Действительно, дорвался. Как сумасшедший сжимал ее в объятиях, целовал ладони и запястья, а она с улыбкой наблюдала за ним. Дыхание сбивалось с каждым поцелуем, контролировать себя он уже не мог. Да и здорово вот так, скользить рукой по мягким податливым изгибам такого желанного тела. Можно сжимать в ладони упругую грудь и наблюдать, как она втягивает воздух сквозь сжатые зубы. Одна беда с этим платьем, облегает тело, как вторая кожа, а внутрь не доберешься. И пиджак, будь он не ладен, мешает, и чего он его не скинул сразу? Пиджак, а за ним и платье полетели куда-то в угол комнаты. Вскоре туда же отправилась и его рубашка. Удовольствие миллионами игл кололо от ее пальчиков, небрежно ласкающих спину. Оставшуюся на Кате одежду он стащил, поддавшись нетерпению. Так хотелось ее касаться, кожа к коже, и чтобы эти дурацкие тряпки не мешались. — На тебе чересчур много одежды, — Катерина ухмыльнулась и потянулась к ремню на брюках. — А ты болтаешь много, — отозвался Андрей. Пришлось разорвать объятия, чтобы обнажиться самому. Брюки с нижним бельем с шелестом упали к изножью кровати. Завтра снова собирать одежду по комнате. Он хотел ее так, что сносило крышу напрочь, но она попросила не спешить и дать ей привыкнуть. Мол, не было давно. Это невероятно польстило Жданову. Как бы она не отбрыкивалась, она только его. Небрежно обронил, что у него тоже не было давно. Пару месяцев. С их последней ночи. Она лишь нетерпеливо дернулась под ним и требовательно прошептала его имя. И Андрей сдался, потеряв всякую связь с внешним миром. Были только они двое, слитые в одно целое, вне времени, вне пространства. Стона она не сдержала. Как во сне. Мечты-воспоминания сплетались в тугой клубок вожделения. Это днем можно твердить себе, что все хотелки в голове, а на грани яви и сна умираешь почти каждую ночь с именем любимого на губах. Тихонько, чтобы не услышали родители. Отводишь взгляд от чужого холодно-вежливого Андрея, чтобы он не успел заметить, как горят ее глаза. Потому что поманит — и она пойдет. Но, день за днем, неизменное «Доброе утро!», набившее оскомину. Невозможно держаться подальше и подойти тоже не можешь. Папа так воспитал. Существуешь где-то между сном и явью и не видишь, как он отравляет себя. Но вот он кидается с места в карьер, увидев ее с другим, не раздумывая над последствиями бьет Воропаева, которого трогать нельзя категорически. Случайное прикосновение, как сильнодействующий яд, убивает мгновенно и уничтожает контроль над ситуацией. Одно прикосновение — и ты готова шагнуть в огонь, послушная его теплым пальцам и ярко горящим глазам. И она шагнула, покорная выпитому вину и его немой просьбе. Губы касаются губ, и все, что давало силы держаться подальше, становится неважно. Мир сужается до одного-единственного, с которым нестерпимо хочется слиться воедино, шагнуть в огонь и самой им стать — что может быть проще? С каждым его движением огонь становится все жарче, сжижается в горячую лаву, закручивается в тугое кольцо где-то там внутри. Невероятно горячо и сладко, тело не выдерживает и трясется мелкой дрожью под ним, еще чуть-чуть — и взрыв. Мир схлопывается в одну точку, чтобы через миг разорваться сверхновой. Время течет невыносимо медленно, чувствуешь, как пульсирующей струйкой бьет его семя внутри, и он не спешит разрывать объятия. Хорошо, тепло и уютно в его руках. Лениво доцеловываешь, доглаживаешь, повинуясь затухающему пламени. Усталость накатывает волнами, отпускает зашкаливающее последнее время напряжение. «Люблю тебя», — тихий шепот, ласковое касание губами лба. Хорошо бы сейчас сигарету выкурить, но вставать нет никакого желания. Ищешь одеяло, в комнате довольно прохладно, а ты только сейчас начинаешь это осознавать. Пригревшись в самых уютных объятиях, засыпаешь, уткнувшись носом в его грудь. Потому что так правильно и хорошо. И не отпускает чувство, что ты дома. Только какая-то тревожная мысль не дает покоя, но разбираться в себе и своих загонах нет никакого желания. Андрей проснулся среди ночи, но быстро успокоился, поняв, что Катя рядом с ним, и это ее рука обнимает его за шею. Последнее время он спал плохо, ко всем проблемам добавилась еще и нервозность и перепады настроения. Спросонья показалось, что он бредит, и бурного вечера не было и в помине, да и спящая рядом девушка продолжение горячечного бреда. Осторожно, чтобы не разбудить ее, он коснулся ее щеки и только тогда убедился, что не спит. Отчего-то стало страшно, как раньше, когда все только начиналось, покрепче обняв Катю, Андрей всеми силами пытался отогнать нехорошие предчувствия. Что она ему скажет утром, когда проснется? Отвернется и скажет, что это была минутная слабость и ничего в ее решении не поменялось? Подумает, что это игра? Что еще ей может взбрести в голову? Отчего-то казалось, что по-старому ничего не будет или это лихорадка перед показом сказывается? Милко капризничает, все ему не так, женсовет, привыкший уже, что они красивы и привлекают внимание мужчин, случайно прознал, что им предстоит выйти на подиум, и теперь весь секретарский состав лихорадило не меньше, чем начальство. Он устал от всего этого. Раньше была Катя, которая поддержит и поможет поверить в свои силы, а теперь, не смотря на ее бешеный темп работы, он чувствовал себя потерянным и одиноким. Придется смириться с тем, что его сказка на одну ночь и кончится утром с ее пробуждением. Осталось только удержать себя в руках и не сорваться. И не будить ее сейчас несмотря на поднимающееся желание. Так и лежал остаток ночи почти до самого звонка будильника, сжимая ее в объятиях. Чтобы урвать свое, причитающееся ему по праву, но последнее время недоступное, потому что наделал кучу ошибок. Где-то под утро Катя открыла глаза, удивленно посмотрела на него и, прижавшись к нему всем телом, прошептала: «Я люблю тебя, Андрей», а потом снова уснула. Вслед за ней задремал и измучившийся Жданов. Утро началось с будильника, и было страшно открывать глаза, неизвестно, с чем столкнешься. Катя повернулась в его руках, отключила трезвонящий будильник и рухнула обратно. Чем он себя выдал, что не спит, он так и не понял. Катя погладила его по щеке и как-то странно вздохнула. — Ладно, не притворяйся спящим, бить не буду, — наконец, сказала она. — Сама же захотела. — Кто тебя знает, — Андрей выдавил улыбку. — Доброе утро. — Напомни мне убить Малиновского, — отшутилась Катя. — Давно не спишь? — Часов с трех, — вставать не хотелось. — Плохо сплю последнее время. — Глицинчику попей, — беззлобно огрызнулась Пушкарева. — Если не хочешь развлекать женсовет, то на работе нужно быть раньше них. — Ты права, не стоит. Только у меня шаром покати в холодильнике. — Я в состоянии добыть себе завтрак, — ответила Катя и первая встала с постели. — Я в душ. — Я бы напросился с тобой, но тогда это растянется надолго, — Андрей ухмыльнулся. — А как хочешь, — Катя вернула ему ухмылку. И Андрей вскочил и понесся вслед за ней.