Doctor, look into my eyes
I've been breathing air, but there's no sign of life
Doctor, the problem's in my chest
My heart feels cold as ice, but it's anybody's guess
Доктор, я не могу забыть. Не могу забыть то, что произошло совсем недавно. Все будто напоминает мне о случившемся и прожигает изнутри как раскаленная магма в жерле вулкана. Будто я под водой, где звуки и мысли распространяются быстрее чем на там, наверху. Где чувства… Обостряются и взрываются, сметая всё на своём пути. Вина, вина, вина… Я больше не хочу чувствовать, я не хочу умирать изнутри каждый день, чтобы возродиться утром и начинать со старта. Я же так молод, правда? Я могу танцевать и плакать, бояться и смеяться. Скажи, почему же мне так грустно? Почему же, закрывая глаза, я вижу деву? Она снится мне каждую ночь и каждый раз я надеюсь, что не проснусь. Остаться бы там, с ней… Я думаю с ней всё хорошо. Да, я так думаю. Всегда улыбается, словно видит в тебе то, чего не видят другие. Смеётся так, как вы не смеялись в детстве за семейным ужином у бабушки. А на душе покой, какого не было в Тибете. Да, именно так я и думаю. Но почему же мне так холодно, доктор?***
— Мистер Харгривз? — послышался женский голос, словно через пелену. Он немного дернулся и резко поднял широко распахнутые глаза. — Вы ничего не говорите вот уже пару минут. — темнокожая женщина лет сорока, в тёмно-синем костюме и угловатых очках восседала в мягком кресле, как и он сам, и смотрела на него пристальным взглядом. В её руках был небольшой блокнот с пожелтевшими страницами, в котором она всё это время что-то записывала. Он всё гадал — что же она пишет и однажды даже спросил, не пишет ли она там анекдоты. Как оказалось — нет. — Извините, задумался. — Поделитесь со мной своими мыслями. Мы же для этого здесь собрались, верно? Вы — говорите, я — делаю вывод. Всё не так уж и сложно. Несмотря на то, что весь просторный кабинет был облит лучами солнца, подсвечивающими свободно летающие частички пыли в воздухе, также как и листья многочисленных растений по всему периметру, ему не доставляло это особого удовольствия. Кошка на спинке дивана, стоящем в углу комнаты, заинтересовывала его и то больше, чем эти еженедельные беседы, хотя они и не очень ладили. Её звали Афина, в честь древнегреческой богини мудрости и войны. Белый комочек спокойствия сейчас мирно посапывал в позе сфинкса и иногда открывал глаза, когда слышались какие-то громкие слова или ещё какой шум, который мог прервать его утренний сон. Эта картина понемногу заставляла пациента хотеть прилечь, однако такой роскоши он не мог сейчас себе позволить, ведь Мистер Харгривз — занятой человек. Ещё и маленькие песочные часы, которые тот вечно вертел в руках, вводили в некий транс. Его взгляд то и дело метался на наручные часы, следя за каждым миллиметром пути минутной стрелки, что не смогло скрыться от внимания Матильды Уэйн. — Вы куда-то спешите? — спросила она, тем самым снова акцентировав внимание парня. — Есть немного, но это не столь важно. — в то же время, его нога уже как пару минут ритмично постукивала в нервном тике. — Послушайте, Мистер Харгривз… — Клаус. — перебил он её. — Зовите меня Клаус. Не люблю формальности. — Клаус, как давно мы с вами занимаемся? Год? За это время я увидела у вас большой прогресс в наших с вами поставленных целях, вы не стоите на месте, хоть и движетесь очень медленно. Однако последний месяц я не вижу в вас былого интереса к практикам. Возможно, вы думаете, что вам это не нужно, однако я не могу поддержать это мнение, но и заставлять вас тоже никто не собирается. — Нет… Нет, всё в порядке, просто у меня вчера был плохой день. — он улыбнулся, от чего мимические морщинки у рта стали чуть чётче. В эти три года он будто старел быстрее, чем раньше. — Надеюсь вы примете правильное решение и не запустите ситуацию. Что же, до встречи на следующей неделе, Мистер Харгривз. — сказала она и закрыла свой «протокол» в маленьком блокноте. Сколько же в нем личных тайн других людей? Должно быть, будет по-настоящему плохо, если он когда-нибудь попадет в чужие руки. А тем временем, выходя из кабинета, в его голове пронеслось: «Какой еще Мистер Харгривз?! Мне и сорока нет, что так меня звать. Спасибо, что не Сэр.» — Всего доброго. — парень закрыл за собой дверь и шумно выдохнул. Как раз в этот момент мимо проходила ассистентка и бросила на него странный взгляд, на что он тут же собрался и неловко ей отсалютовал. Она кивнула и пошла дальше по своим делам.Brother Sparrow — Agnes Obel
Погода сегодня была прекрасная, как и большую часть времени в таком солнечном штате как Техас, не считая периодические штормы. На улице много людей спешащих на работу, учёбу или ещё куда. Однако, Харгривз не сказал бы, что здесь быстрый темп жизни как в том же Нью-Йорке или Вашингтоне, здесь люди не торопятся и проживают свою жизнь, смакуя каждый кусочек своего дня. Это место весьма подходит для безумных поступков, которые ты мог бы рассказывать своим детям через десяток лет, как пример того, что делать не следует, но за что безумно гордишься и повторил бы снова. Бесчисленное количество баров, кафе, но также и развитая сфера бизнеса, в которой люди теряют голову, забывая о семейных ценностях. Семьи рушатся и создаются — жизнь не стоит на месте. Много новых профессий, новых возможностей, который ни один человек не старается упустить, однако не следует бросаться из крайности в крайность. Тот самый выбор, который определяет твою жизнь вовсе не является целью и путём всех последующих лет — это то, что люди зачастую не осознают в это время. Простой вопрос, но тяжелейшее решение: работа или семья? Верный ответ есть и чтобы его найти, можно обратиться к шведам с их весьма эфемерным понятием как «лагом». Лагом — шведская философия гармонии. «Ровно столько, сколько нужно» — это философия умеренности, в основе которой лежит чувство равновесия и забота об окружающих. Находить какую-то середину и добиваться гармонии во всех сферах своей жизни непременно важное составляющее, но не всё выглядит настолько радужно, как могло показаться на первый взгляд. Мало кто действительно упоминает о том, что это чертовски трудно, а для некоторых почти невозможно. Вот уже который год Клаус Харгривз был без понятия как уравновесить свой внутренний мир, который будто время от времени сиял, как Альфа Центавра, и ровно столько же времени погружался во тьму, как Венера в одну из своих длинных ночей. Его разум будто застрял где-то в другом месте, будто где-то там, в далеком 2019 или 1968 годах, что не так уж и далеко. Не прошло и дня, чтобы он не вспоминал тот день, когда его жизнь разделилась на «до» и «после», как бы это банально не звучало. Закрывая глаза, перед ним проносились бесконечные ряды красных кресел амфитеатра и багровый цвет на своих руках. Лишь от одной такой мысли его сердце сжималось до размеров крупицы и покрывалось чем-то чёрным, обволакивающим и жутко неприятным по внутренним ощущениям. Должно быть, это был тёмный властелин негативных чувств — вина, а с ней и стыд со страхом в придачу. Три всадника вечной тревожности и мысленных петель, что вращались по кругу изо дня в день, много лет… — Что, снова кошмары? — вдруг раздался мужской голос с правого сиденья машины. Это была не особо вычурная марка небесно-голубого цвета, что немного отражала солнечный свет. В настоящих годах такую уже давно не производят и она является не особо редким, но весьма стоящим винтажом. Однако в 60-х годах такая была у всех. — Отвали. — снова очнулся Клаус и завёл машину ключами с брелоком, на котором красовалась узорчатая надпись «blessed». Весь вид у него был то ли разочарованный, то ли раздражённый. Что-то вечно не ладилось и было не так. Будто он заметил какую-то ошибку в скрипте реальности, всё казалось ненастоящим. Его душа жила в ожидании, но чего? Он сам не знал. — Извини, встал не с той ноги. — Серьезно? Ты можешь говорить мне неправду, но не обманывай себя, Клаус. — скрестив руки на груди, ответил человек в чёрной кожаной куртке. — Давай только без нравоучений, ладно? Я всё прекрасно понимаю и знаю, проходили уже. Боже, мне нужен отдых… Не хочу снова видеть этих фанатиков. — сказал водитель и уткнулся лбом в руль машины, но через время с тяжелым вздохом выпрямился обратно, будто это действие отняло у него добрую часть накопленных сил. — Не хочу говорить очевидные вещи, но ты и так мало что делаешь. Сам себе не даёшь отдохнуть. Я понимаю каково тебе, — он искренне посмотрел на Харгривза, который сильнее чем нужно сжимал руль автомобиля, что на руках побелели косточки, — Но ты и не через такое проходил, верно? Возьми себя в руки и живи дальше. Думаешь она бы хотела видеть тебя таким? Думаешь она погибла напрасно? Она погибла ради вас, чтобы вы продолжали жить, а не страдать. Так открой глаза и взгляни на мир по новому, это новая жизнь, чистый лист! — Я же просил без нравоучений, Бен! — вспыхнул обвиняемый. — Вы что меня совсем не слышите, вы оба?! Почему нельзя хоть раз сделать так, как я прошу? Всего один раз! Называть меня по имени и не читать нотации — это всё что я просил. — Оба? Ты видишь здесь кого-то еще? — Не важно, я имел ввиду психотерапевта. — промямлил он и наконец выехал с парковки больницы. Весь оставшийся путь они провели в тишине, наблюдая залитые солнцем окрестности Далласа. Винтажные рекламные вывески, кафе, парикмахерские, люди, все до единого похожие друг на друга, словно у них дресс-код — всё это создавало непередаваемую атмосферу старого кино. Еще зелёные парки со счастливыми спортсменами, настоящая любовь до гроба — будто имели слишком яркий цвет. Будто кто-то выкрутил яркость на максимум, от чего уже начинало слепить глаза. Нет привычных хмурых лиц под четвертой кружкой кофе, безумного траффика и ненависти к жизни. Как же это время отличалось от настоящего, от Торонто, хотя и там сейчас похожая ситуация. Если бы Харгривз сказал, что не скучает по их времени, то непременно бы соврал. Он бы всё отдал, чтобы вернуться сейчас в академию, в свою уютную комнату и может быть снова предаться воспоминаниям. За этими мыслями последовал очередной безвыходный вздох, когда, тем временем, машина прибыла в место назначения.Cold Cold Cold — Cage The Elephant
— Дальше ты без меня. — отозвался брат. — Ты и на терапии со мной не ходишь, я и так знаю. — сказал Клаус выходя из машины и, захлопнув дверь, направился к небольшому кирпичному зданию с красивой вывеской над входом, где можно было прочитать «Prophet of God». — Извини, не хочу слушать твое нытьё! — улыбаясь, крикнул ему вслед брюнет, когда тот в ответ показал ему язык. О наш великий пророк, вы снова здесь! Все уже в сборе и ждут ваших мудрых советов! Да здравствует пророк! Благословление божье! Священный развел руки в стороны и натянул самую счастливую улыбку, которая была в его арсенале. Несмотря на его чистейство, выглядел он совсем не как Божий посланец: чёрные джинсы, чёрная полупрозрачная рубашка и такого же цвета косуха с ботинками. Но всем было всё равно, к нему сбежался десяток людей, как птицы на хлебные крошки, и поднимал руки в честь прихода их идола, спасения мира. Когда его полностью окружили и каждый пытался дотронуться, тогда он понял, что следующие пару часов ему снова придется строить из себя верующего. С каждым днём он все больше и больше уставал от этого, но сейчас ему просто хотелось выкрикнуть пару матерных слов, завести машину и уехать куда глаза глядят. Внутри наполнялся какой-то невидимый котел ярости, который в любую минуту мог переполниться и заполонить всё вокруг, включая этих безумных людишек. Дыхание участилось, глаза зажмурились и вот с его губ срываются громкие слова: — Оставьте меня в покое, вы, чертовы сектанты! Никакого Бога нет и не было, вы просто жалкая кучка идиотов, которые оправдывают все беды в мире человеком, которого никто никогда не видел! А если рай и существует, то я из другой оперы. Счастливо оставаться, суки! — смеясь выкрикнул Харгривз и покинул помещение с ошарашенными людьми и громким звуком захлопнувшейся двери, по пути надевая солнечные очки. — Ты сделал что?! — вдруг выбежал Бен с удивленным лицом. — Едем отсюда к чертовой матери! — Да, едем! — поддержал он и оба укатили в закат. Подумал он. Он трясет головой и вот он снова в центре толпы восхваляющих его людей с крестиками на шеях. На его лице снова фальшивая улыбка до ушей и светящаяся Божья душа. Как жаль, что это было лишь в голове. Клаус отдал бы всё, чтобы попасть в мир который он выдумал, но как-нибудь в другой раз… Его усадили на стул, располагавшийся ровно посередине круга из таких же стульев и вперили свои наивные десятки пар глаз на их мнимую надежду изменить свою жизнь. Жаль, они не могли знать, что за этой надеждой скрывается избитая болью ложь, которая не в силах помочь даже себе. Их лица были полны энтузиазма, со всех сторон доносились молитвы, благословения, благодарности и прочие святые речи, присущие всем религиям. Кто-то даже упал на колени и кланялся пророку, чуть ли не целуя его ноги. На их грудах виднелись значки с такой же узорной надписью «blessed», как и на брелоке у самого Харгривза. Простой маркетинг для привлечения внимания, однако брендовая продукция остановила производство сувениров по понятной на то причине. Вся эта картина вызывала у пророка весь негативный спектр эмоций, нежели какие-то приятные ощущения. С его лица уже даже пропала улыбка, от него так и веяло усталостью, брезгливостью ко всему происходящему. Взгляд зелёных глаз уставился в никуда, вокруг него сновались люди туда-сюда, менялись лишь фанатики и время суток за окном. День, ночь, день, ночь… А он все сидит на этом стуле с пустыми глазами. Утро, терапия, собрание идиотов, вечер, алкоголь, сон, кошмар. Это была временная петля во всей своей красе, в которой он застрял со всей этой группой муравьев и лишь изредка его лицо посещала искренняя улыбка, когда в голове приятным воспоминанием проносился силуэт той самой девы, что всегда радовала его заурядную жизнь. Бывает кажется, что это никогда не закончится, но вдруг в голове возникнет ее полуулыбка и уголки губ сами тянутся вверх, всего на мгновение… Лишь миг, способный изменить всё. И он снова делает глубокий вдох, произнося свою исповедь, словно пытаясь искупить все свои грехи.***
Прохладный ветер ворвался в просторную комнату, распахивая окно во весь оборот, от чего послышался звук пары слетевших листов со стола. Должно быть, это были пару эскизов здания напротив, да печатное издание «The Dallas Morning News», вот уже семьдесят семь лет радовавших жителей Техаса своими хорошими и не очень новостями. Их бордово-серый корпус был хорошо виден из окна и на нем всегда висела парочка рекламных вывесок, за которые, разумеется, им платили большие деньги из-за размещения на самом здании. Лишь одно условие — не слишком броско. Однако вместе с открытым окном послышался звук быстро постукивающих капель, которых становилось всё больше, с каждой минутой переходя в ливень. Симфония приобретала более громкий звук, из-за чего не могла не потревожить даже самый крепкий сон после веселой ночи с алкоголем. Холод заставил меня поглубже зарыться в одеяло, но, увы, и это не спасло от назойливой прохлады, пробирающейся даже сквозь плотную ткань. Глаза нехотя распахнулись, а голова мгновенно почувствовала небольшой дискомфорт от наступающего похмелья. Каждый вчерашний опрокинутый бокал дал о себе знать. Вы, наверное, сейчас думаете, что у нас все будни как этот день, однако спешу вас переубедить — все намного иначе. Хотя мы выступали в баре почти каждый день, у нас все еще есть голова на плечах и мы не злоупотребляем огненной водой лишний раз без необходимости, а этими необходимостями могут быть какие-то особые дни, когда нужно отметить хорошее настроение. Примерно как вчера. День был просто чудесным, эмоции были лишь самые лучшие, а вечер… О нет, кажется, в голове начинают вырисовываться воспоминания о завершении вчерашнего дня, от чего по щекам пробегает легкий румянец. Зрачки хаотично забегали по комнате, а пальцы рук прикоснулись к губам. Странное чувство поселилось в моей груди, не добро и не зло, а что-то, что я не смогла тогда объяснить. Так странно… Для меня было проще понять чувства Моргана, нежели свои собственные, хотя внутри копилось множество ощущений и далеко не все из них просто описать словами. Здесь есть всем знакомая радость, вдохновение, печаль, но за этим всем, где-то в дальней очереди, стоит что-то другого цвета, выбивающееся среди остальных. Будто изгой, которого никто не пригласил на праздник и никто не знает расстроится ли он или будет мстить. Мне не хотелось бы это проверять, так что если я буду это игнорировать, то есть ли шанс, что оно исчезнет? С такими мыслями я благоговейно потянулась и, найдя в себе силы подняться, направилась в душ. Сейчас это казалось лучшей идеей, способной заменить любую терапию.