***
Ранним утром Шиён заявляет, что им нужны деньги. И для того, чтобы их заработать, они должны будут охранять ярла Рифтена — Сокджина из рода Ким — на его пути в Солитьюд. — Что там охранять? — вспыляет Юнги. — Ярл только и делает, что ест и пьёт. И Солитьюд! Это же на другом конце Скайрима! Чимин, пожёвывая пирог с можжевельником, без энтузиазма наблюдает за этой драмой. — Гильдия опустела, нам нужны деньги, — пожимает плечами Дами. — Я согласна и на такую работу. — Скайрим — опасное нынче место, небезопасное, — поддакивает Чимин. — Даже для ярла Рифтена. — Я ещё никогда не был в Солитьюде, — радостно хлопает в ладони Тэхён. — Когда едем? — Никогда, — огрызается Юнги. Эта кошечка показывает клыки, шипит, выглядит очень недовольной. Видимо, Юнги не любит то ли Солитьюд, то ли долгие дороги. Для Чимина это просто способ вырваться на свободу, даже если за ним постоянно будут следить. В мире опасность кроется не только в разбойниках в лесах и на дорогах, но драконах, спонтанно налетающих с места на место. Он пройдёт все сложные тракты до дома вместе с этими ребятами: так будет безопаснее. Особенно, если вместе с ними будет Довакин. А потом рванёт до леса Фолкрита, и… Понятия не имеет, что «и». Как он будет объясняться с Астрид, что он притащил за собой гильдию воров и парня, которого должен был убить? — А по пути, — Шиён поворачивается, смотрит на Чимина. — Вы зайдете в гости к главе Тёмного братства и узнаете, кто хочет смерти Соловьям. А вот это совсем нехорошо. Пирог замирает у губ. Астрид будет совсем не рада незваным гостям, она скорее повесит одну кошку, чем пустит чужаков к себе. Но это не просто чужаки, это гильдия воров, и Чимин, неотрывно глядя на Юнги, почему-то надеется, что тёмное братство не вскроет одну конкретную птичку. После всего, что он пережил здесь за короткое время, Чимин не хочет ничьей смерти. Юнги всё ещё его заказ. Астрид точно не поймёт Чимина. Она точно казнит Юнги сразу, как он узнает имя заказчика. И Чимину не выплатит за убийство. Пиздюлями оплатит отказ от работы. Стоит ли этого Юнги? Чимин смотрит на него, ворчащего, и думает, что да. Стоит.***
Два костра тянутся оранжевыми языками в небо. Сквозь огонь Юнги выглядит волшебно. Чимин разглядывает его белую кожу, зная, что она огнеупорна по-данмерски. Но сердце этого не то человека, не то тёмного эльфа неустойчиво к высоким температурам. Зубы Юнги мягко вгрызаются в жареную на костре кроличью тушку, а его глаза, стоит заметить долгий и хищный взгляд Чимина, замирают на кошачьих зрачках. Юнги смотрит на то, как Чимин разглядывает его сквозь костёр. Юнги опускает голову. Чимин знает, чего хочет — он хочет Юнги в качестве своей жертвы, но совсем по-другому. Чимин в паху напряжением чувствует, что хочет Юнги. Он хочет свои когтистые пальцы снова на этой коже, не рвать его лицо, а схватить за бёдра и заставить скулить от боли. Вылизать свежие шрамы, оставленные своими же руками. На Юнги три метки: даэдра, тёмного братства и Чимина. Это метки, от которых Юнги не отмоется никогда, останется навсегда клеймённым поцелуем даэдра и вниманием братства убийц. Юнги на всю жизнь окажется невыполненной работой, чьим-то заказом, за его жизнь уже объявлена цена, она уплачена. На него произведен ритуал, и никогда его душа не освободится — его будут искать даже там, внизу, под слоями пещер, камней, скелетов. Чимин знает, что Юнги навсегда принадлежит ему. На правах спасённой жизни — Юнги никогда не будет принадлежать никому другому. Костёр между ними режет расстояние, опаляет края рыжеватой шерсти Чимина. В небе холодный гигантский диск луны, вокруг дикие травы. Юнги выглядит чужим в местах, где нет шикарных домов, набитых золотом. Где нет пещер с древними кладами. Сквозь его пальцы нужно пропускать бриллианты, изумруды, в своих же руках Чимин видит его волосы, как натянуть их на себя, опуская Юнги на колени. Это на грани невыносимого, но словно в засаде, пригнувшись, Чимин не сдвигается с места, рассматривая профиль Юнги, пьющего из жестяной кружки впервые за несколько дней пути не травяной чай, а эль. Взгляды, что Юнги роняет, Чимин опасается понимать двусмысленно. Но когда рядом не остается ярла Рифтена и его свиты, отходят ко второму костру, слушать песни барда, Чимин видит то, что так хотел увидеть в глазах Юнги в ответ — желание. Им нужно защищать пьяницу ярла. Чимин готов рискнуть, оставшись наедине с Юнги. Он поднимается резко, не собираясь больше читать таинственные выражения лица, ужимки, воровские уловки. Юнги благословлён Хозяйкой Тайны, Чимин — родился под звездой неудачника и смерти, они никогда не должны были сойтись, пусть оба создания ночи. Но ночь для Чимина — единственное, что он готов слушать, вопреки звучащим в голове угрозам Астрид. Он может взять Юнги сейчас, убить его — потом. И Юнги того же мнения. Он поднимается — тоже. Чимин теряет самообладание, когда хватает Юнги за грудки и, на расстоянии метров трех от палатки, где пьяно подвывает один из спутников ярла, со всей силы ударяет того спиной о дерево. Юнги тяжело выдыхает, но его выдох тут же срывается на низкий, грудной стон от крепкой хватки когтистой руки в паху. Чимину пьяно, ему не громко — ему в самый раз. Он хочет, чтобы приглушились голоса ярла и его свиты, чтобы каждый в Фолкрите знал по возвращении, как звучит голос гильдии воров. Чимин сталкивается с Юнги губами, клыками наверняка царапает его ощутимо нежную кожу, и ему так хочется разорвать Юнги на части, не оставив на нём ни царапины. У Чимина шершавый язык, которым он вылизывает рот Юнги. Губы Юнги трескаются под крепкими поцелуями, между языками Чимин чувствует вкус крови, который возбуждает его так же, как отвращает. Юнги должен быть на вкус как яблоко. Сладкое, текущее соком. Чимину хочется сжать его в руках, как переспелую ягоду — чтобы он потёк на его пальцы. Юнги не говорит «тише», не просит «медленнее», он раздвигает ноги для бедра Чимина, упирающегося ему между ног. Юнги лёгкий, будто они всё ещё в воде, когда Чимин подхватывает его под ягодицы и дёргает вверх. Спина Юнги больно проезжается по коре дерева, доспехи Ноктюрнал прикрывают его кожу, но он шипит, почти как кот, и от этого Чимину внутренне становится легче. Ему плевать, какого Юнги вида, но он представляет его своей самой сладкой кошечкой, и от мысли этой хищно улыбается ему в губы. — Ты когда-нибудь был с каджитом? — Нет, а это имеет значение? — Никакого, если ты любишь поострее. — Тогда хватит болтать. Чимин пытается вторгнуться когтями под доспех, но ожидаемо доспехи Ноктюрнал не поддаются. Он пытается сорвать с Юнги серебряную цепочку с кулоном, но та ожидаемо не рвётся. Чимин рычит в губы Юнги, а тот, с низким смешком, короткими ногтями упирается в заднюю поверхность шеи Чимина, чешет его короткую и жестковатую шкуру. В своих доспехах Юнги неуязвим, но когда он снимает с себя медальон, его магические одежды просто начинают растворяться. Тени разлетаются в разные стороны, остается невесомая дымка вокруг Юнги. И в какой-то момент, спустя пару секунд, не успевает земля нагреть брошенный на неё металл, Юнги остаётся совершенно голый. Совершенно голый в руках Чимина. Чимину кажется, что сердце его сейчас остановится. У Юнги молочная кожа, так мало шрамов. Самые громоздкие — на лице, и это самое личное, что Чимин мог подарить своему любовнику. Чимин опускает Юнги на землю, его босые ступни зарываются во влажную почву, в покрытую влагой траву. Воздух тёплый, Юнги дрожит не от холода, а от Чимина, опускающегося перед ним на колени. Юнги делает самую большую ошибку в своей жизни, ладонью касается кошачьих ушей, и Чимин почти взвывает от того, как больно его член упирается в ткань плотных штанов. Чимин хватает Юнги за бедро, стискивает его, пальцами второй руки беря член у основания. Клыкастая пасть не способна взять его в рот до самого горла, это рот Юнги идеален для того, чтобы насаживать его на себя, но Чимин хочет сделать эту ночь не своей. Он трётся щекой о член Юнги, трётся лицом, шершавым языком проводит без нажима, оставляя след вязкой слюны. Зажав себе рот, Юнги стонет в ладонь. Чимин замечает это и звереет. — Убери руку, быстро, — он приказывает низко, поднимает руку и отрывает ладонь от лица. — Ты стесняешься ярла, что ли? Он пьяный воет. — Не знаю, — Юнги дышит очень тяжело. — Нет, наверное. — Тогда повздыхай для меня, детка. Это та любовь, которая нужна Чимину. Честная, физическая. Не скрывая того, что хорошо, и как больше нравится. Он не обманывал Юнги, когда говорил, что секс с каджитом — это не секс с нордкой из таверны. Когти выпускает в кожу, Юнги ведёт бедром, но его член напрягается сильнее, дёргается от прилившей крови. Шершавый язык зализывает короткие мягкие волосы на лобке, поднимается до пупка. Юнги почти гладкий, и Чимин чувствует себя настоящим зверем рядом с ним: жадным, голодным, опасным. Хотя знает, что Юнги в любой момент может раствориться в его руках, исчезнуть в мир своей госпожи. Чимин мечтал о такой любви. Чтобы кто-то понял, насколько хрупка жизнь. Кто пропитан опасностью так же, как он. Юнги — вор по натуре, но он служит даэдра, и нет в Скайриме более опасных тварей, чем те, кто продал свою душу принцам и принцессам тьмы. Чимин вылизывает такого, едет головой, не находит себе места в попытке сдержаться от того, чтобы развернуть Юнги к себе спиной и оттрахать его, как последнюю девицу провинциального городка. Одна нога Юнги оказывается на плече, Чимин раскрывает его для себя, чтобы подушечкой большого пальца упереться в анус. Когти не дадут взять его пальцами — к чёрту. У Чимина член влажный, тонкий, длинный, чуть шершавый — кошачий. Юнги справится, Чимин просто уверен в этом. То, как часто он дышит. То, как сладко он стонет. Как прогибается в пояснице, подаётся пахом ко рту Чимина, к его языку. Юнги не впервой это — быть голым посреди леса, хаотично заниматься любовью под луной. У Юнги лицо до когтей Чимина было совершенным, за него убил бы владелец любого притона, его бы продавали невероятно дорого. Чимин знает, Чимин был в таких местах много раз, но придерживая Юнги под ногу, ему не хочется больше быть ни с кем другим. Зачем, если то, что он, кажется, искал половину своей сознательной жизни, сейчас готово ему отдаться? Ладонь Чимина с нажимом ведёт по торсу Юнги вверх, гладит его грудь, и Юнги хватает его кисть, подтягивает к левому соску. Чимин чувствует быстрое биение сердца, и вором ощущает не Юнги, а себя, крадущего этот пульс, крупицы жизни из Юнги. Чимин кончиком острого когтя касается соска Юнги, и тот скулит, словно раненый. Когти не царапают Юнги, только касаются, получая ответ в виде вскинутых вверх рук — Юнги хватается за кору дерева, раскрываясь перед Чимином. Чимин может видеть его тело, запрокинутую голову, распахнутые губы. Ему нравится картина. — Хороший мальчик, — Чимин говорит, не скрывая мурчания в груди, и с особым нажимом проводит щекой по стволу члена, прижимает головку ладонью. — Я уже не мальчик, — слегка огрызается Юнги, за что получает давление когтями в бедро. — Сейчас ты мой мальчик. Чимин любит ощущение власти. Но Юнги не способен подчиниться, он знает это. Юнги не просто так оказался во главе одной из самых крупных организаций всего Скайрима. И Чимину нравится это тоже. Ему нравится, как Юнги охает, когда Чимин разворачивает его лицом к стволу дерева. Прихватывает за бёдра, тянет на себя, ладонью давит между лопаток, заставляя чуть наклониться. Чимин не предупреждает, что ощущения будут непривычные, весь его член покрыт ощутимыми сосками, более колкими ближе к головке. Но он ещё никому ими не делал больно, особенно таким охотным до прикосновений, как Юнги. Юнги оттопыривает задницу, прижимается ею к члену, отводит одну ягодицу своей ладонью, делая это порывисто и почти зло. У него крепко стоит, дыхание тяжелое, и Чимин буквально читает на припухших губах требование взять его. Чимин не может отказать — точно не в этом. Держа за плечо и бедро, Чимин натягивает Юнги на себя под свой и чужой стон. Собственный глубокий и болезненный от Юнги сливаются в один неровный, неидеальный, и Чимин не сдерживается, выдыхая возле самого уха: — Такой хороший. Потому что понял — Юнги нравится это. Слушать. Как его называют самым лучшим. У него не было родителей, и это максимум любви от покровителя, которую такой, как Юнги, может получить. Чимин, войдя в него до упора, перекладывает ладонь с плеча на волосы. Хватает их между пальцев, оттягивает назад и рывком распрямляет Юнги, вжимая его грудью в дерево. Колени Юнги подкашиваются, он скулит, жмурится, хватается за ствол в попытке удержаться. Стенки его нутра крепко сжимают член Чимина, секса с проникновением у Юнги точно не было давно, и Чимин разливается вибрирующим мурчанием. От знания, что его тонкий фактурный член доставляет Юнги больше, чем любой норд, под которого он мог лечь. — Скажи, как я тебе нравлюсь, — горячо шепчет Чимин, прихватывает губами ухо. — Скажи. — Очень, — со стоном отвечает Юнги, так эмоционально, будто расплачется. — Очень. — Настолько, чтобы просить меня оттрахать тебя? — Я никогда, — это Юнги говорит жестче, но всё тем же тоном, — не буду просить. — Мы это ещё обсудим. Чимин грубовато вжимает лицо Юнги в дерево, снова тянет его таз назад, прекрасно понимая, что чувствительная кожа на лице Юнги больно проедется по дереву. Юнги больше не нужно оберегать своё красивое личико, оно знавало худшее. Разрушение — стихия Чимина, и желание убить Юнги перетекло в совершенно другое, не менее пагубное. Разрушить в совсем другом смысле. Темп, который берёт Чимин, неспокойный с первых движений. Он двигается в Юнги ритмично, резко и глубоко, беря его размашистыми толчками, вколачиваясь в него, чтобы Юнги навсегда запомнил, каково это — быть с Чимином. До натянутых нервов, до резких выдохов на грани вскриков, до заполошного шепота: «ты такой хороший, такой молодец, ты самый лучший». Чимину нравится хвалить Юнги за то, как тот подставляется, напрягает анус, втягивая член в себя глубже, расслабляется в ритм и сжимается, чтобы доставить больше. Но Чимин видит в этом обратную сторону: Юнги ещё в состоянии играться своим телом, контролировать его, а значит он всё ещё думает. Ему хочется, чтобы у Юнги ни одной мысли в голове не осталось. Заполнить всё собою, вытравить Ноктюрнал, гильдию и прочий неважный для этой ночи шлак из него. Сильно проведя ладонью от затылка по позвоночнику вниз, захватив бедра по обе стороны, Чимин от дрожи в теле Юнги забавляется. Юнги знает, что сейчас будет, и он расставляет ноги, хватаясь за дерево крепче. — Умница, — усмехается Чимин, загнанный не меньше. Он вжимает телом Юнги, прижимается грудью к спине, кусает Юнги за плечо, как свою самку. Обхватывает его рукою, удерживая на месте, беря ритм по-настоящему звериный, дикий, быстрый, такой, что Юнги не может ни застонать, ни дышать, только отрывисто выдыхать. Скулит в его руках, вздрагивает, вскрикивает, когда Чимин сжимает кулак на члене. Юнги хватается пальцами то за предплечье, то за запястье, не может найти себя в пространстве — теряется. И когда последняя мысль покидает его разум, он сжимается весь, повторяя ругательства вперемешку с именем Чимина. Кончает в ладонь, что зажала его член пальцами, и едва не валится на землю, но Чимин успевает подхватить. Два мерных движения внутри, запомнить Юнги таким — горячим, растянутым, припухшим, и Чимин выскальзывает из него на природной обильной смазке. Он утыкается носом в затылок, в пахнущие костром и травами волосы, и дрочит себе, кончая между ног Юнги, всхлипнув и застонав коротко. Чимин быстро подхватывает ритм сбитого дыхания Юнги, уставше приваливается к нему, опирающемуся на дерево. Бард ярла поёт песню о Довакине. Чимин, отведя взгляд в сторону костров, видит, как Довакин завороженно наблюдает за ними. — Долбанный извращенец, — фыркает Чимин, задерживая взгляд блестящих кошачьих глаз на Тэхёне. — Кто? Чимину хочется ответить: «ты, детка». Потому что ещё никто так не стонал под ним — то ли кошкой, то ли человеком. — Довакин. И Юнги, на удивление, даже не вскидывается. Чимин смеётся, когда с губ Юнги срывается пылкое и разочарованное «Блять».