Ролевка

«Радость моя, подставь ладонь, Можешь другой оттолкнуть меня. Радость моя, вот тебе огонь — Я тебя возлюбил более огня. Верное имя откроет дверь В сердце сверкающей пустоты, Радость моя, ты мне поверь, Никто не верил в меня более, чем ты». Мельница — Радость Моя

Каким бы замечательным ни был вечер, утро всегда приносит если не разочарование, то, как минимум, ворох сожалений о сказанном и сделанном. Иногда бывает стыдно, иногда сладко, а бывает вот так, как сейчас. Пусто, мысли мечутся, а ты думаешь, как себя вести с шефом. Хочешь-не хочешь, а поцелуй не забыть, хотя сама об этом просила. Нельзя тебе пить, Пушкарева. Сама напридумываешь, сама натворишь, сама потом проблему делаешь на ровном месте. Жданову точно плевать на твои метания, у него этих поцелуев было... Бабник, что с него взять. Да и ты под формат его обычных увлечений не подходишь. Хотя и ведет с тобой он странно. Не кокетничает, не стреляет глазками. Этакий застенчивый пай-мальчик, который, кажется, невинного поцелуя испугался больше выхода на сцену в женском платье. Влюбился, что ли? Да ну, бред . Невозможно это, просто невозможно, когда вокруг столько красоток, не отягощенных моралью, и готовых прыгнуть в койку, стоит свистнуть. О, дверь в кабинет открылась. Работайте, Катенька. Хватит мечтать. Утро это всегда головная боль. Даже если не пил весь вечер. Это разбитое состояние и холодная постель, несмотря на то, что тебя обнимает женщина, к которой должен испытывать совершенно другие чувства, не приятельский интерес, как к давней знакомой, сменяющийся иногда вспышкой страсти и ужасом, гораздо чаще, от мысли, что ее скоро придется вести под венец. Ты же пообещал. И мама этого хочет. И это правильно. Этого от тебя все ждут, даже Ромка. И только ты сам понимаешь, что жить тебе придется не с красавицей Кирой, а с ее подозрениями, упреками, бесконечным контролем и делать вид, что вы счастливы вместе. Ведь он молодой и успешный президент модного дома, слава которого гремит чуть ли не по всему миру. А на деле — каторжный труд, к которому оказался не готов, нервы, страх не соответствовать тому, что от него хотят, ужас от мысли, что он все-таки не справится. Он любит компанию, правда. Это его дом. Но только один человек там по-настоящему верит и поддерживает его, оберегает и является голосом разума. Его Катенька, с которой можно не строить из себя невесть что, потому что она не ждет от него ничего. Просто работает и, видно, любит работу, несмотря на огромную нагрузку. С Катюшей спокойно, и на работе и, как оказалось, вне работы тоже. Не ее вина, что ты, господин Жданов, где-то мозги последние растерял. Сначала обниматься полез, а потом вообще целовал и с трудом оторвался от нее. И даже сейчас, на трезвую голову подбрасывает от мысли, что она выйдет замуж за этого Мишу. Она просила забыть о поцелуе, значит, нужно сделать вид, что все по-прежнему. Он — босс, она — подчиненная. Хватит переминаться с ноги на ногу в дверях собственного кабинета и не сметь туда войти. Хорошо еще, что Клочковой, как всегда, нет на рабочем месте. — Катя! — позвать, как обычно. Как каждое утро. Работай, Жданов. Работай. — Доброе утро, Андрей Палыч! — Катерина улыбается. — Как настроение? — Как обычно, Катенька. Совершенно расстроен отсутствием Виктории на рабочем месте и ожидаю от вас расписание и смету. — Все уже готово, сейчас принесу. — Позовите Малиновского заодно. А, уже не нужно, он сам пришел. Легок на помине. — Жда-а-анчик! — злодейски поигрывая бровями, протянул Роман вместо приветствия. — Катерина Валерьевна, здравствуйте. — Доброе утро, Роман Дмитрич, — Катя положила бумаги на стол Жданову и поспешила отойти подальше. Жданов невольно взглянул на нее. Вроде, обычная Катя, как всегда. Однако видно невооруженным глазом, что спала плохо, слегка рассеяна и и мыслями где-то не здесь. — Раз уж мы все в сборе, то хочу вам сообщить преприятнейшее известие, — Жданов улыбнулся, беря паузу. — Нам дали кредит под очень выгодные условия и низкий процент. — Я проверю поступление средств на счет, — тут же вскинулась Катя. — Успеете, — остановил ее Жданов. — Это наш последний шанс, господа присутствующие. Поэтому пашем с утроенной силой и на очередном совете директоров мы просто обязаны блеснуть потрясающими цифрами. — Оптимист вы, Андрей Палыч, — фыркнул Роман. — И как же это вы хотите достичь таких результатов, если совет в феврале? — Надо подумать. Катя, что скажете? — Помощь зала приветствуется? А звонок другу? — Смотря чья. — Есть у меня друг, учились вместе... Если не возражаете, я позвоню. — Жданчик, что это с ней? Нервная какая-то, — свистящим шепотом спросил Малиновский. — Не выспалась, может, или приболела. Катя как Катя, — пожал плечами Андрей, не собираясь пока посвящать друга в подробности вчерашнего вечера. — Но догадки у меня есть. — Ты в Нострадамусы записался? Что в голове твоей Кати происходит, одному черту известно. Или ты что-то знаешь? Колись! Она андроид? — Потом, Малина, не при ней же, — нервно отозвался Жданов, навострив уши. Катя говорила по телефону довольно громко. С неким Коленькой. Шутила. Смеялась. Что-то спрашивала. То Мишенька, то Коленька. Кто следующий?! — Я весь в ожидании, имей в виду. Андрей приложил палец к губам. Молчи, мол. — … У Мишки ночевала. Папа? Ну, ты его знаешь, женитесь, говорит, и ночуйте вместе, сколько влезет. Сдурел, что ли? Я еще не совсем с ума сошла. Нет! Даже в игре — нет! Никаких свадеб, лучше костер. Я тебе по делу звоню с корыстной целью, будешь пирожки мамины отрабатывать... Да, Катенька, никаких свадеб! У нас работы полно! И начальство против! Почему оно против, начальство придумать еще не успело, но даже сидящему рядом Малиновскому стало ясно: Баба Яга, то есть Жданов, против. И Роман очень сильно по этому поводу веселился. Пока молча. — Нет, дешевый материал не вариант. Франшиза? Угу. А еще? Ладно. Сбрось на почту, я посмотрю. Нет, сегодня домой, успокой там папу, если зайдешь. Не поссорились мы с Мишей, он ведет себя, как придурок. Пока, мне работать нужно. — Кать, а Коля это кто? — первым делом спросил Жданов, когда Пушкарева вернулась в президентский кабинет. — Друг детства. — А насколько он в курсе, что здесь, — Андрей очертил пальцем круг над головой, — происходит? — Вообще ничего не знает, только общие черты типа «взяли кредит», «выпускаем коллекцию». — Ясно. Ну и что предложил ваш «звонок другу»? — Все то же, что предлагала я до провала коллекции. Франшизы и расширенный размерный ряд. Вы оба предложения забраковали. — С франшизами лучше решать вопрос когда потеплее станет. А размерный ряд, Катя, ну вы же знаете, что скажет Милко. — С Милко можно договориться. — Вот и договаривайтесь. — А что мне будет в случае успеха? — Лучше подумать о том, что мне будет в случае провала. — Я извиняюсь, что перебиваю, но я вам не мешаю? — Малиновский, сгинь! Я к тебе зайду позже! Вот, вдвоем. Неловко как-то, и зачем только Рому выставил за дверь? Ну и ладно. Переживет. — Кать, ну пойми ты... Я рискую вообще всем. Репутацией, компанией. Отец меня не простит за развал компании. Мне до одури страшно, и сказать об том некому. Только тебе. — Позвони отцу. Я думаю, он ждет этого от тебя. — Пока не буду, мы же держимся как-то, может, обойдется? — Может. Смету глянь, пока не убежал, ладно? — Гляну. Кать, ты в меня веришь? — Верю. Все получится. — Без тебя — никак. Не бросишь меня? Не бросишь? — Откуда такие мысли? — Не знаю... нервы сдают. Есть перестал, спать не могу, в голове полный кавардак, пару раз снился кошмар, что вот прихожу на работу, а тебя нет, а тут кредиторы, банки, проверки, телефоны разрываются. Видимо, запомнился. И нечего так ехидно улыбаться! — Хочешь, я позвоню Павлу Олеговичу? — Нет, хочу кое-чего другого. Ты просила забыть вчерашнее. Не могу, хоть убей. Иди ко мне. Он целовал ее, требовательно, пылко, прижимая к себе и не давая отстраниться и возразить. И она отвечала ему, легкими поглаживаниями сводя с ума так, что в глазах темнело... — … Жданов, ты уснул, что ли? — осведомился Малиновский и ткнул Андрея в плечо кулаком, оказывается, он никуда не уходил и даже не собирался, а Катя преспокойно сидела рядом с ним, крутя телефон в руках. — А? — слегка разочарованный, переспросил Андрей. Никто его не целовал и даже не собирался. Обидно, ч-черт! — Что я пропустил? — Вот и для кого я тут пять минут распиналась? — Катя закатила глаза. Раздражена, как любой нормальный человек, выпивший накануне лишнего. Глаза грустные, на лице какая-то задумчивость. Определенно, не о поцелуях думает. И не о Жданове. Даже не смотрит на него. — Катюш, придется повторить нашему рассеянному президенту все сначала, а то он где-то посреди вашего звонка бесценному Николаю отключился, — Роман усмехнулся. Андрей дернул уголком рта, вскочил со своего кресла и кинулся к графину с водой. — Придется прикупить диктофон, — беззлобно огрызнулась Катерина. — Коля знает только общую информацию, в детали не посвящен. Но он считает, что спешка нам только повредит, и я склонна с ним согласиться. Вариант с дешевыми тканями мы уже пробовали, так что в сухом остатке имеем два предложения, которые вы уже отвергли. — Продажа франшизы и расширение размерного ряда? — уточнил Жданов. Катя кивнула. Угадал. — Ну, мотаться по стране зимой удовольствие ниже среднего, да и кто поедет сейчас? Отложим до весны, но озвучим идею на совете. А размерный ряд... это нужно уговаривать Милко, который стопроцентно будет против. Придется договориться с ним. — Есть идея, — Катя ухмыльнулась. Ну, конечно. Партия сказала: «Надо!», комсомол ответил: «Есть!». В этом вся его Катюша. — Но на успех рассчитывать не стоит. Еще, я думаю, но сомневаюсь, что вы поддержите предложение, стоит снизить темпы модернизации производства. Персоналу необходимо привыкнуть к новому оборудованию и всем его возможностям, пока оно используется едва ли в половину своих мощностей. — Бардак! Рома, производство на тебе! Дождемся уже отгруженных для нас машин и просим Полянского притормозить выполнение контракта. А еще нам необходим поставщик тканей. Снова. Катя, займитесь. Все, ра-бо-тать! Катя, смету закончили? — Да, Андрей Палыч. Я же на стол к вам положила. — Малиновский, за мной! Живо! — Лучше бы ты спал дальше, Андрюша, — хмыкнул Роман. — Катерина, как вы его весь день терпите? — Привыкла, — Катерина пожала плечами и испарилась из виду. Андрей посмотрел ей вслед и потащил Рому в конференц-зал. Выражение лица у него было самое свирепое. А с лица Малиновского не сползала предвкушающая ухмылка. —... А потом она меня поцеловала, — голос Жданова затих. Легче не стало от откровений, рассказ заставил пережить прошлый вечер заново, а услужливая память подкидывала сцену «Миша обнимает Катю». И это бесило. Почему-то. Катя же ему, Андрею Жданову, даже не нравится, как женщина! — Палыч, а тебе не кажется, что тебе срочно требуется помощь психотерапевта? Ладно, обниматься с Катюшей, может, еще и входит в понятие нормы, ты ее вечно норовишь то прижать, то за руку подержаться, хоть она не в восторге от твоих проявлений приязни, но целоваться? Без наркоза?! С этими вот железками?! — хватаясь за голову и раскачиваясь из стороны в сторону, спросил Роман, когда Андрей закончил рассказ о своих злоключениях. В подробностях. — Дурак ты, Ромка, — блаженно улыбнулся Жданов, — Ну да, не красавица. Я ее за другие качества ценю вообще-то. — За брекеты со встроенным калькулятором, органайзером и бонусом очень острый язык, — подытожил Роман, в надежде, что его друг и президент сейчас рассмеется. Но Жданов не оправдал надежд и смотрел очень серьезно. — Если она тебя пару раз приложила мордой за хамство, то тебе это только на пользу. Она просто опередила меня. Между прочим, Михаила эти брекеты совершенно не смущают. — Ну, может, он извращенец? — Он на ней жениться собрался! — возмутился Жданов. — А ты против, что ли? — подначил Роман, вспомнив, как подбросило Жданова при упоминании его Катеньки о свадьбе. — Он ей не пара. Скользкий тип. — Тебе-то что, у тебя свадьба с Кирой, — Жданов скривился, как от зубной боли. Походу, свадьбы последнее время стали его персональным кошмаром, как отметил Роман. Правда, озвучивать он это не рискнул. — Абсолютно ничего, — соврал Жданов и откинулся на спинку кресла. — Просто представь, Катерина сейчас укатит в свадебное путешествие или какую-нибудь страну эльфов организует где-нибудь в лесу, будет счастлива и совершенно забудет о долге перед родной компанией. А я тут один что буду делать? — Да-а-а-а, — протянул Роман. — Что ты будешь делать? — Или вообще он заставит уволиться и запрет ее дома, — не слыша друга продолжал рассуждать вслух Жданов, — а мне тогда останется сдать пост Сашеньке и пойти утопиться. — Жданчик, ты бредишь, — Рома потряс Андрея за плечи. — Очнись, приди в себя. Поехали сегодня в клуб, у меня там девочки. Отдам любую на выбор. — Отстань, Малиновский, я в депрессии, — Жданов скинул руку друга. — Вот! Вот до чего доводят поцелуи со всякими Пушкаревыми! Это чувство прекрасного тебя подводит, вот у тебя и депрессии всякие образовываются. Сегодня в клуб. И не отпирайся! — Кира меня убьет, — выдал Жданов. — Не убьет. Всего лишь поорет часа два... или три... — Или всю ночь. И друзья рассмеялись в голос, а отсмеявшись, Роман сказал: — Ну поцелуй ты Пушкареву еще раз, и поймешь, что ты просто себе все надумал. А то ты так орешь, как будто ревнуешь свою Катеньку. — Что за бред, Ромио, никого я не ревную! — поспешно открестился Жданов от обвинений. — И Катю целовать не буду. Она на меня даже не смотрит. О многом умолчал Андрей Павлович. Наверное, впервые в жизни, он не рассказал лучшему другу, как ему было хорошо и спокойно обнимать свою маленькую и хрупкую помощницу, которая за ним и в огонь, и в воду и в клуб, и в банк, и к поставщикам просто потому, что верит в него и считает его другом. Не рассказал он и том, что его совесть то и дело принимает облик Кати, строго посматривает на него из-за стекол очков и просит сделать немыслимое: признаться отцу в том, что ему нужен его совет и поддержка. И что подколки лучшего друга в адрес его помощницы его бесят, он тоже умолчал. И о том, что он обязательно поцелует Катю еще раз. Не потому что что-то надумал, а потому, что, черт возьми, ему нравится ощущать теплые, чуть сухие, губы на своих губах. Не рассказал, как уютно она прячет лицо у него на груди и вздрагивает от прикосновений, стесняясь, о том, что он с трудом отрывается от нее, потому что в ее объятиях спокойно и легко. Промолчал он и том, что запутался совершенно в катенькиных показаниях. «Могу сыграть, что угодно и очень убедительно» — что это вчера было? Игра, на нем театральные представления отрабатывали, чтобы загулявшего жениха побесить? «Ты... Вы мне не чужой» — а какой? С ума сойдешь в этих завихрениях катенькиных эмоций. И поллитра не поможет. И напрямую спрашивать страшно. И в кабинет идти тоже страшно. Но надо — совесть, снова приняв пушкаревский облик, потрясает не просмотренной сметой. А ведь ее нужно еще обсудить. Хотя бы с той же Катей. Пора работать, Жданов. Все оказалось совсем не страшно, вот она, его Катенька, покорно выслушивает стенания по поводу «откуда такие деньги взять на все хотелки Милко», что-то говорит, что у него все обязательно получится, что все будет хорошо. Не у него, поправил ее Андрей, горя азартом, у них. У них с Катей все получится. Смутилась, глаза спрятала, отодвинулась даже, в пылу дискуссии они придвинулись почти вплотную, почти касались друг друга. Остыл, осознал. Вспышки, как в прошлый раз не произошло, не сгреб в охапку, не прижал к себе. Сполз с кресла на пол, уложив голову на сидение рядом с Катей, как на приеме у психолога. Замолчал, подбирая слова. Спросил, наконец, верит ли она в него. Она ответила не сразу, но очень серьезно. Сказала, что верит. Улыбнулась в подтверждение своих слов. Переборол порыв прижать ее к себе. Просто улыбнулся в ответ и сказал, что никто никогда в него так не верил, и что он рад такому другу, как она. Листки сметы разлетелись по полу, а она закрыла глаза. Посидела вот так, с минуту, а когда открыла, то вежливым тоном поблагодарила его за теплые слова. Словно не он тут только что перед ней душу наизнанку вывернул, словно не она ему только что говорила слова поддержки. Вот, так всегда, стоит коснуться чего-то личного, как она отгораживается и возвращается к официальному стилю общения. Не язвит, не насмехается. Медленно встает с кресла — и откуда такая плавность движений и грация взялась? Смотрит на разлетевшиеся документы и приседает на корточки, чтобы собрать их. А он смотрит, как завороженный, и не видит ни дурацкой косички, ни нелепой одежды. Он видит изящные запястья, тонкие пальцы и обманчиво-спокойный взгляд. И вдруг понимает: нежные прикосновения к бумажкам предназначались лично ему, Андрею Жданову. Но он ничего не сделал с этим открытием. Он попросту не знал, что с ним делать.