Embrace her cruel light

Моё шестнадцатилетие приближалось. Тренировки с Боткиным и Багрой ужесточились, и к концу каждого дня я возвращалась в свою спальню измотанной. Эти безликие дни потянулись унылой чередой: холодные утра, уроки, практика с другими заклинателями, а вечером, когда стемнеет — лачуга Багры. По выходным — чаепития с двором королевы, на которых мне хотелось волком выть от скуки. Дарклинг почти всё время отсутствовал — путешествовал от фронта к фронту. Очередная весна принесла дурные вести — Николай и Доминик собирались в армию. Я пыталась изобрести способ избавить Доминика от военной службы, потому что помнила — парень должен умереть в одном из первых своих сражений. И, наконец-то, мне пришла в голову идея, которая могла сработать. Нужно только дождаться Дарклинга. Мои уроки только что закончились. Я вышла из павильонов заклинателей и полной грудью вдохнула мягкий воздух уходящего марта. До заката оставалось несколько часов, и мне хотелось прогуляться прежде, чем закрыться в духоте вместе с ворчливой Багрой. Она день ото дня становилась всё сварливее. — По кому чахнешь, девочка? По настоящему другу или по своему тёмному королевичу? — насмешливо спросила она однажды, когда я пришла на занятие грустная и рассеянная. — «По обоим, » — подумала я тогда. Я скучала по Николаю, по нашим милым перепалкам. Его присутствие озаряло мой маленький мир искренним теплом; он стал мне братом, которого у меня никогда не было. Но Дарклинг… Я действительно по нему чахла. Сердце, однажды проснувшись, не захотело замолкать. Днём я то и дело украдкой выглядывала в окна, надеясь увидеть вороных коней перед воротами дворца, ночью просыпалась от того, что моя рука искала в темноте его руку. Я никогда не любила прежде. В меня влюблялись, меня желали, но я не отвечала взаимностью ни мужчинам, ни женщинам. Я существовала, отделённая от мира невидимым стеклом, и мне казалось, что никто не видит меня по-настоящему. Людей влекла красота, но они даже не хотели узнать, что скрывается под ней. Если я приподнимала свой защитный покров, они либо не были способны увидеть настоящую меня, либо отшатывались в непонимании, изумлённые и разочарованные. «Ты слишком много заморачиваешься». «Хорошенькая, но долбанутая». Всю жизнь мне казалось, что я одна способна видеть цвета в монохромном мире. Я отчаянно хотела быть обычной, слиться с толпой, перестать желать большего и ждать чудес, но всё равно оставалась чёрной овечкой, куда бы не пошла. Чем больше людей собиралось вокруг меня, тем острее и горше я ощущала свою инаковость. Поэтому я никогда не согласилась бы вернуться туда, откуда пришла. Поэтому мы с Александром похожи. Иногда мне казалось, что именно наша общая боль одиночества притянула меня сюда, в Равку, протащила через ткань мироздания, как игла — нить. Встряхнув головой, я накинула капюшон и направилась к конюшням нарочито бодрым шагом. Должен быть способ сделать так, чтобы всё стало хорошо: и с Равкой, и с Александром, и с Женей, с Зоей и Николаем. Всё это время я волновалась лишь об одном — о собственной свободе. Но в тот миг осознала, что способна на большее. Ради всех, кто мне дорог, я поменяю канву этой истории, перепишу её заново. Счастливые концы бывают даже у страшных сказок. Но сейчас, год спустя, когда я шла по тем же дорожкам, а пальцы Дарклинга когтями впивались в моё плечо, я сомневалась в этом. Когда я опустила клинок, виновато склонив голову, он не произнёс ни слова. В гробовом молчании мы направились к Малому дворцу. Никогда ещё мне не доводилось видеть Дарклинга в гневе. Его бледное лицо застыло маской, а серые глаза потемнели, как тучи перед грозой. Вдруг с болезненной ясностью я осознала своё положение. Наивная жалкая девчонка, которая думает, что она — нечто большее, чем птица в раскрытой пасти льва. По-прежнему молча мы дошли до кабинета. Опричники с поклоном удалились. Дарклинг отпустил меня и отошёл к окну. Отсвет зари омыл его фигуру алым. Я сложила руки на груди. Это многозначительное молчание… Он пытается вызвать во мне желание оправдаться. Я отказываюсь поддаваться на эту очевидную манипуляцию. Отказываюсь чувствовать себя маленькой и слабой. Долгие минуты текли, почти осязаемые. Тишина становилась все напряжённее. — Как это понимать, Алина? — произнёс наконец Дарклинг суровым, низким голосом. Я склонила голову набок: — Что понимать? Дарклинг вскинул бровь: — Мне докладывают, что ты бесследно исчезла из Малого дворца посреди ночи. Возможно, уже убита. Возможно, находишься на полпути к шуханским лабораториям или пыточным Ледового двора. Но что в итоге? — его глаза блеснули антрацитовым огнём. — Оказывается, ты сбежала развлекаться в компании щенка Ланцова. Дарклинг сделал ко мне шаг. Я собрала всю волю в кулак, чтобы не начать пятиться. — Может быть, ты забыла, но ты —солдат, как и все прочие гриши под этой крышей. Так почему ты считаешь, что вольна покидать дворец, когда тебе вздумается? Я вспыхнула как факел и подняла на него гневный взгляд. — Раз я солдат, то у меня должны быть не только обязанности, но и права! Солдатам положены увольнительные. А я сижу здесь безвылазно, — я вскинула подбородок. — Мои выходы за дворцовые стены зависят только от твоей прихоти, как и многое другое. Никакой я не солдат, я — твоя зверушка. Гнев растопил ледяные оковы страха. Теперь уже я сдала шаг к Дарклингу навстречу, не отводя взгляда. — Моя миссия в качестве солдата Второй армии — уничтожение Каньона. Но мне почти семнадцать, а я его в глаза не видела. Сколько ещё придётся ждать? Год, два, десять лет? Чего я вообще жду? Дарклинг вздохнул, на лбу пролегла тонкая морщинка. — Мы обязательно поговорим об этом позже, Алина, — его взгляд ожесточился. — Но сейчас речь идёт о другом. Внезапно он протянул ко мне руку. Элегантные пальцы легли на мой подбородок. По телу пробежал золотой разряд, и я вздрогнула. На мгновение мы оба замерли. — Ты рождена не для того, чтобы бегать за принцами, — прошептал Дарклинг. Я мотнула головой, сбрасывая его руку, и отпрянула назад: — Но и не для того, чтобы бегать за вами, мой суверенный. Вспышка ярости в его глазах была такой яркой, что я в ужасе сделала ещё несколько шагов к двери. Но ярость утихла так же быстро, как и появилась, и всё, что осталось после неё — тоска, древняя, бездонная, как беззвёздное небо, к которому отчаянно стремился мой свет. Его боль эхом отозвалась в моем сердце, и чтобы заглушить её, я закусила губу, да так сильно, что почувствовала вкус крови во рту. Дарклинг провёл рукой по иссиня-чёрным волосам и вновь вздохнул: — Ты хоть представляешь, что я пережил, когда обнаружил, что ты пропала? — его лицо было таким уставшим, а голос тихим, надломленным. — Я подумал, ты сбежала. Во мне словно распустился узел, освобождая то, что таилось глубоко внутри. Все опасения, все обстоятельства. Всё, абсолютно всё перестало существовать, смытое потоком бесконечной нежности. Мне хотелось обнять, заверить, что я никогда не оставлю его, что никогда не причиню боль намеренно. И убедиться, что он тоже никогда не ранит меня. Я нервно поджала пальцы ног в туфлях, заставляя себя оставаться там, где стою. Опустила голову, скрываясь под волосами, и прошептала: — Прости. Мне очень, очень жаль. Мне показалось, он вздрогнул. — Можешь идти, Алина, — сказал Дарклинг, не глядя на меня. Тело магнитом тянуло к нему. Для того, чтобы развернуться в противоположном направлении, потребовалось приложить усилие, будто воздух вокруг внезапно загустел. Двери за мной беззвучно закрылись. Было ещё очень рано и купольный зал пустовал. Я прислонились спиной к резной стене и соскользнула на пол, пряча лицо в ладонях. Я люблю его. Но любви, что откроет врата преисподней, цена невысока. — «Ой ли?» — прошелестел голос в моей голове, тот же самый, что и восемь лет назад. — «Может быть, именно любовь способна всё изменить и спасти вас обоих? Только вот без усилителя ты смертная…» Виски пронзило острой болью, и я с тихим стоном сжала их. Это чересчур. Я устала, нужно срочно лечь. Слишком многое произошло этой ночью: я видела звездопад, принц сделал мне предложение, я чуть не умерла от страха перед Дарклингом, а потом едва сдержалась, чтобы не броситься ему на шею. Спать, спать, срочно спать. Пошатываясь и хватаясь за стены девочка на дрожащих ногах добрела до своей комнаты, не раздеваясь, рухнула на кровать. Беспокойный сон настиг её раньше, чем щека коснулась подушки. Дане снилось, что она стоит на снегу, залитом кровью. Что-то чёрное нависло над разделанной тушей, от груды мяса, что когда-то была оленем, клубился пар. Дарклинг обернулся и протянул к ней окровавленные руки: — Ты себя назвала спасителем. Так спасай, если вызвалась! Дана застонала во сне, из-под сомкнутых век заструились слёзы. Александр склонился над бумагами, но среди пляшущих букв видел снова и снова, как Алина обнимает принца, как рука мальчишки опускается на её макушку, гладит по блестящим волосам. — «Прости. Мне очень, очень жаль», — шептала ундина её голосом, утаскивая на глубину, обрекая на смерть. Перо задрожало в пальцах, и он с раздражением отбросил его. Николай гнал своего коня во весь опор, торопясь оставить стены Ос Альты как можно дальше. — «Ты помпезный дурак, Ланцов. Звёзды, лодка, кольцо. Только оркестр притащить забыл,» — принц стиснул зубы, с удивлением осознавая, что пытается сдержать слёзы. Он полюбил Алину за её внимательные глаза, в которых светилось сочувствие и понимание. За то, что в её присутствии мог отдохнуть от смены бесконечных масок и быть самим собой. Когда она смеялась, ему хотелось смеяться тоже, просто потому, что её счастливое лицо делало счастливым и его. Когда Василий однажды застал их после возвращения с очередной прогулки по окрестным деревням, Алина горой встала за Доминика и так впечатляюще наорала на брата, что тот и слова не сказал родителям. Она спасла Доминика от армии, правдами и неправдами заставила Дарклинга взять парня в опричники; теперь его семья получала втрое больше. Николай любил её за всё это. Но сказал лишь: «Ты красивая» и «Выходи за меня». Он играл роль прекрасного принца, потому что быть отвергнутым, не будучи до конца собой, всё же легче. Николай струсил. Струсил, ибо подспудно знал — она не согласится. Но всё же… Попробовать стоило.