Закат его вечности

Тилорион, очевидно, старший из троицы – русоволосый, высокий и тонкий, с неожиданно темной, словно загорелой кожей. Это могло бы быть даже забавно — на вид ему можно дать в два раза больше лет, чем Танарэсу, хотя в реальности — гораздо меньше. Но Танарэс давно перестал судить о существах по их внешнему виду. Эльф, очевидно, нервничает. Вряд ли он озвучит реальную причину своего беспокойства, но в этом и нет нужды — архивампиру она предельно понятна. Тилорион прибыл сюда инкогнито, не посоветовавшись с остальными наместниками. Значит, у него есть свои планы на столь ценное, столь опасное вещество, как вампирский яд, никогда до этой поры не отдаваемый добровольно — по крайне мере, по официальным данным. Впрочем, Танарэсу нет дела до эльфийских междоусобных интриг. Пусть хоть перетравят друг друга все, до одного. То есть, все, за исключением одного — а точнее, одной. — Что вам нужно? — голос наместника Тилориона даже немного дрожит. Два его спутника, оставшихся непредставленными, молча и неподвижно стоят по бокам. Вот-вот воздымут руки к небу и начнут покачиваться на ветру. Небольшой закуток в трактире, таком маленьком и пустом, словно это и не трактир вовсе, а декорация в театре, был накрыт пологом безмолвия — Танарэс позаботился об этом. Но сделать что-то с проникающим в приоткрытое окно пронизывающим ветром он не мог. Стихийная магия не для вампиров. Проще было встать и закрыть окно, но от любого его движения безымянные эльфы так вытаращивали глаза, что проще было не тревожить малахольных и просто перетерпеть. — Просто разговор, — Танарэс смотрит на своего собеседника в упор. — Совершенно личный, совершенно безопасный. Его слова не успокаивают эльфа, напротив — информация о том, что у архивампира есть какой-то «личный разговор» заставляет кончики острых ушей слегка побелеть. — Давайте ближе к делу. — Наладиэль и ее дочь. Кончики ушей, только что трогательно-белые, воинственно краснеют. — Зачем вам эта позорная история? — Расскажите мне, — Танарэс просит мягко, а сам думает, что будет, если сейчас эльф откажется говорить и все потраченное на него драгоценное время уйдет впустую? Успеет ли он разнести в пыль двоих стоящих мальчишек, по виду — сыновей или племянников, слишком уж они похожи — хотя эльфы все похожи, разрази их бездна? Точнее, разнести в пыль одного, а второго оставить в качестве весомого живого аргумента для развязывания языка старшему — до того, как они примут свою древесную форму? Безусловно, успеет. Более того, вероятность того, что никто не знает об этой встрече и, следовательно, не свяжет исчезновение рисковой троицы с правителем Наэрского кантона весьма высока. Судя по застывшему лицу Тилориона, он думает о том же. — Что вы хотите знать о них? — Всё, — просто отвечает Танарэс.

***

По поводу матери девочки сведения наместника скупы, обрывочны и переполнены обидой. «Возможно, именно ему она была предназначена в жены, — неожиданно думает Танарэс. — Слишком уж едко отзывается. Но непохоже, чтобы что-то скрывал». — Как вы узнали о... переходе Наладиэль в другую форму? — пожри их демоны, как у них это там называется. Любопытно, может ли становиться деревом Нила. — Она оставила... нечто вроде завещания, — эльф передергивает плечами. — Мы не имеем право оспорить волю умирающего. — Переход в иную форму приравнивается к смерти? — Не всегда. Иногда это временная мера в случае, — Тилорион бросает на собеседника недвусмысленно-неприязненный взгляд, — предельной опасности. Но если представитель нашего народа хочет распрощаться с жизнью в мыслящей ипостаси, этот процесс может стать необратимым. Жить растением, возможно даже цветущим, не испытывая при этом никаких тревог и печалей — Вааразарис бы оценил. — И что было в этом завещании? — Отр.... — Тилорион внезапно обрывает сам себя, видимо, уловив в темном взгляде вампира какую-то нехорошую искру. — Девчонка, Нилаэль, должна поступить в Академию Драконов. Танарэс ожидал совсем не этого. — Все же Нилаэль? Наместник снова недовольно передергивается. — Но вы взяли ее к себе? — А что мы должны были сделать? — теперь Эльф вспыхивает не только ушами, но и всем лицом. — У этого... мага, за которым Налада пошла, как кошка во время течки, не было никаких родственников. «А ведь во время того нападения поднятых мертвецов вы все воздавали ему и ему подобным такие жалостливые мольбы, куда там кошкам», - мысленно хмыкает Танарэс. Но эльф, разумеется, мыслей его не читает и продолжает говорить с интонацией праведного гнева: — Никто не мог гарантировать, что она доживет до поступления, ей было только пять лет, не существо — слабая неукоренившаяся отводка! Полукровки не могут принимать другую ипостась. Что ж, нельзя сказать, что это его огорчает. Мысль о том, что когда-нибудь тоненькая девушка с серебристыми волосами по одному только своему желанию может навечно покрыться твердой непроницаемой для чувств корой отчего-то вызывает глухую ярость. Впрочем, разве не о подобном он мечтал все эти годы..? Все эти годы до вчерашнего дня. — Как ей жилось эти годы до поступления? — обтекаемо формулирует Танарэс очередной вопрос, потому что эльф снова молчит, сердито раздувая ноздри. — Как?! Ее приняли, кормили, поили и одевали. Ей жилось прекрасно. — Но, — подсказывает вампир. — Что — «но»? — теперь эльфийский наместник хмурится, как ребенок, понимающий, что о его шалостях стало известно до обещанной раздачи сладостей. — Разумеется, она отличалась от остальных детей. Правда, мы и предположить не могли, насколько. Наш народ любит природу. Не просто любит — для нас природа — неотъемлемая часть жизни, ее непременная составляющая. Мы уважительно относимся к любой форме проявления жизни, — снова короткий, более чем красноречивый взгляд, означающий, что вампиров Тилорион живыми в полной мере не считает. — Но, — деланно-скучающим тоном Танарэс побуждает эльфа продолжать. — Девчонка унаследовала способности отца, — тот почти плюётся словами. — Скелеты носились за ней с малолетства, как домашние зверьки! Видит небо, никто не хотел выделять ее из остальных, но это крайне трудно сделать в подобном случае. Дети боялись ее до слез. Мы все... Мы были рады отправить ее в Академию. Надеюсь, она найдёт свое место в жизни. Миров множество, и где-то такой, как она, будут рады. Воля покойной Наладиэль исполнена. — Она поднимала мёртвых, — размеренно произнес Танарэс. — Животных, — торопливо уточнил эльф. — Только поднимала? — Что вы имеете в виду? — Могла ли она, допустим, исцелять? Очередное пожатие плеч. — Возвращать к жизни? Изумленный взгляд: — Вам ли не знать, господин Танарэс, — от шока наместник назвал его по имени. — Что возвращать к жизни могут лишь боги или... божества? — Были ли у Нилы враги? — Мы не любим тех, кто имеет дело со смертью, — мрачно говорит Тилорион. — Но подобный исход событий был... ожидаем. Друзей у нее не было, а враги... Мы хотели, чтобы она ушла. В назначенный срок она ушла. Не думаю. Это все, что вы хотели спросить? Танарэс обдумывает услышанное и с сожалением кивает. Никакой ценной информации. — В таком случае, я жду обещанную плату. — Мне нужно уединение. На несколько минут. — Безусловно. Сопровождающие юноши покидают помещение, как подозревает Танарэс, с превеликим удовольствием. Тилорион тоже делает шаг к двери и вдруг останавливается. — Девчонкой никто не интересовался, это так. Но один раз приходили... люди. Спрашивали об ее отце. — Люди? — Да. Год или два спустя после его смерти. Их интересовало, — эльф брезгливо поджимает губы. — Не мог ли он что-то у нас оставить. — В каком смысле? — Записи, личные вещи, книги, что угодно. Разумеется, мы сказали, что после того неприятного инцидента с кладбищем нога некромантов не вступала на наши земли, как и нога Наладиэль. — Почему вы вообще стали с ними разговаривать? Тилорион заколебался. — С ними был дракон, — наконец сказал он. И что-то в его взгляде говорило Танарэсу, что это был из тех драконов, чьей просьбе трудно отказать. — Кто, — интонации архивампира сами по себе приобретают твердость правителя, и эльф пасует. Но он не говорит, только пишет на салфетке несколько слов столь кстати подвернувшимся пером — на каждом из четырех столиков трактира стоит по небольшой чернильнице. Танарэс читает написанное и задумчиво прикусывает губу. Вот, значит, как. — И только когда они ушли, — неожиданно говорит снова остановившийся в дверях наместник. — Я вдруг понял, что сам того не желая, сказал им неправду. Кое-что Танос все же оставил нам. — И что же? — Дочь.