***
Стоило мне произнести свое желание вслух, нетерпеливый свет вырвался из груди ослепительной волной. Время и пространство, хитросплетения мироздания расцвели в сознании серебристыми линиями. Прекрасным рисунком, в котором была идеальная гармония. Карта жизни вселенной. Всем своим естеством я почувствовала тот момент, в котором должна оказаться. И тут же вселенское понимание исчезло. Что?.. Свет насильно увёл меня с выбранного курса. «Иди и смотри».***
Я стояла посреди поляны, окружённая странными людьми. Их полупрозрачные фигуры казались ненастоящими, призрачными. В панике я огляделась. Не только люди были странными. Весь мир виделся будто через бутылочное стекло - размытый, дрожащий, вытянутый. Как в дурном сне. Где-то вдалеке я разглядела знакомые темные кудри и блеск светлых волос. А еще — алый кафтан с синей вышивкой. Зоя, Николай и Женя. Они не видели меня. Никто не видел. — Мое имя — Александр Морозов, — раздался звенящий голос, мучительно чистый. Единственное, что было реальным в этом безумном видении. Моё сердце остановилось. Я стремительно обернулась, чувствуя, как кровь в жилах холодеет от бесконечного, всепоглощающего ужаса. Тусклый зимний свет — наверное зимний, всё было чересчур смутным и неясным, чтобы сказать наверняка, когда именно все это происходит, — отразился от бледной кожи. На другой стороне поляны, в переплетении исполинских корней, стоял Дарклинг. Даже издалека я почувствовала его безысходный гнев и безумный страх. Я не понимала, что происходит, но мгновенно догадалась: это казнь. Он обречён. Нет… Нет. Боже, нет. — Я совершил тысячи преступлений. Я не сожалею. Я видела его лицо. Неуловимо иное, но всё равно знакомое мне лучше, чем моё собственное. И на нём читалось столько отчаянного упрямства, столько страха перед грядущей болью, столько горькой обиды на судьбу и людей. Никто не поможет ему. Никто не заступится. И он это знает. Остатки гордости, убеждённость в безусловной правоте своих действий — вот всё, что ему осталось. Единственный щит, способный укрыть его от ужаса грядущего. Смутные фигуры возложили руки на чёрные корни. Они дрогнули и змеями взмыли вверх, покачиваясь в сизом воздухе. Жадные, беспощадные. Я вскрикнула. Импульс невероятного гнева заставил тело рвануться вперед. Слепая ярость затмила разум. Остался лишь животный инстинкт. Помочь! Я должна помочь! Мои пальцы, изогнутые, словно когти хищной птицы, впились в спину ближайшего человека… И прошли сквозь него, не причинив никакого вреда. Не встретив опоры, я упала на седую траву. Потому что меня здесь не существует. И я не властна что-либо изменить. — Всё, что я делал, я делал для Равки. Я вскинула голову. Черные змеи, изгибаясь, уже нацелили острые концы на его грудь. — Нет! — качаясь, я протянула к нему руку, тщетно пытаясь призвать свет, сделать хоть что-нибудь. — Оставьте его! Никто не слышал. А если бы услышал, не послушал бы. — И это тоже — ради Равки. За Равку! — Нет! — всхлип разворотил грудь, забирая такое нужное дыхание. Я бросилась бежать, зная, что не успею, неминуемо не успею. Потому что нас разделяет нечто большее, чем расстояние. Шип самого крупного корня поднялся выше остальных. И одним стремительным движением пронзил Александра насквозь. Нечеловеческая боль подкосила ноги серпом, и я рухнула на землю, сдирая о наледь руки и плечи. Его ужасающий крик, полный мучительного страдания, слился с моим беззвучным стоном. Я чувствовала, как корни разрывают его легкие. Так, будто они терзают мою собственную грудь. Багровая пелена застелила глаза, но я пыталась встать, цепляясь за побитые морозом травы, впиваясь ногтями в твёрдую, как камень, землю. Всё то, что было во мне душой, требовало бежать, идти, ползти к нему. В тот момент я осознала — я выбираю его. Всегда и везде буду выбирать его. В тысяче миров, в тысяче реальностей — найду и выберу его. Потому что мы есть суть одно. Даже здесь, хоть этот Александр никогда меня не видел. И любит настоящую Алину. Слёзы отчаянья и ярости выступили на глазах. Я — никто из неоткуда. Безымянная девушка, которой никогда не было в этой истории. И нет сейчас. Неспособная ни спасти, ни утешить. Как это несправедливо! Как глупо, как бессмысленно жестоко! — Унеси меня отсюда! — прорыдала я, обращаясь к свету, к своей внутренней древней сущности. — Я прощаю его за всё, вопреки всему. Дай нам шанс! И свет послушался. Проклятая поляна растаяла в ослепительном сиянии. Я оказалась там, где должна быть.***
Он видел сны наяву. Сны, которые ранили больше любого кошмара. Оказывается, подлое сознание спрятало в тайную сокровищницу десятки воспоминаний о ней. Александр перебирал их со страстью скупца, склонённого над сундуками с накопленным добром. Он думал не об Алине Старковой, долгожданной заклинательнице Солнца. Он перебирал в памяти драгоценные воспоминания о прекрасной девушке-звезде, которая сияла рядом с ним девять слишком коротких лет.***
Девочка вся в крови, безумный взгляд горит ужасом, кидается на него с кулаками и бьёт по-настоящему, со всей силой страха, боли и отчаяния. Горячие слёзы брызнули ему на щёку, когда он поднял её на руки. Её мучительные рыдания отзываются в теле незнакомой болью. Александр сразу понял, что она — его. Его девочка. И он тоже — её. Сначала она дичилась. Отшатывалась, отводила глаза, что вспыхивали недоверчивым огнем каждый раз, стоило ему заговорить с ней. Но когда она забывала бояться, когда отвлекалась от своего недоверия, в ней было столько приветливого тепла, столько особенной нежности, сочувствия. Алина… Нет, это не её имя. Оно ей даже не идет.***
Королевская ложа, очередной бессмысленный балет. Королева настояла на присутствии маленькой заклинательницы Солнца — ей нравилось таскать девочку за собой, выставлять её на показ, как красивую игрушку, прелестный аксессуар. У неё были уроки с семи до четырёх: география, история, языки, риторика, политология, теория Малой науки, а ещё — две тренировки, с матерью и с Боткиным. Неудивительно, что усталость взяла своё, и ребенок задремал. Это заметили только тогда, когда девочка уронила голову на парапет ложи. — Ну что за манеры, — скривилась королева, — Кто-нибудь, растолкайте её. Александр не выдержал. — Ваше Величество, — он приблизился, поднял девочку как можно бережнее, стараясь не потревожить сон, — прошу простить нас. Алина слишком устала, нам лучше удалиться. Девочка припала щекой к его плечу. Его охватило такое приятное ощущение безграничного доверия. Королева и её свита пораженно смотрели на то, как он вынес её из ложи. — Мой суверенный, может быть, лучше я понесу малышку? — взволнованно спросил Анатоль Штерн. В его голосе был слышен страх — будто шквальный опасался, что великий и ужасный Дарклинг может внезапно откусить девочке голову. Странно, но оба бывших экзаменатора очень ревностно охраняли ребёнка. Особенно женщина. Что ж, он их понимал. Александр бросил на заклинателя мимолетный взгляд. — Подайте верхнюю одежду. — Приказал он тихо. Шквальный отступил с поклоном. Когда шли по заледеневшему саду, девочка молвила сонным голосом: — Музыки больше нет… Жалко. — Тебе понравилась музыка в театре? — шёпотом спросил Александр. — Да. Музыка — это голос чувств, — проговорила девочка сквозь дрему. — Музыка — язык творения. И язык смерти… И она красивая. — Красота тянется к красоте, — улыбнулся Анатоль. Девочка не услышала. Поворочалась немного и снова безвольно обмякла. Она правда тянулась к красоте. Любила красивую одежду, украшения, посуду, всегда бежала к окнам, чтобы увидеть закат. Тихо радовалась мелочам: блеску часов над камином, морозным узорам на стекле, молочному утреннему свету, даже хрупкому изяществу увядших цветов. Александр всё это подмечал. Ему приходилось сдерживать себя, чтобы не разбаловать девочку. Он знал, что её тяга к нарядам не корыстна, и втайне желал скупить хоть все шелка и цветы мира… Но понимал, что не должен этого делать ради неё же самой. По дворцам и так ходило немало слухов об их взаимоотношениях. Но вот ткани для кафтана, узор вышивки Александр выбрал для неё сам. И когда девочка впервые вошла в его кабинет в форме гриша, сияющая и гордая, он… Запомнил этот момент навсегда.***
— Ты посмотри на неё, — мать качает головой. Он переводит взгляд вниз, на озеро. Дети катались на коньках, их крики и смех доносились до хижины. Он сразу же видит её: чёрно-золотое пятнышко. Падает то и дело. Шаг — плюх. Но девочка поднимается и идёт дальше, хоть остальные уже начинают исподтишка хихикать. Вокруг неё мальчишки — пытаются поднять, помочь. Она игнорирует протянутые руки, встаёт и снова падает. И ещё раз. Вокруг неё кружатся подружки: синие, фиолетовые, красные кафтаны, будто яркие бабочки. Она неловко поднимается и ковыляет за ними на дрожащих ногах. И опять падает, лицом о лёд. Он шагнул со ступеней крыльца, даже не успев подумать, что делает. Багра вытянула вперед руку с тростью, преградив путь. — Дай ей справится самой. Александр даже издалека видит, как гнев и досада на собственную слабость искажают её черты. Утерев нос варежкой, девочка снова встает. — Видишь? Неожиданно быстро она догоняет подруг. А через десять минут двигается почти с такой же грацией, как и остальные. — Упрямая. Упрямая и сильная, — шепчет Багра. — Никого не напоминает? Морозный воздух далеко разносит гонг из Малого дворца — время обеда. Все устремились к берегу, но девочка осталась. Сделала несколько кругов, словно не заметив, что остальные ушли. Остановилась посреди озера и… рассмеялась, запрокинув голову. Уже не обращая внимания на мать, Александр идёт к катку. Девочка обернулась, будто почувствовав его приближение. Блеснула улыбкой, стянула зубами варежку и помахала ею. Заскользила навстречу, обогнула его по дуге и остановилась, тяжело дыша. Щёки пылают, а на подбородке расползается огромный синяк. Она всё ещё улыбается, но перехватывает его взгляд, и улыбка тут же гаснет. Рука взметнулась, прикрывая подбородок. — Не знала, что ты вернулся, — пробормотала она смущенно. — Как прошла поездка? Великий Шухан всё ещё на месте? Не обращая внимания на заданный вопрос, он осторожно опускает её руку. Синее пятно на белой коже кажется неестественно ярким. — Ты больно ушиблась? — спрашивает он с тревогой, которой сам от себя не ожидал. — Я в порядке, — она делает шаг назад, укрывая подбородок опушкой кафтана. — Всё хорошо. Подумаешь, синяк. От Багры остаются отметины похуже. Щиколотка неловко подгибается, и она снова падает. Он успевает подхватить её за локоть. Бросает взгляд на её коньки… Удивленно вскидывает бровь: — Они тебе велики. Раза в три. — Не было моего размера. Я задержалась у Багры, и все подходящие пары уже разобрали. Девочка с трудом находит равновесие. Наверное, всё же потянула щиколотку. — Пойдём, покажем тебя целителям. Она вздохнула, нахмурив брови. — Не надо. Светлана опять будет читать нотации о том, что я безалаберная и себя не берегу. Лучше пообедаем вместе. Ты давно не появлялся в общем зале, остальные будут рады, — она улыбается. — И я тоже. Холодное сердце Александра сжалось от её последних слов, тёплых, безыскусно искренних. Но ужасный синяк волновал его. Пятно темнело прямо на глазах. — Почему ты так упорно рискуешь собой? — спросил он внезапно, — и почему отказываешься от помощи? Дело ведь не в том, что тебя будут ругать. У тебя иммунитет к нотациям, даже к моим. Девочка склонила голову к плечу: — Подловил. Она подняла лицо к небу. И заговорила, медленно и задумчиво, так, будто была готова в любой момент замолчать: — До того, как я попала в Малый дворец, я была птицей. Птицей, которую убивал вес её собственных крыльев. Мой мир был слишком тесен, чтобы их расправить. Столько сил уходило на то, чтобы терпеть их тяжесть, что чувства притупились, — её взгляд затуманился, а потом прояснился вновь, искристый и счастливый. — Здесь я ожила. И научилась по-настоящему ощущать. Я рада всему, что этот мир даёт мне, даже боли. Лучше чувствовать её, чем не чувствовать вообще. Если бы он нашел её раньше… — Ты ведь древний, — вдруг сказала она, двухцветные глаза блеснули тоской. — Уверена, тебя не раз посещало это чувство. Равнодушие к жизни, усталость от её бессмысленности. - Александр вздрогнул. — Как ты справлялся? Что удерживало тебя от того, чтобы всё закончить? Эти неожиданные слова ввели его в ступор. Странная девочка. Странные вопросы. Вопросы, которые никто и никогда не задавал. Именно те, на которые он отчаянно пытался дать ответ. Хотя бы самому себе. — У меня была и есть цель, — проговорил он наконец, спустя долгие минуты молчания. Она улыбнулась одними уголками губ. — Цель… Стала твоим спасением от вечности, маяком в пустоте. Но так ли она ценна сама по себе? Может быть, весь её смысл — помочь тебе выжить? Она посмотрела на него. Проницательным, мудрым взглядом. Чёрт её дери. — Может быть, — ответил Александр сухо. Девочка приоткрыла дверь, которая должна быть закрыта. Он не может позволить себе сомневаться. — Ногу нужно показать целителям. Пойдём, я прослежу. — Светлана точно начнёт занудствовать, — вздохнула девочка, — она обязательно узнает. Она же старшая в ордене, ей доложат. - Она встряхнула головой. — Я безумно хочу есть! Я сама зайду к целителям после обеда, хорошо? Честно-пречестно зайду, слово заклинательницы Солнца. Пошли скорее обедать.***
— Меня здесь не было, вы меня не видели! Чёрно-золотой вихрь пронёсся мимо. «Алина» взлетела на подоконник и задернула за собой шторы. — Что на этот раз? — Александр отбросил доклад о состоянии северного фронта, который зачитывал вслух министру снабжения. — Ты опять не выполнила домашнее задание? Шторы колыхнулись. — Выполнила, — раздался из-за портьер скорбный голос, - но лучше бы этого не делала. Я спрогнозировала автономию Западной Равки из-за долгой изоляции от королевства. Теперь господин Сергеенко намерен отомстить мне за клевету на его родину. — За такое даже я взялся бы за розги. — Смешливо ответил министр. Он был довольно молод, всего лишь сорок с небольшим, и был знаком с Алиной через салон королевы. В отчётах портнихи упоминалось, что он несколько раз посылал заклинательнице Солнца цветы. В том, что мужчина на пятом десятке ухаживает за девушкой, которой едва исполнилось пятнадцать, не было для Равки ничего необычного. Девочка распахнула шторы. Показалось вспыхнувшее лицо. — Вы видели отчеты? Запад уже независим от экономики королевства. Доступ к портам даёт Ос Керво гарантию финансового успеха, и мы решили, что будет очень удобно повысить там налоги и ввести абсурдные таможенные пошлины, чтобы окупить военные расходы. Конечно же, купцы взбунтуются рано или поздно! Они отдают половину прибыли за Каньон, при этом ничего не получая от государства взамен. Запад неминуемо захочет сепарации, если король продолжит его обирать! Патриотизм патриотизмом, но торговые люди любят деньги. Портьеры вновь задёрнулись, обиженно всколыхнувшись. Министр поражённо откинулся в кресле. — Какая девушка! — выдохнул он. Александр посмотрел на министра тяжелым взглядом. Мужчина тут же сник. — Занятая. — Протянул насмешливо голос из-за штор. — Очень-очень занятая. Александр едва заметно улыбнулся и сказал: — Вернёмся к вопросам обеспечения серверного фронта.***
Девочка склонилась над новорождённым жеребёнком и осторожно коснулась белой звездочки на лбу. — Не выживет, — качает головой конюх. — Обе задних ноги сломаны. Он никогда не будет сильным. Лучше пристрелить. Она оборачивается через плечо: зеленющие глаза вспыхнули по-королевски гневно. Вскакивает на ноги, сжимает кулаки: — Он может выжить, Мнишек! Попросите целителей помочь. Конюх смешался. — Да разве будут они время тратить на несчастную скотинку? — Будут. Если им прикажет Заклинательница Солнца. А я прикажу. - Она вновь опускается на колени, осторожно гладит жеребёнка по острой мордочке. Он доверчиво тычется в её ладонь и тихонько плачет от боли. — Я не дам тебя в обиду, маленький. — шепчет девочка. — Не слушай никого, ты замечательный и будешь очень сильным. Ты только посмотри, какой ты славный, какая красивая у тебя шёрстка, чёрная-чёрная. Будешь Воронком?***
Он взял её с собой на охоту за медведем для Ивана. Девочка рада выбраться из дворца - то и дело исчезает из виду. Придворный лоск сошёл, и она больше не чинная кукла, которой её хотели видеть, а дикая, свободолюбивая птичка. Рукава кафтана закатаны, травинки запутались в растрёпанных волосах, губы все в землянике. — Я хочу показать тебе кое-что, — она тянет его за рукав. Пятнистая тень от деревьев прохладной сенью накрывает лицо, когда она утаскивает его в рощицу рядом с полем, в котором они остановились на привал. Липкая от ягод ладонь в его руке — ему нравится, что сейчас она совсем не боится касаться его, и делает это с какой-то семейной бесцеремонностью. « - Семья… — подумал он тогда удивленно, — Она — моя семья». Девочка опускается на колени рядом с корнями древнего дуба. Разводит руками гущу трав, кивает головой: посмотри. Александр наклоняется и видит ярко-голубые скорлупки в растрёпанном старом гнезде. Они кажутся скрытым сокровищем. — Красиво, да? — шепчет девочка и замирает над гнездом. — Как мозаика. Она умела видеть прелесть мира. Подмечала удивительные мелочи, которые оказывались прекрасными, если приглядеться. Умела видеть всё радостным, хотя глаза у неё были грустные. Александр давно заметил это противоречие — когда она говорила с кем-то, улыбалась, смеялась, шутила, она была словно фонтан искристого света. Но стоило ей отвести взгляд, задуматься о чем-то, весёлость исчезала, уступая место почти болезненной печали. Она часто уходила куда-то в себя, пряталась на подоконниках, в глубинах кресел. Словно уставала играть роль. Александр понимал её. Наверное, девочка чувствовала это. И поэтому не стеснялась молчать рядом с ним. Показывать своё истинное лицо. — Да, очень красиво, — сказал он, глядя на тонкий профиль, склонённый над травами. Перевёл взгляд на голубые пятна под руками девочки. — Осколки неба. Спасибо, что показала мне. Она обернулась через плечо и улыбнулась, очень по-особенному, словно благодарила за что-то. Александр понял, что готов убить за эту улыбку. Или умереть сам.***
Долгое, изнурительное путешествие к восточному фронту вымотало его. Раздражённый, полный ледяной злобы на тупость короля, на нерадивость его солдат, Александр бросил поводья конюху. Поднял усталый взгляд на двери Малого дворца. И замер. Потому что, перепрыгивая ступеньки, в сад спускалось солнышко. Девочка подняла глаза, увидела его. И тут же бледное лицо просияло светом теплой, искренней радости. В блеске её глаз не было слепого восторга или фанатичного обожания. Ей просто приятно видеть его, вот и все. Александр осознал тогда — возвращаясь, он всегда предвкушает этот момент первой встречи. Ему нравилось, очень нравилось, что девочка ждет его. — Здравствуй, Алина. — Привет! С возвращением! — она подошла, сияя улыбкой. В руке у неё была небольшая корзинка, накрытая кружевной салфеткой, — Жаль, что ты не приехал немножечко раньше. Я уже опаздываю к Багре. Она перехватила его недоуменный взгляд и слегка качнула свою ношу. — Я испекла пирог, — девочка улыбнулась. — Буду задабривать древнее зло. Александр насмешливо приподнял брови: — Думаешь, это действительно сработает? — Нет конечно. Но мне всё равно хочется сделать Багре что-нибудь приятное. — Почему? — Наверное, я отчаянно нуждаюсь в родительской фигуре, а ещё втайне жажду всеобщего одобрения и любви. Чем недоступнее объект, на который направлены мои чары, тем больше удовлетворения получает это, — она постучала по своей груди, — ненасытное чёрное сердце, когда они срабатывают. Он оторопело взглянул на неё, а она расхохоталась. — Шучу. Просто я люблю сильных женщин. И считаю, что Багра по-своему замечательная, — она посмотрела вниз, на домик у озера, и продолжила задумчиво. — А ещё… Пусть её забота жестока и колется, как противный свитер, я благодарна за неё. Каждому человеку нужна семья. И ты, и Багра, и многие другие заменили мне её. Вы все мне дороги, все заботитесь по-своему. Мне хочется сделать что-нибудь хорошее в ответ. Александр застыл, словно получил удар. Как легко она призналась в своей привязанности. Как неожиданно глубоко это задело его. «Твое сердечко золотое, не чёрное. Нежное, трепетное. Ты умна. Ты талантлива. Ты упорна. Ты убиваешь меня…» Девочка тряхнула головой, прогоняя задумчивость. — Мне пора. Никакие пироги не спасут от жестокой кары, если опоздаю. — Давай я пойду с тобой, — предложил Александр внезапно. — Посмотрю на тренировку. — Э нет, — она сощурила яркие глаза, — твой авторитет меня смущает. Вообще, стоит кому-то начать меня оценивать, я сразу начинаю лажать. Прежде, чем он успел сказать что-то в ответ, она упорхнула, исчезла за деревьями. Этим же вечером Александр зашёл к матери. Багра, как всегда, сидела у очага. Даже не обернулась, когда он вошёл, не поздоровалась. Пирог стоял рядом на столике, источая аромат яблок и коричневого сахара. Александр протянул было руку, чтобы взять кусочек, но получил удар тростью по пальцам. Мать сощурила на него глаза. — Ты не заслужил. Ни пирога, ни эту отвратительно обаятельную малявку. Корыстный, жадный, непутёвый мальчишка! Кыш отсюда, чтоб глаза мои тебя не видели!***
— Отпустите! — кричит девушка на рыночной площади Ос Альты. Несколько парней, смеясь, дергали её за фартук. Она пыталась вырваться, укрывая всем телом покупки. — Поделись яблочком, Лара! — толстяк с обрюзглым лицом тянется к её корзинке. — Да, поделись, — вторит плечистая детина с щелью меж лошадиных зубов, преграждая девушке путь. — Оставьте меня! — девушка почти плачет, но никто не обращает на это внимания. Мальчишки окружают её, теснят к тёмному переулку. Равнодушные прохожие даже не смотрели в их сторону. Свист хлыста как выстрел. Первый парень отшатывается с криком, зажимая ладонями рассечённое лицо. Кровь закапала на бурую пыль. — Ты что… — вскрикивает второй и выступает вперёд, расправляя могучие плечи. Удар хлыста подсекает колени, и он со стоном падает. — Никогда! — голос «Алины» властный, звенящий холодным гневом. Девушка вновь поднимает руку, и фал хлыста, со свистом рассекая воздух, врезается хулигану в мясистую щеку, — не смейте, — следующий удар пересек бровь алой полосой, — приставать к женщине! Понятно?! Укрывая лица руками, парни метнулись в разные стороны, с ужасом оглядываясь на всадницу на вороном коне. Она с отвращением отбрасывает окровавленный хлыст и спрыгивает наземь. Александр смотрит на неё искоса. «Вот ты какая. И лира, и клинок». Поправляя шарф, что закрывал лицо, она приблизилась к испуганной девушке. Та от изумления выронила корзинку. Желтые яблоки рассыпались мячиками, теряясь под ногами прохожих. — Ты в порядке? — участливо спрашивает «Алина». Девушка кивнула, и её глаза наполнились слезами. Она низко поклонилась. — Спасибо вам, госпожа! «Алина» глянула на опустевшую корзину. Потянулась к кошельку на поясе и достала золотой. — Купи новых яблок. Чтобы дома не ругали, — она быстро сунула монету в ладонь девушке и, прежде чем та успела возразить, вернулась к Воронку. Ловко взлетела в седло и пришпорила коня. Александр усмехнулся, поднимая поводья. — Что? — спрашивает она резко, обернувшись через плечо. — Будешь отчитывать меня за неосторожность, импульсивность, неуместную жестокость? — Нет. Просто расскажу обо всем Светлане. — Как мелочно и по-детски, — она улыбается. — Тебе точно под сто? — Неточно, — он улыбается в ответ. Эта девчонка не боится ему дерзить. Никогда не боялась. «Как же я по тебе скучаю». Выбеленное лунным светом лицо, изящное, совершенное, склоняется над ним. Слёзы озерами стоят в странных дымчатых глазах. — Когда-то, в другом месте и в другом времени, жила-была очень несчастная девушка, — этот полушепот звучит в его сердце, тает в сознании. В нём столько боли, что в груди что-то сжимается каждый раз, когда он пытается всё вспомнить. Он знал, как тянулись её прежние дни. В них не было настоящей жизни. Как и у него самого. — Я даже не знаю твоего имени, — горькие слова сорвались в пустоту. Александр не сразу понял, что произнес их вслух. Звучание собственного голоса вернуло его в реальность. Каюта китобойного судна, за окном — серая сталь моря. Вонь животного жира, жар оплывающей свечи, манускрипт Морозова на столе. Она — больше не его девочка. Она — предательница. И он охотится на неё, как на животное. Завтра, когда небо запоет огнем, он её настигнет. И всё снова станет прежним. Стоит только забрать её силу и загадать желание. Она забудет ненависть. Забудет Ланцова. И будет только его. Навсегда. — Александр! Он вскидывает голову. Оборачивается так резко, что в глазах темнеет. В углу комнаты стоит… она. Она! Яркие губы дрожат. В руке — корона, девушка сжимает её за ободок. А потом отшвыривает в сторону. Раздаётся громкий металлический звон, и корона сверкающим обручем катится к Александру под ноги.