Ролевка

«Устав от бесцельных драм, Скучая бесцветным днем, Я был так наивно-прям, Надумав сыграть с огнем; Отдав многоцветье тем Осеннему блеску глаз, Я думал о том, зачем - Зачем Бог придумал вас - Тех, кто сводит с ума Без улыбок и слов, Стоя рядом и глядя В окна небес...» Канцлер Ги — Тем, Кто Сводит С Ума

Ноябрь — время великой лени и депрессии. За окном осенняя муть стала совсем бесцветной, пасмурно, даже днем создается впечатление, что вот-вот стемнеет. Сыро, дождливо, холодно. Никуда не хочется, особенно рано утром и пять дней в неделю. И вообще все самые противные слова кончаются на «льник»: будильник, понедельник, начальник. Катя работу любила, но вот нападало по утрам такое настроение. Если понедельник бывает раз в неделю, а будильник с утра можно пережить, то начальник — сущее наказание. Плохое настроение с ним случалось чуть ли не каждый час, о чем тут же узнавал весь офис, и, в первую очередь, Катя. Которой даже политическое убежище искать было негде, работают они практически в одном кабинете. Да и у Кати настроение не улучшалось уже как пару недель: столько всего навалилось, и поиск поставщиков, и банки, и обсуждение контрактов, и нехватка времени. Плюс — подготовка к игре. Плюс — «все сложно» на личном фронте. Плюс — ссоры с родителями из-за поздних возвращений. И — вишенкой на торте — ждановский темперамент. Медленно работаете, Катерина Валерьевна! Куда вы дели договора с поставщиками фурнитуры? У меня на столе? А почему я их не вижу?! Вы пришли на три минуты позже! И так далее, и так далее... Кате хватало ума не язвить. И не орать в ответ. И не хлопать дверью. И вообще не делать больше глупостей. Жданов проорется, успокоится и будет готов слушать ответы на свои «где» и «почему». Справедливости ради — доставалось всем. То он всех скопом увольнял, и Кате приходилось взывать к его разуму, то он загорался очередной дикой идеей и на полдня пропадал в кабинете Малиновского, выходил оттуда раздраженный и готовый кусаться. Доставалось и Кире Юрьевне, которая тоже обладала хорошо поставленным голосом. Ругались они по поводу и без. Работать в такой обстановке было невозможно. А все началось с категорического отказа Милко «расширять размерный ряд», несмотря на то, что Катя очень просила не лезть драгоценного президента и портить ей игру. Гений ожидаемо впал в истерику, Жданов же ожидаемо завелся, а Катя ожидаемо охарактеризовала совещание цирком. Милко назвал ее обезьянкой, Катя пришла в бешенство, внезапно взяв разгон с нуля до сотни за доли секунд, очень похоже изобразила макаку и рявкнула нечто такое, отчего у окружающих резко завяли уши, глаза сделались квадратными, а некоторые тонкочувствующие дизайнеры долго пили валерьянку пузырьками и нервно икали. Потом на нее долго, со вкусом, орал Жданов, утащивший ее в кабинет, на что Катя демонстративно достала сигарету и закурила. После предложила конструктивное решение — увольте меня, Андрей Павлович, или прекращайте орать, роняете, мол, авторитет свой как президента. Жданов задумался на секунду и продолжил ронять авторитет дальше. По поводу свежего предложения Пушкаревой, ее курения в кабинете начальства и, почему-то, приписал ей все смертные грехи вплоть до предательства и попытки убийства непосредственного начальника в его лице. Голос Жданов сорвал минут через пять, на что Катя ласково спросила: «Доорался, Андрей?», а после спокойно встала и почти ушла в свою каморку, намереваясь там закрыться, но споткнулась и, если бы Жданов ее не поймал, пропахала бы носом пол. От его взгляда ей стало очень не по себе: в почерневших глазах плескалась ярость, отчаяние и безумие. Отпускать он ее не спешил, крепко сжимая в объятиях. Доигралась. Молодец. Теперь набравшего обороты Жданова остановит разве что конец света. Он только хрипло спросил, зачем она так с ним, а после она успела только «Ой!» сказать — Андрей ее начал целовать, вкладывая в поцелуй все то, что она успела разглядеть в его взгляде. Не отпустит. Быть тебе, Пушкарева, запертой в собственной каморке до скончания веков во имя процветания Zimаletto. В голове все помутилось, на ногах она и до этого хреново держалась, иначе бы не падала в руки неадекватному начальнику, а сейчас уже было все равно, Андрей собственнически прижимал ее к себе так, что бросало в жар и сбивалось дыхание. Ее злость и страх переплавлялись под его настойчивыми поцелуями в неожиданное желание, краем сознания она отметила его эрекцию, вяло удивилась этому факту. Здравый смысл ссыпался осколками куда-то им под ноги, было плевать, что они на работе, что оба несвободны, что наверняка там, как минимум, половина женсовета делает ставки под дверями кабинета, придушил ее Жданов или нет. Опомнилась только когда глухо простонала ему в губы после очередного поцелуя. «Бля», — вслух удивилась Катя, вздрогнув. Андрею понадобилось еще несколько секунд, чтобы осознать, что он творит. Руки он убрал только после того, как убедился, что Катя не грохнется на пол. Отошел на шаг. Спрятал потухающий взгляд. Попытался выровнять дыхание. Катя нервно сглотнула — спасительная дверь ее каморки у Андрея за спиной, а пройти мимо него сейчас было выше ее сил. — Прости, — едва слышно. Он стоял прямо перед ней, не осмеливающийся взглянуть на ее лицо. — Я не знаю, как так получилось. — Идиот, — собрать достаточно яда, лишь бы не услышал, как она напугана своей, его реакцией. Голос дрожит. Руки дрожат. — Знаю. Думаю, мой ответ на твое предложение уволиться тебе понятен. — Я это еще по твоему ору поняла, целоваться было не обязательно. Дай пройти. Послушался, пропустил. Вздрогнул, услышав щелчок замка. Последние силы ушли на то, чтобы стечь по стеночке на пол и обхватить руками дурную башку. На его губах все еще дотлевал тихий полный желания стон. Оставшийся день показался обоим очень длинным, буквально бесконечным. А потом между ними как черная кошка пробежала. Вернулись официальные «Андрей Павлович» и «Екатерина Валерьевна». Никаких переработок. Четко — к началу рабочего дня и ни минутой позже после окончания. Спокойная. Непрошибаемая. Ори — не ори, выслушает, слабо ухмыльнется, спросит, закончил ли начальник распугивать людей и дальше работать идет. Потрясающая работоспособность у Катерины в плохом настроении. И, казалось, она не замечала, как тихо злится Жданов. Не замечала его долгих взглядов. Не слышала, как тихонько ржет Малиновский, когда они собирались втроем. Один только раз дала слабину, тронула Жданова за плечо, когда он в очередной раз наоравшись с Кирой, отбросил очки куда-то в сторону и не отреагировал, когда они упали на пол. Вышла, молча, тихо подняла очки, положила их в сторонку и легонько коснулась самыми кончиками пальцев. А на следующий день во время новой ссоры толсто намекнула, что из-за их воплей она уже боится подходить к телефону. Как раз, когда Кира набирала воздух для очередной тирады. Кира вызверилась на Катю. Высказала свое мнение, что Катя чересчур много о себе мнит, что ей нужно для начала в зеркало посмотреть и вспомнить, кем она является и с кем она разговаривает. Катя выслушала. Молча, чуть наклонив голову набок. Нехорошо так улыбаясь. А потом ответила, что в зеркало смотрелась с утра, прекрасно знает, как она выглядит, как может выглядеть и как никогда не выглядела. Например, ревнивой дурой. Все с той же кривоватой улыбкой и очень-очень тихо. Кира перешла на ультразвук и Андрей ее выставил за дверь, не дожидаясь, пока под потолок взовьется Катя. Которую вывести из себя нужно очень постараться. Которая вспыхивает, как спичка и берет неконтролируемый разгон в доли секунд. Которая потом очень долго успокаивается. За это Малиновский назвал ее атомным ледоколом «Катюша» и был бит атомным ледоколом тут же. Катя обозвала его кукурузником «Ромашкой» и пояснила, что шума от него много, а по факту только вьется и поля опыляет. Роман смеялся долго, в порыве чувств стиснул Катю в объятиях, и она совершенно не возражала, за что был буквально выкинут за дверь рычащим на взводе Ждановым виться и опылять поля на производстве. Уйти Катя не успела. Он больше не лез с поцелуями, но обнял. Крепко, порывисто. Екатерина Валерьевна тут же была понижена до Катеньки. Андрей Павлович стал просто Андреем. — Больше никогда не поцелую тебя, только если ты сама не попросишь, — тихо, но серьезно сказал он. — Я придурок, Кать. Мы все еще друзья? — Мы были друзьями. А потом ты все испортил. Я не знаю, как относиться к тебе. — Ты меня чуть с ума не свела и слова не сказав. Прости. За все. Но только не играй больше в равнодушную и чужую. — Вот как? И что же тебе сыграть? Любовь до гроба? Всепоглощающую страсть? Лютую месть? Я могу. Только скажи. — Опять полезли ядовитые колючки. Ну что он ей сделал-то? — Не надо игр. Просто будь моей Катей, которая просто рядом и практически сбегает от своего жениха, — Катя скривилась на слове «жених», — чтобы поцеловать непутевого начальника, которого самолично забирала из гей-клуба. — Андрей, — совсем другим голосом позвала его Катя, голосом, от которого мороз по коже, — ты-то хоть не начинай. Ты, вроде бы, отлично видел, как мы с Мишей взаимодействуем. — Видел, — рыкнул Жданов. — Сильно похоже на подготовку к свадьбе? — У меня, знаешь ли, тоже вроде как свадьба на носу. Сильно похоже? — все еще рычит. Одно неверное слово — и рык перейдет в ор. — Это твои половые трудности, в отношения с вашей невестой, Андрей Палыч, меня не вмешивайте. — Ну невозможно с ней. Я сейчас веду себя примерно. Не пью. Не гуляю. Не изменяю. Вечерами либо у нее, либо у себя. А она заладила: у тебя кто-то появился. Вот хочешь-не хочешь, соответствовать начнешь, — вдруг пожаловался Жданов. — Вот почему «надо» и «хочу» так не совпадают? — Закон подлости. У меня тоже не совпадают. Я ж не жалуюсь. — А вы б пожаловались, Катерина Валерьевна, — смешок в самую макушку. Толпа мурашек галопом по спине. — Хоть бы раз, а? — Вести душеспасительные беседы с начальством в качестве пациента психушки предлагаете? — длинный выдох куда-то в шею. — Вам так не терпится обсудить моих мужчин? Тогда присоединяйтесь к женсовету, они меня через день пытают. Смеясь, Катя подняла голову. Ойкнула. Задумалась на секунду. Он все еще ее обнимал, но явно готовился начать орать. — Андрей, — тихо, почти шепотом, так, что он вздрогнул, — поцелуй меня, а?.. Договорить не успела, впился в губы отчаянным поцелуем. И как-то сразу стало понятно, что именно этого он хотел, хотя давал только что обещание не целоваться. Так он еще никогда и никого не целовал. Без надежды на какое-то продолжение, не позволяя себе увлечься настолько, чтобы потерять голову окончательно, получая удовольствие от самого поцелуя. Сладко. Горячо. Голова кругом. Она льнет к нему всем телом. Оторвался с большим трудом. Взгляд шальной, на чуть влажных губах играет насмешливая ухмылка. — Сама же попросила, — усмехнулся Андрей, быстро коснувшись губами ее губ снова, — извини, что дружеского поцелуя у меня не получается. — Надо работать, — Катя опустила взгляд и принялась выпутываться из ждановских рук. За окном, кружась, крупными хлопьями тихо падал первый снег. Жданов блаженно улыбался. Ругал себя последними словами, но улыбался. Эти поцелуи выбивали его из колеи. Он хотел еще и еще, но Катя быстро приходила в себя и оставляла его одного с вихрем эмоций, которые требовали выхода. Поэтому он орал по поводу и без, и чаще всего доставалось именно Кате, но она благоразумно отмалчивалась. Зато он вдоволь наругался с Кирой и обеспечил себе неделю игнора. А, значит, и спокойствия. Ромку было не пронять ждановским темпераментом: посмеется, пошутит над другом, предложит совершить какое-нибудь безумство. В общем, Малиновский дергал тигра за усы и получал несравнимое удовольствие. А еще вдруг проникся уважением к Кате, которая раздраконенного тигра нисколько не боялась, вполне успешно отлаивалась и заставляла его прийти в себя и начать работать. Что-то случилось в тандеме «Андрюшенька-Катенька», но первая часть тандема наотрез отказалась что-то комментировать, а ко второй части Рома побаивался приставать с вопросами. Возле этих двоих воздух наэлектризовывался и сгущался мгновенно, как перед грозой, и гроза обычно не заставляла себя ждать. Лучший друг заводился с пол-оборота и орал долго и со вкусом. А Катенька вяло отбрыкивалась, а то и вовсе обсуждала дела исключительно с Романом. И Рома рискнул. Начал подшучивать и над Катей, получал в обратку и радовался, как ребенок. И тихонько ржал в уголке, пока Катюша унимала стихию под именем «Андрей Жданов». Он видел все. И длинные изучающие взгляды друга, и то, как он следит за ее движениями, и неловкость Катеньки, когда было необходимо подойти к Андрею. А потом начал думать, куда же именно смотрит дорогой друг. На пальцы. На ладони. На шею. На губы. Смотрел, но не смел касаться. Малиновский все понял быстро, и теперь ему было очень интересно, когда поймут эти двое, во что они вляпались.