All I wanted

      — Как я рад, что с Гарри всё хорошо! Падать с такой высоты невероятно опасно.. — восклицал Невилл, но Грейнджер лишь невнятно поддакивала, безуспешно пытаясь сосредоточиться на чём-то кроме выслеживания поля, но мысли никак не могли освободиться от вопросов.       Да и как она смогла бы думать сейчас о чём-то или ком-то другом?       Гермиона видела, что не одна обеспокоена отсутствием Малфоя. Забини, отошедший от всей своей команды, мотал головой по сторонам, вероятно, ища своего друга. И то, что лучший друг Малфоя понятия не имеет, куда тот делся, нисколько не делало легче. Наоборот, это было красной тряпкой для паники в её груди, которая как бык, разгонялась всё с большей и большей скоростью, собираясь разодрать всех на своём пути.       — Перерыв окончен! Наши ловцы в полной боевой готовности, так что игроки, запрыгивайте на свои мётлы, и..       Вдруг ведущий резко прервался. Гермиона посмотрела в его сторону: Забини, отдаляясь от мадам Трюк, подлетел к нему, останавливаясь и что-то сообщая.       И она знала что.       — Драко Малфой! Срочно вернись на поле, игра продолжается! — серьёзным голосом прогремел ведущий, после чего разговоры учеников стали ещё громче и живее. Все озирались по сторонам, будто Малфой мог прятаться где-то в углу. Наивные.       Время вышло.       Бык порвал всех в клочья.       — Повторяю: ловец Слизерина, Драко Малфой, немедленно вернись на поле! Игра уже как две минуты должна продолжаться!       Бах-бах-бах..       Бах-бах-бах..       Это ненормально.       Её интуиция не должна так себя вести. Не должна, чёрт возьми, раздирать лёгкие в клочья, оставляя от них лишь ошмётки! Но это дурацкое волнение..       Гермиона выдохнула, рукой отбрасывая мешающие мокрые пряди, прилипшие ко лбу и щекам. Движение в движение.       Профессора озабоченно переговаривались, Снейп спустился вниз, буквально подлетая к мадам Трюк, которая на его вопросы лишь нервно пожимала плечами. Команда Слизерина была в замешательстве, не понимая, какого черта исчез их ловец; гриффиндорцы же были спокойны, негодуя лишь из-за того, что игра задерживается.       Ненависть и предрассудки.       — Драко Малфой, немедленно ве..       Его слова утонули в громких криках, причиной которых стал резкий вылет из-за трибун игрока в зелёной форме. И невозможно было ошибиться, кто это.       Малфой на скорости спикировал вниз, взмахивая ведущему рукой, в знак продолжения игры, и опустился на землю.       Грейнджер хотела выдохнуть. Хотела скинуть со своих плеч вязкую тревогу, но.. Но она никуда не делась. Всё также давила ей на плечи, опуская на колени и придавливая к земле.       Но он же вернулся.       Гермиона прищурилась, чтобы лучше разглядеть Малфоя, потому что дождь перекрывал видимость.       И более того — вернулся в прекрасном состоянии. Ранее порванная одежда, заляпанная кровью, теперь была точно новая; и плащ тоже был на Малфое, хотя тот, что оторвался во время его падения, до сих пор валялся на поле в грязи.       Но эти факты не помогли Гермионе понять, куда он ходил, потому что в раздевалке его точно не было: Блейз заходил в неё, но вышел злой и с поджатыми губами.       В любом случае, сейчас этот вопрос отошёл на второй план, потому что Гермиона была в замешательстве: почему ей не стало спокойнее?       Тем временем игроки уже взмыли вверх, продолжая игру — это говорило о том, что с отсутствием Малфоя мадам Трюк, профессора Снегг и Макгонагалл, и команда Слизерина решили разобраться позже.       Гермиону это разозлило. Идиотская игра первее всего.       Минут двадцать команды периодически забивали противникам голы, и Гермиона ощутила, что внутри неё буря, скручивающая все органы, постепенно затихает. Давно пора.       Она тряхнула головой, пытаясь окончательно избавиться от мучающих её сознание, неприятных чувств.       — Ох, прости, я пройду, ладно? — мимо неё пролезал какой-то пуффендуец, закрывая обзор на происходящее на поле.       — Ай! — шикнула Гермиона, когда парень наступил на ногу и она, не удержав равновесие, плюхнулась назад на сиденье.       — О, Мерлин, прости меня, я..       Резкий шум, оры и хлопки, поднявшиеся на стадионе, не дали пуффендуйцу договорить свои извинения, а Гермионе принять их. Парень уже ушёл, когда Грейнджер мотала головой, пытаясь понять, что послужило причиной такой оживлённости людей.       И расстроенная трибуна гриффиндорцев, выкрикивающих что-то нецензурное, послужила ей однозначным ответом.       Гермиона выскочила, во все глаза глядя на поле. Неужели Слизерин..       Малфой висел на метле в воздухе, сжимая в руке снитч и улыбаясь, а вокруг него аплодисментами зашлась его команда. Не может быть..       Или может? Также преступлением было бы сказать, что Гермиона не знала, что Малфой хороший ловец с достаточными данными. Но Гриффиндор был так уверен..       Девушка перевела взгляд со счастливых слизеринцев на команду своего факультета: Гарри прожигал снитч, зажатый в руке Малфоя, взглядом, Рон жестикулировал руками и явно материл противников, а все остальные молча уходили с поля, не желая лицезреть победу врагов.       — Чёртовы змеи, победа была почти у нас в кармане! — Невилл в отчаянии ударил рукой по перилам. — Гарри секунды не хватило!       — Да, так оно и есть, — как-то вяло согласилась Гермиона.       Потому что она не чувствовала особой досады за проигрыш. Не чувствовала радости за победу. Ей было как-то.. всё равно. Было ли это из-за того, что Квиддич её не особо интересовал, или по той причине, что на сегодня её эмоциональная чаша исчерпана, она точно не знала, но и размышлять об этом не собиралась. Так даже лучше — ничего не чувствовать, когда грудь должны раздирать злость и печаль от проигрыша своего факультета.       Гермиона кинула последний взгляд на радостного Малфоя, который уже спустился на траву поля, отмечая про себя, как ему идёт искренняя улыбка. Её она видела чуть ли не впервые. Она развернулась, со всеми учениками спускаясь вниз с трибун.       Попрощавшись с Луной и Невиллом, Гермиона около минуты простояла возле раздевалки Гриффиндора, после чего оттуда вышли все переодетые игроки, и все вчетвером, вместе с раздосадованными Гарри, Роном и Джинни, двинулись к Школе.       — Терпеть не могу этого жлоба, Малфоя! Специально задержал игру, чтобы привлечь к себе внимание и остудить пыл нашей команды, так ещё и лыбится, будто честно выиграл! — негодовал Рон, ногой пихая лежащий на дороге камень.       — Не думаю, Рон, что он специально задержал игру, как бы мне не хотелось это признавать, — ответила Джинни, за что Гермиона была ей очень благодарна, потому что Уизли буквально озвучила её мысли.       — А где он тогда шлялся тринадцать минут, три из которых время игры? — продолжал Рональд.       — У меня тот же вопрос, — подал голос Гарри. — Можно будет потом спросить у Макгонагалл, он обязан был ей объясниться после игры. Но я согласен с Джинни — не уверен, что он делал это специально..       Поттер чуть помолчал, после чего раздражённо махнул рукой.       — А хотя хрен его знает! Может, и специально.. В любом случае, победа досталась слизеринцам, — Гарри сжал зубы, наверняка злясь на себя за то, что упустил снитч.       — Не переживайте так сильно, впереди ещё достаточно игр, победы которых достанутся Гриффиндору, — попыталась подбодрить друзей Гермиона.       Она не стала рассказывать им про свою дикую тревогу, которая преследовала её всю вторую половину игры, и осадок которой остался в душе до сих пор, не желая выветриваться вместе с кислород. Наверняка не стоит придавать этому такое большое значение.       — Ты просто не понимаешь, Гермиона! — воспротивился Рон, и в его голосе отчётливо было слышно отчаяние.       — Может, и так, — усмехнулась Грейнджер, не желая задевать друга.       Сразу после её слов где-то впереди раздался оглушительный крик, заставивший всех четверых, и остальных учеников, что шли к Школе, вздрогнуть.       — Кто это, чёрт возьми? — тихо произнесла Джинни.       Крик, который принадлежал уже нескольким людям, повторился, и, не переглядываясь, все вчетвером рванули вперёд, на вопль.       Не заметив, как они пробежали поворот и сто метров, Гермиона увидела целую толпу учеников, окруживших кого-то. Все они ошарашенно переглядывались, и в их глазах читался чистый ужас. Кто-то прикрывал рот рукой, кто-то, кто стоял ближе к центру плакал, а кто-то тупо смотрел вниз, будто не был в силах поверить в происходящее.       — Святой Мерлин, что там произошло? — прошептала Джинни.       — Я не знаю, — на автомате ответила Гермиона, а в её голове уже бушевал ураган.       Зачем он ушёл с поля?       Куда ему было нужно?       — Мы должны пройти дальше, — твёрдо сказал Гарри, скрывая все свои эмоции.       Гермиона лишь слабовольно кивнула, начиная проталкиваться через сотни людей.       Ему нельзя было уходить.       Нельзя.       Мысли и предупреждения, преследующие её ещё на стадионе, как попугаи снова начали трещать в голове, заглушая гомон людей.       — Простите, мне нужно пройти..       Чувство, у которого нет названия, но оно находится где-то между тревогой и паникой..       Интуитивно знала, что это приведёт к чему-то страшному..       — Позвольте, я..       Гермиона слышала, как позади неё проталкивается Джинни.       До центра круга оставалось всего пару рядов, которые казались ей нескончаемыми, словно зыбучие пески, утягивающие на дно.       Все попали в тягучую бездну, из которой выбраться будет сложнее, чем когда-либо..       Шанс на свет..       Гермиона услышала свой дикий крик откуда-то издалека, будучи не в силах соображать.       .. окончательно будет уничтожен.       Грейнджер прикрыла рот рукой, когда рядом через секунду прозвучал крик Джинни.       Это какой-то кошмар. Бред. Чушь.       Это какой-то пиздец.       Прямо в центре, в сантиметрах от Гермионы, лежал когтевранец. Мёртвый когтевранец. А рядом с ним, упав ему на грудь, сотрясалась в рыданиях девушка с того же факультета.       Только что её паника и тревога, связавшиеся друг с другом в неразлучный ужасающий дуэт, оправдали себя внутри неё. Всё встало на свои места, и Грейнджер в очередной, печальный раз убедилась в развитости своей интуиции, что сейчас нисколько не прельщало и не радовало её. Наоборот, она желала от неё избавиться.       Открывшуюся перед ней картину Гермиона могла назвать «сюрреализм». Сделать последний мазок и выставить в картинной галерее, на обозрение критикам и простым людям, тянущимся к искусству.       Но это была не просто нарисованная картина. И они все стоят не в галерее. А прямо здесь — недалеко от самого Хогвартса, на его территории, а значит в самом безопасном месте. И это делало ситуацию в тысячу раз хуже.       Ведь если парня убили на самой безопасной территории, то что же тогда будет снаружи? Там, где не стоит защита?       Хотя, может, всё дело в том, что Хогвартс никогда не был самым безопасным местом в стране? Ей, им всем, давно следовало это уяснить. Безопасность — фальшь. Просто слово, подразумевающее под собой не больше, чем пустую самодовольную ложь, потому что где бы ты не находился, лазейка есть всегда. И иногда эта лазейка совсем не спасение, а самый короткий путь к смерти.       Гермиона смотрела на это бледное лицо, которое из-за дождя не удостоились даже шанса на лёгкий последний румянец, и не могла поверить в происходящее. В произошедшее. Когда это произошло? Когда обычный парень с Когтеврана — к сожалению, Гермиона не знала его имени — так бессердечно лишился жизни в день, который послужил бы отправной точкой спокойствия и счастья?       И к своему ужасу, она знала ответ. Она его чувствовала. Снова.       Жаль. Ей было так жаль этого мальчика, жаль его друзей, которые испытывали сейчас самые больные эмоции, жаль всех стоящих людей, в числе которых и её друзья, потому что шанс на свет действительно уничтожен. Все надежды на спокойную юношескую жизнь рухнули. Опять. И лишились такого шанса все ученики, собравшиеся в круг возле.. теперь уже безжизненного трупа когда-то улыбающегося человека.       Это было нечестно. Это было больно.       Но кто? Кто это сделал?       — Как он.. То есть, что здесь произошло? — с трудом выговаривая слова, тихо спросил Гарри, пока Рон безмолвно сел на землю, забравшись руками в волосы.       Ему сейчас также тяжело. Также больно.       — Да, нам тоже интересно, что здесь слу.. — задорный после недавней победы голос только что появившегося Забини стих, когда парень взглядом наткнулся на безжизненное тело когтевранца и плачущую девушку рядом с ним. Он выдохнул, хмурясь, точно пытаясь понять, шутка увиденное, или нет.       О, Гермиона так хотела, чтобы это было шуткой.       Вся команда Слизерина по квиддичу тянулась к центру, вслед за Блейзом, желая увидеть, по какой причине тут столпилось столько народу. Но Гермиона сейчас хотела увидеть только одного человека. Того, кто ещё в начале года отнял у неё шанс жить и учиться без мысли, что она, её друзья и мир в опасности. Ей нужно было знать, причастен ли он к этому.       Гойл вышел из-за спины Забини, переводя глаза вниз и..       И на его лице застыло искреннее, неподдельное изумление. Ни какой самодовольной ухмылки, смешков, или хотя бы безразличие, которое должен был ощущать человек, знающий об убийстве.       Ни-че-го. Он не знал об этом. Ведь если бы был в курсе, не смог этого скрыть, потому что Гойл не способен на такой уровень самообладания.       И уж точно он не убил когтеврвнца. Думать так было бы верхом глупости и легкомыслия, потому что все, да сама Гермиона своими глазами видела Гойла на метле на квиддичном поле, он всегда там был и просто физически не мог убить парня.       Они ошиблись. Просчитались. Она ошиблась. Гойл не имеет к этому никакого отношения.       Тогда..       — Ёбаный Мерлин, — выдохнул Малфой, ровняясь с Забини и кидая на друга встревоженный взгляд.       Когтевранка, до этого ничего вокруг не замечающая и содрогающаяся в рыданиях, услышав эти слова, вдруг затихла, глубоко дыша, после чего резко повернула голову в сторону Малфоя и выкрикнула:       — Ты! Ты, подонок! Это ты убил его!       Гермиона приоткрыла рот, быстро переводя взгляд с девушки на слизеринца. То же самое сделала и вся толпа учеников.       Что она несёт..       Малфой уставился на неё, как на сумасшедшую, и в его глазах читалось неверие. Но тут же, будто по щелчку, в его глазах сверкнул опасный огонёк, и взгляд затопила злость.       — Что за хрень ты несёшь?! Я его даже, блядь, не знаю! — повысил голос Драко.       Но девушка будто не слышала ничего вокруг себя, как невменяемая мотая головой и в истерике выкрикивая отдельные слова:       — Не ври! Ты.. покинул поле.. как раз тогда, когда Ник ушёл в замок за.. ему стало нехорошо из-за аллергии и необходимо было зелье.. его долго не было, и ты тоже пропал с поля.. Ты свалил с поля, чтобы убить его, поэтому и опоздал на эту чёртову игру!       — А ты не думала, что он умер от этой своей гребаной аллергии, пока шёл, и что я здесь ни черта не при делах? — тоже выкрикнул Малфой, выйдя из себя.       Боже, Гермиона сейчас сойдёт с ума. Крики давили на голову, а мысли в ней — на виски, и каждое слово отдавалось противным звоном.       Гермиона не верила. Нет, это не мог быть Малфой. Этому противоречит слишком много его действий.       Может, он водил тебя за нос, и ему было выгодно делать вид, что вы на одной стороне, чтобы отсеять подозрения в свою сторону..       Что он делал ночью в Запретной секции? Искал что-то тёмное..       Действительно, зачем ему было уходить с поля?       Поэтому он опоздал..       Пожиратель Смерти, убийца, Гермиона, он уби..       Нет!       Нет. Ни за что. Она не позволит этим мыслям, в которые поверить было проще всего, затуманить её разум. У них не выйдет, Грейнджер слишком чутка для таких гнусных выводов.       Она чувствовала, знала, и даже больше, чем просто интуитивно, что это не Драко. Ведь если всегда верить в то, во что верить проще, то можно навсегда остаться слепым и глухим. И дело вовсе не в прорицании, дело в человечности.       — Заткнись, ублюдок! Если бы он умер от аллергии, его нос и рот были бы в крови, я знаю это, но они чисты, так что не пытайся выйти сухим из воды! — уже отчётливее и собраннее кричала девушка. — Я никогда не верила, что Пожиратели Смерти способны измениться, и была права! Жалкий ублюдок, я ненавижу тебя, ты поплатишься за его убийство!       — Да ты сумасшедшая.. — прошептал Малфой, и то, каким тоном он это произнёс, заставило сердце Гермионы сжаться.       Потому что ему тоже было больно. Она видела это в его глазах, в ледяной серости, в которых плескалось нестерпимое отчаяние и сплошная боль, вызванная — Грейнджер была почти уверена — предъявами, что кидала в него безрассудная от горя девушка.       Но могла ли сейчас Гермиона её винить? Нет.       Могла ли сказать что-то весомое в защиту Малфоя, когда все ученики, как заведённые, начали шептаться и соглашаться с когтевранкой?       Прозвучавший в голове ответ воткнул ещё один нож в её шрамированное сердце.       — Пожиратель Смерти..       — Безжалостный убийца!       — Ублюдок..       — Место тебе в Азкабане..       С разных сторон слышались мерзкие выкрики, но всё, что Гермиона могла видеть — это его взгляд. Он метался по сторонам, останавливался на каждом, кто кричал ему.       И Малфой не знал что делать. Потому что его ярость балансировала с болью. Он не знал что говорить. Да и что он сейчас мозг сказать? Его бы всё равно никто не услышал.       Потому что люди, окружающие их, были слепыми и глухими.       — Посторонитесь! Немедленно разойдитесь, здесь не на что.. Боже мой! — воскликнула Макгонагалл, от ужаса оступившись и положив руку на сердце.       Пару секунд женщина стояла в ступоре, осознавая произошедшее, или же пытаясь прийти в себя, после чего, услышав очередной гнусный выкрик в сторону Малфоя, обернулась с таким непроницаемым выражением лица, будто не произошло ничего, что стоило бы её внимания.       Такой выдержке еще нужно научиться. И Макгонагалл отлично справлялась с этой задачей: быть тем человеком, который несмотря ни на что, приведёт остальных в строй.       Таким был и Дамблдор.       Профессор создала патронуса, что-то быстро сообщая ему, и как только голубая полосатая кошка взмыла в воздух, ускользая от людей с огромной скоростью, женщина развернулась к толпе. Минерва поднесла палочку к своему рту, прошептала усиливающее заклинание, и начала говорить:       — Старосты школы и факультетов, сейчас же по группам отведите учеников Гриффиндора, Пуффендуя, Когтеврана и Слизерина в свои гостиные, и оставайтесь там до ужина, ожидая дальнейших указаний! Проследите, чтобы ни один ученик не вышел из гостиной ни при каких условиях! С каждым из вас отправится один учитель, — к ним уже со стороны поля и Хогвартса подбегали остальные профессора, на их лицах застыло изумление и скрытый ужас. Вероятно, к ним и был послан патронус.       — Гермиона! Гермиона!       Она нехотя обернулась на голос, и нервный, но серьёзный вид Дилана мгновенно заставил её взять себя в руки. И оторвать своё внимание от Малфоя.       — Да, мы старосты, — зачем-то сказала Гермиона, в то время как её руки уже подталкивали в сторону всех первокурсников-гриффиндорцев, которые не были в состоянии уйти от места происшествия самостоятельно.       К ним подошла профессор Спраут, помогая выдёргивать оставшихся учеников, и Гермиона всё-таки не смогла сдержать себя в руках, чтобы не прислушаться к дальнейшим наставлениям профессора Макгонагалл.       Та говорила пониженным тоном, и Грейнджер видела, как её плечи были неестественно прямы и напряжены, что с головой выдавало все её спрятанные чувства. Минерва обращалась к профессору Снейпу.       — Северус, немедленно проведи мистера Малфоя к своей гостиной, боюсь, что без присутствия отдельного профессора его сейчас не оставят в покое.       Снейп кивнул, кидая быстрый взгляд на мёртвое тело ученика Когтеврана, которого уже окружили другие профессора, а Флитвик поднял тело вверх заклятьем левитации, и развернулся, расталкивая оставшихся учеников и подходя к Млафою, который о чём-то оживлённо говорил с Забини, часто дыша и мотая головой.       Профессор что-то коротко сказал Забини и тот, сжав плечо Драко, отошёл к группе своего факультета. Малфой перевёл взгляд на своего декана, трактуя его кивок совершенно точно, потому что в следующую секунду они отделились от всех.       Гермиона отвернулась к своему факультету, потому что большее узнать не могла. Она до сих пребывала в подавленно-опустошенном, и в то время невероятно эмоциональном состоянии, а потому ноги, которые сейчас казались ватными, механически повели её в замок, не отдавая отчёт о своих действиях.       Всё это до сих пор казалось сном. Чёртовой антиутопией, которую хотелось сжечь, обратив в пепел.       Даже когда они с Диланом уже привели всех гриффиндорецв в башню, попросив каждого проверить местонахождение по близости своего друга, чтобы никто не отстал и не потерялся. Потому что это могло быть опасно. Смертельно опасно.       Даже когда все, в глухом молчании, которое в очередной раз разрезало сердце Гермионы, поднялись в свои комнаты, и остались в гостиной лишь они вчетвером.       Даже тогда ей было трудно принять происходящее. Грейнджер не хотела его принимать.       — Пожалуйста, давайте не сейчас, — хрипло произнесла Джинни, поднимая на друзей взгляд, полный мольбы. — Давайте обсудим всё потом.       Гарри с Роном молча кивнули, так что подтверждение и согласие Гермионы вряд ли требовалось.       Она всё понимала. Хотя бы потому, что сама ощущала всё то, что гложет Джинни. Что мешает ровно дышать Гарри и Рону. Что заставляет плакать от страха и отчаяния других людей, укрывшихся в занавесках своих кроватей.       Боль.       Она запихивает палку в горло, вырывает язык, дерёт гланды, словом, делает всё возможное, чтобы отнять и раскромсать возможность говорить. Это было трудно. Боль, как голодный зверь, скрутивший свою жертву и прежде, чем полакомиться ею, будет медленно и постепенно пронзать зубами кожу, плоть, кости. Она будет играться. Пока ты не издашь последнего вздоха, который будет означать конец твоей борьбы.       Тик-так — время бежит, игра кончается. Ты проиграл. Второго шанса не будет.       На удивление, она ощущала боль не только эмоциональную. Тело ломило изнутри, словно внутри Гермионы бились сотни маленьких вредных пикси, желающих разодрать её в клочья. И у них это получалось на ура.       — Гермиона, мы тоже пойдём, — Гарри кивнул в сторону Рона и тот что-то невнятно пробурчал себе под нос, поднимаясь с кресла.       — А я пока посижу немного, — она подтянула ноги к себе, обхватывая руками колени и опуская на них голову. Грейнджер смотрела на пляшущий огонь в камине, понимая, что не хочет и не может сейчас видеть лица своих подруг по комнате. Это как взглянуть в зеркало, а видеть собственное отчаяние Гермиона не желала.       Она ведь даже не знала этого парня, чья жизнь навсегда оставила этот мир. И не знали очень многие, и тем не менее его смерть оставляла такой большой отпечаток.. нет, дыру в груди. Огромную, чёрную, бесконечную, зияющую дыру. Потому что все понимали что это значило: конец ещё не настал. Счастливый эпилог, о котором так мечтали все ученики, ускользнул из их рук, рассыпался в прах, уступая место странице новой главы. Главы, в которой никто не хотел участвовать, потому что кровавые чернила больно стягивали кожу.       Пожиратели. Вероятно, это были они. Тогда, возможно, слова Гойла имели смысл? Может быть. А, может, это новый фанатичный убийца пришёл по души волшебников.       А Гермиона уже было подумала, что про это можно будет забыть. Уже ощутила такое желанное, пускай и маленькое, почти незаметное облегчение. Позволила себе расслабиться; поверила в то, во что было поверить проще: в конец.       До чего наивная. И глупая.       Но что насчёт него самого? Что теперь думать о Грегори?       Потом.       Сейчас не было ни желания, ни сил, чтобы думать и размышлять над этим. Чтобы что-то анализировать. Трудно.       Чувство, будто бы хотелось спать, но Гермиона знала — оно было ненастоящим. Потому что кто в здравом уме ляжет спать, когда возможный убийца бродит где-то рядом?       Хотя вряд ли Пожиратель остался бы здесь после такого шага. Шага, делающего из дороги склон в бездну.       Подумать только: еще пять дней назад Гермиона переживала за своё выполнение домашнего задания. Ещё сегодня волновалась за исход квиддича, улыбаясь намёкам профессора Макгонагалл. Ещё полчаса назад Гриффиндор был расстроен своим проигрышем. Удивительно. Сейчас это казалось чем-то потусторонним.       Кстати, а будет ли ещё проводиться квиддич?       Этот спонтанный и неуместный вопрос удивил саму Гермиону, отчего она повела плечами, удобнее устраиваясь на диване.       Но нет, она не знала, будут ли проводиться игры. Не знала, продолжат ли они вообще учиться, ведь Министерство, скорее всего, не одобрит желание Макгонагалл сплотиться и продолжить учебу. Грейнджер была уверена, что именно это и планирует делать профессор.       И в глубине души была с ней полностью согласна.       Но это было нечестно. Разве они уже не пережили войну? Разве не боролись до конца? Разве не теряли близких и друзей, поднимаясь с колен и ступая дальше, чтобы продолжить бой? Верно, пережили. Ощутили. Прочувствовали. Содрали кожу в кровь и наплевали на это, ведь ссадины, и неважно каких размеров, — поистине сущие пустяки.       Как Мерлин мог со спокойной душой восседать где-то наверху, зная, что Тьма продолжает наступать? Снова и снова, чёрт подери? Это было выше понятного Гермионе.       Нечестно. Больно. Горько.       Все они должны были жить дальше счастливые жизни с великим прошлым, которое осталось бы позади. Но..       Но не всегда конец наступает тогда, когда мы того хотим.

***

      В большом зале стояла гробовая тишина. Никаких переговоров, перешёптываний или чего-то подобного. Никто не позволял себе проронить и слова. Словно люди разом утратили возможность говорить.       Ученики, иногда тухло переглядываясь, смотрели на преподавательский стол, за которым сидели учителя и директриса.       Профессор Макгонагалл поднялась со своего места, медленно подходя к кафедре, где должна была произнести свою речь. Женщина старалась выглядеть строго, сдержанно и непоколебимо, но при всех её приложенных усилиях к выдержке своего внешнего вида, нельзя было не заметить мелкую дрожь её рук и подёргивающиеся брови.       Гермиона затаила дыхание.       Удивительно, как сильно поменялась атмосфера в Большом зале с последнего обеда, который ещё был полон смеха, шуток и обычных, дружеских разговоров, в которых лидировали такие темы, как домашние задания, вечеринки и экзамены. Такие лёгкие. Такие правильные. Такие нужные.       Полная противоположность до ужаса тяжёлой, неправильной и вовсе ненужной кладбищенской атмосферы, что царила на сегодняшнем ужине, заботливо накрывая каждого ученика пледом грусти, страха и боли.       И никаких тем.       — Дорогие ученики, говорить в той ситуации, что настигла нас, трудно, но необходимо. И как вы могли заметить, каждый из вас всё ещё здесь, в стенах Школы. В Хогвартсе, — Минерва обвела зал проницательным взглядом. — Это может значить одно: учебная программа будет продолжаться, и никого из вас не отправят домой, пока вы сами того не захотите. И я не буду удерживать вас или пытаться изменить ваше желание, но мне бы хотелось, чтобы остался каждый из вас.       Макгонагалл на секунды прервалась, ожидая пока ученики, которые сейчас переглядывались друг с другом, вернут ей своё исключительное внимание.       Гермиона продолжала неотрывно смотреть на профессора, в отличие от других учеников, не собираясь обмениваться вопросительными взглядами со своими друзьями. И нет — не потому, что это неуважительно, ведь в этой ситуации это абсолютно приемлемо. Просто она не хотела видеть ответ в их глазах. Не хотела слушать речь Макгонагалл, уже зная, уедет ли кто-нибудь из них или нет.       Это было бы слишком тяжело. Поэтому она спросит потом.       — Потому что сейчас важно единство, — продолжила Макгонагалл, — важен дух сплочённости и силы, которого мы сможем добиться, только если объединимся. Если станем друг для друга опорой. Тогда мы сумеем использовать это как нашу защиту, как способ дать отпор. Министерство, с которым мы связались сразу после происшествия, сначала было против моих настояний продолжить обучение, но после раскрытия всей сути и приведения достаточных аргументов, встало на мою сторону. Вернее, на нашу, потому что остальные профессора Хогвартса придерживаются того же мнения, что и я. Обсудив с министром магии все необходимые к этому времени вопросы, было твердо и безотлагательно решено, что защита и охрана всей территории Хогвартса будет усилена в несколько раз, а система запрета трансгрессии проверена и, если то потребуется, усовершенствована. Мы срочно предпримем все необходимые меры для обеспечения высшего уровня безопасности, — голос женщины обрёл внушительную уверенность, и звучал твёрдо. Грейнджер восхитилась духом декана, который будто бы перетекал в жилы учеников, вынуждая следовать её мыслям.       — Также это относится к Хогсмиду: территория деревни теперь будет введена под контроль Министерства, ведь всем нам будет требоваться посещать это место и приобретать необходимые вещи. Думаю, вы все понимаете, почему были приняты столь строгие меры.       Да, Гермиона понимала. Неизвестность. Всё дело в ней. Не знать, где находится враг, кто он и что из себя представляет — было самым страшным и опасным. Ты не можешь предугадать следующий шаг противника, а значит будет сложно дать отпор, ведь вдруг ты не будешь готов?       Действительно опасно.       — И, предугадывая ваши дальнейшие вопросы, отпор мы должны дать тем, кто желает нам зла. Мы точно не знаем, кто проник на территорию Хогвартса и подвиг Никлауса Йорка столь ужасному насилию, как убийство, но предполагаем, что это Пожиратель Смерти. Один или нет — тоже неизвестно.       Гермиона заметила, как внушительное количество учеников стало оборачиваться к столу Слизерина, туда.. Туда, где сидел Малфой.       Вот теперь шёпот заполонил углы зала, просачивался под кожу и въедался в кору мозга. Гермиона не слышала точных слов, но догадывалась, что именно говорили ученики.       Пожиратель..       Убийца..       Гнить ему в Азкабане..       И как только Макгонагалл допустила его в Хогвартс?       Грейнджер почувствовала, как холодок пробежался по спине, а горло стянул узел. Это было невыносимо. Выслушивать такое. Особенно, когда это была неправда. И как только Малфой справлялся с этим?       Гриффиндорка просмотрела на него. И на первый взгляд ей показалось, что Драко вообще не слышит шепотливых слов, летящих в его адрес, или его это откровенно не трогает. Что ему абсолютно всё равно на то, что про него сейчас говорят и кем считают, потому что в его глазах была непроницаемая холодная стена, безэмоциональная ледяная глыба, об которую хоть убейся, всё равно ничего не поймёшь.       Но это только на первый взгляд.       Потому что стоило ей всмотреться больше, задержать на нём взгляд дольше, чем было в рамках приличия, чем ей было разрешено, как вся картина трескалась на мелкие кусочки и рассыпалась острыми осколками под ноги. Как вскрывалась вся подноготная. Вся правда, которую Малфой так искусно скрывал, что никто не был способен разоблачить его.       Никто, если был слепым и глухим. А Гермиона такой не была.       Возможно, когда-то раньше, но не сейчас. Определённо не сейчас, ведь она сумела увидеть то, что для других не существовало.       Драко часто дышал, и от всех испытываемых и сдерживаемых им эмоций крылья его носа раздувались, делая его вид поистине опасным. Словно дикое животное, которое, стоит тебе сделать один шаг, разорвёт клыками в клочья. Необходимо замереть и задержать дыхание.       Он скрестил руки, чтобы улик было как можно меньше, но Грейнджер всё рано смогла разглядеть, как сильно он сжимает ладони в кулаки. Наверное, позже там останутся полумесяцы. Прямо как у неё в приступе злости.       Злости? Ярости. Он точно испытывал именно это.       Но был ли он зол только на тех, кто шептался? Что-то Гермионе подсказывало, что другие люди — не единственная причина его неконтролируемых эмоций. У Грейнджер было чувство, неоправданное и не подкреплённое какими-либо аргументами, что он злится на себя. Испытывает ярость также по отношению к себе. Испытывает.. ненависть?       Самовлюбленный Малфой ненавидит себя? Это звучало глупо, надуманно и.. Несмешно.       Это было ничуть не смешно. Звучало больно, разбито и горько.       Но Гермиона не знала, насколько это правдиво. Насколько её предположения близки к истине, ведь она могла всего-навсего напридумывать всё то, что якобы увидела и проанализировала. Всё это могло быть выдуманной ложью.       Что-то внутри при этой мысли несогласно содрогнулось.       Драко не смотрел на неё, его взгляд был направлен чётко на профессора Макгонагалл, и ни сантиметром левее. Но Гермиона чувствовала, чёрт возьми, знала, что он осведомлен об её внимании. Малфой знал, что она смотрит.       Поэтому Грейнджер поспешила отвернуться.       Тем временем Макгоналл строго прокашлялась, заставляя шепчущихся и оборачивающихся учеников замолчать и повернуться в её сторону.       — Повторю, что мы не знаем, кто совершил непростительное. И вы тоже не знаете, так что не стоит предаваться ложным домыслам, — было видно, что Минерва не хотела давить на своих учеников в этот и так чёрный день, но не пресечь их разговоры тоже не могла.       Но Гермиона знала, что едва-ли её слова возымеют эффект, когда мысль о виновности Малфоя плотно установилась в мозгах достаточного количества людей.       Ещё полчаса профессор Макгонагалл выражала соболезнования потери Никлауса Йорка, рассказывая о достоинствах, добрых поступках и светлой памяти ученика; говорила о необходимости не падать духом, не бояться и укреплять дружеские узы, которые смогут послужить защитой и опорой сейчас, когда все пребывают в этой ужасной неизвестности, покрытой мраком; призывала быть осторожными и внимательными. Минерва обещала, что они обязательно со всем справятся, и больше никто не потеряет друзей, близких и самих себя. Что добро всегда одерживало верх над злом.       И Гермиона очень надеялась, что всё случится именно так, как говорит директор. Боже, как же она хотела в это верить, оставить позади все мрачные, доставляющее нестерпимую боль мысли и двигаться дальше. Учиться, жить, дышать.       Но это было так чертовски сложно, когда каждый раз, когда она закрывала глаза, перед глазами всплывала война. Паленым пахли кожа, кровь, тела, неподвижно лежащие с открытыми глазами.       Жутко. Страшно. Больно.       Невыносимо.       Закончив свою речь, Макгонагалл под такую же тишину, но не настолько сильно угнетающую атмосферу, удалилась обратно к своему месту за профессорским столом, где учителя тихо и редко переговаривались.       Гермиона должна была есть, но кусок в горло не лез. Словно кость застряла посреди глотки и тем самым обрезала всякую возможность затолкать кусок курицы в рот. А Грейнджер и не хотела пытаться.       Она понимала мысли профессора Макгонагалл про сплочённость и силу духа, и была с ними согласна, ведь это..       Сердце пропустило удар. Гермиона будто почувствовала, вновь эта гребаная интуиция, что что-то не так. Снова тревога завела свою скрипучую песню в её голове.       Ба-бах..       Ба-бах..       Глаза сами посмотрели в то место. Сами нашли его.       Резко поднимающегося с места и направляющегося к дверям Большого зала. Грубо, уверенно, без оглядки, игнорируя попытки Блейза понять, куда он пошёл.       И это пугало больше всего.       Было ли у неё время на размышления? Было ли время, чтобы принять решение? Правильное решение?       Очевидный ответ, как приказ прозвучавший в голове, дал ей силы подскочить со своего места и направиться вслед за ним, к выходу из Большого зала.       Прокляни её Мерлин, если она когда-нибудь за ним побежит.       Хотелось истерично рассмеяться над своими же словами.       Интересно, в чём оно будет? Проклятье, договор с которым она подписала только что собственным безрассудством и кровью?       Плевать. Смысл гадать, если из тысячи вариантов Мерлин всё равно уготовил самый худший и неожиданный?       Ей было всё равно, что особо умные ученики могли сложить дважды два и понять, куда она ушла в самом начале ужина. Они ушли. Ведь так они наверняка подумают?       Ей было страшно всё равно, что её друзья смотрели ей вслед с удивлением, а после с болью, потому что они точно подумали о том, что Гермиона просто не выдержала всего этого и сбежала. Подальше от людей. Подальше от шёпота, который был в разы хуже змеиного. Подальше от этой рассекающей лёгкие атмосферы.       По сути она правда сбежала. Только не в том направлении, чтобы облегчить свою жизнь.       Всё-ра-вно.       Гермиона свернула на лестницу, быстро взбираясь по ступенькам, перепрыгивая последние.       Одна.       Вторая.       Третья.       Следующий пролёт.       Его шаги удалялись, становились всё менее слышимыми, как бы Гермиона не торопилась. Он был всё дальше, дальше и дальше от неё. Как и всегда.       Грейнджер, не позволяя себе и секунды, чтобы отдышаться, вышла на третий этаж, который был утоплен в абсолютной тишине. Ни шагов, ни слов, ни дыхания — казалось, что это место было давно заброшено, настолько здесь было пусто и одиноко. Странно, потому что ещё утром этот этаж был полон громких голосов, шагов и смеха.       Девушка уже медленнее, чтобы отчётливее было что-либо слышно, стала идти вперёд по этажу, оборачиваясь на кабинеты, в которые мог зайти Драко. Грейнджер была уверена, что он где-то здесь — на третьем этаже стук его ботинок по полу прекратился.       И чем дальше Гермиона шла, тем сильнее сердце билось в груди, подгоняемое тем самым чувством, которое находится между паникой и тревогой. На грани. Позже она обязательно подумает над его названием. Она шла, до конца не осознавая смысла своего поступка: что она вообще хотела сделать, когда найдёт его? Что она хотела сказать? И нужны ли ему вообще эти гребаные слова от человека, которого он терпеть не может?       Гермиона не знала ответов ни на один из вопросов, которые разрывали её клетки мозга, душили в собственных ошибках, ногами ударяя по лицу. Больно.       И как её угораздило вляпаться в это?       Но какими бы глупыми, спонтанными и неоправданными не казались ей сейчас её действия, мысль, чтобы развернуться и уйти, возвращаясь как ни в чём не бывало в Большой зал, не собиралась зарождаться и дружелюбно посещать её голову. Поэтому Грейнджер шла дальше, от урагана страшных чувств впиваясь ногтями в ладони. Она даже не думала о том, что могут остаться кровавые следы.       Гермиона резко остановилась, одолеваемая собственной догадкой, что только что ураганом ворвалась к ней в сознание. Как крышесносное чёртово спасение.       Два года назад, на шестом курсе, когда Малфою было поручено задание убить Дамблдора, куда он ходил, чтобы скрыться от других людей? Туда, где впоследствии была его дуэль с Гарри.       Гриффиндорка сорвалась с места, и теперь она бежала в определённом направлении.       В считанные секунды добравшись до туалета, Гермиона выдохнула, собираясь со всеми моральными и физическими силами, после чего тихо приоткрыла дверь. Назад пути нет.       И до ужаса пугающее осознание, что она готова к последствиям, подсказывало ей, что из той ямы, в которой она, упустив нужный момент, оказалась, ей не выбраться. Теперь окончательно, потому что она самостоятельно накинула сверху земли, зарывая себя.       Видимо, Малфой не услышал почти беззвучный скрип двери, оставаясь стоять в таком положении, в котором его застала Гермиона. Драко стоял к ней спиной, напротив того самого зеркала, у которого его нашёл Гарри два года назад, его плечи были немного ссутулены, что говорило о его явной расслабленности.       Она ничего не поняла. Если он просто стоит и смотрит в своё отражение, то почему в её груди проснулась всепоглощающая тревога?       Но только сейчас Грейнджер заметила, что его руки согнуты, и смотрит он вовсе не в зеркало, а на свои предплечья. Верно, иначе бы он давно её заметил. Гермиона нахмурилась, делая осторожный шаг влево, чтобы разглядеть, что Малфой собирается сделать.       В его правой руке была зажата палочка, а в левой лежал сколок мраморного кафеля, который точно когда-то был частью стены или пола этого туалета. Выражение лица Драко было настолько спокойным и невозмутимым, что можно было подумать, будто он был под Империо. Но Гермиона понимала, что это лишь её бредовая мысль, появившаяся от полной неразберихи в её голове . Малфой взмахнул палочкой, шепча какое-то заклинание и наводя древко на закругленный сколок, после чего то, точно по приказу, начало менять свою форму, цвет, размер, в конечном итоге через пару секунд становясь..       Гермиона шумно вдохнула, когда Малфой всё также невозмутимо, будто он чёртова статуя, сунул теперь ненужную палочку в задний карман и поднес трансфигурированный нож к своему предплечью, на котором, благодаря закатанному рукаву рубашки, была полностью видна чёрная метка, и чуть отвёл лезвие вперёд, чтобы со скоростью и силой пройтись им по коже на метке и..       — Нет! — собственный крик показался ей неуравновешенным, но это сейчас её вообще не волновало.       Боже, она такая дура. Ей ни за что, не при каких условиях нельзя было откладывать те мысли про метку, которые несколько дней назад вертелись в голове, а она затолкала их вглубь сознания для каких-то несуществующих лучших времён. Ведь если бы тогда она о них поразмышляла, то сложила бы дважды два, и всё это не дошло до критической точки.       Гермиона с криком сорвалась с места, подбегая к Малфою, который резко дёрнулся на её голос, к ужасу и облегчению девушки, успев задеть только небольшой участок кожи чуть левее метки.       Он, теперь уже полностью, развернулся к ней, и в его глазах читалось удивление вперемешку с гневом. От прошлой невозмутимости осталось только положение рук, в которых до сих пор было зажато окровавленное лезвие.       — Какого чёрта ты здесь забыла? — его голос был полон злобы. Он точно не планировал, что кто-то подумает помешать ему, но её это не остановит. Малфой не заставит её сдаться, пусть хоть проклятьями в неё кидается, если ему будет угодно.       Гермиона встала напротив него, кидая взволнованный взгляд на его предплечье. Из бледной кожи аккуратной дорожкой сочилась кровь, стекая вниз, к ладони, и ударяясь беззвучными каплями об пол. Ладно, она успела, всё не так плохо, как могло быть. Всё-таки порез и кровавое месиво вместо руки имели определённую разницу.       — Грейнджер! — заставил посмотреть ему в глаза Драко.       — Не делай этого, — твёрдо сказала девушка.       Малфой сощурился, после чего кивнул в сторону двери.       — Свали отсюда и оставь меня в покое, — он тут же отвернулся, вновь занося нож над чернью, вплетённой в его кожу.       Гермиона, и не думая его слушать, тут же рывком обступила его, хватая его руку с ножом.       — Это ничего не изменит!       Его лицо вновь обрело спокойный и сосредоточенный вид, и это пугало её сильнее, чем его попытки вырвать свою руку из её хватки и разодрать своё предплечье в жалкие ошмётки мёртвой кожи. Что сейчас в его голове, если он с таким равнодушием и спокойствием собирается вспороть свою руку?       По спине Гермионы пробежал холодок.       — Возможно, — ответил Малфой. — Но от этого мне станет легче.       Грейнджер посмотрела ему в глаза, и увидела в них промелькнувший огонь, после чего слизеринец с силой вырвал свою руку, будто ругая себя за свою же откровенность, и сделал шаг назад, с невероятной скоростью занося нож над кожей и направляя его острием в метку.       — Малфой, не смей! — снова крикнула Гермиона, от своего рывка врезаясь в его тело и во второй раз сжимая его руку с лезвием, замечая, что в этот раз он успел сделать более глубокий порез в опасной близости от метки.       — Да кто ты такая, Грейнджер, чтобы говорить мне, что я смею, а что нет?! — рявкнул Малфой. — Лишь назойливая маглолюбка, возомнившая себя хреновым ангелом-хранителем!       — Пытайся оттолкнуть меня словами сколько угодно, но чёрта с два я позволю тебе сотворить из руки кровавую баню! — кричала девушка, сопротивляясь его силе и дёргая руку с ножом на себя.       Сильно. Безжалостно. Опасно.       — Да как же ты не понимаешь, что мне это нужно! — он схватил её за плечо кровавой рукой и тряхнул, пытаясь заставить посмотреть ему в глаза, пытаясь достучаться до неё.       Но только всё это было впустую. Неужели он не догадывался?       Гермиона понимала что и зачем он хотел сделать. Собственноручно вырезать чёрную метку из своей руки, без лишних слов избавиться от гнили и грязи, что уже столько времени покоилась на его коже, насмехаясь над ним, уничтожая его. Ежедневно отламывая по кости от каждого ребра. Драко считал, что если избавится о неё, то убьёт двух зайцев сразу, одновременно освобождаясь и от чёрной змеи с глухим черепом, и от ярлыка Пожирателя Смерти. Наверное, он давно это планировал, вероятно, мысль об избавлении от преследующего прошлого глубоко засела под корку мозга, не отпуская, не собираясь покидать его итак надломленный рассудок. Желая привести все самые отчаянные и больные мысли в действие.       Окончательно свести его с ума.       Сейчас Гермионе стало стыдно. Так, мать его, стыдно, что раньше и она была слепой и глухой, упрямо веря в гнилую верность Малфоя Волдеморту. В его веру в смерть, кости и кровь. Она действительно думала, что ему это нравится. Что Пожиратель, каким он стал два года назад, никогда не освободит его душу, никогда не покинет разум. Как же она была слепа.       Хотелось ударить по лицу ту Гермиону.       Потому что сейчас у неё наконец появились глаза. Настоящие глаза. Ей удалось увидеть правду, которая скрывалась за язвительностью и оскорблениями, за хладнокровием и надменностью, которые были лишь частью души. Потому что другой частью, той, что скрывалась в темноте и не смела выходить на свет, были боль и ненависть.       И оба эти чувства по отношению к себе, а не к кому-то извне. Да, возможно, Драко действительно ненавидел её, но что стоит ненависть к кому-то в сравнении с ненавистью к себе?       Малфой считал, что, избавься он от метки, от ненавистного ярлыка, ему станет легче. Его душу покинет это отвратительное чувство, мешающее трезво мыслить и спокойно дышать. Дышать полной грудью. Но загвоздка в том, что это ничего бы не изменило.       Совсем.       Пока люди уверены в том, что видели собственными глазами, не имея возможности увидеть ту же самую сторону глазами другого, их мнение никогда не изменится. Их уверенность в очевидном ни за что не пошатнётся.       Ведь им удобно верить лишь в одно. Уверять себя в том, что легче.       Так было бы и с Драко. Вырежь он с руки метку, ничего бы не поменялось. Его бы и дальше при встрече считали Пожирателем Смерти, а он бы по-прежнему ненавидел эту часть своей жизни, которая была навеки заключена в мутной картинке на его предплечье.       Теперь Грейнджер была уверена, что тогда, в ту ночь в библиотеке, он искал способ избавиться от метки.       И, чёрт, как же ему было хреново, когда он понял, что магическим способ её не вывести с руки. Теперь ей стала ясна его лютая злоба, с которой ей пришлось встретиться в ту ночь, столкнуться лицом к лицу.       Возможно, он бы смирился, если бы не сегодняшнее происшествие. Не сегодняшние слова девушки, утратившей друга, и неуверенный шёпот учеников, с оглядыванием в его сторону. Это стало последней каплей, обрывочным тросом к тому, чтобы избавиться от метки другим способом. Магловским. И от того не менее действенным.       Но не в его ситуации.       — Ты заблуждаешься, Драко, — покачала головой Гермиона, невозможно быстро доставая палочку и, прошептав "Акцио", заставляя нож рукояткой влететь к ней в руку. Она тут же без тени сомнения подняла голову, смотря Малфою прямо в глаза, и, приподнимаясь, поднесла лезвие к его горлу, чуть надавливая. — Всё, что тебе нужно — понять, что люди никогда не изменят мнения, изменить отношение можешь лишь ты к самому себе.       Его это не испугало. Ни капли. Малфой лишь неподвижно стоял, позволяя ей угрожать, позволяя думать, что она распоряжается его жизнью. Лишь думать, потому что он знал, что Гермиона не посмеет сделать большее, чем просто надавить ножом на глотку.       — Неужели ты не слышала, что мне нужно в Азкабан, Грейнджер? Что ж, я могу это устроить. Мне лишь нужно, чтобы ты подыграла и сказала, что я на тебя напал, — из его голоса сочилось такое количество надломленности и боли, что ей захотелось зажать уши и спрятаться. Только бы не слышать. Только бы не ощущать. — Тогда версия об убийстве того парня моими руками обретёт смысл и выйдет за границы этой гребаной Школы.       Слышать от него эти слова о нападении на неё, когда она приставила нож к его шее, было так абсурдно и нелепо, что Гермиона почувствовала ещё большую разбитость и отчаяние, которым разило от Малфоя.       Грейнджер лишь покачала головой, не соображая, что ей сейчас нужно сказать. Какие слова подобрать, чтобы вытеснить эту дурь из его головы.       Драко сделал шаг вперёд, тем самым упирая лезвие ещё больше в своё горло, заставляя кожу опасно натянуться.       Гермиона чувствовала как сильнее стало биться её сердце. Она боялась, действительно боялась, что Драко сходит с ума и не посмеет не воспользоваться возможностью умереть от её рук.       Ладони похолодели, в голову ударила дурь.       — Скажешь, что защищалась, поэтому нанесла увечья. Уверен, они поверят так же быстро, как поверили той суке. Им даже не нужны будут доказательства.       Гермиона молчала, ощущая, как его кровь впиталась в её блузку, намочив её и просочившись к коже. Красная жидкость, она была уверена, расползалась пятном, вплеталась в её кожный покров. Кровью в клетки. Как доказательства её причастности, как символы происходящего. Потом кровь засохнет и потечёт новая, слоями накладываясь друг на друга. Всё больше, и больше, и больше.       Это какое-то безумие. Они реально сходят с ума. Оба.       — А что насчёт тебя? — хрипло спросил Драко, не моргая. Вообще не двигаясь.       Ей не нужно было уточнять, о чём именно спрашивает Малфой. Всё было и так понятно.       — Я не верю слухам, пока не смогу убедиться, что они правдивы, — выдохнула Гермиона, осознавая, как близко к нему находится. Близко не только в телесном плане. — А от правды здесь лишь слово, напрочь лишённое своего смысла.       Он какое-то время безмолвно смотрел на неё, после чего слабо усмехнулся, возвращая своему лицу хоть какую-то жизнь. Но в его смешке не было и капли злобы.       — Грейнджер, ты такая Грейнджер.       — И что это значит? — нахмурилась Гермиона, чуть сдавливая рукоять ножа. Она тревожилась его выронить от дрожи в руках.       — Ничего особенного, — ответил Драко, но в его глазах она прочитала совершенно другой ответ.       Он вообще осознавал, насколько сильно сейчас открыт? Гермиона очень надеялась, что нет, потому что иначе он захлопнет дверь перед её носом и больше никогда в жизни не позволит ей перешагнуть черту.       Черту. О какой черте речь, если она до сих пор давит ему лезвием в горло?       — У тебя кровь, — севшим голосом сказала девушка, даже не опуская глаза, чтобы показать и доказать свою красную находку.       — Я надеялся, что её будет намного больше.       — Нет, — твёрдо воспротивилась Гермиона.       Малфой часто дышал, и она чувствовала, что он борется с самим собой. Будто перед ним встал выбор, правильную сторону которого он не способен принять.       — Ты во всём виновата, Грейнджер, — сокрушённо заявил Драко.       Без ненависти, без яда, но с болью и злостью.       Он сдался.       — Да, — сглотнула Гермиона, свободной рукой дотрагиваясь до его скулы, проводя по ней пальцами. Слова бессвязно слетали с языка. — Я виновата.       Она тоже сдалась. Только куда позорнее, потому что даже не пыталась бороться.       Нож со звоном ударился об пол, превращаясь обратно в мраморный кусок стены и разбиваясь, когда Малфой рывком притянул Гермиону к себе, накрывая её губы своими.       Резко. Яростно. Опасно.       Малфой впивался в её губы так, словно хотел скрыться в них, словно хотел забыться. Хотел спастись. Гермиона шире открыла рот, позволяя их языкам сплестись в каком-то безумном танце, который слишком сильно походил на бойню двух стрелков. Его холодные губы обжигали её, окончательно и бесповоротно сводили с ума. А она и не противилась.       Слизеринец сжал руками её талию, пододвигая к себе ещё ближе, буквально вжимая в своё тело.       Боже, что он творил?       Что они творили?       Гермиона, мастерски заглушая все отдаленные голоса рассудка и отдаваясь порыву безумия, в котором они уже полностью погрязли, обвила руками шею Драко и поднялась на носочках, как бы давая парню знак, начиная действие, которое он тут же продолжил, опуская ладони на её ягодицы и сжимая их, приподнимая. Грейнджер оттолкнулась ногами, чувствуя тёплую опору под своими ягодицами, и обвила ногами торс парня, одновременно углубляя поцелуй. Она задавала — он принимал, он начинал — она продолжала. Сейчас они будто слились в одно целое, следуя порывам друг друга, без слов понимая желания.       Драко с характерным мокрым звуком отстранился от Гермионы, заглядывая затуманенным взглядом ей в глаза, а после куда-то за её спину. Его серый лед горел, и горел безостановочно. Но её не волновало зачем он это делал, её беспокоило почему. Почему он отстранился, когда ей было так мало? Она решила тут же исправить это, прикрыв глаза и потянувшись к нему, пока он ещё крепче сжимал её ягодицы, и в следующую секунду ощутила слабый удар бёдрами и что-то твёрдое под собой, чем явно не были ладони слизеринца.       Грейнджер выдохнула, чуть поворачивая голову в сторону и краем глаза замечая стены и белый подоконник, на котором она теперь сидела. Но большее разглядеть девушка не успела, потому что Малфой по-собственнически быстро и грубо развернул её подбородок к себе и вновь утопил в бешеном поцелуе, куда вписать слово нежность было бы огромной ошибкой. Потому что ею тут и не пахло.       Гермиона зарылась руками в волосы парня, во второй раз позволяя себе эту шалость, потому что понимала, что такая возможность выпадет ей вновь ещё очень нескоро. Рука Малфоя, до этого сжимающая её бедро, поднялась вверх, выдирая блузку из-под юбки и забираясь под неё, кончиками пальцев дотрагиваясь до кожи гриффиндорки, пуская мурашки по телу. Медленно пройдясь вдоль живота и выступающих от напряжения рёбер, Драко отогнул чашку бежевого лифчика, сжимая грудь девушки и испуская довольный рык.       Боже, это адское блаженство. Ощущать его руку на своей груди, чувствовать его холодную кожу на своей горячей. Гермиона выпустила тихий стон, что так и рвался наружу. Казалось бы, она сейчас должна сгорать от стыда, потому что её голую грудь сжимал Драко Малфой, но это чувство будто бы исчезло из её ресурса, израсходовав себя ещё давно, подарив Гермионе возможность жить без неловкости и розовых щёк.       Без розовых, потому что они сейчас были красными. Такими горячими.       Малфой, продолжая сжимать грудь девушки, до опасного покраснения кусал её губу, иногда забывая зализывать её. Он оторвался, вызвав неготовый выдох Грейнджер, и переместился губы на её шею, с животной страстью всасывая её кожу, и Гермиона была уверена, что старые засосы, что уже почти окончательно исчезли с её кожи, по сравнению с новыми будут цветочками. Драко отнял руку от её груди, выбираясь из-под блузки, но только для того, чтобы разорвать белую ткань пополам и стянуть с рук гриффиндорки, после чего избавиться и от бежевого бюстгальтера за считанные секунды, открывая себе столь возбуждающий вид.       Драко поднял голову и сделал небольшой шаг назад, не отрывая рук от талии Грейнджер, и его губы растянулись в одобрительной и хищной ухмылке, а в глазах плескалось что-то невообразимое. Что-то, что уже точно не было болью.       И, чёрт, к девушке тут же вернулось потерянное чувство стыда, заставив ощутить свою утрату вдвойне. Она, довольная и одновременно дико смущённая взглядом слизеринца, попыталась прикрыться руками, но парень не дал ей и шанса этого сделать, перехватывая ладонями и сжимая запястья.       — Не смей, — он пытался говорить спокойно, но от возбуждения голос был неровным. Гермиона, собрав в себе все остатки смелости, подняла взгляд, встречаясь с его горящими глазами. — Это очаровательно.       Очаровательно? Кажется, её сейчас, прямо на этом проклятом подоконнике, хватит сердечный приступ. Тупой орган просто остановится, не выдержав такой нагрузки. Он сделал ей комплимент. Ему нравится её тело. Это то, что Гермиона сохранит в памяти навсегда, понимая, что больше такого никогда не повторится, потому что потом Драко возненавидит себя за свои же слова.       Но это будет потом, и вся горечь от того, что это безумие было первым и последним разом, тоже залезет в её голову потом. Потому что сейчас всё, о чём думала девушка — его губы, сжимающие сосок, и её дрожащие руки, из-за затуманивающих разум чувств еле-еле находящие пуговицы его рубашки и расстёгивающие их.       Одна.       Вторая.       Её громкий стон, слетающий с губ и отражающийся от мраморных стен туалета, вызванный его губами.       Третья.       Четвертая.       Малфой зубами прикусил сосок, чуть оттягивая его, рыча, стягивая волосы Гермионы и заставляя её довольно запрокинуть голову назад, подаваясь грудью вперёд.       На пятой пуговице дело остановилось, потому что она была просто неспособна совладать со своим телом и тремором в руках.       Она так хотела почувствовать его кожу пальцами, пройтись вдоль мышц и бездумно блуждать руками по телу. Хотела так чертовски сильно, что чуть ли не хныкала.       — Сними её, — на одном дыхании выпалила Гермиона, с силой стянув руками рубашки Драко, который сжимал её левую грудь и впивался губами в шею где-то рядом с ключицами.       Малфой усмехнулся прямо в её кожу, отстраняясь и, смотря в глаза гриффиндорки, специально медленно стал расстёгивать оставшиеся пуговицы, склоняя голову, мучая её, издеваясь над ней.       Чёртов садист.       — Пожалуйста, — прошептала она, и в его глазах что-то промелькнуло, будто он был готов согласиться и сорвать дурацкую ткань. Но слизеринец, к её разочарованию, сумел совладать с собой, продолжая непоколебимо медленно перебирать пальцами.       Она замотала головой, не зная, как его заставить ускорить процесс, и это только раззадорило Малфоя, который тут же широко ухмыльнулся, расправляясь с последней преградой и сбрасывая рубашку.       Теперь была её очередь наслаждаться его телом.       Но слизеринец, вновь издеваясь над ней и плюя на все желания девушки, наклонился и захватил её губы, крепко сжимая талию — наверное, там останутся синяки — и пододвигая Гермиону ещё ближе к себе, так, что она чувствовала его. Его тело, напряжение, возбуждение, что упиралось в её низ живота, щекоча нервы.       Он так сильно возбудился из-за неё, что Гермиона почувствовала бешеное удовлетворение и ещё больший жадный голод в его близости, касаниях, губах. Во всём нём. Чертовски. Сильно.       Грейнджер наконец положила руки на его грудь, спускаясь ниже, ощущая рельеф пресса и теряясь в поцелуях и правильных, грубых, хозяйских касаниях. Его тело чувствовалось под её пальцами как что-то прекрасное, недоступное, запрещённое, и от того ещё более желаемое. По ощущениям оно было так хорошо сложено, что девушка не удержалась, чуть отстраняясь от губ Драко и взглядом жадно исследуя его тело, будто оно могло прямо сейчас исчезнуть.       О да, оно действительно было прекрасным. Было ясно видно, как положительно квиддич влияет на внешний вид, который у Драко был таким, что ему просто необходимо было красоваться на обложках самых популярных журналов. И сейчас оно было в её руках. Гермионе сносило крышу только от этого факта.       Малфой, недовольный её самовольным отстранением, поднял левую руку, чтобы схватить её подбородок и поднять на себя, и Гермиона перевела на неё взгляд. На предплечье падал свет окна, прямо на чёрную метку, возле которой были два пореза, кровь которых остановила своё течение, засохнув.       Драко тут же замер, явно собираясь отвести руку, и Грейнджер пугливо посмотрела ему в глаза. В них снова просочилось это разбитое чувство — боль.       Нет. Нет, нет, нет, она не может этого допустить, не может позволить клетке, внутрь которой прокралась, вышвырнуть её и захлопнуться, снова оставляя Драко там одного, закрытого и холодного. Ей только удалось сломать прутья и сделать бесстрашный шаг вперёд, навстречу голодным волкам, и Гермиона ни за что не позволит сгрызть её кости и выбросить ошмётки за территорию.       Поэтому она даже не успевает подумать, как уже хватает его руку и тянет на себя, поднося к его предплечью своё, на котором было вырезано «предательница крови».       — Шрам, — выдыхает Гермиона. Она говорит хаотично, обрывисто, боясь упустить момент. — У меня тоже есть шрам. Метка. У нас обоих.       Грейнджер поднимает взгляд, смотрит в его глаза и видит в них.. Сожаление? Вину?       Что?       Она ничего не поняла. Почему это так на него повлияло, если.. Чёрт. Эту надпись оставила его тётка. Мерлин, теперь Грейнджер была уверена, что это только всё испортит и..       Малфой избавил её от всех мыслей в голове, потянувшись вниз и коснувшись губами отравленной надписи. Будто в немом извинении.       — Ты в этом не виноват, — прошептала девушка.       — Я виноват во многом, Грейнджер, — отстраняясь от её предплечья, хрипло ответил Драко.       Но она не смогла порассуждать над этими искренними, вырвавшимися из глубин души словами, потому что Малфой поцеловал её, заставляя губы снова набухнуть. Запретил, отсёк возможность думать об этом.       Возможно, они должны были прекратить это. Остыть, прислушаться к вопиющему голосу разума и воспользоваться уже упущенной возможностью всё прекратить и уйти. Возможно, так.       Но сейчас, ощущая, как Драко, одной рукой мягко водя по её шраму, второй двигался вверх, вдоль бедра, подбираясь к интимному месту, Гермиона посылала все эти «возможно» к чёрту, судорожно выдыхая.       Малфой стянул с неё телесные колготки, отодвигая в сторону мокрую ткань трусиков и дотрагиваясь до клитора, проделывая пару кругов, заставив Грейнджер с силой сжать губы, только бы не крикнуть, после чего ввёл два пальца, пользуясь естественной смазкой девушки. Сдерживаться больше было невозможно, да и смысла не имело, поэтому громкий протяжный стон заполнил туалет, из тугого вакуума проникая в её ушные перепонки.       Кажется, она сейчас взорвётся от новых ощущений, которые до всевозможного максимума её заполнили. Ба-бах — и от Гермионы останутся лишь ошмётки.       Драко продолжал двигать пальцами внутри неё, ускоряя темп, второй рукой всё ещё гладя шрам. Грейнджер резким порывом прижалась губами к его шее, целуя, оставляя отметины, хоть на капельку присваивая себе, желая запечатлеть этот момент в багровом воспоминании. Она инстинктивно двигалась навстречу его умелым пальцам, позволяя проникать им глубже и наполнять её больше, пока губами добралась до скулы, целуя, кусая и зализывая, притягивая его за шею и смешиваясь с Малфоем в одно целое, пока несдерживаемые стоны не взяли верх и не вынудили её рот оторваться от кожи слизеринца.       Он вырывал из гриффиндорки звуки, которые она сама не ожидала от себя услышать, когда сам тихо рычал от удовлетворения ею и вставшей перед глазами картиной.       — Посмотри на меня, — отрезал Малфой.       Девушка тут же подчинилась, распахивая глаза и мгновенно захлёбываясь в потонувших в его радужках айсбергах. Он хотел видеть, смотреть в собственное же возбуждённое безумие, что плескалось в её глазах, отражая его собственные. Точно такие же. Утонувшие в пелене похоти и наслаждения.       Драко резко вынул из неё пальцы, чем вызвал её судорожный выдох и вернул на какое-то время ясность ума, потому что Гермиона почувствовала себя критически пустой, и эта холодная, до онемения ледяная пустота буквально доставляла ей боль и чувство неполноценности.       Она уже хотела попросить его продолжить, наплевав на всякую гордость, которая уже давно покинула её, надменно и разочарованно насмехаясь, как звякнула пряжка ремня штанов и что-то в груди Гермионы панически ухнуло вниз, заставляя глотать ртом прохладный воздух.       Чёрт, да, она была охренительно возбуждена, и этот узел в животе провёл её, заставив забыть о том, что она девственница. Вообще вылететь из головы, хотя, казалось бы, как такое вообще можно забыть?       Драко расстегнул ширинку, высвобождая из ткани боксёров набухший и твёрдый член, чем заставил глаза Грейнджер ещё больше распахнуться в панике.       Боже, она так далеко зашла. Посмела себе дойти до такого уровня близости и сейчас просто испугаться. Просто струсить, утонуть в панике, просто..       — Гермиона?       Её имя, слетевшее с его губ, заставило миллион маленьких крылышек в животе раскрыться и безумно заметаться в организме, уничтожая всё, что могло помешать ей продолжить.       Продолжить идти по раскалённым углям в самое пекло ада.       Потому что Грейнджер почувствовала, как все страхи, ещё секунду назад заставляющие руки слабо дрожать, рассеялись, самоуничтожились и покинули её, оставляя лишь уверенность в своём желании.       Боже, что он с ней делал?       — Я ещё никогда не занималась этим, — тихо и смущённо, но всё же твёрдо сказала девушка, чувствуя, как прохладный воздух оставленного людьми помещения обволакивает грудь. И всё же внутри неё был пожар.       Малфой две секунды просто смотрел на неё, будто до него не сразу дошел смысл сказанных ею слов, после чего он прикрыл глаза и поджал губы, отчего его скулы как всегда заострились, выдохнув.       Он так и стоял с припущенным бельём, и Гермиона всеми силами заставляла свой взгляд оставаться на лице парня.       — Чёрт, Грейнджер, почему ты не сказала сразу? Прежде, чем позволила засадить тебя на этот подоконник?       Она молчала, чувствуя смущение и неловкость. Что она должна была ответить?       Правду.       — Потому что я этого хочу.       Её слова обрели ещё большую твёрдость и уверенность.       — Хочешь? — он хмыкнул, но в этом действии не было яда. Что-то похожее на смирение и лёгкое неверие.       — Да, — выдохнула Гермиона, наконец набравшись смелости, чтобы непоколебимо посмотреть ему в глаза.       Он нагнулся к ней и поцеловал, ещё пару раз проводя пальцем по промежности, заставив её приятно всхлипнуть, и прошептал ей в губы:       — Расслабься.       И она расслабилась. Потому что его поцелуи были на вкус, как тот самый морозный лес, который наполнял лёгкие чем-то сказочным, волшебным, пьянящим, и вместе с этим наполнением в груди Гермиона забывала обо всём, что её волновало. О страхе, о волнении, об осуждении.       Например, что бы было, если прямо сейчас здесь появилась та девчонка-призрак Миртл? Грейнджер было плевать, пусть хоть та завопит на весь туалет и разнесёт эту новость всем ученикам и учителям. Почему её должно это волновать, когда всё, на чём она может и хочет сосредоточиться — это его касания?       Малфой был настоящий дурманом. Наркотиком. И с каждым днём он отламывал от Гермионы по кусочку, привязывая к себе и подчиняя её, как плату за употребление. И она чувствовала, знала, что после этой дозы плата будет слишком велика, из-за неё новые шрамы украсят душу девушки.       И ей опять было всё равно.       — Поверь, тебе понравится, — он сглотнул, проводя круги членом там, внизу, где только что были его пальцы.       И Гермиона поверила.       Кто-то чиркнул спичку о коробок, зажигая её и медленно поднося к Грейнджер, ведь неспроста она чувствовала жар вокруг себя.       Она ногтями впилась в плечи Малфоя, когда тот приподнял её за бедра и неспешно вошел, на пару секунд задерживаясь, позволяя ей привыкнуть. Хотя поначалу Гермиона не была уверена, что сможет привыкнуть к боли, которая заставила её шикнуть и оставить ещё более глубокие следы ногтей на его коже.       — Тише, — нежно, что заставило Грейнджер перевести свой фокус с жгущих ощущений внизу живота на его голос, который таким ещё никогда не был, шепнул Драко. — Сейчас пройдёт.       Она кивнула, опираясь головой о его ключицы и ощущая слишком много для человека. Чувства буквально выливались из неё, словно она была переполненным кубком.       И Гермиона снова поверила, выдыхая и расслабляясь, когда Малфой начал делать толчки внутри неё, с каждым разом входя чуть глубже, чем в предыдущий. В какой момент она стала так легко доверять ему?       Толчки усиливались, становились быстрее, и Гермиона ощущала, как ток начинал забег по её венам, притупляя и прогоняя боль с каждым проникновением всё дальше, заменяя её чем-то приятным, чем-то тягучим, как мёд, чем-то, отчего постанывал Драко, посылая такие мурашки по её телу, что впору было надеть свитер.       Но ей и так было горячо, благодаря свечке, которая была уже настолько рядом, что начинала обжигать.       — Чёрт, — простонал Малфой, закатывая глаза и ускоряясь в ней, хотя было видно, что он пытался сдерживаться как можно дольше.       Гермиона хотела навсегда запечатлеть такого Драко в своей памяти: открытого, готового, расслабленного и безумного. Навсегда.       Толчки становились грубее и резче, и Гермиона, не в силах сдерживаться, простонала, потому что горячий ток заполнил её всю, не оставив место боли. Она запрокинула голову и прикрыла глаза, ногтями проходясь вниз, вдоль спины Драко, который удовлетворенно зарычал, хватая её затылок и резко притягивая к себе, впился в её верхнюю губу, отбросив возможность дышать.       Теперь он двигался быстро, окончательно отбросив все тормоза, будто их никогда и не существовало, постанывая и выдыхая Грейнджер прямо в рот, слизывая кровь с раны, которую сам же секунду назад и оставил. Боже, мать его, боже, это какое-то безумие. Смесь их жарких стонов, мокрых шлепков тел, её ногтей на его спине и крови на её губах — всё это было одним безумным, сумасшедшим алкогольным коктейлем, градус которого был в разы хлеще какого-то там огневиски. И они оба без капель на дне стакана влили в себя целую порцию этого отравленного пойла, которое благополучно поглотило их без остатка.       Драко сжал её грудь, что-то бездумно бормоча и быстра дыша, и Гермиона шумно выдохнула. Ей казалось, что кто-то облил её бензином, потому что ещё чуть-чуть и спичка рядом упадет на неё, сжигая заживо. Уничтожая в блаженстве.       Она приоткрыла глаза и из-под дрожащих ресниц посмотрела на его напрягающиеся мышцы живота от толчков и туда, где их тела сплелись, теперь будучи одним целым, неделимым. И, смотря на это и ощущая ядреный ток в теле, Гермиона поняла, что вот оно — её проклятье. Это уготовил ей Мерлин.       Как там она представляла свой первый раз? Большая кровать, свечи и любимый человек? Уже неважно, потому что реальность перечеркнула всё это чёрным маркером крест-накрест, подкидывая ей совершенно другую картину: подоконник заброшенного школьного туалета, барабанящий дождь в окно и враг внутри неё, чей яд убивал её на протяжении восьми лет.       Мерлин действительно был на Слизерине, потому что так искусно разрушить её мечты мог человек только этого факультета. Но вот только загвоздка в том, что Гермиона ни о чём не жалела. Это проклятье стало её новой сбывшейся мечтой. Потому что мечтала бы она об этом, если б прекратила всё это еще тогда, когда он поцеловал её и разбил сколок мрамора?       Да. Она определённо мечтала бы об этом.       Драко простонал, сжимая её талию и притягивая к себе, открыл глаза и на одном выдохе слишком серьёзно для их занятия сказал:       — Я причиню тебе боль, — никакого сожаления, сухая констатация факта. И говорил он точно не про их физический контакт.       Констатация известного ей факта. И это знание было самым..       — Ты уже причиняешь, — никаких слёз и обид, лишь суровая, оставляющая новые шрамы правда.       И она тоже говорила не про физический контакт.       Драко посмотрел ей в глаза, и она почувствовала его горячие дыхание на своём лице. В сантиметрах.       — Я знаю, — ответила Гермиона на вопрос, который прочла в его потемневших и затуманенных глазах, в которых отражался закат просвечивающего сквозь дождь солнца, и чувствуя, как место для нового пореза на её сердце начинает пульсировать.       Она потянулась к нему, целуя и прижимая к себе за шею, и в этот момент спичка упала и дотронулась до её кожи, без всяких промедлений воспламеняясь и сжирая Гермиону в жарком огне, который спрятал её в один большой кокон.       Вот сейчас, когда она чувствовала эйфорическую вспышку электричества внизу живота, которая тут же распространилась на всё её тело, оказавшееся крепко сжатым холодно-горячими пальцами Малфоя, Грейнджер сполна ощутила на себе то самое здесь и сейчас, о котором ей так воодушевлённо рассказывала Джинни. Гермиона буквально тонула в нём, выкрикивая.. Выкрикивая? Шепча — имя Драко прямо ему в губы. Вот только Малфой не был романтиком. Он был его полной противоположностью, и, возможно, именно поэтому она чувствовала, как крылышки тех странных существ в животе разодрали её в клочья, и ей определённо понравилось.       Совершенно точно.       Дыхание Гермионы постепенно начало успокаиваться, когда Малфой сделал ещё два грубых толчка и его ресницы задрожали, и он головой опёрся о её плечо, тяжело дыша. Он аккуратно выскользнул из неё, продолжая глубоко вбирать в грудь кислород в том месте, где он напрочь пропах корицей с гвоздикой.       Грейнджер почувствовала, как Малфой сжал её ладонь левой руки, прошептав «спасибо». Она это взаправду услышала или ей показалось? Гермиона точно не знала, потому что сейчас маленькие звёздочки перед глазами своим мерцанием во тьме не позволяли с уверенностью полагаться на свой слух.       Но вот что она точно знала, так это то, что должна впитать эти последние пару секунд, как губка, после чего резко отпустить всё вобранное, потому что сейчас всё это закончится. Она так и сделает. Отпустит.       И когда Драко отступил от неё, из-за чего холод помещения заставил её поежиться, Гермиона поняла, что отпустить будет правильным решением.       Но таким невозможным.