«— Как появился этот мир? — О, мы уже слышали эту историю! — Ага, и не раз! Будешь снова её пересказывать? И как у тебя только язык за эти сотни пересказов не стёрся ещё. — Ладно уж, помолчим. Тысяча пятьсот восемьдесят пятый её ещё не знает, верно? Так что давай, продолжай, Первый. — …этот мир появился из желания. — Из желания? — Да. Давным-давно один древний Бог потерял семью и мир и проведя десятки тысяч лет в одиночестве захотел вернуть этому месту, своему дому, жизнь. Тогда он, изолировав за секунды до разрушения эту реальность от внешней начал накапливать в ней магию, в надежде на то, что её хватит, чтобы вернуть всё, как и было прежде. Для этого он выполнял желания всех разумных существ во вселенной, что могли отдать ему в обмен свою жизненную энергию и до которых он мог дотянуться. В особенности для этого дела ему очень хорошо подошли люди. — А что случилось дальше? — Шутку с ним сыграла суровая реальность. Кое-чего он не предусмотрел. Мир был запечатлён за мгновение до своей смерти, а треснувшую чашу не склеить, как не старайся, увы. Энергии, которую накопил Бог, хватило только на то, чтобы дать этому миру двести лет. Затем — всё вновь начало рушиться. И это при том, что Бог пожертвовал и своей собственной жизнью тоже, чтобы поддержать здешнее мироустройство. — Но… эти двести лет прошли тысячи лет назад. Так как мы всё ещё живём тут? Разговариваем сейчас с тобой, и… — Люди — сами по себе способны производить огромное количество энергии. Изолировав этот мир Бог сделал так, чтобы она не покидала его. А правители мира, которым извне отдали генераторы создали тут людей. По факту карточные люди мало чем отличаются от настоящих в плане переживаемых ими эмоций, а эмоции это и есть магия. Они и создали в замкнутой системе этот бесконечный perpetuum mobile недостижимый на Земле. Благодаря живущим здесь людям и жертве Бога, зациклившей происходящее, мир теперь рождается и умирает каждые двести лет, пересоздавая жизнь из праха заново. Ведь у него достаточно энергии для того, чтобы возникнуть вновь, но недостаточно для того, чтобы стать чем-то бо́льшим. Полноценным. Весь этот монструозный процесс мы и называем «циклом». И так мы бы все и вертелись в нём столетие за столетием, ничего не понимая если бы после божественного не грянуло второе желание. — Какое желание, Прото? — Тысячу пятьсот восемьдесят пять оборотов цикла назад я пожелал помнить» — «Разговор четырёх неизвестных (?)», о природе бытия (???)
Куромаку толком не успел сообразить, что произошло тогда, когда рука Габриэля коснулась его шеи. Его с силой потянуло куда-то в сторону, вышибло воздух из груди, сдавило. А затем, когда чужие пальцы от явного бессилия отпустили его, на него вдруг снизошла вся разноголосица звуков вокруг. И ледяным перезвоном осыпающееся стекло, и оглушительный рокот пламени, и грохот падающих каменных блоков и чей-то до боли знакомый и пугающий крик. Он рефлекторно зажмурился на мгновение. А когда открыл глаза вновь, его окружала тьма. Абсолютная, как сам беззвёздный космос. Как-то место, где Куромаку впервые появился сотни лет назад и осознал себя как личность. Как начало всех начал до того ещё, как в него просунулась через игольное ушко рука Бога и зажгла там свет. Удушающе никакое в любом из своих аспектов. Без цвета, без запаха, без объёма и меры. Из-за ощущения полного непонимания где и как он оказался на Куромаку накатил страх. Сначала несильный, потому что Куромаку по давней привычке принялся всё рационализировать. Наверняка он сейчас лежит без сознания. Возможно задело чем-то тяжёлым когда замок начал рушиться или произошло что-то такое, чего он… Но за всю свою долгую жизнь Куромаку знавал из-за переработок, что такое обмороки. Знал он и долгие серо-синие сны без сновидений во время болезней и нынешнее его «сейчас» не было похоже ни на краткий миг отключки, ни на бессознательный горячечный кошмар. Но на что тогда? Здесь и не было ни света, ни его рефлексии, ни низа, ни верха, но хотя бы осталась мысль. И пусть миг её растянулся надолго, что-то всё-таки в итоге поменялось. Возникло ощущение давления. Не на какую-то конкретную часть тела, как бывает когда что-нибудь тяжёлое придавит её, а абстрактное. На все в целом. Да что там на тело? Будто бы даже и на сам разум и душу. И давило оно с каждой секундой всё сильнее и сильнее, словно выталкивая Куромаку оттуда, где он прежде находился. Это было мягко говоря неприятно. И даже больше того — от просто «неприятно» быстро перешло в разряд нестерпимого. Наверное, схожие ощущения возникли бы и у штампованной детали на которую давит пресс. Ха-ха, о да, умей она, конечно мыслить и говорить. Холодный калькуляционный расчёт вырвет её из плена металлического листа, частью которого она была всю свою жизнь и выкинет дальше на конвейер. Обкромсанную и искалеченную, выполнять её предназначение свыше. Все нужное для дела сохранит, все ненужное отбракует. Прекрасная математическая логика не оставляющая ни малейшего простора для манёвра. Деталь, даже имея мизерный запас внутреннего сопротивления не в состоянии бороться с тем, что тяжелее её в тысячи крат. Как и человек в сходной ситуации будет не в силах бороться с предначертанной ему судьбой. Кто-то такое, кажется, ему прежде уже говорил. Когда боль, что причиняла Куромаку влекущая его куда-то сила стала совсем уж невыносимой, его охватил первобытный ужас и он тотчас же схватился за горло. Закричал. Но не услышал звука собственного дыхания и не смог понять толком — дышит ли он ещё или уже нет. С трудом попытался он отыскать и своё лицо и плечи, но не осязая их подушечками пальцев оступился. Впрочем, самого ощущения падения так и не появилось. Как и понимания, а случилось ли оно вообще. Что это? Где это? Зачем это? Говорят, вопрос — это первопричина всего сущего в мире, однако Карточный Мир, (если это конечно всё ещё был он) оставался глух к подобным воззваниям. По крайней мере было такое впечатление, что тьма в нем стремительно начавшая вдруг крошиться и наслаиваться сама на себя делала это по своей собственной программе, не подстраиваясь под мольбы всяких жалких смертных. Реальность, бывшая прежде безлунно чёрной стала трескаться точно стекло, на которое, однако, давят с недостаточным усилием, чтобы сломать его сразу же. Сетка зазубринок и кривых линий испещрила пространство вокруг Куромаку, стало на сотую долю светлее. Но не потому, что из-за сколов появился свет, напротив. Потому что находящееся за этими дырьями было в тысячи раз темнее. Когда Куромаку почти не помня себя от боли попытался вглядеться в них, то понял, что за ними что-то двигается так же быстро, как и он сам сейчас. И глядит на него столь же пристально в ответ. Тысячи лиц и глаз, тысячи открытых в беззвучном крике ртов, тысячи страдающих людей. Он будто бы смотрел в разбитый калейдоскоп, но отчего-то знал наверняка — все те отражения, что он сейчас видел были уже давно мертвы. А что если все люди умершие в нынешней реальности шли прежде этой самой дорогой? Из темноты в ещё более насыщенную тьму, пока не растворялись в ней навеки? Сложно не опуститься со статуса «человека кабинетного разумного» до грубой первобытной эзотерики когда мозг закипает, словно первичный бульон, а глаза видят что-то давно забытое и сотни раз пережитое, но оттого пугающе понятное. Должно быть именно так существо живущее лишь в трёх измерениях и ощущало бы со стороны четвёртое. Не осознавая новую грань сложного мироустройства в полной мере. За искажёнными мукой лицами Куромаку видел слом горизонта событий, а за ним — ещё один. Бесконечно высокий ракурс во всех направлениях, который не закончится никогда. С такой перспективы восприятия мир казался сложно устроенным механизмом. Рукотворным начиная самыми примитивными своими конструкциями и заканчивая самыми сложными. Исключение составлял лишь его «спинномозговой остов» закономерностей, доставшийся нынешней цивилизации в наследство от предыдущей, последним представителем которой и был Красный Джокер. Рассчитать и понять принцип работы в этой реальности можно было у чего угодно — любая мелочь работала по чётким логическим законам. Гравитация. Электромагнитные волны. Все химические процессы. При большом желании можно было бы даже построить машину способную прогнозировать со стопроцентной вероятностью будущее. Но эта мысль, — понял Куромаку, — уже его когда-то посещала. Правда как искусно не была бы смоделирована их реальность, детали механизмов, заставляющих её вращаться давно заржавели. Изошлись трухой разложения, трупным налётом и пеной. Они едва скрипели, пропуская его через себя. Значит все скоро снова прекратится и он снова все забудет. Он уже сбился со счета, сколь много раз это происходило. Куромаку и понимал и одновременно не понимал, то, что он сейчас видит. Фигуры окружившие его теперь стали чётче и осязаемее и казалось — что даже без очков со своим отвратительным зрением он в силах разглядеть их до мельчайших подробностей. Все это были люди, схожие по большому счёту и разные лишь в частностях. Все те же, седые не по годам волосы, все те же мутные изразцово оловянные глаза. Очертания лиц и форм менялись из раза к разу, но Куромаку сложно было не опознать того человека, что каждый день смотрел на него из глубин зеркала. Всё это когда-то были его версии, которые по тем или иным причинам быть им перестали. Кого-то отправила в это бескрайнее потустороннее зазеркалье заботливая рука друга, кого-то малейшая ошибка в расчётах. Кто-то умирал сугубо из-за собственной тупой веры в неоспоримость их личного понимания этой несомненно сложной и трудно прогнозируемой на дальнейшее будущее жизни. Бывали и такие, кто находил свою смерть в идиотской случайности. Её никогда не стоило сбрасывать со счетов. Взглянув на них всех Куромаку будто бы вспомнил то, что на очень долго время забыл, но он всё никак не мог облечь эту мысль в слова. Сформулировать. Дать ей чёткое место в иерархии слов и цифр, чтобы она стала реальной, заставила его принять и осознать нечто важное. Нечто доселе от него ускользавшее. Он прекрасно понимал, что в этой мысли — кроется почти вся разгадка на ответ о том, кто они такие и почему с ними происходит то, что происходит. Он видел себя. Точнее все те свои мёртвые версии, которые были до того, как… Глаза его распахнулись ещё шире. Как пещерный человек из рассказов Платона он будто бы впервые увидел нечто поистине реальное в их мире. Не прикрытое кучей завес лжи, не смягчённое милосердно ширмой, отделяющей небезопасное для восприятия от безопасного. Не блёклую тень мерцающую на стене пещеры и вьющуюся у кандалов которыми он прикован к бесконечному обороту цикла, а истинный свет и цвет. Звука в этом раздробленном пространстве без времени не было, но Куромаку едва ли не физически чувствовал как вся его колоссальная шумовая масса давит на него. В голове его зазвучал сперва еле слышный писк, затем он перерос в звон, а после — оглушающий гул нарастающий с каждой секундой. Ещё мгновение этой пытки и я точно сойду с ума, — предельно ясно осознал Куромаку. Однако… Это же всё уже… В самый миг осознания всё вдруг погасло и оборвалось. Что-то сильное сцапало Куромаку со спины за плечо и сжало его до боли. А на его бледное лицо, покрытое могильным потом, вдруг легла широкая тяжёлая ладонь. Стало тихо и эти сменяющие друг друга образы изжили сами себя. Расползлись, точно кошмарное наваждение в стороны. Колени Куромаку дрогнули и он покосился от неожиданного облегчения. Перебарывая себя втянул в лёгкие воздух. Дышал он, надо думать, шумно, но всё также ничего не слышал. На внутренней стороне его век все горел образ, как бы тень от понимания произошедшего, но упущенный миг прозрения так и не сменялся мигом осознания, как бы крепко Куромаку не жмурился. Всё это уже «что»? Что раньше раз за разом делал их мир? Понимание, что за ним до сих пор находится нечто пришло к Куромаку несколько позже. Когда он окончательно упустил мысль об увиденном. Он рефлекторно шарахнулся в сторону, но то, что было позади даже не дрогнуло. Как и не выпустило Куромаку из своей цепкой хватки. В его плечо настойчивее и резче впились острые когти. Забренчала тонко мелкая сталь. — Не нужно. Не смотри больше, — сказали ему не словами, а прямо в голову, — иначе сперва ослепнешь, а потом сойдёшь с ума. Или в обратном порядке, если крупно повезёт. К тому же, остаться здесь… точно последнее, чего тебе хочется. В особенности перед тем, как тебя почти вынесло куда нужно. Голос был Куромаку не знаком. Глубокий и властный, он, впрочем не пугал, как это бывало с абсурдно всемогущими людьми, коим владелец голоса несомненно и являлся. Напротив — остановив хаос и разброд он сделал так, чтобы враз стало спокойно и тихо и оттого вызывал нерациональное доверие. «Место, где мы находимся?..» Куромаку произнёс это одними губами, но вопрос его, понимание словно вытащили из самого мыслительного процесса. Существо призадумалось. Или же лишь сделало вежливый вид, что призадумалось. — Это? Изнанка мира, по которой можно путешествовать если знаешь истинную магию. Такие короткие пути вы кажется, зовёте телепортами и ты сейчас движешься по нему, а не стоишь. Просто осознать это тяжело. Однако перемещаясь по ним не рекомендуют держать глаза открытыми. А если что-то всё-таки увидел — то запоминать то, что узрел. Человеческому глазу оно не предназначено. «А ты? Кто ты?» Последовал тихий и печальный вздох. — Смерть, но не твоя. Спасение, но тоже не твоё. Лишь тень былых лет, давным-давно пожелавшая вернуть то, что должно было вернуться. «Тень тоже не моя?» — подумал Куромаку, вспоминая глаза своих копий по ту сторону, обращённые к нему в глухой мольбе и ярости. — Верно. Даже при всех грехах прошлых лет тебе не было суждено отбросить тень такой длины как эта. Шелковые оборки на чужом запястье случайно мазнули Куромаку по щеке и шее. Перед его лицом будто бы что-то раскачивалось. Он вытянулся, уцепился и в пальцах у него оказалась маленькая металлическая цепочка, одна из многих увивших державшую его руку. Спустя продолжительную паузу, когда Куромаку какой-то чужой мыслью понял, что портал затянувший его в себя открылся, незнакомец вновь заговорил. Он освободил Куромаку из своего захвата и отступил. Но все так же находился за его спиной, так что не было понятно кто он и что. Да и глаза Куромаку все равно предусмотрительно закрыл. — Мне правда жаль, что всё так вышло. Однако ни смерть, ни жизнь никогда и не были в моей власти. Ведь тогда бы я сам и не стал умирать. Вопреки расхожим ошибочно сложившимся мнениям, мне не подчинялось и время тоже. Знать о том, что будет и уметь влиять на конечный результат — разные вещи, однако люди почему-то всегда сводят их к одному. Он снова помолчал. — Впрочем всё-таки кое-что я могу для тебя сделать. Для тебя в частности и для остальных твоих братьев в целом. За все те страдания, что вы из-за моего эгоистического желания уже пережили и только ещё переживёте. Давление усилилось, но голос все продолжал говорить. — Когда почувствуешь, что готов, вспомни то, что случится сегодня. Храни след, что это событие оставит на твоей душе, а затем — спроси у того, с кем окажешься рядом, хочет ли он покинуть тебя ещё раз. Куромаку попытался что-то спросить, но его перебили. Казалось по тону, будто незнакомец внезапно улыбнулся подумав о чем-то своём. — Грустно, что за эти тысячелетия мы смогли поговорить всего раз и то, не лично. Голос, что ты слышишь лишь заранее подготовленная неодушевлённая программа. Однако… по ту сторону тебя уже заждались. И мрак сменился светом.***
Когда Куромаку очнулся никаких бурлящих порталов рядом уже не оказалось. Точно, как и незнакомца, что ему помог. Пространство вокруг вновь стало статично и монументально и Куромаку неловко опираясь ладонями о землю поднялся, тихо охнув от внезапно накатившего головокружения. Затем — осмотрелся по сторонам. Перед глазами у него плыли разноцветные пятна, в ушах звенело просто адски. Но он насильно подавил любые нерационально сожаленческие позывы. Нужно было (как ему сотню раз вдалбливал Феликс) мыслить позитивно. Если бы не этот чертов портал (изнанка мира или как там его?) Куромаку бы уже давно был убит Джокером. Да как собственно и все остальные тоже. Первая осознанная мысль, что посетила Куромаку после того, как он едва пришёл в себя была: «Точно, Феликс!», а вторая: «Надо немедленно его отыскать». И дело было не в том, что Куромаку не переживал за Вару, Ромео и Данте, вовсе нет. Просто Данте мог хоть что-то противопоставить Пику и тому, кто им управлял и Куромаку был уверен, что втроем они продержатся некоторое время, а вот Феликс против абсурдной силы заколдованного Зонтика — нет. Но чем же Феликсу мог помочь Куромаку, который воином не был от слова «совсем»? В моменте он даже и не подумал об этом, просто встал и отправился на поиски хоть какой-нибудь видимой подсказки о том, куда делись остальные клоны. Схожая ситуация была и при его недавнем посещении Зонтопии. Там он действовал по наитию прежде, чем изобретал стратегию. Сколь бы это не выглядело для такого основательного человека как Куромаку иронично. Но одно дело — когда время у тебя на планирование есть и совершенно другое — когда его нет. Эти два случая Куромаку всегда умел для себя разделять. К слову, выкинуло его на белую пустошь Карточного Мира, к самой границе между Сукхавати и Варулендом. Прямо за его спиной кривились восходящие к Куполу вершины Красных Гор, в это время года укрытые туманом и снегом, а впереди — в мельтешащих помехах, похожих на голографические, плыли далёкие башни Варуленда. Куромаку прищурился, прикладывая ладони ко лбу, а высмотрев что-то нахмурился ещё пуще прежнего. Да, так и есть. Варуленд целиком попал в чертоги Сердца Мира. Или это само облако наползло на него по воле одного конкретного клона? Что ж, надо было во всём этом разобраться. Но сперва — найти Феликса. «Как там дамы, справились ли со своей задачей? Ситуация у них ведь явно усложнились» Несмотря на то, что во всех без исключения странах холода едва пошли на спад, на нейтральных ничейных территориях и погода была нейтральной. Тут всегда царила среднестатистическая комнатная температура и оттого, облако Габрона, медленно ползшее от леса Восьми к Варуленду оставило за собой кучу растёкшихся по округе луж. Они на белой поверхности мира казались перенасыщенными бензиновыми пятнами. Отливающими глухим перламутром и бог знает чем ещё. Да и в своей вязкой консистенции мало сходились с обычной водой. Жуть какая. Огибая их просто на всякий случай, Куромаку довольно быстро добрался до места, где из земли росли небольшие красные валуны. Кажется, много лет назад именно таким маршрутом до Варуленда ходили посыльные вроде Курона, когда серьёзные бумаги надо было кому-нибудь передать лично из рук в руки. Несмотря на то, что обычно Куромаку всегда успокаивался стоило только ему принять конкретное решение, на этот раз назойливое чувство смятения терзало его просто беспощадно, грозя с минуты на минуту переползти с деления «терпимо» на деление «ярко выраженного страха». Куда и как долго ещё идти? И где остальных теперь искать? Перед Куромаку был весь Карточный Мир как на ладони, а меж тем мест, куда Феликса, Вару, Данте и Ромео могло занести было целое море. И ещё пошёл обратный отсчёт до… Стоп. Что?.. Куромаку недоуменно мотнул головой сам не понимая откуда в его мыслительный процесс влезла эта конкретная маленькая, но крайне тревожащая мысль. Неопределённо знакомая ему и оттого не менее страшная. «Скоро должно произойти нечто очень и очень скверное» Стальная уверенность предчувствия просто убивала Куромаку, но отмахнуться от неё так просто у него не получилось. Что-то такое, кажется, говорил ему и тот голос из портала, а ещё очень отдалённо подобное показала ему и магия Джокера. Куромаку подозревал, что она не сработала на него как было запланировано, ибо в отличие от рассказов Феликса о его кошмарах, вполне осознанных и логически связных, Куромаку видел лишь какие-то разрозненные события которые у него не было сейчас времени стыковать воедино. Хотя, те из них, что Куромаку понять успел… пугали его не то слово. Особенно то, что он сам на кой-то черт запихал в альтернативной временной линии свою душу в андроида серии CF-ink, искромсав её до неузнаваемости. При том, что существование души как концепта в принципе казалось ему до сих пор технически невозможным. Джокер и Габриэль спутали ему все планы, но как с ними разобраться, было пока не… Куромаку оборвал свои измышления на высокой ноте и вдруг остановился точно вкопанный. Метрах в двухстах от него за одной из скал лежало лицом вниз не шевелясь распростёртое тело. Знакомая голубая рубашка, совершенно чистые охотничьи сапоги, колчан с единственной болтавшейся в нём стрелой, объёмная сумка и лук валяющийся неподалёку… Ну что ж, пожалуй насколько Куромаку считал себя неудачливым ровно минуту назад настолько же удачливым он посчитал себя прямо сейчас. Он тотчас же подошёл к Габриэлю и перевернув его аккуратно потряс за плечо, увидев что тот был вполне себе жив, только без сознания. На щеке Габриэля, перетекая из-под носа застыла въевшаяся в кожу полоска крови. Мутная и нехорошая. Дыхание его было слабым, а ресницы, когда он наконец открыл глаза дрожали, так, словно ему было сложно сфокусировать на Куромаку взгляд. Вид у него был даже не то чтобы не очень, а прямо-таки дерьмовый. — Габриэль, какого чёрта всё это было? И зачем ты… — голос Куромаку дрогнув от непрошенного сочувствия, вышел не таким злым и грозным, как ему самому того хотелось бы. Габриэль со свистом втянул воздух носом. Хоть он, обмякший на земле при попытке приподняться и задрожал как студенец, а затем и вовсе вновь завалился на спину, мысли свои он выразил на удивление чётко. Будто бы разум его работал совершенно отдельно от земных тягот страдающего тела. После двух или трёх подобных беспорядочных попыток встать он, сгорбившись, сел рядом с Куромаку. Правда, его все ещё немного качало из стороны в сторону. — Ты про то, что видел в портале? Или про то, зачем я переместил Сердце Мира и всех вас из замка? — уточнил Габриэль. О, ну замечательно, типичные бубновые игры в ответы на любые вопросы вопросами. Да только вот сейчас проявлять толерантность к замудренности их мышления у Куромаку не было ни малейшего желания. — И то и другое, — выплюнул Куромаку, — за кого ты вообще играешь? Тёмные глаза все же отыскали его в пространстве и уставились на него с детским невинным сожалением. И с какой-то ещё… застарелой меланхолической тоской что ли? — Не за вас, но и не за Джокера Зонтика. За мир в целом, скорее. Габриэль не даже не успел ничего добавить, когда Куромаку схватил его за отворот рубашки и подскочив рывком приподнял над землёй. Недостаточно, чтобы сделать больно, но достаточно, чтобы показать серьёзность своих намерений. А затем он начал его трясти. — Ты думаешь я сейчас с тобой шутки шучу?! Если собрался выкидывать какие-то идиотские фокусы, мог бы предупредить заранее, мы же виделись во время собрания! Я тебе не Данте, чтобы любые твои выходки терпеть, — Куромаку задыхался, его колотило от одновременно нахлынувших и адреналина и злости. А Габриэль зажмурившись изо всех сил еле слышно пищал. Интонация его смешно скакала из тона в тон. И надо сказать — так себе из него злодей получался, если честно. — ИиИиИИии… КуРо, Вы…вЫсЛушАй мЕеееня, пожАлуЙСтаааа!.. Теперь строить из себя дофига загадочного и таинственного у Габриэля не выходило и он быстренько опустился до разговоров на простом человеческом языке. Какой-то задней частью своего ума Куромаку конечно прекрасно понимал, что Габриэль не делал ничего за прошедшие сто пятьдесят лет просто так, но тем не менее. Он должен был либо полностью ему доверять, либо признать его врагом и бросить тут. Иного не дано, потому что на кону стояло слишком много, чтобы допустить ещё одну фатальную ошибку. Сумка, болтавшаяся на плече Габриэля на очередном рывке вдруг раскрылась и из неё градом посыпались… — Это что, генераторы?! — шокировано выдавил из себя Куромаку, переводя фокус внимания на них. И правда, ватийский, веронский, зонтийский и наконец габронский генераторы валялись теперь врассыпную у их ног. Некоторые из них были относительно целы, кое-какие — покрыты трещинами, а от того, что был у Данте и вовсе остались только жалкие обломки, которые можно было опознать только по структуре металла (у всех генераторов она была уникальной). Однако все они были пусты. Габриэль меж тем, воспользовавшись чужим замешательством начал тихонечко говорить. — Не… не пойми меня неправильно, я никогда не желал никому из вас зла. Ни тебе, ни Феликсу, ни людям этой реальности, однако… я сделал всё для того, чтобы привести Джокера к вам потому, что иначе вы бы его ни за что не выманили из Зонтопии. Мне жаль, что пришлось держать это втайне, но если бы вы узнали о том, что я собираюсь сделать — об этом узнал бы и Джокер. Он ведь умеет видеть будущее. Куромаку недоверчиво и зло уставился на Габриэля. — «Он узнал бы об этом, знай мы», а на тебя самого его магия что, не распространяется? Габриэль как-то сконфуженно отвёл взгляд. — Ну… можно сказать и так. У меня к ней что-то… вроде иммунитета наверное? Он аж и сам призадумался, будто будучи не до конца уверен, но потом быстро затараторил: — Вообще, сейчас Феликс остался один на один с Зонтиком, понимаешь? Э… хотя конечно, Феликс знает, что ему делать. Мы это с ним обговаривали как-то давно. Правда, он потом всё это позабыл на много-много лет, а сейчас вот вспомнил, но нам все равно нужно спешить! Я — единственный, кто может отвести тебя к нему. Куромаку ещё раз тряхнул его, просто чтобы неповадно было, вызвав новую волну писка. — Откуда ты?!.. Ладно, неважно. Ты же не собираешься мешать нашему плану? И Джокеру дальше помогать не собираешься? Габриэль испуганно покачал головой и тогда Куромаку наконец отпустил его. Габриэль начал судорожно запихивать пустые генераторы обратно в сумку, подобрал свой лук. — Хорошо, веди. Но потом, как выдастся возможность, пообещай мне, что все подробно объяснишь. Тьфу, как с ребёнком каким-то разговаривает, ей-богу. А ведь недавно Габриэлю должно было исполниться восемнадцать. Это серьёзный возраст, в котором люди уже должны были брать ответственность за свои поступки! Это было так по-глупому, так по-феликсовски. Просить соблюдать клятвы того, кто вел теневую игру непонятно ещё в чью пользу. Однако Габриэль простодушно поглядев на Куромаку махнул пару раз нервически длинным ухом и пообещал: — Хорошо, я расскажу. Но ты сам разрешил вернуться к этому позже. Хотя, конечно тебе… скоро и не до этого будет. Что ж, это было временное перемирие до выяснения всех сопутствующих обстоятельств.***
Вывалившись из портала, Вару точно разбил бы себе об один из опасно острых красных камней лицо или вытворил бы ещё какую тупую хрень со своим здоровьем (как он это прекрасно и умел), если бы его не схватил за шиворот Данте и не поставил на ноги. Это был край Карточного Мира. Над ними нависал тёмный бок Купола, а сами клоны находились на небольшой возвышенности, образованной рядом буро-багровых камней, неведомо как оказавшихся здесь, вдали от ватийских гор. Вару, Ромео и Данте стояли выстроившись в нечёткую линию, а на расстоянии примерно сотни метров от них — Пик с Джокером. За их спинами у самого основания Купола стлались низина и овраг. Все давно были наготове за исключением Вару, и с их стороны и с прямо противоположной. Вару с липкой смесью страха и стыда поглядел на Пика, неестественно оцепеневшего подле ухмыляющегося Джокера. Каменные выражение лица и взгляд тёмного короля явно указывали на то, что разумом он был далеко отсюда. Простая марионетка в руках дёргающего за нужные прутки кукловода. Из них двоих только Джокер проявлял признаки хоть какой-то жизни, разминая затёкшую шею и позёвывая. Ни Данте, ни Ромео не спешили нападать, Джокер тоже глядел на них молча, даже не доставая меча из ножен. Лишь лёгкая отвратительно приторная полуулыбка блуждала на его губах. Ни этот скачок по порталу, ни ситуация в которую они все попали, Джокера ни капли казалось бы не напрягали. Более того — он даже умудрялся каким-то боком выглядеть довольно. И вот это Вару совсем не нравилось. С какого перепугу этот придурок перешёл от зачитывания охуительно пафосных километровых речей к такому вот вежливому безразличию? Данте повёл рукой в сторону выставленной сабли Ромео, щёлкнул по ней пальцем и та вспыхнула алым, точно факел на каком-нибудь народном празднике. И все так же не отводя пристального взгляда от их противников сказал: — С сей магией ты продержишься подольше. — Командная работа, как в старые-добрые? Это мне нравится, mio caro, — усмехнулся Ромео и покрепче перехватил рукоять сабли. Затем — вытянулся и крикнул на «злодейскую» сторону. — Эй, signore Pagliaccio чего всем этим представлением ты пытаешься добиться? Наверное Ромео казалось, что раз уж Данте на их стороне, и что раз уж они сумели отвязаться благодаря случаю от Зонтика, то ситуация теперь не выглядит так уж безнадёжно. Но вот Вару сомневался, что таким лоховски баффнутым аниме-мечом можно завалить главного злодея истории. Серьезные трипл-эй проекты ниспослали на него житейскую мудрость: любой босс, а тем более финальный в жизнь не помрёт на первой же своей стадии. Джокер скучающе поглядел на Купол Карточного Мира, словно что-то для себя прикидывая, а потом — облокотился на Пика, как если бы тот был какой-то вещью. Всплеснул свободной рукой как театрал на грошовой государственной зарплате. — Все, что хотел сказать, я уже сказал в замке серого короля. Да и к тому же, есть ли смысл повторяться перед теми, кого видишь в первый и последний раз в жизни? Джокер замер на мгновение, а затем зрачки в его нечеловеческих глазах мигнули. Расширились и сузились обратно, будто у кошки, что заприметила нечто для нее занимательное. Улыбка, просто невероятной степени паскудства озарила его лицо. — Тем более, что обратный отсчёт пошёл. И уже через минуту вас станет на одного меньше. Ни до Вару, ни до Ромео так и не успел дойти истинный смысл его слов, а вот с Данте это произошло мгновенно. И отреагировал он на таких же мгновенных скоростях. Он рванул вперёд к Джокеру так быстро, что Вару даже не успел заметить само его движение. Вот — он стоял рядом с ними, и вот — уже рядом с улыбающимся Джокером и заносил над ним объятую алым пламенем руку. Ударом такой силы можно было бы снести начисто голову, игнорируя и крепкую броню и все существующие кости в теле, однако в самый последний момент его остановила золотая ладонь. А с нею будто из небытия вынырнул сверкая волчьими глазами и сам Пик. Данте выдернул руку из его захвата и крикнул даже не оборачиваясь: — Займитесь магом! «Даня, еб твою мать, ну нахера?» Хотел бы схватиться за голову Вару, но Пик и Данте были уже далеко и точно его не услышали бы. Да и все равно матери у них у всех чисто технически не было, так что этот риторический вопрос так и повис, никем не высказанный в воздухе. Только Джокер, легко вынырнувший из кармана развернувшейся битвы поглядел на них с Ромео, улыбнулся ещё шире, но меча так и не обнажил. — И вечно мне приходится разбираться со всяким мусором. Ну что ж, нападайте, — пригласительно кивнул он, развернувшись к ним вполоборота. Не то чтобы у Вару, переглянувшемуся с Ромео была запланирована хоть какая-то стратегия, но они оба прекрасно знали, к кому именно хотят вернуться домой. Так что им пришлось показывать лучшее, из того, что они умели.***
Прежде, пожалуй, никто не видел Данте проявляющего хоть толику негативных эмоций. Он всегда был мертвенно спокоен. Как облака, проносящиеся в вышине над мирской жизнью. Как тысячелетние скалы. Как глубина озера, скованного вечным льдом севера. Вежливое, напускное дружелюбие — вот тот максимум, что за всё время существования их мира посторонние люди смогли от него добиться. А меж тем мир их существовал невероятно долго. Наверное, в тот самый момент когда Данте сорвался с места, прежде всего он удивил самого себя. Буря эмоций захлестнула его и все ярость и ненависть к происходящему, что он копил веками слились в хрипящий белый шум. Он знал, что Джокер был прав в своих словах о подкрадывающейся к ним смерти. Знал, что как бы он сам не терял голову от злости и не старался, предначертанное изменить был не в силах. Он ведь прекрасно всё это знал, так почему ему было так?.. Больно. Чёрт возьми, как же больно. Дело ведь было даже не в Пике и не в том, кто звал себя Красным Джокером. Может быть — отчасти в Феликсе, но до конца и не в нём тоже. Данте с самого начала прекрасно понимал своё место в мире. Третьестепенный персонаж затянувшейся истории. Вынырнувший из леты, чтобы спасти главного героя и столь же стремительно летящий когда он не нужен на дно. Просто потому, что как верно сказал ему Габриэль: «твоя роль здесь уже подошла к концу». И против именно этого жестокого мироздания Данте хотелось обратить всего себя. Пусть хотя бы однажды, пусть и абсолютно бессмысленным образом, но ему хотелось выразить протест. Да он не мог изменить свою судьбу, однако смириться с ней подчас тоже было тяжело. Он начал с серии небыстрых ударов. Просто чтобы прощупать почву, на которой стоит. И теперь уже самому Пику пришлось отступать и уворачиваться, отвечая ему тем же. Но в какой-то момент оттолкнув от себя Данте, Пик воспользовавшись возможностью выхватил из-за пояса меч. В азарте битвы Данте улыбнулся краешком бледных губ и поменял стойку. Его руки вновь объяло алое пламя. И они с Императором начали кружить друг вокруг друга. Вот теперь, с явным преимуществом, Пик был больше заинтересован в том, чтобы сократить дистанцию, а Данте — напротив, чтобы её удержать. Поэтому он задел кулаком одну из скал мелькнувшую во время из маленькой игры в догонялки и направил её острые обломки на Пика. Парочку тот отбил катаной, но один всё же смог до крови расцарапать ему щеку и его глаза недобро сощурились. Оба короля метались на белой пустоши словно тени в кукольном театре. Карикатурно противоположные. Белое и чёрное, инь и янь. Вдруг Данте сам ринулся вперёд на меч, лезвие запуталось в его рукаве царапая до крови предплечье — это он специально так изловчился и предугадал выпад Пика заранее. Одной рукой Данте схватился за ладони Пика и при помощи магии сдавил их с хрустом, заставляя его разжать пальцы, а второй рукой выдернул из рукава катану и отшвырнул её. Ускорив бросок магией, так далеко, что Пику больше к ней и не подобраться. Ну что, ж одной проблемой меньше. Данте взглянул на золотую руку Пика сжавшуюся в кулак. Одна осталась. Никто прежде из клонов и не пытался выяснить, кто из них сильнее. А если и доходило до драк, то только несерьёзных. В детстве сами Пик или Данте в первую очередь, если они находились поблизости их и разнимали. Пик, щурясь и скаля клыки как пёс, Данте со спокойной понимающей улыбкой на лице. Бывали и после их возвращения с Земли стычки в политических игрищах, но это не то же самое, что со всей остервенелостью и самоотдачей лично бить друг другу морды. В какой же момент все пошло настолько наперекосяк?.. Их удары делались всё быстрее, движения в потоке воздуха размывались все сильнее. И уже даже и для них самих не было понятно, кто и куда бил — всё сражение перешло на запредельную скорость и велось лишь на уровне интуиции. Казалось, что Данте всю жизнь не испытывал никаких чувств, чтобы выразить их все сейчас. Данте ударил Пика прямо в грудь и с такой силой, что тот долетел до скалы позади себя и пробил её своим телом насквозь. Когда он, содрогаясь поднялся из её обломков, то по его доспехам и плащу загуляли остаточные красные молнии. Данте не давая ему возможности опомниться, кинулся вперёд, Пик в ответ зарычал, показывая острые ржавые от крови зубы. Казалось, ему не делается в таком состоянии берсерка вообще ничего, а боль только сильнее раззадоривает. Выпад, удар, контратака. Данте наступал всё стремительнее и стремительнее, в магии выбелялись зрачки его глаз, метались усиленные пламенем руки. За его движениями оставался дымный шлейф, однако чем дольше они с Пиком сражались, тем больше он чернел и тем тусклее пылало алое магическое пламя. Здесь, на востоке их мира, Красные горы, семена которых посеял он сам, возвышались и крепли годами. Рождённые из выброса чистой энергии генератора, что не смог однажды впитать Данте. Десятки лет они стояли недвижимо, отрезав обетованный край Сукхавати от большой цивилизации и считалось, будто они столь прочны, что никакое человечье орудие не способно отбить от них и малейшего кусочка. Однако теперь скалы крошились и разлетались в стороны точно щепки. Становились пылью под могучими ударами обоих королей. Десятки лет труда и роста и за секунды всё низведено до праха. Они оба били так сильно, что не осталось никакого сомнения — это бой насмерть. Ни капли фальши, поддавков и притворства. Первый, кто пропустит хоть один выпад соперника — покойник. Данте раскачивался из стороны в сторону чередуя быстрые, но средней силы удары и мощные, от которых земля под ними расходилась иглами трещин, едва успевал дышать, но Пик от всех уклонялся. Император оступился по чистой случайности — попал сапогом на камень. Маленький и незаметный, но его глаза нелепо расширились от страха. Он успел восстановить равновесие в самый последний момент, но закрыться от атаки бы уже не успел. Вот оно, вот был его шанс. Данте кинулся вперёд, объятый пламенем, сверкающий в противовес чёрным как ночь доспехам Пика. Кулак обратился против кулака. Раздался ужасающий грохот и казалось бы, весь мир от силы их столкновения пришёл в движение. После того как они одновременно друг друга ударили наступила тишина. Кулак Данте ушёл вверх так и не попав в голову Пика и теперь его рука, выставленная вперёд покоилась на его плече. Пик же склонившись стоял к нему вплотную. Так близко, что они оба соприкасались телами. На мгновение их взгляды пересеклись и глаза Данте широко распахнулись. Он попытался согнуть переломанные пальцы вместе, сделать ещё хоть что-нибудь, но золотые когти Императора держали его крепко, сомкнувшись на его груди, точно капкан. Растекаясь по белой кашае с них медленно капала кровь. Пыль поднятая их битвой улеглась и всё сразу же стало понятно. За секунду до последнего удара у Данте закончилась вся его магия, а удар обычным кулаком Пика не замедлил и на секунду. Император победил. Когтями он легко вспорол плоть, проломил кость, большой палец вдавив прямо меж рёбер. Данте, теряя силы инстинктивно почти схватился за его плечо, но Пик резко отпустил его и отступил в сторону. На самом деле Данте с самого начала их битвы играл с огнём, ведь магии у него в отличие от Пика осталось мало. Он пытался изо всех сил закончить всё это как можно скорее, а Пик, внимающий мысленным приказам Джокера напротив всё до последнего растягивал. Экономил силы, чтобы в нужный момент успеть его подловить. Голова Данте оставшегося без опоры беспомощно запрокинулась кверху и тогда в вышине Купола он заметил едва видимые для простого человека, но очевидные для мага намётки будущих трещин. В тот же момент силы оставили его, и он рухнул на колени и больше не сдвинулся ни на миллиметр. Вот и конец всей его истории. Когда Феликс позже скажет: «какая же проклятая у нас всех судьба», он будет на все сто процентов прав. Вокруг, точно в море после шторма рассеялись обломки скал и Пик возвышался над ним посреди всего этого хаоса точно мрачная чёрная глыба. Глаза его всё так же полыхали лазурью. Он не обращал внимания на битву других клонов, смазанным мельтешением раскатывающуюся вокруг, но губы его еле заметно шевелились. — Отдать долг перед этим миром… должен искупить свои грехи… чтобы он мог гордиться. Он занёс руку для последнего удара. Тёмные доспехи его мёртвого отца, на памяти всех, кто его знал всегда были ему велики. Однако теперь казалось, будто они сидели на нём точно влитые.***
Вару никогда прежде не видел Данте таким. Слетевшим с катушек от ярости и уничтожающим все на своём пути. И если уж даже его, самого спокойного из клонов что-то настолько вывело из себя, мир и правда катился в бездну. Безумие какое-то. Отчего он вообще так сильно разозлился? Но по правде говоря и Пика-то тоже Вару прежде не мог оценить в настоящем бою. Разве что однажды, в детстве, он выглядывая из окна фёдоровской квартиры заметил как до его «старшего братца» докопались какие-то не в меру агрессивные пьяницы. Тогда всё закончилось парой совершенно некинематографичных ударов и матом двух этих несчастных мужиков ещё полчаса стоявшим на весь район. Да даже как избитых? Пик ударил всего по разу каждого, а потом ботинком отодвинул одного их них от двери, чтобы открыть ключом домофон. В квартиру Пик зашёл со своим обычным, нейтрально-скучающим выражением лица, а Вару потом весь вечер прыгал вокруг него и просил показать «пару таких же приёмчиков». Пик, взявший с него слово «не рассказывать о произошедшем Создателю» (Фёдору очень не нравилось когда клоны влипали в такие вот ситуации) остудил восторженные восклики Вару словами: «Такому не научишь. Магией нужно владеть с рождения» И правда, теперь Вару видел, что тогда имел в виду Пик. Когда они с Данте схлестнулись первое, что Вару понял — как глубока пропасть между обычными людьми и такими как они. А он? Ну что ж, он даже не мог задеть чертового придурка в цветном трико. Джокер отскочил в сторону от его бестолковой лобовой атаки и снисходительно улыбнулся. Эта падла отчего-то всё время уворачивалась и тянула время. Не расходовала на них слишком много своих сил и даже контратаковать не пыталась. Не спешил Джокер также помогать и Пику. Он выглядел… ну? На удивление расслабленно для человека, силы которого в этот самый момент были в меньшинстве. «Он что-то задумал, мразота эдакая» Причём Вару до сих пор не мог понять за что и почему они все сражаются. Что такого за эти года в этой пустой болванке мира они не поделили, чтобы калечить друг друга до смерти? Наверное, выскажи он эту пацифистскую мысль вслух его никто бы не принял всерьёз. Нет, ну правда. Вару и лозунги типа «Make love, not war», звучали особенно бредово если припомнить историю возникновения его собственного имени. Однако, посторонние, плохо знавшие его люди всегда упускали из виду вот что: да, Вару любил изводить других людей, возможно даже и до трясучки, но вот в смерти и в глубоких ранах он никогда не видел ничего весёлого. Возможно, со своим юмором он и перегибал порой палку и даже иногда крал или лгал, устраивал различные махинации, но чтобы вот так? Как дрались Данте и Пик, на полном серьёзе? Как они сейчас пытались хотя бы немного задеть Джокера?.. Смешно сказать, но Вару за всю свою жизнь по морде больше получал, чем давал, так что даже у Ромео получалось лучше держаться, размахивая этим своим вычурным мечом. Вару старался ему помочь однако, кажется он только больше мешал. Со стороны послышался ещё один глухой взрыв и Вару едва устоял на ногах от прокатившийся к ним ударной волны. По его куртке застучали как град осколки красного камня и щебня. В целом, наверное то, что Вару не был ни самым честным, ни самым храбрым человеком во всем их относительно небольшом мире не было ни для кого секретом. Его добродетели можно было при желании пересчитать по пальцам и даже Вару, любивший их преувеличивать, смутно подозревал, что для этого хватит всего одной руки. Вару был слабым человеком. Именно поэтому, чего уж греха таить? Его всегда пугала мысль о войне. Из-за этого у него были сотни запасных планов: о том, куда бежать, как бежать, как долго можно скрываться в тех или иных закоулках их мира. Ещё с революции в Империи, он предчувствовал что за нею грядёт нечто большее. А ведь он так радовался в тот самый день, когда сам Пик наказал остальным клонам не лезть в чужую политику. Теперь же он сам был центром её агрессии. Как сильно людей меняют обстоятельства и время. Вару чувствовал себя маленькой крысой, которая видя драку исполинов напуганная их гигантскими силуэтами хочет поскорее забиться в свой сырой мерзкий угол. К разлагающейся ветоши и помоям. В темноту, пустоту, безопасность. Однако его жена… черт, нет, его Хелен! Она считала иначе, его подданные считали иначе и Даже вся его долбанная семья решила бороться! И как после всего этого он мог бросить их одних? Когда бой Данте и Пика внезапно оборвался, Вару оказался к ним ближе всех и ему было боязно не то что двигаться, но даже смотреть на них, даже дышать. Пик был полностью невменяем и если сейчас он сделает то, что диктует ему чужая магия, то Вару точно знал — будет жалеть до конца всей своей жизни. Если вообще конечно же выживет. — Вару, уходи оттуда! Беги, — рявкнул будто бы и не ему, а кому-то другому, словно находящемуся за целую версту от развернувшегося действа Ромео и Вару заторможено стиснул зубы. Жаль они оба плохо знали психологию крыс — те, загнанные в угол всегда бросались врагу на шею.***
Данте устало закрыл глаза, смирившись со своей участью, но вдруг между ними влетел ещё один силуэт. Вару с размаху врезался в Пика, да так сильно, что отбил себе все ладони об его чертов доспех. Схватился в спешке за фиолетовые волосы, выбившиеся из-под шлема, повис на шее, сжимая её так, что не отцепишь, попытался пригнуть Пика к земле, но ему конечно же недоставало силы. Как только с заколдованного Пика, сжавшегося под весом Вару, схлынул первый стопор, он резко выпрямился, мотнул головой в сторону, словно муху отгонял. Видимо в Вару он не видел совершенно никакого препятствия и проблемы, а потому и атаковать всерьёз его не стал. Глаза Пика все ещё сияли лазурью и он вновь поднял золотую руку, как бы ему не мешали со стороны с криками этого делать. Автоматика движущая её, безукоризненно и беспощадно выполняла свою работу. Но Великий Вару не для того же был Великим, чтобы проиграть какой-то тупой железяке! Он экстренно поменял тактику — отстранился и как дал лбом в лоб Пика! А затем ещё раз и ещё!!! — Что, думаешь такой крутой, раз киборгом заделался? Подумаешь рука золотая, у меня тоже золота много! Вару тут же сорвал толстую цепочку со своей шеи, буквально за секунду перекинул её через кулак и врезал им Пику по уху, сбив с его головы шлем. Вару всего колотило от страха, а потому его голос был больше похож на девчачий визг, а не на те бравые восклицания, что обычно давят из себя крутые проантагонисты аниме и игр. — Идиота кусок, столько лет не виделись и вот чем ты меня встречаешь! Ведёшь себя как ебучий психопат, при том, что я знаю ведь, что ты не такой! Я, между прочим, через полмира протащился и жену оставил, чтобы тебе, брату своему тупому помочь! Раньше тоска в купе со скукой жрала Вару поедом и он был готов на какие угодно безрассудства, чтобы унять их, чтобы получить хоть капельку адреналина. Но сейчас он впервые в жизни боялся по-настоящему так сильно, что это было просто невыносимо. Вару лишь хотел, чтобы всё это как можно скорее закончилось, он хотел обратно в Варуленд, хотел к Хелен. Чтобы она и все они были живы и здоровы. Он… Пик скосил на него жуткий немигающий взгляд. Заметил наконец, признал как угрозу. Вару пришлось здорово постараться, чтобы увернуться от обеих его рук, а затем — снова его ударить. Хоть как-нибудь. Впрочем, уровень между их силой был так велик, что Пику даже на прямые удары было наплевать. Лишь металл глухо гудел, когда Вару не удавалось достать до его открытых участков тела. В то же время он не мог не пытаться — если перестанет отвлекать Пика, то и ему и Данте точно конец. — Кто. БАМС! — Мне. БАМС! — Говорил. БАМС! БАМС! — Не ввязываться в дела других стран, а? А сам что?! Отъебись от Дани, какого черта ты вообще этому больному за милую душу помогаешь?! Пик обманчиво спокойно стоявший всё это время вдруг извернулся и подхватил Вару. И с такой силой швырнул его на землю, что тот и опомниться не успел. Глотку его сдавило в так и не родившимся крике. Противно хрустнули ребра и сплющило от боли грудь. Каблуком сапога Пик впечатал его руку в пол и сделал пару шагов к Данте, видимо решив, что Вару ему больше не помеха. Но зря он это так. Дрожащие пальцы впились в его плащ и потянули на себя. На обернувшегося Пика глядел Вару с хрипами втягивая в себя воздух. По его лбу медленно катилась капля крови, а у щёк и скул застряло несколько осколков от разбитых вдребезги очков. Он едва сумел встать и с большим трудом обошёл Пика, вновь встряв между ним и Данте. Вару было непонятно отчего Пик так много ему позволял в отличие от предыдущего своего боя и почему не спешил добить. Но с другой стороны — какая ему была разница? Он не мог не воспользоваться подвернувшейся возможностью. Не в его интересах и характере было так просто сдаться. Хотя слова и складывались в предложения с его разбитыми-то губами с большим трудом. — Не смей… твою мать. Ты же сам говорил мне, что никогда не ранишь свою семью. Сам говорил, что не хочешь повторить историю отца, который покорился своей судьбе, так борись с ней! Вару и сам не заметил когда из его глаз потекли слезы. Это из-за того, что он был трусом? Или из-за осознания, что его следующим же ударом точно отправят на тот свет? Из-за боли от переломанных костей? Ёб твою мать, ну дожил: бросаться заколдованному блядской чёрной магией брату на шею и пускать как в какой-то дешёвой дораме сопли. Совершенно несолидно подыхать именно так, но что Вару ещё мог поделать? Кроме Хелен Пик был его единственной семьёй, он так переживал, когда случилась война в Империи, места годами, блять, себе не находил! И не хотел, чтобы во второй раз Пик просто оттолкнул его, не позволив даже помочь. Чтобы натворил херни, за которую потом будет мучиться. Вару сцепил челюсти и вытаращил глаза на объятый пламенем силуэт. Что ж, все они старались выдать лучшее что в них было, но если этого оказалось недостаточно… — Вару… Он встрепенулся и невольно распахнул рот от удивления. Хоть он своими обычными, дефектными глазами и не видел, но слышал! Это был голос Пика. Слабый, такой что едва различить, но он был! Сука, а фэнтезийные-то клише про: «я знаю, ты всё ещё где-то там» ведь оказывается работают! К удивлению кажется всех вокруг, Пик продолжил тихо говорить. Придушенным глухим голосом. Кажется, он на секунду пришёл в себя. — …моих грехов так много, что уже и не сосчитать. Бесполезно бороться, я и так уже всех подвёл. Братьев, моих людей. Не могу так больше… Слезы жгли щеки Вару, растресканные вдребезги зелёные очки валялись где-то далеко, а он сам слепо пялясь вперёд орал словно оглохший: — Чё ты там мямлишь? Раз сам назвался когда-то нашим лидером, то и веди себя соответствующе. Хватит ныть как чертов Зонтик. Ну да, дерьмо случается и по нашей собственной вине тоже! Но ты-то уже не ребёнок! Так что возьми наконец на себя долбанную ответственность. И исправь все! Услышав это, Джокер, отбив очередную атаку Ромео крутанулся и пнул его так, что тот свалился на землю. Закричал в сторону Императора, явно чувствуя, что теряет над ним контроль. — Да убей ты его уже! Тут каждый пришёл не за, а против тебя сражаться и ты прекрасно это знаешь. Они все тебя считают злодеем и были бы рады если бы ты наконец сдох! Но Пик колебался и Джокер сжав в руках все нити ведущие к нему продолжил напирать. — Ой, да ладно! Вспомни как они плели против тебя заговор, как ты видел их лица, когда они договорились тебя прирезать! И их ты хочешь пожалеть? Они тобой воспользуются, чтобы меня убить, а потом воткнут тебе же меч в спину! Пик зашипел, его глаза засветились ещё ярче от чужой магии и он выставил вперёд золотую руку. Тут у Вару в голове промелькнуло осознание. Вот оно! Вот тот момент, где Джокер просчитался. — Ага, только я в этом заговоре никогда не участвовал! Что, не так уже легко убить меня за хорошее отношение, а Пик? Выгони ты нахуй его из своей башки! Ты блять, чувствуешь себя виноватым?! Все будет только хуже, если этот урод и дальше продолжит управлять тобой! По лицу Императора пробежала едва заметная тень и губы начали жутко и беззвучно шевелиться. Когти на протезе затряслись из глаз его потекла кровь. Так вот и выглядела со стороны любого рода борьба с одержимостью. Когда волшебника не получалось сбросить со своего горба более-менее просто, магия начинала разрывать человека изнутри конфликтуя с его истинными желаниями. Джокера тоже всего перекосило, не то от злости, не то от боли. Но никто из них обоих не собирался уступать другому так просто. Пока Пик колебался, Вару упал на колени рядом с одеревеневшим Данте. Попытался оттащить его подальше, но максимум того, что они успели — отодвинуться всего на пару метров. В этом страшном припадке Пик занёс руку ещё раз, такую огромную прорву магии невозможно было уже остановить. И в тот самый момент, когда Вару подумал о том, что настал его бесславный ублюдский конец, Пик вдруг перенёс всю инерцию, весь порыв ударить кого-то в иное русло. С омерзительным хрустом и чавканьем когти вошли в его же собственное же лицо. Крючкообразные, они всё глубже и глубже впивались в плоть, рвали её и кромсали, утопали в коже точно в глине. Новые, глубокие шрамы прошлись по старым, через глаз, скулу, щеку. Кровь веером брызнула в воздух, попала на белую землю мира и на одежду Вару. Но Пик даже не заорал. Все это происходило в пугающей тишине перемежавшейся лишь лязгом его сокращающихся от боли золотых когтей. Зрелище было настолько чудовищным, что даже Джокер замер глядя на него широко распахнутыми глазами. А затем — он вскрикнул схватившись за собственную же челюсть. До его подбородка изо рта прочертилась алая дорожка. То же самое случилось и с вперившимся в него взглядом Пиком. — Лучше бы ты его себе с концами откусил, паскуда. Работы бы было бы меньше, — со злостью утирая рот выплюнул Джокер. Иногда магическая связь, те нити которыми он контролировал людей могли контролировать и его тоже в обратном порядке. Если он не был достаточно внимателен, если вовремя бы сейчас не остановился, то мог бы и откусить себе язык. С израненным лицом Пик, проседая под весом собственного отяжелевшего тела, развернулся к нему. Все его губы были все чёрными от крови, но он все же ими проговорил: — Ты их… больше и пальцем не тронешь, — он встал в стойку, явно показывая, что намеревается защитить клонов позади себя. Кажется, и физическая боль и наставления от Вару всё же не прошли впустую. Джокеру больше было не под силу ему ничего приказывать. Ромео, спешно передислоцировавшийся впихнул Пику в пустую руку взамен утраченного свой угасший меч, а Вару встрепенулся и даже похлопал себя по груди для достоверности. Минута прошла и никто из них вроде бы не умер. Дане и Пику конечно было экстра-хуево, но они вроде как помирать прямо сейчас не собирались. Так неужели Джокер ошибся? Тот самый Джокер, что по словам Пика умел предсказывать будущее? Вышеупомянутый Джокер провёл по острым зубам красным языком и увидев, что и Вару и Ромео, едва оклемавшиеся и восстановившие силы, пытаются Пику как-то помочь рявкнул: — Лежать! — и магия намертво прибила их к земле, оставив на ногах только его и Императора. Глаза Джокера вспыхнули словно два фонаря, в округе стало будто бы темнее Лазурные молнии магические прошлись по его рукам и телу, он вскинул меч. — Хочешь сразиться, Император? Что ж, я ждал того дня, когда мироздание наконец позволит тебя убить. Навстречу друг к другу они сорвались почти одновременно.***
Перед глазами у Феликса лишь пару секунд мелькали проносящиеся мимо лиловые балки. Пару секунд ему всё ещё казалось, что он относительно легко отделался со всем этим телепортом. А затем он со всего размаху вписался животом в парапет на мостовой. Честное слово, было бы чем — и он тут же заблевал бы им всю чёртову брусчатку, так это было больно. Но имперцы могли сегодня не опасаться — из-за нервов Феликс с прошлого дня и крошки в рот не взял. Хрипы, стоны, попытки втянуть хоть немного воздуха и резвое болтание ногами над провалом у реки. Да уж, впечатления от первого посещения Империи выходили откровенно так себе. Генератор вылетел из рук Феликса и покатился прочь, набирая скорость, вдоль по мостовой, уходящей с пригорка в город. Феликс проводил его замутнённым взглядом, подтянулся рыча и перевалился за ограду. Сабля всё ещё была при нём. Безымянный же имперский город с низенькими домиками и пристройками молчал, погруженный в сон. Часовой пояс у некоторых стран был разный и оттого в Империи сейчас царила полуночная тьма. Генератор, наверное уже укатился за километры отсюда. Прежде чем увидеть, Феликс, пожалуй это услышал. Шум поднимаемых килограмм доспехов. И пока Зонтик ещё только приходил в себя, напрягая всю волю, что в нём была Феликс встал и сначала быстро пошёл, а потом и вовсе побежал туда, где исчезла его единственная надежда на спасение. «Ты должен будешь забрать куроградский генератор», — вот что сказал ему Габриэль в предыдущем обороте цикла перед тем как Феликс спрыгнул с недостроенной башни. Ну, да, давать указания-то всегда проще, чем делать! Феликс зло скрипнул зубами и прибавил ходу. На самом деле, когда он до конца вспомнил при повторном пересмотре все сопутствующие своей прошлой смерти обстоятельства, то понял — иного выхода кроме как послушаться Габриэля у него в общем-то и не было. Ни тогда, ни в этот раз. Или лучше было сказать, «Белла»? В конце концов не зря же первые клоны разных оборотов цикла придумывали себе разные имена. Они ведь не то, что ни о чем их вечно ничего не подозревающие собратья. Все события их мира трепетно коллекционировали и оттого раз за разом были не одной и той же личностью, а уймой разных. «…и самое главное — отговорить Куромаку использовать генератор, когда придёт время. Если тебе важна наша договорённость и все те привилегии, что она тебе даст» Белл будто бы заранее знал о всех феликсовых сомнениях и условия ему поставил весьма чёткие. Теперь когда Габриэль выполнил свою часть уговора, настало время Феликсу выполнить свою. Это был должок не того рода который можно было игнорировать. Мало того, что завязанный на магии, так ещё и касающийся судьбы целого мира. «Чёрт бы побрал этих проклятых провидцев и всё это мироздание заодно!» И у всех были свои долбанные планы. Планы, планы, планы! У Куромаку, у Джокера, у Габриэля, у дам, у Пика, голова идёт кругом!.. А Феликс ведь никогда не считал её своей лучшей частью. Поэтому он продолжал бежать. В висках его отдавал бой крови, громкое «дун», «дун», «дун», ноги проскальзывали по заиндевевшей брусчатке, а лицо и ладони обжигало от холода. Зима, а он в домашней одежде всё-таки. «Вот не мог же генератор перенести нас в место потеплее!» Невольно Феликс обернулся в тот самый момент, когда что-то громоздкое совсем рядом влетело в землю, словно пушечный снаряд. Подняло в воздух целый фонтан битого кирпича и камня. Взрывом Феликса оглушило, повалило на ноги, прокатило по мосту с добрую пару метров. Челюсти его с силой клацнули и во рту стало солоно от крови. И спину и левое плечо обдало волной боли. Он опёрся на локти, затем встал и подобрал саблю. Мир вокруг неестественно закружился. Неподалёку Зонтик поднялся из глубокого кратера, встряхнул руками сгоняя с них сиреневую пыль и широкими шагами двинулся к генератору, как ни в чем не бывало. Будто бы это не он сейчас с дополнительным грузом на плечах преодолел расстояние, которое Феликс бежал с десяток минут, одним большим прыжком. Магия призрачным отсветом вилась над Зонтиком. Болезненная и тревожная, и её было так много, что даже Феликс её видел. Услышь он вчерашнее пиково: «Джокер теряя магию, из нас двоих тебе приспустит поводок» брошенное Зонтику, то непременно горько рассмеялся бы. Стальные доспехи казались чёрными в ночи Империи и Феликс всё никак не мог сообразить — в какой момент Зонтик успел надеть себе на голову закрытый шлем. Обезличенный и зловещий, без своего печального выражения глаз, с убранными бирюзовыми волосами он теперь вообще казался Феликсу кем-то пугающе незнакомым. Чудовищем. Мороком, а не человеком. Из-за шума от их недолгой гонки позажигались в домах окна. С десяток людей повыглядывало из-за штор, но кое-кто осмелился и выйти наружу. — Нет, не подходите, это опасно… — попытался остановить их Феликс, но его голос оборвался хрипом и потерялся в гуле вытекшей на улицу толпы. Теперь их с Зонтиком от генератора, закатившегося за какую-то уличную утварь, отрезали люди. — Вы кто такие и как сюда попали?! — вперёд выступил человек посмелее. С мечом, перевязью на поясе. Наверное кто-то из отставных солдат, которых Пик не забрал с собой в наступление. Зонтик проигнорировав его вопрос привстал на цыпочки, возвысившись над ропщущей толпой ещё сильнее. Он высматривал генератор, как машина с заложенной в него программой. А затем пошёл прямо через людей, испуганно отшатывающихся от него. Феликс же боком, но с другой стороны, кое-как тоже вылез из их круга и поспешил к цели Зонтика наперерез. — Эй, чучело, я к тебе обращаюсь! Не дождавшись ответа, грубо отпихнутый в сторону мужчина попытался ударить Зонтика в открытую часть шеи мечом. И на сугубо дилетантский взгляд Феликса, двигался он весьма уверенно и проворно, но Зонтик от его удара в упор каким-то невероятным образом всё же увернулся. Меч чиркнул остриём по скату доспеха и Зонтик замер как вкопанный. В глубине его шлема вспыхнули яркие нечеловеческие глаза и Зонтик сперва с виду глупо качнувшись назад, быстро выбросил руку вперёд. Его крепкий бронированный кулак сжал шею имперца и без видимых усилий оторвал от земли. Ему было достаточно всего трёх пальцев, чтобы держать в воздухе крупного взрослого мужчину, ещё и яростно сопротивляющегося. Толпа разделилась на два потока — часть её схлынула в стороны, часть кинулась своему товарищу на помощь. «Он же их всех так убьёт!» Феликсу нужны было что-то срочно придумать, но вдруг кто-то из ретировавшихся людей отпнул в сторону генератор и он, жужжа закрутился на месте, вспыхнул размётывая в стороны искры. Внимание Зонтика вновь переключилось на него и раскидав всех навалившихся на него человек он кинулся за ним. И когда он почти коснулся его, Феликс не придумал ничего умнее, чем бросить саблю прямо в генератор. Сабля это, конечно не копьё, но цель которую она должна была поразить, находилась совсем рядом. Сабля отскочила от генератора, угодив в бронированную перчатку Зонтика и генератор вспыхнув ещё ярче, заставил зажмуриться их обоих. Опять под ними появился портал. Но перед самым прыжком Феликс по чужой напрягшейся позе понял — ему пришёл чертов конец. Прежде Зонтик, околдованный магией не относился к нему враждебно, потому, что и сам Феликс на него не нападал. Из приказа Джокера <забери генератор> и <не дай себя убить> важнее судя по всему был первый. А теперь? Ну формально, меч его всё же задел и магию мало волновало то, что из них двоих Зонтик тут был в полном наборе доспехов. Генератор покатился ударившись об землю ещё раз и декорации ночной Империи сменились затянутым тучами Варулендом. Начиналась жара.***
Небезызвестный ведьмак Геральт всей своей душой ненавидел порталы, так вот, Феликс ненавидел их лишь чуточку меньше. Да и то, исключительно за счет того, что с их концепцией он познакомился только сегодня. На этот раз он сумел устоять на своих двоих, однако вот тошнота и чувство дезориентации приобретенные ещё при первом перемещении только усилились. Теперь они с Зонтиком находились в каком-то тесном техническом пространстве. Куча металла, выкрашенного в зеленый, рычажки, кнопочки, большая механическая машина в центре зала. Это до одури было похоже на дирижабль Вару. И хоть техническим гением Феликс и не был, что-то ему подсказывало, что на этот раз их выкинуло в Варуленд. А еще, то, что генератор не должен так ярко светиться и крутиться как диско-шар на одном месте. «Да он же выглядит так, будто сейчас взорвется! И как я должен его «забрать»?!» Ладно, глядя на стремительно приближающегося к нему Зонтика Феликс мог точно сказать, что приколы с генератором сейчас были далеко не в его личном топе насущных проблем. Да, даже если и разгребать их ему придется всего парой минут позже. Несмотря на то, что в этих доспехах Зонтик казался очень и очень крупным, для своих габаритов двигался он на удивление бесшумно. Но движения его были изломанными и кривыми, словно он человеком никогда и не был. Когда он ринулся вперед, его плащ зацепился за одно из выступающих железных креплений на полу и это ни на йоту его не замедлило. Только ткань разорвалась до самого основания и повисла вдоль плеч лохмотьями. Феликса он ударил быстро — узость комнаты позволяла. Безо всякой красоты и лишних изяществ и Феликс едва успел вместо ноющего живота подставиться левой рукой, невольно взвизгнув от боли. Но это ничего — ударь Зонтик чуть быстрее, не успей Феликс уклониться и ему точно выбили бы сустав. И это ещё в лучшем случае. Что ж, у него все еще были целы обе ноги. Он побежал прямо на Зонтика и когда тот встал в стойку, готовый отразить лобовую атаку, Феликс в последний момент проскользнул у самых его ног, по низу и перекувыркнувшись задел генератор. Достаточно чтобы он ещё сильнее начал свистеть и источать магию, но не достаточно, чтобы нормально его схватить. Спиной Феликс врезался в машину посреди комнаты и свалил ее с постамента, что-то там конкретно переломав. «Упс, Вару мне за это спасибо точно не скажет» Из-за неосторожности Феликса иллюзии движущихся людей вдруг затопили и комнатушку и несколько ближайших к ней улиц. Даже отвлекли Зонтика на мгновение. Рука Зонтика почти схватила Феликса за плечо, когда их снова выкинуло в новое место.***
«Бог любит троицу», — так говорят. Но видимо в случае Феликса, Бог троицу ненавидел. «Нет, ну я конечно просил место потеплее, но не настолько же!», — едва не вскрикнул Феликс, но судорожно закашлялся. Его горло драла гарь и он всё никак не мог унять кашель. Левая рука болталась мертвым грузом и не чувствовалась вообще. Если бы чувствительным не остался бок о который она при ходьбе билась, то можно было и вовсе подумать что ее не стало. Феликс стоял на узкой каменной площадке, под одной из башенок куроградского замка, на сотни метров вдоль и поперек объятого пламенем. Прямо над его головой нависали огромные металлические часы, только начавшие отбивать ровное время. Из всех мест куда их могло сейчас занести — это было самое худшее. Тем более, раз машина начала повторяться в своих решениях, при том что она звалась «генератором вероятности», значит дела у них с Зонтиком и правда были дерьмовыми. Говоря о нем — валет другой масти всё же схватил Феликса и бросил в одну из кирпичных стен, затем — ударил прямо по ней, рядом. С перехватывающим от страха дыханием, слезящимился глазами Феликс все ещё извивался меж двух его работающих точно отбойные молотки кулаков, но надолго его явно уже не хватало. Остановить Зонтика он не мог — у него просто не доставало бы сил. Спасти его могло только чудо. С пошатнувшейся от сотрясающих её ударов башни вдруг слетела сначала минутная стрелка, а затем и груда выморенных в дыме кирпичей и осколки циферблата. Стрелка была золотой и заточенной, словно пика. Огромной — больше трех человеческих ростов. Она впилась прямо между Феликсом и Зонтиком, ободрав последнему нагрудник. Зонтик спешно отступил в сторону, и едва он сделал пару шагов, на них с грохотом обрушилась горящая металлическая конструкция, прежде служившая башне крышей. Зонтик затерялся где-то в дыму и искрах и Феликс свалился на задницу тараща на место где он только что был глаза. Соблазн сползти на землю после пережитого был просто ужасный. Прилечь, отдохнуть. Понадеяться, что кто-нибудь из людей на улице заметил их с Зонтиком и что ещё непременно ворвется за ними в самое сердце пожара и спасет. Такой вот сладкий шепот затуманенного мозга, отравленного угарным газом и теряющего силы. Но у Феликса была цель. Ему нужно во чтобы то ни стало отыскать генератор. Так что Феликс едва соображая встал на разъезжающиеся ноги и пошел. Клубы дыма застилали ему дорогу. Жар и копоть опаляли лицо. Сердце бухало в груди, руки дрожали от страха и напряжения Куда сложнее сделать то, что должен, когда знаешь какая именно тебя за это ждет расплата. Пять лет хорошей жизни за тысячелетия страданий, он чувствовал что где-то его очень крупно обсчитали. Феликс едва выбрался из перекрестной сетки балок и тогда весь этаж просел под ним, сотрясаясь. Когда все резко накренилось, неведомо откуда взявшийся генератор подскочил на выбоине и влетел в нишу прямо рядом с Феликсом. Росчерк мелькнувший средь сполохов огня, только руку протяни и достань. Так Феликс и сделал. Он перевалился через искореженный металл и камень и даже так, вытянувшись до генератора всё никак не мог его подцепить. — Ну же, еще немного… Часовая стрела — последнее оставшееся на остове часов, уже неслась, направленная своим острием прямо на него и Феликс по чистой случайности поднял на неё взгляд. Он едва достал до металлического корпуса генератора кончиками пальцев и нажал на его кнопку.***
Зонтик раскрыл слипшиеся от дымного марева глаза. Медленно и осторожно втянул грудью сырой воздух. В помещение где он сейчас находился, затягивало с улицы сквозняк, разбавляющий резкие запахи воска и выжженного фитиля. А ещё запах гари или его фантома, задержавшегося на одежде Зонтика. Сложно было сказать наверняка. Зонтик приподнял голову и с его покрытых копотью наплечников посыпались похожие на снег крупицы золы. А пепел широкими острыми хлопьями вился над ним некоторое время, словно перенесённый из какого-то другого места магией. Кажется Зонтик опять видел сон? Тот, что снился ему прямо сейчас, или тот, что едва перед ним растаял. Столь ли это было важно? З̨͇͈о̨̥̰̟̖н͇̝̦̲͢ͅт̢͖͈и̰̞͢к̪̲̳̙͢ о̧̣̘п̦̲̫̫̦͜я̢̠͔̠̱т̣͎̟͢ь̤̗͜ п̡͈̬о̧̳̦͚̬̙п̢͉͇͚̰̭р̧͚͎о̧̥̟̫ͅб̢͍̠̗̱о̘̩̝̠̮͢в͚̟͢а̢͚̱л̱̦̲͍͢ в̢̠̲̳̖̤е̥̱͜р̨̟̰̞̬н̜̦̭͚͢у̳͍͈̭̱͢т͈͕̮̬͢ь̮̤̙̯͢ͅс̙̫̦̰͜я̬̞͢ к͈̲̝͜ п̪̩͜р̧̞̪͚̰е̡͓̣̮̜͖ж̨̘͉н̡̪̫е̨͚͙м̱̳̦͢у̡̗̟ͅ о̨͓̖щ͎̣͜у̨͙͙͕̣̳щ̨̬̜͍̣е̫̱͜н̡̱̙̪̲̞и̱̞͕̠͜ю̢̮͙̙̝͉ б̦̗̝͢е̨͈̬̲̮͖з̲̲͢о̪͖̣͍͢п̨͚͚̮̠̱а͖͚͈͔͜с̡͙̲н͔̙͜о̡͓̲͙̭с̧̟͙т̟͓̮͢и̩̙͢, ̢̗̫͈͍̪ ч̨͚̖̝т̢̖̠о̥͢ͅ о̨̥̝к̧̭̬͍у̤̩̰͓͜т̨̲̮ы̢͔̳в̢̣̠̞̬а̢̥̜л̢̘̥̯̩͉о̢̮̝͉̳̩ е͕̮̱̩͍͢г͚̞̣̟̠͢о̢̘̬̙̗ в̧̬̣̘͉с͉̠̰̖̭͜е̧̥̝̮ͅг̢͈͍о͖͇͜ п̡͇̩̮̞а̡̝͉̠р̧̠̠у̨̫̪̠̲ м̥̪̠̠͜г̧̩͚н̟͖̫͢ͅо̢̬͈̱̝в̦͖͜ͅе̢͍̥̤̦н̡̝͇͎̟̣и͍̗͜й̰͍͜ н͙͙͢а͈̜̫̯͢з̥̜̠̤͜ͅа̩̳͜ͅд̢͉̫̯.̡͎͔̘̥ Н̢͉̣а̢̭̯̙̠̗ ф̢̗̖̭͙͈о̧̙̤̤н̡͖͕͙͕̫е̧̦̰̙͔̰ е̨͚̫г̡͎̯͖̰͚о̧̳̤̥̙̤ с̡̙̙о̢̙̤̠ͅб̧̪͚͖̗с̢̘͇т̨̟͖в͔̥̯̯͜е̡̩͍н̯̖͚͢н̡̟̦ы̗͈͍̭͎͢е͚̤͎͜ р̖̥̙͎͜у̧̱̙к̨͔̬̪и̖̯͍͖̘͜ с͇̙̥̲͢о̢͖̤̱в̧̝̗͎͓е̡̫̟р̧͔̣̭̰̠ш̢̜̗͉̝͇е̮̣͚͢н͈̫̗̠̖͢н̧̰̟о̢͚̭̬͈ п̙̘͜р̢̯̗̥̦͉о̢̘ͅт̨͎̥и̡͕͖̱ͅв̨͔̞ е̨͕͎͖̗̥г̧̦̝̬о̢̣̜̙ в̢͍̳̗̝о̟̥̞͢л̡͙̪͇и̢̞̜̩̝ с̠͔͜а̡̱͎ͅм̢̞̲͉о̧̤͈͓̪͍с̨͍̣̫͎т̧̥̫͙͖о̳̗̲̫͢я̢͉̤͎͔т̧̱̠͍е̢͙̟̳̤л̡̭͓ь̩͔̟̖͢н͇̤͢о͇̘̲̝͢ н̧̞̬а̤͚͜ч̡͍͎а̡̪̟л͙͎̯͜и̣͖̜͖͖͢ в͖͚̦͜о̨̤̠ͅз̢̜̝͖̳и̢̫̫͖͚т͎̳͢ь̨͓̮с͉̝͜я̢̮̮̮ с͇͖̫͙͜ п̨̳͙р̧͙̲̳я̡̣͖̳͓ж̢͎̤ͅк̧͇̮а̧͓̭̞ͅм̢̱̞и̨͇̠̳̝, ̧̬͔̙̲̝ с̨̲͙т̫̫̞͚͜я̨͍̙г̧̬̗͈и̨̪̱в̡͖̩̘ͅа̨̭͖͍̖̘я̧̮̥̣ ш̢̭͔л̡̫̗̖е̟̙̠̲̜͢м̢̖̩̖̘.̧̯̤͎ͅ В том, уже закончившемся сне, Зонтик вновь, как и в темнице Зонтопии, видел город. Из тёмного гладкого камня, возвышающийся над пропастью моря, что омывало своими водами горный хребет. Траву под ногами Зонтика там лениво перекатывал тёплый ветерок, который поймать можно было только в южных портовых городах, а у рыбацкого причала вились и кричали стаей чайки. Тащили из волн лодки мужики, билась в сетях пойманная рыба, стражники лениво сверяли документы людей, въезжающих внутрь через главные ворота. Зонтик не знал в честь кого город был назван и кем был основан, но отчего-то прекрасно помнил, что ночью тот сверкает точно алмаз, наполненный тысячью огней. И каждая его башенка и каждая статуя и колонна превращались в один бесконечный поток света устремленный в звёздные небеса. Как всё-таки приятно было находиться в местах подобных этому. Переменчивых, живых. В которых ни людей, ни дождь, ни облака не нужно контролировать силой погодных установок, фальшивой Луны, фальшивого Солнца или не дай бог — фальшиво могущественного генератора. Это был хороший сон, да, хотя и не без нотки тревоги. А затем он внезапно сменился другим, кошмарным. Душащим адским смрадом горящей плоти, вздымающихся метровых языков пламени. И вот что было в этом сне, Зонтик припоминал уже с гораздо бо́льшим трудом. Т̡͚̘͍͎е̡̰̩̤͉м̡̭͙ в̨̱̰̮̥̙р̧̟͕̬͈е̡̥̖͔̘͍м̟̝̩͙͈͢е̧̟̬̝н̰͚͔͢е̡͇͍̝̣м̱̣̯͇̪͢ З͕̠̤͜о̢̪͚̮н̫̫̲͇̜͢т̨̲̪͓и͈͚͉͈͜к̜͚͜ к̢̥͚͕͈р̧̤̲͙̣͔а̠̬͢е͙̗̦͕̬͢м̭̠͢ г̦̙̳͚͢ͅл̢̜͔а͔̱̟͜з͇͙̣̘̬͜а̨͈̰̳ в̢̳̞̘з̧͈̟̪̩г̢̲̖̬̮л̨̱̜̦̗̤я̭͖͍͖͢ͅн̨͈̖͕у̢̖͙͚͍̦л̢̗̬̪̙ н̡̫͙͙̮ͅа͓̗͢ͅ л̨̜̳я̧̘̗м̨̞̜͈̮̖к̧͙͈̲͎͚у̡͖̬̟ͅ с̨̙͇͔в̢̬͓̯͍͍о̣̝̟̗͢ͅе̧̜͎̟̫ͅг̧͓̝̱̲̙о͚̩͍͓͎͜ о̧̲̠̞̥т̨̙̘̪̱͕к̙͕͈̳͢ͅи̧͙̭̮͉н̡̣̰̪̭̣у̡͈̪т̧̤̫̭̰͉о̢̘̩г͇͖͢о̜̘͜ͅ в̡͔͓̯͙̪ с̞̮͕̰͉͜т̯̱͎͕͢о̢͖̯̦̰р̨͈͍̜͖о̢͕͉̥̗̰н̫͙͙̜͜у̢͉̜̘, ̡̘̲͔̞̲ у̧̤̬̬̱ж͚͍̯͜е͍̠͚̦͢ с̧̠͎̯̬о̧͓͎̥̟͙в̝͔̠͍͢е̡͓̱͚̦р͇̘̜̗̰͜ш̧̮̗̗е̨̦̞̠͔̲н͓͉̦̦͢н̡̟̥͎о̯̟̝̦͢ н̯͍̘̤̫͜и̥̟̬͙̠͢ н͙͉̯͜а̯͇̭͜ ч̨͕̙т̢͓͉о̡̫͚̱ͅ н̧̙̝͇̬е͈͔̮͜ г͇͓̟̤͢о̧̞͉д̢͚ͅн̡̠̱̖̘о̥̩̩͢г̡͚̞̘о̧̩̬̯̰ ш͉̬͢л̢̳̖̯е̪͓̫̤͜м̨̞͍а̢͍̯̯̣.̨͉̙̖ Е̢̳͇͍̦ё̪̪̳̘͜ п͓̤͢е̡͙̜̤р̡̣͔̯͖̙е̨͓̮̱б̧̱̭̤и̟͖͜л̢̖͖̦̠͖о̢̗̩̖̫ͅ к̡͍͉̱ͅа̨͈͉͇̰̖к̰̮͜и̡͎͇̳̭̞м̢̫͕̫-̨̞̮т̨̟̤͇ͅо̙̠͢ к̢̖̦̦̭р̧͙̰̞̘̪у̢̠͕̟п̡̰͉̫̠̤н̢̝͓̯͍ы̢̱͔͓̳м̡̤̫̤͉ о̗͙͜ͅс̡͇͚̭к̘͔̠͜о̢̘̲л̨̤̫к̗͇͜о̢͖̜̲м̨̗͚̭̩ͅ, ̢̤̩͈ с̡̥̭̱т̨͉͖̮̳̝е̢̬͖̲с̢̗̭а̢̠̖̙л̨̲̫̪о̧̰̰ п̡̬͇̬̣̠о̢͔̩͕͕л̜̗̬͢ͅо̢̥̝̜ͅв̣͈͇͎͜ͅи̱͓̖͔͜н̢̩̭̗̟у̮̰̞̞͜ з͈̞͓͢а̢̖̘̠͕̰б̤͙͓̟͜р̡̠͈͕̰а̧̗͈̜л̧͓͔̙͇а̞͕̤͢, ̨͚̝̯͉ р̨͓͙͙̲͇а̟̖͜с̢̬͕͍͉̘к͕̰͖̰͢о̡̮͕̠̫̣л̡̟͇͇͇̙о̡̲̥̤в̭̩̩̣̞͢ в̢̠̩̰͖̖ н̡͚͙̭͉͍е̤̩͔̙̘͢с̧̬̯͍̗к͕͔͚̖̙͜о̨̣͉̜л̧̳̞͖͖̙ь̡̘̘͖͈̖к̬̜̦̬͢и̖̜̩͜х̝̬͖͢ м̧̫̬е̢̣̪̜с̖͢ͅт̧͇̞̩а͕̙̟̮͢х̨͇͕̘ м̧̞͍̲е̖̝͜т͙̬̠͈͜а͉̜̮̰͢л̞̝͢л̧͍̗̰.̥͔͢ И̨̠̥͈ д̡̬̫а̨̫̜̝ж̢̞̘̠е̨̭̥̣̦̬ п̢̩̩р̨̱̱͓и̙̩̱͍͢ з̫̘̯̟͢а̢̳̭щ͕̖̫͍͜и̢͖̝͖̟т̢̞̳е̧͇̜̳, ̨̣͕̥̫ͅ н̡͖̘а̨̜̱͓ п̡͓͕͔͇ͅо̧͕̜̦д̦͇͇̞͜б̢͙̤̞о̡̗̮̝͓̭р̠͚̠̲̘͢о̨̙̝д̨̲̱͕к̡̳̜е̝͍̦͢ З̧̬̟о̡̘̟͚̥н̫̠̯͚͢т̮̠͢и̨̫͙̭к̤͚̯̦͢ͅа̢̭͍̞ о̡̲̳̳с̡̫͔̥̞т̡̙̤͇̝ͅа̟̗͕̮̘͢л̩͚͈̥͜а̜͎͓͜с̗̭̭͜ь͕̩͢ͅ г̙͔͈͜л̬̰͎̯͜у̢͈̩͙б̮͚̬͍͜о͎̮͜к͕̠͓͢а̢͕̬͈͉ͅя̨̳͙ р̡̪̬̱а̧͉̮̠̝н̥̝͜а̡̘̝̳͖̲.̧͉̞̤͙ Н͖͓͜и̧̗͖̯͈͇ч̨̯̬̫̞͕е̧̰̪̜г̡̖͓̖о̧̣͔̞ к̧̦͓р̢̠̳̱и̨̰̗͉̜т̧̲͖̰͔и̙͎͜ч̧̬̞̙̬ͅн̧̘̩͉о̯͚̤̰͙͜г̨̪̯͙̱̤о̡͇̠͓̗̞ в̝̥̠͢ п̨͙͕л̨̤͉̜̩ͅа̦̖͢н͙͖̱̭͢е͓͇̙͜ а̣͜ͅр̨̲̤̥͖͈т̰̱͜ͅе̭̭͢р̠͇̙̫͜и̜̰̫͢й̢͓͓̖̯̝ и̢̪̝̞̜ в͈͍͉̜̰͜с̨̗͚͉͔е̡̦͍̤͕г̝̞͢о̡̩̣̖ п̨̗̖р̢̘̝̲о̡̥̙̙ͅч̢̜͙̦͖е̢͍͇г̨̳̜̗̤ͅо̧̝̦͎͇ͅ, ̢͓͕ н̨͉̥о̢̮̗̩̯͔ б̨̭͇о̡͍̠̤̝̩л̲̤͜ͅе̮̙̜͜л̧̬̠̦о̡̩͉̮̣̜ п̢̞̤р̢̜̤̲̭ͅо̢̱̰̟̭с̡̘͔т̡̬̪̩̩о̡̯̝̟̤͈ у̨̫͎̰̠ж̬̳͜а̢͕̣̗̜с̢̩̘н͕̙̜͇͢о̯̙̣͜.̧͓̟̫ Н̧̪̭̲̞е̡̤̪̬͈̤ з̨͓͖̟̪̱а͔̣͓̪̲͜с̧͚̳͔ͅт̘̯̥͢а̧̪̱в̧̝̗̭ь͖̙̘͜ͅ Д̜̬͜ж̨̠͈͔о͕̫͢к̬͕̲̣͢ͅе̧͎̙͇р̡͕͖ З̡̘̗̗͎̳о̧͉̗н̞͙̥͓͢ͅт̥̫̪͢и̩̣̮̩̳͢к̧͚̫а̥̪̖̲̥͜ н̢̝͖̩а̞͇̙͢д͔̪̩͜е̡̠͔т̡̮̩͖͎ь̢̰̳͈͕ͅ н̜̮̭͓̠͜а̧̙͎̥̪ͅ с̠̭̖̩̠͢е̨̘͎̟͇̥б̞̤͜я̧̙̣̝ п̜̳̦͖͜о̨̮̪͚̳̣л̧̳̣͉̙̩н̡͉̯̮ы̡̭̪̟й̮͎̲̟͜ к̡̩̰о̨͈̥м̢͓͓͖̝п̡̤͉͖̲л̯̝̙̠͢е̨̝͕̠к̡̬̜͙т̡͙̮ о̳̘͜б̡̪͖̲͍͕м̨͍̬͔̯у̮̥̟͢ͅн̨̬̠̘д̧̬͈и̨̮͙р̧̯̘о̢͈͖͚̣в̘̟̝͈̟͜а̡̭̯̠̫н̧̯͉̤и̧͇̥͙͍я̡̯͎ и̧̗͖ с̲̳͖̳͜ г̧̲̬̫о̡̝̞̜̤л̡͎̭о̢̲̬̤̭в̧̥̗ͅо͚̤͎̲͢й̡̯͈̤ е̫͍̯̱͇͜м̧̘̗͉̪̣у̨̝ͅ м̡͕͎̪̞о̨͓̪̪͚̣ж̧̜̰н̭͓̥͍͜о̜͙͉͢ б̧͇̪ы̨͎͎̫̯л̬̤͜о̡͖̱̬ б̡̦̣̳̣ы̡̥̲̮̝̦ п̧̫͚̝̥̯о̮̫̟̥͜п̧͖̘͕̬̗р̨̙̱̯͍̙о̘̲̘͢щ̨͉͉̱̖а̨̫͍͕̗̜т̨̥̟̬͖͈ь̦̘̪̩͔͜с̧͈̗̖я͙̜̬̖͜ͅ.̢̲̘͚̜̭ Подробности кошмара, подробности… ну, кажется он с кем-то в нём сражался? Может быть с Данте, может быть с Пиком который наконец вырвался из плена чар Джокера. Нет, даже не близко? Ну тогда может быть… Ф̬̘͉̖̳͜е̧̤̞̣̖̙͚̤̱л͇̯̙͍̭̱̝͈͕͖͜и͎̦̥͔̪̞͙͜к̞̤̜̪̞̰͕͓͚̞̳͢ͅс̙̤̩̫͎͓̪̟͇̬̱͜, — услужливо подсказала поднявшая его на ноги машинальная механическая часть мозга, — э̡̯̙̮т̞͙͢о͓̞̙̫͔͜ б̨͙̫ы̟͖̯̠͢л̱̙̲͓͜ Ф̢̜̲̝̱е̡̩̝л̧͈̦͎ͅи̤͉̖̗̠͜к̡̰͚͎͔̟с̧͓̦̰̭ͅ. И Зонтик призадумался. Ах, да, точно. Феликс. Ну, как бы то ни было, сны это всего лишь сны, верно? И чаще люди склонны засыпать вновь, если их из череды приятных сновидений вырывает тягучий ночной кошмар. Так же собирался поступить и Зонтик. Потому что буквально худшее в такой ситуации, что можно сделать — так это думать о произошедшем всё больше и больше распаляя свою нездорово ранимую психику. Что бы там ему странного не померещилось, пока мозг дрейфовал в блаженном небытии — с Феликсом точно всё было в полном порядке. Как и с Куромаку и Данте. И Пиком и Вару и Ромео. Может быть даже и с Габриэлем. Вот насчёт него единственного Зонтик не был уверен, ведь его Джокер не замечал в своих видениях. Т̷ы̷ п̸ре̴к̶р̵а̶с̵н̵о̸ з̶н̶а҈е̷шь̵, ҈, ч̷то̴ в҈сё̶ э̷т̸о̵ —҈ л҉ож̶ь̷. С҉к̷о̶ре̶е̸ в̴с̴ег̴о҉ п̶ол҉о̴в̸и̶н̸а̷ из̷ н̸и̷х҈ у̶же̸ м̷е̴р̵тв҈а̵, ҈ а̴ д̶р҈уга̶я̷ —̷ н҉а̶ п̶о̴лпу̸т̷и̶ к̵ э̷тому҉, — всё так же холодно отметил его собственный внутренний голос. Он был мерзок в констатации факта, но его тон всё равно против воли убаюкивал. Между истинным и ложным, навеянными магией снами и явью была так тонка грань. З͔̲̠̗̲͜о̮̳̣͙͜н̡͕͖т̧͓̞̤и̗̮̝͜к̨͕̖ с̨̜͎͚̱д̨̝͉͔̭е̢̭͍̯л͇̠̠͢а͉͍͢л̧͓̮̜ п̨͚̦̜̤̫а̢͚͓р̡̩̳ͅу̰̖̝̫͜ ш̧̥͈̟͇̘а̨̞͙̬г͙̰̫̞̙͜о̨͚̥в̙̝̤̝͢ в̳͉͉͢п̡͕̠̰͚ͅе̡̥̰̩р̨̯̤͈̫̗ё̩͔̲͢д̡̬͎͓.̡͈̰ О̝͉͢г̟̯̟͜л͔̳͍͢я̨̠̦д̡̜͚͖е̨̘͙ͅл̧͖͕̦̤с͓͖͍̦͜я̘̙̩͜ п̠̬͍͔͢о̧̲͈ с̡̠̘̞т̧̩̘о̥̰͜р̧̥̲͇̳о̧̱̗̮н̡͎̯̩̱а̡͍͓̝̥̥м̨͙̬̲̱ͅ.̨͇̥ И̢̱̘͇̩ п̳̗̟̲͜о̧̲͖̭̫ч̨͎̲̘͖̭т̨̲͚̬̩и̢͕̝̞̝ у̢͓̖͍̱̭ж̨̮̮ͅе̡͎̩̫̘ п͕̠͍͢ͅо̡̝̰ч̡̰̝̝͍у̨̘̝̗̙в̝͕͙̭͜с̗̩̦͈̘͢т̡̬͕̲в̱͖̜͖̖͜о̢͕͉в̪̲̜̯͢а̢̠͔л̰̱̰͢ к̨̜̩̲̪͚а̧͖̲̝̣̙к͚͇͢ͅ е̡͔͍̟̗͕г̧̰̫̰о̡̦͍̞͎ в̧͙͉͉͇н̦̮̯͢у̳͙͎͢т̞̜̠͍͢р̡̰̪͕е̰̪̮͖͢ͅн̠̲͜ͅн̨̦̝̖̬и̨͔͚й̨̫͙͔, ̩̫̭̰͔͜ и̢̩̖̥̖͉с̧̥̟т̡͉̖͈ͅи̨̜̦͕̰н̨̟̜̦н̡̟̝̱ы̫̩̘͢й͖͚͜ в̡͈͚з̡̘̮̱̱͎о̬̬͜р̧̭̤ п̢͉͙̜о̤̣͢с̡̯͔͙̖̖т̫͍͢е̢̪̫͓п̡͖̘̤е̧͇͔̲͎̮н̨͚̜͙н̨̣̙͖̦о̝̬̥̦̬͜ з̧͇͇̯͓а̡̜͙̗т̡̯ͅу̡̲̗м̡̖̲а̡̱̳͕̞н̢̗̘̬͔̗и̨̩͓̟̣̬в̡̠̯а͕̪̱̯͜е̨̠̘̖т̡̝̟͓с̨͇̜̩͍̤я͚͈̫͜, ͎͙̗̣͖͢ п͖̱͉͢о̢̞̳̳͚̠з̡̟̫в͓̜̲̥̙͢о̰̗̣̟͢л͍̗̙͚͜я̧͙̘е̢͎̦т̨̟̗ «̨̫͖̲а͍̯͢в͚͙͜т͍̝̥̮͜о̡̟͓͔м̨͙̥͕̮а̢̤̜т̡̠͓̩̜ͅи̣̘̞̞̖͜к̢̟̭͚͓е̮̮͢»̢̘͎̮͉͓ с̧̭̭ͅн̧̞͖о͖̣͢в̧͉͙͇а̡̝̬̲̥ в̳͍͓̠̥͢з̧͉͖̮̯я̧͚̗̯̗͇т̨͉͙ь̢̙͖̖͇̜ в̡͖͙̗̥̳в̬̳̘̟͢ͅе̨͍̣р̡̝͉͖̗х̢̞̝̦̮̖, как вдруг он наткнулся на генератор. Выпачканный в крови, всё ещё горячий он лежал совсем неподалёку — только пара метров, руку протяни и всё. И вся эта история для Зонтика тогда закончится. Джокер сказал ему быть осторожным, он и был. Сказал забрать генератор и вернуться с ним к нему — он сейчас возьмёт его и вернётся. Ни капли сложного. Да только вот в этот самый момент Зонтик случайно нашёл взглядом Феликса и от страха оторопело замер на мгновение. Феликс стоял у грязно-серой стены, тихий словно призрак и такой же бледный, едва держащийся дрожащей рукой за край алтаря. По его груди, пронзённой обломком золотой стрелы катились капли крови. Расползалось на рубашке багряное пятно. Зонтик понял в каких декорациях происходило всё действо. Зонтопия. Какой-то очередной из её разваливающихся храмов. И сейчас ему не было никакого дела до того, была ли ещё Стена вокруг неё, как и до того, каким образом они вообще сюда попали. Его даже перестало волновать что будет дальше с ним самим или планом Джокера. Рот Феликса был открыт в крике о помощи, но он так и не произнёс ни единого слова. А тело Зонтика меж тем, всё ещё не подчиняющееся ему, уже почти добралось до своей цели. Ч̨̝͖т̲̱̩͎͕͜о̰̞͚͢ ж̡̬̞̰, ̡͕̱͙̪̟ п̡̳̞ͅо̡̤̩д̟̪̰̱͢ч̮̣͢а̢̰͙̱͉с̡̰͙̳ к̯̩͉̩̜͜а̯̳͜к͖͙̤͜и̡̝̦̬̪м̢͎̝и̢̟̫̣ п̧̠̜̜͍у̭̱͎͍͢г̢̰̫̙͔̞а̢̮̞̩͍͔ю̢̥̱щ̡̮̪̙̙͈и̢̬̞̥̬м̮͇͜и̢̝͚ н̢͖̣̱͈͍е̰͜ͅ б̭̱͜ы̡̫̘̞̖̙л̭̞͢и̧͈̫ б͔͚͇͇͜ͅы̢͔̗̘ с̖̠͜н̖̟͢ы͉̥̠̖͜ͅ, ̨͍͔͉̤̞ п̟̱͢р̖̬̳͜о̢͓̗и͖͍͈̙͢ͅс̡̜̟х̧̗̮̳̬ͅо̡̬̰͈̩̣д̡͈̦͇̘я͙̬͍͜ͅщ̧̭͙ͅе̢̱͉̣͓̩е̢̜͍̣͇ͅ в̨̱̞̭ н̡̯̤͍и̡͕͖͚͕х̫̣̯͢ т̡̬̤о̰͕̯͇̪͜ч͖̰̦̱̗͜н̢̳̱о̧͈̪ н̞̮̪̘͢е̡̫̝ д̧͓̣̯о̧̜͉̤л̗̲͍̞͜ж̨̩͎̠ͅн̧̖͓̝̱о̧̝̯ з̟̝͢а̦̬̜̲͉͢д̧͈̟̪е̨͇͕͔̪̮в̡͈͓а̢͍̜̖т̥̣͜ь̠͖̜̤͢ т̜̖̦̠̲͢о̟̘͈͢ͅг̠̘͖͕̬͢о̢̙̪̤̳, ̡̟̫̝̦ к͙̲̥̯͜т̧̠͙͖о̨̮͈ э̢̱̳т̭̝̲̤̯͢и̡͎̥͓ с̨͖͔͕ͅͅн̡̮̣͍ы͎͚̯͉̝͢ в̧̣͈̯ͅи̲̗͕͢д̨̪̬͙и̲̲̩͜т̢̗̱͕̣.̨̗̦̤͚͙ Н̡̝̝̰а̤͙͢д͔̠̤͕͇͜о̳͚̮͇̤͢ б̨̬̥̦ы̧͔̬̗л̡̗̥̟о̢̘̟ и̢̣̥̩д̨̜̗т̢̥̥̘и͚̝͚͜.̡̜̳̬͎ Н͔̣͉̠̠͜а̡̣̖̦̲д̟͔͇͢о̢͓̗͍ б̧̫̞ы̨͔̲̱л̮̙͜о̡̣̥̤̲…̮̙͙̯͢ Феликс так и остался стоять позади него, не шелохнувшись. А Зонтик с каждым шагом отдалялся от него все дальше и дальше. В храме всё началось, в храме всё и закончится, какая ирония. Если бы Зонтик был чуточку смелее с самого начала, если бы он не нагородил всей этой дурацкой схемы с правлением из тени, если бы прихожане не выгнали его из своих сердец, из своих святых мест, всего этого сейчас с ним не происходило бы. А что теперь? О̅̉͡н͂͐̅͠ н̊͆̾͠е̉͛̊͞ в̐̇͞и̃͋́̆͐͝д҇̾̾е̛̎͊̅̀л̇̒̾̉͡ з҇͐̀̇̋̅л̽̾̈̄͡а҇͐̉̊͒̓.̋̓̀̌̆͝ ͒̅͂͞Н҇̏͋̀̊͊е̂̐̌̕ с̛̽̄̈́͒̚л̎̏̉̈͒͝ы̎́͞ш̀͐̐͊̕а̐͌̕л̈̄̔̃̅͝ з̊̍̉̈͡л͗̽͞а̊̍̽͞.҇̋̋̚ ̑̆͂̅͆͝Н҇̀͌е̌̈̐̈́̏͠ д͛̋̈́̐̉͝е̛̏͑̈́л͗̈́̕а҇̇̑̀л̾͌̽͝ з҇̏̇̑̄л̛͆̔͆̍͐а͒͂̈͗̉͝.҇̊̓͊̈́ ̀̂͊̋͠И̃͌̚͝ н̊̔͋̈̕е̏̏̃̎͝ г͊̉͡о҇̏̂͒̊в̛̀͑̔͂́о҇̈͆̆͛р̛̋͊й̉̆̓̋͞л̽̋͞ о́̉̅͠ з҇̐̄л̽́͌͞е̓͋͡.̃̎͠ Всё это делал за него кто-то другой, пусть и его же собственными руками. Джокер однажды сказал ему: «я со всем разберусь сам, ты только подожди, Зонтик». И неловко улыбнулся, пытаясь скрыть усталость и нервозность. П̈̎̇̅͠р̂̀͋̀͋̕а͑̄̅̀͠в̑͛̀͗́͡ӥ̛̓̾л̓̅̈̔̕ь̓̾̾̃͡н҇̑͊̓о̃́͐͋͡, Только дай самому близкому тебе человеку вымарать руки по локоть в чужой крови, Дай своей семье исчезнуть. Дай миру рухнуть. Т̪̫͕͜ы̧̜̣ в̥͖̝̠͢е̧̟͕͕д̧̮̠͈͍ͅь̥̲̗͜ͅ п̭͙̘̪̜͢о̨͔̟̗ч̮̟̭̥͢т̭͓̟͇̠͢и̢̥͇͙ с̧͍̲̜̫в̢̬̭͇я̢̞̲̫͈̱т̨̬̙̟, ̡̣͖ р̢̖͔͓а̡̲̱͓̲͓з͚͈̘̖͢ н͕͔͜ͅе̡͖͎̪̗ͅ к̫̗͢а͚̩͎̙͙͢с̧̥͇а̧̲̖͍͓е̧̣̣͙̮ш̨͉̙̬̜ь̘̦͜с̘̭̜͢я̨̗͇͓͇̩ в̧͉͖с̖̟̭͍͢е̧̖̲̩г̡̱̠̦͈̲о̧̤̖̳̘ э̤̘͙͓͜т͙̬͜о̢̳͈̙͖͚г̱̮̳͢о̢̦̮, ̗̲̲̦͢ т̨͙͇̤̯͔а̢̳̳̯к̧̳̤ к̟̦͔͙̖͢ ч̱̥̲̗͔͢е̡̟͙͕̗̮м̢̱̙у̨̮̰̦̯ п̡͖͚е̜̞̳͜ч̜͔͖̭͢а̯̣̳͢л̢̘̘̞и̞͉͢т̮͢ͅь̡̩̙с̡̙̗͓̫̣я̢̣͔͖͉͚? ͓̱̲͕͜ Его пальцы коснулись обшивки генератора. Нет! — мысленно завопил он. — Нет, нет, нет! Я ЭТОГО НЕ ХОЧУ. Х̡̘̫̰̩̭о̢̝̥͉ч̡͚͍̳е̡̟͔ͅш̢̦͔͕͇͚ь̖̙̫̬͢.̢͖̙ Т̢̬̭ы̢̲̲ х̧͚̤̟͚͕о̢̖͈ч̡̥̩̣е̡̬̦̝ш͕̮͙̗̜͜ь̬͕̳͢, ͖̫͓͙̮͢ ч͈̪̭͜т̨̖͍̥о͚̪͜б̡̦̜̟͚ы̨̮̗̦̲̜ э̰̤͜т̡͙̭͉̗̩о̧͙̥т̨͇͚͖̖͔ м̧͕̜̖̯̩и̲̟͜р̢͎̳̠ д̪͈͙͖̠͜а̢̱̯л̳̱̬͜ т͙̟͓͢ͅе̥̙͜б̦̮͜е̨̣͙̰͎̳ в̳̤̯̝͜о̢͚̞̫ͅз̨̥̳̘м̧͉͙о̢̝̙̥ж̢̯̗̖н̢̥͎̮ͅо̨͎̤̬̩̰с̰͖͢т̖̥͜ь͍̟͢ ж͕̟̭͇̦͜и̧̳̝̥̞̬т̡̥̫ь̢̳̩̱͕͖ с̨͚͍͔͎͕ч̩̲̮͢а̧̯̭с̢̳̰̦ͅт̧̠͓͕л̬̲̦͔̗͢и̢͎̳̩͇̣в͈̗̰͜о̨͚̯̠̮̠.̧̣̟ Я НЕ ХОЧУ, ЧТОБЫ ФЕЛИКС ИЗ-ЗА МЕНЯ ПОСТРАДАЛ. Г̢̟̮̬л̙̞̯̟̣͢у̢̪̝̘̲̠п̢̳͇̙̟ͅо̧͎̠͉̞̖с̡̯̯̩т̨̖̙̰̞и̡̪̩̙͓̣.͈̠̳͎̮͢ Т̡̙̳е̨̝̞̟б̢͖̙̥е̡͉̠͈ б̢̟̙̱е̡̫̞з̡̫̭̜̰͙ р̨̙͇а̪͢ͅз̨͎̖̞̘ͅн̡͈͍и̢̙̤͕̟̞ц̧̣̯̦ы͉̪͢ ч͎̗̗̪͢т̝̘̩̱͜ͅо̡̪͙͍̗̩ с͔̟̥̠͚͢ н̡̗͕и̢͙̞̯͙м͙̱̤͢ б̧͕̲̳͓у̢̰̱͙̩д̢͉̪͎е̡̭͚̲ͅт̧͖̣̰͕͕.̢͖̮ Это была жуткая борьба с самим с собой. С удобной магией, что годами облегчала ему жизнь, разжижала любые попытки противиться. Трясине без разницы как хорошо ты сопротивляешься, когда счёт идёт на секунды. У неё есть все время мира, чтобы убить всех кто тебе дорог, разломать все, что ты ценил и пронзить твоё сердце тысячей тысяч стрел. Зонтик в порыве протеста мотнул головой и тогда вновь встретился глазами с Феликсом. Чужой беспомощный взгляд оглушил его, выбил из него весь дух. Ему в нос ещё сильнее ударил запах, только на этот раз не пожирающего замок инферно из которого они сбежали, а медный тяжёлый дух крови. Это было сродни удару ножом. Больно. Быстро. И вдруг Зонтик испытал такую адскую боль, что она затмила собой всё его сознание. Ему казалось, что все эти года он спал. Даже тогда, когда говорил с Джокером те крупицы времени, что ему позволяли. Даже тогда, когда он делал что-нибудь самостоятельно. А сейчас вдруг резко очнулся. Теперь уже точно по-настоящему. Зонтик постоянно перекладывал на других ответственность, прятался за их спинами всю свою жизнь. Сперва за спиной Куромаку, потом — Алебарда. Пика и наконец — Деуса Эксгарда. Он позволял им быть его моральными ориентирами, решать за него свою судьбу. Ему проще было смириться с каким угодно дерьмом, лишь бы не ошибиться, лишь бы и в гипотетической ситуации не сделать людям больно самому. Но сейчас?.. Если Зонтик не поможет Феликсу, то он точно умрёт. В холодном запертом на ночь храме с такими ранами выжить у него не было ни единого шанса. Зонтик крупно задрожал, стискивая свою руку почти нажавшую на кнопку генератора другой рукой. Он чувствовал как лазурные нити давят на его тело, мысли, душу почти до мяса и крови, но на этот конкретный раз он не мог им проиграть. Потому что не за кого больше было прятаться. Потому что сейчас малейшее его колебание станет фатальным для того, кто этого совершенно не заслужил. В немом крике он раскрыл рот, всю его грудь сдавило от боли, и Зонтик согнулся почти до самого пола. От той руки, что коснулась плитки распростёрлись кривые трещины и даже сам фундамент просел и глухо ухнул от того, с какой нечеловеческой силой на него давили. Зонтик пытался сделать вдох, но лёгкие его будто бы с каждой минутой вжимались в позвоночник больше и больше. Вся магия, покрывающая его вспыхнула пару раз, а затем… всё внезапно прекратилось. Глаза Зонтика приобрели родной, тёмно-синий цвет и он глупо заморгал. То, что магия разума исчезла явно было не его заслугой, точнее… не целиком и полностью его. С Джокером и помимо этого сейчас что-то случилось. Но как бы то ни было, нельзя было упускать подвернувшегося шанса. К Зонтику вернулись все пять чувств разом. И он тотчас же услышал и свист ветра за ставнями, и рваное дыхание другого клона. Почувствовал тяжесть доспехов на своём теле и боль от всех полученных в бою ран. Тогда в бесконечном акте слабости и дрожи он всё же позволил себе обратиться к генератору, исполняя не чужое, а лишь своё собственное желание. В голове его промелькнула мысль: «Нам с Феликсом нужен тот, кто сможет исправить всё это. Нужна помощь» Генератор щёлкнул открывая портал в последний раз и Зонтик с ужасом прошептал: — Господи, что же ты наделал… Прежде чем их опять затянуло в очередное свободное падение.***
Двигался Габриэль отрывисто, точно новорожденный оленёнок. То медлил, шаркая ногами по белой земле, то подскакивал на месте ни с того, ни с сего и шёл быстро-быстро, так, что Куромаку едва за ним поспевал. В очередной раз стоило их плечам поравняться, Куромаку заметил бисеринки пота блестящие на его висках. На немой вопрос Габриэль ответил заранее сам. — Это я… после магии так. Трудно. Столько дыр в пространстве за раз открывать и держать. Голова теперь болит, пить хочется. — Так и не открывал бы, кто ж тебя просил, — сухо ответил Куромаку и тут же как-то несвойственно стыдливо для себя самого отвёл взгляд. Мысленно укорил свой язык за такие вот шпильки и чёрствость. На чужие мучения ему было тяжело смотреть, но сочувствовать Габриэлю борющемуся не понять ради какой цели, да ещё и спутавшему ему все планы было ещё тяжелее. Если бы не его вмешательство, Джокер не появился бы в Курограде раньше рассчитанного времени. Это было… как там Вару обычно говорил? «Самое настоящее читерство», вот что! — Не просил никто. Конечно, — согласился Габриэль и остановившись, упер ладони в колени. Судорожно глотнул воздуха, задыхаясь, — да только вот тогда мир бы с концами… Он с чувством махнул ладонью вдоль свода Купола и со шлепком вернул её на прежнее место. — Мир бы «что»? — попытался вызнать Куромаку, но Габриэль покачал головой. — Увидишь. А сейчас — надо торопиться. И они опять начали взбираться по преддверию Красных Гор. Когда десять минут назад Куромаку спросил Габриэля зачем они свернули в сторону Сукхавати и отыскали тропинку, увивавшуюся вдоль каменистого плато, тот ответил, что Феликс и Зонтик непременно должны появиться здесь спустя некоторое время. Ведь у них остался генератор, а при его помощи, как и при помощи магии Габриэля можно было прыгать через пространство куда угодно. Больше они оба не разговаривали. Скальные кручи клонились к земле со всех сторон, редкая пожухлая поросль тут и там межевала занесённые на безжизненный камень горстки земли. Поддувал неспешный противно холодный и сыроватый ветер. Будто бы весенний, но ещё не совсем до конца такой. Куромаку чувствовал, как напрягаются его мышцы при движении, как горло давит из-за тревоги, но в голове было на удивление пусто. Правда, не из-за отсутствия мыслей, а как раз-таки наоборот — пусто было из-за того, что мыслей было слишком много. По себе, как по руководителю целой страны Куромаку прекрасно знал, что не посвящают обычно в детали тех планов, что крайне скверно оборачиваются для всех в них участвующих. Именно поэтому молчание Габриэля его до ужаса напрягало. Вообще, было и ещё кое-что напрягающее помимо этого. Куромаку, увидев обрывки иной своей жизни, те, что показал ему Джокер, вдруг вспомнил каким он был на заре создания государств, и это воспоминание взбудоражило его кровь. Однако отнюдь не в хорошем смысле. Он был высокомерным, холодным, расчётливым и искренне полагал, что знает как для всех вокруг будет лучше. Конечно же распространяя стандарты своего сугубо личного, недостижимого даже для него самого счастья, на людей. Назло им не принимая во внимание, что все они разные и что желать тоже могут разного. После возвращения с Земли Куромаку и правда мало смыслил в людях и от негативного опыта жизни там стал сильно их презирать. Насмотрелся на Создателя и Пика и решил, что все они такие — сами себя зазря угробят и что им до миллиметра нужно указывать правильный путь. Что лично себе подданных он создаст идеальных, как и страну. В те года он считал, что цель оправдывает средства, в чем был схож с Пиком, да только вот никогда бы этого не признал, ибо всегда тянул упряжь строго в противоположную сторону. Максималистичная фаза у подобных ему «юных политдарований» — страшная штука. Слава богу, что хоть обстоятельства в жизни у него сложились так, что Куромаку не успел пойти на поводу у своих эмоций и влезть в ещё бо́льшее дерьмо, чем то, которое он сейчас расхлёбывал. С одной стороны — Куромаку было приятно понимать, что он изменился в лучшую сторону, однако в нынешней ситуации именно из-за этих изменений ему пришлось поверить на слово другому человеку. Это был прецедент. Прошлый Куромаку выбил бы информацию силой или надавил бы безапелляционностью фактов. Прошлый Куромаку был бы гораздо эффективнее нынешнего и уже добился бы того, чего хотел, а он что?.. Отрастил человечность в самое неподходящее время. Ну надо же. Куромаку вдруг почувствовал себя мягким и уязвимым. Будто бы каким-то морским гадом, все время фривольно жившим в своей твёрдой броне, отражавшей любые атаки и впервые запрокинувшимся на спину. Оголившим живот, на котором пластин как оказалось — и не было-то вовсе. Его теперь кто угодно мог сожрать, однако в то же время он будто бы чувствовал и облегчение. Не надо было больше быть сволочью, всё оправдывающей «вынужденными мерами». По факту он ведь попытался через силу вернуться к своей старой точке зрения накануне вторжения в Столицу. Поспорил с Николь насчёт необходимости запуска проекта Cf-ink и позорно капитулировал, так роботов не тронув. Знал ведь в глубине души, что она права и случись что — хаоса и потерь с ними вышло бы ещё больше, чем без них. Только парочку оставил включёнными в лаборатории у генератора на всякий случай. Припоминая своё прошлое бескомпромиссное мышление Куромаку много раз говорил Феликсу, что из них двоих лишь Феликс имеет право считаться хорошим человеком. И сейчас… он даже сожалел, что не смог поладить с Пиком. Что их детские недомолвки и обиды переросли в то, во что они по итогу переросли. Может быть и прав был Вару, который сказал на собрании, что отчасти всё ныне происходящее — вина Куромаку и его неумелой политики. На ничейных территориях Карточного Мира всегда было светло, но над ватийскими горами находилось ещё и их собственное солнце. Засвечивая багряные вершины и выступы оно делало их зловеще чёрными. Ело глаза. Куромаку сощурился, видя лишь горелые в его свете абрисы, но не сами предметы очерченные ими. Невольно он загляделся на игру света и тени, при этом всё продолжая идти вперёд. Оттого когда Габриэль неожиданно замер, Куромаку врезался в него, только в самый последний момент, успев, ухватиться за его плечо, дабы удержаться на месте. — Почему ты… — Здесь. Куромаку посмотрел Габриэлю в лицо и застывшая вытянувшаяся гримаса на нем вкупе с вытаращенными глазами и прижатыми к голове острыми ушами напугала его не на шутку. — Это будет здесь, — ещё бесцветнее и тише повторил Габриэль. Зрачки в его тёмных глазах сузились так сильно, что впервые Куромаку смог разглядеть вокруг них радужку. Противное чувство сродни тому, что он испытал, продираясь через зонтийскую Стену, заставило кожу Куромаку покрыться холодными мурашками. Он проследил за направлением взгляда Габриэля и вдруг, в высоте средь красных камней, над ними из ниоткуда появились Феликс и Зонтик. Они стояли поодаль друг от друга, не шевелясь. Оба — лицом к закату. Из рук Зонтика выпало и покатилось по склону какое-то пятно. Стукнулось пару раз, чиркнуло по ноге Куромаку ударив его в полете. Осыпалась следом за ним мелкая груда камушков. Он толком не разглядел, но кажется, это был генератор. Феликс вздрогнул из-за шума внизу и обернулся. Его лицо засветило Солнце, и скорее всего он неловко улыбнулся, глядя на Куромаку. Волосы его вспыхнули в угасающих лучах на мгновение, показавшись трепещущим на ветру золотым ореолом. Его колени резко подогнулись, свободная рука запрокинулась ввысь, рефлекторно ища опоры. Он потерял равновесие и упал. Куромаку бросился вперёд прежде, чем успел осознать, что происходит и что он сейчас делает. Он не был специалистом в таких делах, однако смог удачно подставиться для того, чтобы Феликс упал на него, а не на землю. Но вот то, что он точно понимал — ни один человек, падая с такой незначительной высоты, тем более, на относительно мягкое не должен был так сильно кричать. Больным и слабым полупридушеным криком, который почти сразу же сменился на хрип. Куромаку так и не узнал, что за выражение лица было у Феликса в ту самую минуту, когда он к нему обернулся, потому что сейчас по его щекам текли слезы. — Что с тобой? Голос Куромаку, когда он аккуратно приподнял Феликса и положил к себе на колени сдавило от страха. Он не понимал еще, что происходит и только отняв руку от чужой спины увидел, что на ней была кровь. Слишком много крови. Он попытался перевести взгляд и ниже, туда, где была рана, но Феликс схватил его за подбородок, удерживая. — У меня… мало времени, Куро. Куромаку рванулся было к генератору, однако рука Феликса, стремительно теряющего силы, оказалась на диво несгибаемой и Феликс, уцепившись за его локоть не дал Куромаку сдвинуться с места. Его пальцы вцепились в чужую руку словно стальные крючья, а не что-то мягкое из плоти и крови. — Пусти, я должен!.. — Куромаку дёрнулся ещё раз, но безуспешно, тогда он закричал в сторону, на застывших клонов, — да не стойте же вы, чёрт возьми! Принесите сюда… Он даже не заметил в какой момент Зонтик спустился с пригорка следом за Феликсом. — Меня уже не спасти. В генераторе слишком мало энергии, это только… продлит мою боль на пару секунд, — слабо протянул Феликс, захлёбываясь и булькая. По его шее и подбородку небольшими ручейками делясь потекла тёмная кровь. Однозначно плохой знак. — Да что ты такое говоришь, тебе ещё жить и жить, генератор все исправит, вот увидишь. Куромаку уже не двигался, словно зачарованный уставившись на Феликса. Бережно обнимая его и улыбаясь ему в ответ точно самый распоследний идиот. Однако какой-то частью разума он понимал, что происходило нечто непоправимое. — И вот опять, каждый раз я так у тебя на руках кха-кхаааа… какая же проклятая у нас судьба. Голос его становился всё слабее. Феликс закашлялся, захрипел, давясь кровью. Склонившийся к нему Куромаку чувствовал судорожное дыхание у своей шеи, и что-то тёплое и липкое, пятнающее ему руки и грудь. — Сотни раз… подряд, как надоело… Но ты, главное… помоги Габриэлю, он сделает так, чтобы это всё… прекратилось. Блять как же это больно… больно! Куро, прости меня… я тебя люблю, но по-другому было никак. Вдруг периферийным зрением Куромаку заметил нечто странное — золотая нить ярко воссияла на его запястье, соединяя его руку с рукой Феликса. Феликс тоже увидев её вспышку нашёл в себе силы едва улыбнуться. — Хах, всегда она появляется… почти перед моей смертью… но это ещё не конец… Не вини себя, Куро, мы с тобой ещё обязательно успеем… встретиться… Феликс замолк в его объятьях и замер, неподвижный и хрупкий, точно кукла. Его глаза помутнели, он со свистом сделал выдох и с вышедшим из него воздухом стал будто бы вдвое меньше прежнего. Ни один мускул на его обескровленном лице больше не двигался, как и во всём остальном теле. Сердце не билось, он не дышал. Золотая нить на его руке мигнула и угасла. Всего за пару минут всё было кончено. В эти слова он, видимо вложил все свои последние силы, потому вдвойне удивительно было то, насколько чёткими и осознанными они вышли. Но Куромаку не понимал, не вдумывался в них. Всё что его сейчас захватило с головой — так это мысль о том, что он больше кажется ничего не может для Феликса сделать. Всё в этой жизни можно исправить, не так ли? Так он сам когда-то говорил. Стоит только приложить пропорциональный проблеме объём стараний и возможно, потратить на её решение кучу времени, однако результаты таких трудов обязательно окупятся. Возможно в долгосрочной, а не краткосрочной перспективе, но… Смерть это одно из того немногого, что в число таких исправимых проблем не входило. Куромаку с лёгкостью мог представить себе ситуацию, где ему пришлось бы пожертвовать собой ради общего дела. В конце концов когда твоя жизнь — лишь разменная переменная, не перевешивающая сотни жизней твоих подданных и жизнь любимого человека, уйти можно и без лишних сожалений, верно? Но чтобы кто-то умер ради него? Весь налёт логичности и обоснованности, решительности вдруг в нём лопнул обнажая простую истину: Куромаку был абсолютно обычным человеком которому в этот самый момент было больно как никогда прежде в его жизни. Он всегда подсознательно считал себя выше примитивных проявлений эмоций, хотя противоречие заключалось в том, что ему нравились люди вроде Феликса. Такие вот простодушные, не зажимающие себя ни в какие идиотские рамки, не скрывающие того, насколько им плохо или хорошо. Наверное впервые за свою жизнь Куромаку почувствовал силу тех чувств, что спали в нём все это время. Прежде он радовался и даже любил по большей части сдержанно, позволяя себе лишь изредка предаться краткосрочной вспышке гнева или сентиментальности, но сейчас с него будто бы живьём содрали кожу. Залезли ему прямо в голову и выпотрошили все его внутренности, перевернув их вверх дном. Он схватился за Феликса ещё сильнее чем прежде, встряхнул, а когда осознал наконец, что тот больше двигается, его горестный безутешный вопль раздался над белой пустошью. Такой, как и у любого человека, понявшего наконец, что одну из самых дорогих ему в жизни вещей он сейчас потерял. Больше Куромаку не сможет сделать ничего для своего Феликса, больше не услышит ни его голоса, ни увидит его улыбки. Но Куромаку жалел даже не самого себя в этот момент, нет. Даже если бы они когда-нибудь разошлись, даже если бы разругались вдребезги и больше никогда не увиделись, всё это было бы неважно. Если бы Феликс был жив где-то там в гипотетической дали, если бы у него всё наладилось, Куромаку был бы доволен и этому, но… Как бы сильно Куромаку не кричал прижимая к себе Феликса, как бы отчаянно не звал его по имени, это уже не вернёт его к жизни. Так много несказанных слов, так много того, что они оба не успели сделать. Жизнь Феликса после затяжной депрессии едва-едва пошла на лад, он едва поднял голову и избавился от давящих на него обстоятельств. Если бы Куромаку только знал, если бы только мог предугадать, что всё будет так, он бы рассказал о том, что чувствует раньше, нет! Он бы вообще не стал ввязывать Феликса во всё это идиотское противостояние с Пиком и Джокером! Он бы сделал всё сам, он бы… — Куромаку, — раздался вдруг тихий пронзительный голос, — скоро это место исчезнет, так что вам с Зонтиком нужно идти. Магия разума на него больше действовать не будет, я проверил. Чья-то рука осторожно коснулась его, но Куромаку не видел и не хотел понимать, чья она. Уткнувшись носом в плечо Феликса он со всей силы зажмурил глаза. Сердце его болело так сильно, казалось, будто ещё чуть-чуть оно разорвётся. Но проходили секунды, минуты — и ничего. Как бы отвратительно ему не было, однако он всё ещё оставался жив. Только тело в его объятьях становилось всё более хрупким, а чужие пальцы всё настойчивее впивались в плечо. — Я могу отправить тебя к Джокеру, — твердо сказали ему и в голове Куромаку что-то резко щёлкнуло. Он внезапно распрямился и нашёл взглядом Габриэля стоящего перед ним. Тот, несмотря на все те ярость и боль, что отразились в глазах Куромаку смотрел на него прямо и твёрдо. Не моргая, не отворачиваясь и было в его глазах что-то такое… будто бы лазурное, магическое… побуждающее. Оно будто бы сломало все мысли которые Куромаку варил в себе, о тщетности дальнейших стараний. Сломало и вновь скрылось за фасадом из чёрных зрачков. Габриэль конечно мог бы ему сейчас сказать, что Феликс знал обо всём заранее. Что он сам сделал за Куромаку этот тяжёлый выбор, отвоевав им и генератор, необходимый для свершения плана и Зонтика, который теперь не слушался своего Красного Джокера. Он мог бы сказать, что всё это было рационально и что если бы даже в теории генератор и мог исцелить Феликса, то такая точечная добродетель никогда не сравнилась бы со спасением целого мира. Что жизнь Феликса не настолько важна и что эмпатия и личные пристрастия затмевают рассудок и приводят людей к наиболее дермовым решениям из всех что они способны совершить. Да, он мог бы всё это сказать, потому что ему самому эти истины стали понятны спустя столетий утопания в горечи и крови. Однако человеку который только что потерял кого-то ему дорогого, Габриэль не посмел озвучить ничего из этого. Вот именно такие моменты своего «долга» Габриэль ненавидел больше всего. Ему частенько приходилось быть тем самым человеком, кто принимает единственно верное в наимерзотнейшей ситуации решение, и хоть это и правда спасало положение, тем не менее… даже понимание того, что он поступает правильно, пока другие не могут не умаляло ощущения, что он — самый худший человек на всём белом свете. Куромаку был одной из ключевых фигур развернувшегося представления. Он был слишком полезен, чтобы бросить его здесь и сейчас. Правда и заставить его действовать теперь было очень и очень непросто, как и ненароком не обратить его гнев против себя. Одно неверное слово — и всё будет потеряно. — Мне очень жаль, Куромаку. Но это, — он указал рукой вниз, на Феликса, — я уже никак не исправлю, как не исправил бы и генератор. Однако, реальность эту всё ещё можно спасти. Она будет жить, если ты поможешь остальным остановить Джокера. — У нас получится его?.. «Убить» так и не сорвалось с губ Куромаку, хотя Габриэль, кажется понял его и без этого. Сощурился, посмотрел на эдак в раздумьи, склонив голову. — В некотором роде, если не учитывать кое-какие несущественные сопутствующие обстоятельства… да, получится. Если ты будешь делать только то, что я говорю. Но сперва нам нужно немного отойти, — выдал наконец он. Куромаку овладел какой-то непонятный и до ужаса незнакомый ему злой порыв и он и сам не заметил, как и когда он успел подняться. Как и когда успел оставить Феликса позади. Не Феликса, лишь его изуродованное тело, — напомнило ему что-то мерзким голоском внутри головы и Куромаку до боли и скрипа стиснул зубы. Ничего толком не различая, он посмотрел сперва на красные горы вдали, с нависшим над ними рокочущим громом, затем — на свои руки, покрытые кровью и на Зонтика с Габриэлем, едва плетущихся за его широкими размашистыми шагами и резко остановившись — обернулся к телу любимого. Веки Феликса были смежены, его живот с зияющей страшной раной Куромаку накрыл своим пиджаком. Цвет его лица был несколько бледным, но Феликс не так уж и часто бывал на улице в последние годы, так что при желании это можно было списать на простое переутомление. При желании, можно было подумать, будто он всего лишь спит, вообразить, будто его грудь всё ещё вздымается в такт дыханию, только очень-очень медленно. Но всё это был чистой воды самообман. Оптическая иллюзия сложенная из разбитых вдребезги надежд и дрожащих на ресницах невыплаканных слёз. Куромаку и без них отвратительно видел дальше вытянутой руки, а уж тут — и подавно. Куромаку укрыл Феликса из машинальной заботы, как делал всякий раз, когда сидел с ним во время обострений, как делал каждый год из пяти этих долгих лет, когда оказывался рядом. Но кому сейчас это было нужно?.. Куромаку сжал кулаки. Ногти его заскользили по стянувшейся от крови коже. — Хорошо, тогда отведи меня к Джокеру. Он не знал, что собирается сейчас сделать, однако нечто очень страшное и мерзкое волной поднялось в его душе. Габриэль кивнул и занялся порталом, но вдруг раздался едва слышный робкий голос Зонтика. — Н… но Феликс… — он заговорил впервые с тех пор, как портал выкинул их с Феликсом сюда и впервые конкретно с Куромаку с той самой их встречи у алтаря в Зонтопии. Казалось, что между этими двумя событиями, уложившимися самое большое — в две недели, прошли целые тысячелетия. В глазах его отразились такой ужас и боль, каких, казалось не отражалось и на лице самого Куромаку. Зонтика всего трясло с головы до ног. — Ему уже ничем не поможешь, — зло выплюнул Куромаку, сам не понимая откуда в нём, всегда холодном и спокойном, безразличном к бо́льшей части мирского сейчас появилось столько ярости. Все происходящее плыло как в тумане — таком нереальном и далёком. У него отняли всё, что он с таким трудом воздвигал всё это время. Все его планы на жизнь, все его надежду и любовь. Что ж, Джокер дорого за это заплатит. — Готово, — произнёс Габриэль. Голос его был отстранён и звучал словно со стороны. Будто его эта маленькая трагедия совершенно не касалась. Обоих трефовых он с несвойственным ему упорством торопил, расставляя на нужные места. — Возьмитесь за руки и приготовьтесь. Глаза надо будет закрыть. Я устал и перемещение может не сработать до́лжным образом, так что остальных вам придётся отыскать самостоятельно и помочь им тоже. — Ты? Очевидно, Куромаку спрашивал о том, чем займётся сам Габриэль, но он и так едва разжал челюсти, чтобы выплюнуть это одно-единственное слово. Объяснять развёрнуто он свои мысли сейчас не мог. — Я нагоню вас позже, — еле заметно улыбнулся Габриэль и тут же глухо закашлялся, закрывая рот обеими руками. Одну он от лица так и не отнял и хрипя помахал второй, чтобы Куромаку и Зонтик не обращали на него внимание и встали подальше. — Габриэль… — Зонтик, кажется хотел спросить не собирается ли он дать обещание после которого умрёт или что-то в этом роде, но его перебил Куромаку. — Поступай как знаешь. Куромаку в последний раз обернулся на хрупкое тело, оставшееся на белой пустоши их мира, хотя сотни раз за эти пару десятков шагов сказал себе, что не стоит этого делать, если он хочет сохранить хоть какие-то остатки рассудка. Но на удивление, ни боли, ни слез больше не было. Была только злость, оглушительнее самого громкого звука на свете. И он в ней задыхался. Габриэль неопределённо мотнул головой, то ли отрицая зонтиковы предположения, то ли напротив — подтверждая и подобрав перепачканный кровью генератор втиснул его в ладонь Куромаку, добавив: «он ещё пригодится». Затем протянул руки к спинам обоих трефовых и толкнул их в открывшийся портал. После этого он простоял ровно секунду прежде чем упал наземь, прямо там, где и был. Почти зарычал отплёвываясь и наконец распластался на спине, высоко запрокинув голову вверх. Кашель получилось унять с большим трудом. Габриэль вяло завозил рукавом по лицу, пытаясь его вытереть, затем — устало вздохнул, чувствуя как силы по капле, но все же покидают его. Ему ещё столько всего нужно было сделать. Столько всего проконтролировать и исправить, но каждый шаг давался во сто крат тяжелее предыдущего. Впрочем, возможно Белл был прав и это и правда была расплата. За всё то, что он сделал или не сделал в прошлом. Каждая его версия. Просто настигла она его в самый паскудный и неподходящий момент. Кровь пенилась на его губах, пачкала его подбородок и рубашку, но Габриэль лишь едва заметно улыбался. С одной стороны его тяготили его клятвы и обязательства прошлого, но с другой — он чувствовал как близкó было освобождение от них. Однако Габриэль точно соврал бы, если бы сказал, что будущее с его неопределённостью, которое он уже не застанет его не пугало. Что ему не хотелось малодушно свернуть с предначертанного ему пути и снова окунуться в простой и понятный, но жестоко-кровавый цикл смертей и жизней местного мира. — «Раб не хочет быть свободным», да?.. — произнёс он с тяжёлым вздохом. Невесело усмехнувшись, фразу он так и не закончил, даже мысленно.***
Скалясь Джокер отбил выпад Императора и дёрнул за лазурную едва различимую нить, уводя чужую руку подальше от себя. Дела у него, несмотря на всю его магию, пока что шли откровенно дерьмово. По какой интересно долбанной причине даже те, кто посвящён в детали колдовства, позволяющего видеть будущее считают, что оно разом решает все проблемы? Вновь лязгнул металл двух мечей и Джокер сделал несколько шагов назад, всё сильнее позволяя Пиковому Королю оттеснить себя к оврагу. Джокер не видел прямо всё будущее их мира. Он ведь настоящим создателем их реальности никогда и не был и таких огромных запасов маны не имел. Чаще всего — во снах он успевал поймать только момент своей смерти и ещё пару мгновений до этого. В качестве исключения — урывками иногда видел и какие-то повседневные события в той временной линии, где в Карточном Мире всё наладилось. Ну, или если везло ему не особо — те, где происходил какой-то уж совсем махровый пиздец. И вот последние видения, увы, посещали его с годами всё чаще и чаще. Но даже так — знать, что тебе нужно прыгнуть со всего разбега в пропасть чтобы выжить — это одно, а решиться это сделать — совершенно другое. И несмотря на это — всегда оставалась огромная серая зона того, где можно было напортачить и проебать единственный свой шанс на спасение. Упадешь на миллиметр правее от необходимого и всё — Plaudite, cives, plaudite, amici, finita est comoedia!. Так что Джокеру, прекрасно понимавшему, как велик шанс прямо сейчас сдохнуть ему от рук Императора приходилось терпеть и маневрировать. С адски сигналящей от видений башкой. Облегчало дело то, что он сам в отличие от Императора ещё не получил ни одного серьёзного ранения да и не был так сильно вымотан. Осложняло же то, что Император был закован в тяжёлые доспехи к которым черт знает как теперь можно было подобраться. И в то же время не надень он их — и исход битвы с красным королём был бы тогда предрешён не в их сторону. А Джокер не мог своими собственными руками нейтрализовать всех клонов до единого. В этом он прекрасно отдавал себе отчёт. Говоря о доспехах — даже Император в день их сборов против обыкновения удивился поглядев на Джокера. «Идёшь в бой без брони?» Джокер искоса глянул на него, продолжая рассовывать ножи по петлям и ремням своего костюма. Да, должно быть Пиковому Королю, введшему в их стране само понятие о «войне» и «бое в крепком обмундировании» его нынешнее поведение казалось самоубийственным. Противостоять клонам без лат и щита — вот уж где истинное безумие. «Что дозволено быку, то не дозволено Юпитеру», — лукаво щурясь выдал Джокер. Не видевший тогда ни смысла в том, чтобы скрывать свою позицию по данному вопросу, ни чтобы раскрывать её. Фразу эту он как-то услышал от Зонтика и со временем подцепил для своего личного пользования. Не то чтобы в их мире было много тех, кто мог понять её насмешливый контекст, однако Пик был одним из тех немногих. В ответ он тяжело нахмурился. Джокер и так с трудом поспевал за движениями Императора, даже израненного и измождённого, а если бы ещё и нацепил на себя и броню, то его в первые же секунды вскрыли бы точно консервную банку. Нет, скорость в данном случае была в приоритете, хоть и приходилось при этом жертвовать безопасностью. К тому же, зачем лишняя тяжесть в битве тому, кто видит будущее? Старшие карты были сильнее него, это неоспоримый факт. Даже такие жалкие как Вару, даже такие мягкосердечные как Ромео, даже такие ненавистные как Куромаку. И среди своего собственного народа, ещё будучи имперцем, Джокер не выделялся особенными физическими данными; его сложно было назвать выносливым или сильным именно поэтому ему и не оставалось ничего кроме как быть хитрым и быстрым. Пик подловил момент в его бесконечных парированиях и ударил, когда Джокер повернулся к нему боком. Сильно, зараза, ударил. Да так, что Джокер аж запнулся и упал. Тупая боль волной разошлась по его спине и боку, но ему некогда было разлёживаться. Он перекатился, когда Император, повернув остриём вниз меч и сменив хватку начал колоть землю под собой, пытаясь попасть в вертящегося как уж Джокера. Им в академии всегда говорили — не дай врагу позволить себя свалить с ног, а если упал — то ударить. А коль допустил и то и другое, но не поддавайся панике и думай так же быстро, как и прежде. Группируйся, терпи сопутствующую боль. Их учили стоять подле Императора, быть ему во всём поддержкой и опорой, учили драться за него до последней капли крови, вгрызаясь в чужие глотки, но сегодня все эти знания Джокер использовал для того чтобы вгрызться в глотку самому Императору. В его жизни и впрямь было много ироничного и он искренне не помнил, говорил ли он уже это когда-нибудь или нет. Неведомо как, но в руках Джокера возникли две нити, ими он спутал Императору ноги, сам подскочил на одно колено и потянул. Теперь, когда Пик всем своим израненным лицом отведал грязи и с воем рухнул вниз они были почти на равных. Потянулась золотая рука к одному из его запястий, с силой схватила и дёрнула. Джокер выставив выхваченный вовремя из ножен нож клубком покатился с Пиком по земле. Оба они орали так, будто сейчас кто-то из них непременно умрёт. Хотя почему «как»? В целом, суть их сражения в этом в общем-то и заключалась. Они абсолютно не героически и неприглядно били друг друга везде, где только могли достать. В какой-то момент Пик отпихнул Джокера коленом, они друг от друга отскочили, вновь поднимаясь на ноги и кинулись друг другу навстречу. Джокер на фоне мощного Императора в тяжёлых тёмных доспехах выглядел как тощий оборванец, худой низкий да ещё и хромой в придачу. Из-за этого и его шутовского, измохраченного временем костюма казалось будто он только пару минут назад показывал фокусы на ярмарочной площади и выпрашивал за это медяки. Казалось, единственной ценной вещью при нём был остро наточенный меч, да и тот в пылу яростного сражения откатился куда-то в сторону. Вводные теперь были почти равными — у Пика из оружий осталась золотая рука, у Джокера — рассованные по ремням ножи. Однако Джокер уклонялся так, словно делал это уже из последних оставшихся сил. Ноги его дрожали. — Вы все сдохнете, хочешь ты того или нет, — вскрикнул безумно улыбаясь он. Зрачки его вспыхнули ярче. Так Джокер был возбуждён битвой и взбудоражен, — я видел собственными глазами как правители этого мира горят в лазурном пламени! — Я не позволю им умереть, — зарычал в ответ ему Пик. Джокер едва ушёл от сокрушительного удара и резко зажмурился, сплюнул розовую от крови слюну. Магия медленно, но верно оставляла его и по большому счёту его слова о том, что он убьёт всех клонов по очереди были чистой воды блефом, как и вся его показушная бравада. Ещё пара минут и кто-нибудь — или Вару или Ромео вырвутся и помогут Императору потому что у Джокера уже не осталось сил, чтобы контролировать одновременно их всех разом. Надо было заканчивать бой как можно скорее. Джокер припал на изувеченную ногу и просел под своим собственным весом, наклонился всем корпусом, открываясь для удара и Пик не преминул случая достать до него. Однако в этот же самый момент… Джокер вдруг по-змеиному улыбнулся, стремительно крутанулся на месте и ударил Императора прямо в израненное лицо. Брызнула кровь, Пик упал на землю, а Джокер оказался на нем сверху во мгновение ока. Почти как настоящий фокусник он вынул из-за пазухи нож. Секунду назад в пальцах Джокера его не было и вот, поглядите, теперь он тут! Его Джокер с размаху вогнал в руку Пика. Быстро. Яростно. Раз! Два! Три!!! Он вбивал лезвие точно клин меж сочленениями конвульсивно хватающей воздух золотой ладони. Высекая искры из её внутреннего устройства. А затем, когда нож застрял в её пластинах, то со всей силы ударил по его рукояти каблуком. Из повреждённых проводов на Джокера хлынули искры и Пик наконец закричал. Рыча он попытался Джокера скинуть, но безуспешно. Кровь на его изуродованном лице уже успела ссохнуться и своей чернотой в купе с самым яростным оскалом делала из него беснующегося демона. Джокер же ликовал. Он ударил по тому месту, куда прежде Пика бил Данте, чтобы наверняка избавиться от помехи в виде этого чертового протеза, когда он будет Императора добивать. Ему ни к чему были эксцессы, а чужими слабостями грех было не воспользоваться. Даже если ты силён — притворись слабым, притворись никчёмным, а потом — бей в самый неподходящий момент. Джокер плохо помнил самого себя и свою жизнь в Империи, но, этот урок? О его он выучил прекрасно. Как-то давным-давно, ещё в академии он умудрился обнаружить дряхлого худого старика меж скамей на арене для сражений. Тот старик был с ног до головы покрыт шрамами, которые он заработал выслеживая недоброжелателей Императора. Боевой пёс, облезший от старости, потерявший почти все свои клыки и теперь отданный как «учебный раритет» на растерзание молодёжи. Таким когда-то Джокер, страшась предстоящей ему работы, и надеялся стать. Пусть и со шрамами и уродливым, но продолжать жить. Чем так примечателен был тот старик? Многие из демонов едва доживали и до тридцати. В те отчаянные времена перед восстанием их было слишком мало, а тех кто хотел познакомить шею Императора со своим клинком — слишком много. Работа опасная, условия труда никакущие… ну вы всё и так сами прекрасно знаете. Когда он поглядел на бой юного Джокера, что носил ещё своё предыдущее имя, то ощерившись дырьями от зубов сказал: «Мальчик, честь не значит ровным счётом ничего если ты в итоге подохнешь» И эта фраза так плотно засела у Джокера на подкорке, что он не забыл её и спустя года проведённые в заточении. Даже тогда, когда его память обкромсала и выбелила магия. Он внял совету и ровно с тех пор, как перестал сражаться честно, начал в кои-то веки побеждать. Когда сгребал с земли пригоршню пыли и бросал её противнику в глаза, или как сегодня — когда бил заведомо только по больным местам. На деле это не всегда была «победа» в том смысле в каком себе её представляли обычно люди. Иногда быть раненым и выползти из-под меча врага, пока он отвлёкся, а затем — выжить и встретиться с ним вновь но уже с совершенно иным исходом для вас обоих это тоже своего рода победа. Победа жизни над смертью и победа бытия над небытием. Честь не значит ровным счёт ничего для мертвецов, но если так подумать, то и живым с неё немного проку. Ею не накормишься во время голода и не промоешь загноившиеся раны, ею не отобьёшь атаку замахнувшейся на тебя руки. И да, Джокер сражался нечестно, но справедливости ради — боги и люди умирали одинаково хорошо, если со всей силы вогнать им нож в спину. Это он и намеревался сделать. Джокер занёс над Императором кинжал и замедлился лишь для того, чтобы спустя секунду дать своему телу бóльший замах. Пик же зарычал подобно зверю и ударил его в голову, почти в висок, промахнувшись лишь потому, что Джокер в последний момент дернулся в сторону. Однако удар не остановил Джокера даже тогда, когда он почувствовал во рту вкус собственной крови. Пара выбитых зубов или перебитая челюсть — не худшее что могло ожидать в неравной борьбе со своей смертью и он прекрасно это знал. Он почти начал своё последнее движение, как вдруг… — Деус! — раздался пронзительный окрик и Джокер оторопело замер. Он точно зачарованный поднял голову на насыпь наверху, задержал дыхание, широко распахнул лазурные глаза. Глаза которые все сражение начиная с момента когда они с Императором вступили в облако Габрона и до того как скрестили в поединке мечи выражали лишь насмешку или презрение но никогда прежде — такой искренний и живой страх. Джокер смотрел на Зонтика, всего обагрённого кровью и кажется с трудом понимал — его ли она была или чья-то чужая. Его губы задрожали. Он забылся. Хотел позвать в ответ, понять, спросить, все ли хорошо. — Зо… — но имя договорить он не успел. Промедление стало для Джокера фатальным: этой заминки Пику хватило, чтобы вогнать когти золотой искрящей руки ему прямо в израненный бок, а затем — выдернуть их с ужасающим усилием. В глазах подскочившего на ноги Джокера, едва не вылезших из орбит, застыло искреннее удивление. Колени его тут же задрожали, а рот искривился в беззвучном оскале, полном боли и проклятий, коих, впрочем, Джокер не мог сейчас высказать — от удара ему напрочь сбило всё дыхание. Слёзы покатились по его щекам и инстинктивно Джокер отнял от разодранного в мясо бока руку запятнанную кровью. Он таращился на неё ошалевшим от ужаса взглядом, таким, каким может глядеть на свою кровь только человек, не видевший её очень и очень долгое время и уже было решивший, что не увидит никогда. Шатаясь Джокер сделал шаг назад, затем — ещё один и точно висельник, из-под ног которого выбили подпорку рухнул наземь всё с тем же глупым, изумлённым выражением лица. И только тогда он наконец взвыл от боли. Он кричал достаточно долго, чтобы Куромаку и Зонтик наконец спустились и примкнули к остальным клонам. Видя шевеление в их рядах, Джокер, в конец обезумев от происходящего, поднялся сперва на четвереньки, затем — снова еле встал на ноги, почти не отрывая одну из рук от земли и медленно поплёлся прочь от них. Однако сил ему хватило лишь на пару десятков шагов после которых он снова рухнул на землю. Эти его судорожные метания не несли никакого смысла и были продиктованы сугубо испугом и отчаянием. Останавливать его никто не стал — всё равно дальше был только тёмный бок Купола, широкий и покатый. Пик тоже сделал шаг назад и упал прямо к ногам подоспевшего к нему Вару, лишившись последних сил. Ромео же покрепче прижал к себе Данте, который был уже совсем плох. Несмотря на численный перевес, все они были на грани и не знали, чего ещё можно ожидать от Джокера. Бессмертные правители Карточного Мира, Боги, равных которым доселе не было в этой реальности, по факту впервые столкнулись с противником не уступающим им практически ни в чём. И его они боялись много больше, чем могло показаться на первый взгляд. Тяжело дыша Джокер поднял к губам ладонь, но вместо того, чтобы вытереть с неё кровь перемешанную со слюной, лишь размазал её по лицу и подбородку с мокрых перепачканных перчаток ещё сильнее. Но, несмотря на это, кое-как перевернувшись в сторону своих врагов Джокер нашёл в себе силы им улыбнуться. Глаза его метались от одной сгорбленной фигуры к другой. Закусив щёку он дышал, зажимая рану липкими от крови пальцами и глядел на клонов как загнанный в угол зверь готовый вцепиться в глотку любому, кто посмеет дёрнуться в его сторону. Его извечная черта, острое желание выжить во чтобы то ни стало, обострилась до предела. И никто не решался сделать первый шаг — и клоны и тот, кто провозгласил себя их убийцей. Хотя и для Джокера и для всех присутствующих после этого стало ясно как день — у него больше не было сил сражаться.***
Когда Куромаку добрался до других клонов, всё уже было кончено. Зонтик шел впереди него, опережая лишь на пару шагов, но этого разрыва и выкрика длинною в одно-единственное имя хватило, чтобы Джокер упал в грязь лицом и взвыл от боли. Куромаку же оставалось заторможено оценивать последствия. Случившееся на границе Карточного Мира побоище было поистине адским. Белая гладь ничейных земель у небольшого оврага была испещрена трещинами и ямами, рваными подпалинами — следами использования магии. Хаотично валялись тут и там растрескавшиеся валуны. Чётко было видно отпечатки ботинок, утопленные в рыхлом грунте. Кровь косой дугой расстилалась по небольшому пригорку и по её направлению можно было легко отследить ход сражения и то, как соприкасались в ударе мечи. Алое было повсюду. Его огромные пятна плыли по одежде Данте, которому безуспешно пытался помочь Ромео, оно капало с доспехов Зонтика, въедалось в зелёный плащ Вару. Руки всех, кто здесь находился были перепачканы кровью, кровью, кровью… Манжеты рубашки Куромаку тоже всё ещё не высохли от неё. Мерзко и глянцево она продолжала блестеть на чёрных запонках. Из ступора его вывело движение рядом. Оступился Пик, которого под руки тут же подхватил Вару. Что примечательно, как и Зонтик, Император больше не выглядел околдованным чужой магией. Всё его лицо было сплошным рваным месивом, где новые раны перемежались со старыми. И один только взгляд на него пробирал до костей от ужаса. Пик уставился на Куромаку заплывшими кровью мутными глазами. А затем — на Зонтика. Говорил он с большим трудом. — Мёртв? Ему не нужно было уточнять, о ком именно шла речь. И он и Зонтик оба это прекрасно понимали. Зонтик спешно кивнул и Пик выматерился сквозь зубы. — Твою мать… Куромаку всё это время неотрывным взглядом следил за скалящимся от боли Джокером, не обращая внимания ни на их разговор, ни на причитания Ромео, ни на голос Вару, держащего Пика. Только Зонтик почему-то мелькнул в его поле зрения, понуро опустивший голову и старающийся смотреть куда угодно, но только не на Хранителя Карточного Мира. Ненависть, в отличие от любви — самая нехитрая штука на свете. У людей вечно что-то отбирают другие люди. Деньги, положение, ресурсы, счастье в конце концов. Список можно при желании продолжать до бесконечности. Но когда встал вопрос о том, кто Джокера добьёт, вперёд отчего-то не выступил никто. Ни Пик, ни даже Зонтик, которого с ним очевидно связывала какая-то в край дрянная история. На месте остался стоять лишь один Куромаку, дрожащими от напряжения пальцами еле попавший на кнопку генератора. В его кулаке тут же материализовался пистолет. Его серый король собрал сам, своими собственными руками и это, как он достоверно знал, было единственное в их мире огнестрельное оружие. Крайняя мера и ещё одно наравне со Сфинксами доказательство того, насколько гнилым и трусливым в глубине души он всё-таки был. В то время как Пик даже на пороге войны не решился нарушить их давнюю договорённость, Куромаку ещё с самого начала создания своей страны так вот себя обезопасил. Куромаку стиснул его рукоять, как свою последнюю надежду. Холодная и неестественно гладкая она быстро нагрелась на теплоте его ладони. Его челюсть свело от боли. А воздух показался вдруг таким кисельно мерзким, что им пришлось через силу давиться, как огромными склизкими комками. Он сделал шаг вперёд не отводя взгляда, не прячась. Человек перед ним и правда оказался двойственен, как и говорил о нем Феликс. Точно голографическая картинка. При первой их встрече Куромаку этого толком не разглядел. Стоит повернуть голову в одну сторону и увидишь нечто похожее на могущественного мага: Утончённые черты лица, красивые даже в боли и страдании, бледная кожа, вьющиеся длинными клубами по плечам зелёные кудри. Костюм как из какого-нибудь древнего фентези. Но если чуть прищуриться и расфокусировать взгляд, то с другого ракурса начинаешь видеть истинную его суть. Впалые щеки и ввалившиеся глаза, сияющие нездоровым маниакальным огнём. Всклокоченные фиолетовые космы коротко топорщащиеся над самыми ушами. И тело изуродованное тысячей шрамов. Болезненное, изморенное. Напоминает кого-то не так ли? Ведь именно таким ты однажды нашёл Феликса на пороге сумасшествия. Осознание обернулось для Куромаку давящей тяжестью. Глухой и бездонной как пропасть колодца и он будто бы впервые узрел истинную иронию и суть сложившегося положения. А ещё — истекающего кровью обычного умирающего человека. Худощавого, едва достающего бы ему и при лучшем раскладе до головы. Не Хранителя этого мира, или уж не дай Бог, его спасителя. А сосредоточение боли их реальности, вернувшееся сейчас к тем, кто его породил. Результат их с Пиком хуёвой игры в политику. «Какого черта ты его просто не пристрелишь?!» Но рука Куромаку уже предательски задрожала и он невольно начал думать всё дальше. Сам собою возник закономерный вопрос — раз Феликсу для того, чтобы дойти до его плачевного состояния хватило лишь небольшой толики видений, как много видел их сам Джокер, чтобы окончательно сойти с ума? Все не должно было сложиться именно так. Феликс не должен был погибнуть. Замок в Столице не должен был пасть. Пик — ранить Данте, а Куромаку — общепризнанно один из самых безэмоциональных клонов не должен был испытывать жалость к тому, кто все у него отнял. С какого же момента он из трилобита, из бронированного гада с ледяной кровью, из клона, вторичности, одной сплошной эмоции успел стать таким? …и как бы ему не было тошно и горько об этом думать, Куромаку прекрасно знал ответ — с того самого, как он помог Феликсу. Куромаку хотел прямо сейчас спросить его о том, можно ли хорошим людям убивать плохих людей, но увы, из Мира Карточного не наладили еще связи с потусторонним. Нет, Джокера нужно убить. Пусть уж лучше так, пусть лучше Куромаку с мясом оторвет от себя всю так старательно привнесенную в него Феликсом человечность. Растопчет его светлую память. Пусть лучше не останется ничего. Ни ее, ни Джокера. И если такова цена за месть, он готов ее заплатить. Язык его будто прилип к пересохшим зубам, но он не попросил о помощи у других клонов. Правильно, помощь была нужна им самим. Сейчас он быстро разберется с тем, что от всего этого ужаса осталось и все они пойдут по домам. Сам мир в ожидании замер. Бессильная ярость топила Куромаку с головой, травила, душила и он едва держал её вместе с криком за до крошева стиснутыми зубами. Потому что знал — заори он и тут же бросит чертов пистолет, убьётся о своё горе и проиграет. От злости, от страха и противоречивых эмоций, от упрямости и желания довести дело до конца он сделал ещё один шаг вперёд, чтобы точнее прицелиться. Сам не понимая как выдавил из себя слова: — Сдавайся, Джокер, тебе больше некуда бежать. Он отдал бы сейчас что угодно, за то, чтобы больше никогда не быть человеком.***
Как только из оставшейся массы клонов, изрядно сегодня поредевшей, выступил вперёд серый король и приказал ему сдаться Джокер конечно же усмехнулся. Столь наивно для него было чужое чаяние. Надежда на то, что можно ещё хоть что-нибудь пустить вспять, что можно хоть сколько-нибудь выиграть от мести за любимого человека. Остановить судьбу. Джокер сжимая пальцами края страшной кровоточащей раны улыбнулся ещё шире. Напрасно. — «Сдавайся», «тебе некуда больше бежать», вау, какая драма… и что теперь? Будете судить меня по «своей справедливости»? Или снова бросите в очередную тюрьму? Как и остальных, вам неугодных. Джокер шевелил губами свои собственные, ещё года назад заученные фразы. Те самые, что видел сотни, тысячи раз в различных вариациях видений сегодняшнего дня. Пожалуй, их он смог бы зачитать наизусть даже если бы его подняли посреди ночи, даже если бы начали отказом от их произношения пытать. Джокер даже допускал, что со стороны казалось нереальным выговорить, испытывая такую адскую боль их вычурные и сложные формулировки. Но справедливости ради, от боли они как раз таки хорошо и отвлекали. — Хотя, вместо того, чтобы наказывать единственного, кто пытался исправить все ваши проёбы, ну не знаю… вы могли бы перестать быть такими самовлюблёнными мудаками и начать нормально править? Так, разнообразия ради. У него было много времени для практики, он ведь готовился. Он заранее проделал всю «домашнюю работу». А ещё, что уж греха таить? Пустые пафосные разговоры здорово рассеивали чужое внимание. И покуда сгрудившиеся, точно стадо перепуганных баранов, клоны глядели на него всё никак не подыхающего с едва ли не суеверным ужасом, Джокер начал медленно накапливать в свободной руке остатки своей магии. Это делало его состояние ещё невыносимее, но так было надо. Он держался и все продолжал говорить. — Всё, что с вами могло произойти, и то, что уже произошло — войны, голод, восстания, разруха, всё это — ваша вина, не моя. И что, вы думаете, мне не плевать, выживу я или умру? Лишь об одном я буду сожалеть — о том, что этот мир от вас мне избавить не удалось. Многим из них было что сказать ему в ответ. Многие из них хотели бы рьяно себя оправдать. Осадить его, заткнуть, крикнуть мол: «ты не прав! Всё было хорошо, а ты и тебе подобные, наши пострадавшие создания, всего лишь исключение из правил!» Настолько незначительное, что в пору его и не рассматривать. Пиковый валет, даже дёрнулся вперёд с явным желанием что-то такое ему вякнуть, но неожиданно для остальных, и вполне ожидаемо для Джокера, его остановил Пиковый Король. Который с тяжело нахмуренным лбом взглянул на своего бывшего пленителя и вдруг склонил перед ним свою голову. — Мне жаль. И эти два слова, несмотря на вящую их предсказуемость, несмотря на то что он знал, что так будет довели Джокера до белого каления. — Жаль? Тебе?! Из-за твоей «жалости» воскреснут те, кто погиб? Вылечатся изувеченные? Спасётся ли этот мир? Да как он только посмел быть таким лицемерным?! Угрохал кучу людей ни за что и такую же кучу изуродовал навеки морально. И хоть политзаключенных с рудников и амнистировали после того, как Джокер связал Императора по рукам и ногам, это ничего не меняло. След вытравленный годами скотского к ним отношения не перекроешь уже ничем. Не говоря уж и о том, что внизу, многие под землёй привыкли жить как звери. И многие из-за этого вновь попали за решётку, уже за преступления никоем образом не связанные с их убеждениями. Очередной проёб в копилку правителей, который Джокер в очередной раз попытался исправить. Один из тысячи. И что бы там Зонтик не считал, Джокер был лучше Пика! Он не жертвовал сотнями. Лишь теми немногими, кто сам решил занести над ними клинок — такими как Алебард или его слуги. Такими как остальные короли, чье существование портило и рушило этот мир. Они все были агрессорами и Джокер всего лишь их останавливал, пока никто другой не мог. Это не было убийством и он сам убийцей не был! Он спасал мир, только и всего. Император молчал. Конечно же, ему нечего было на это ответить. — А раз твоё сожаление ничего и не исправит, то не смей раскрывать рот. Все вы — Лживые Боги, которые не дали этому миру ничего хорошего. У вас больше нет права просить прощения. По скромному мнению Джокера в начале он не так уж и сильно переигрывал. А сейчас так и вовсе, в вычурные лекала облекал почти свои истинные мысли. Тем не менее, ему становилось хуже. Темп речи все сбивался, слова путались и замедлялись и как бы он не злился, всему рано или поздно приходит конец. Сколько крови натекло… Черт возьми, а он и правда умирал. — Ну и, кто из вас сделает это? — он с полувздохом прикрыл глаза. Гримаса боли перекроила его бледное лицо, но, несмотря на это, Джокер всё ещё находил в себе силы улыбаться. Когда Джокер только начал вести свой разговор Куромаку едва мог держать себя в руках и это было хорошо видно. Было заметно, как резко очертились его скулы, как с силой сжались на побледневшем лице челюсти. Его напряжённая поза и выражение лица стали недобрыми. Предостерегающими. И сейчас Куромаку больше всего походил на Пика, даром только что у него глаза алым не пылали. Пережить того, кого любишь, да ещё и при таких кошмарных обстоятельствах — трагичная судьба, бесспорно. И ей бы даже можно было искренне посочувствовать. Нет, правда. Но не Джокер её ему придумал. А ещё у него был свой дорогой человек, мир и своя собственная шкура, которые тоже нужно было спасать. Так что ничего личного, он просто хотел выжить. По факту у Джокера даже не было особых счетов с ними всеми, разве что с Императором, солнечным и серым королями. Но в целом, можно было сказать что каждый из них уже получил по заслугам. Один был мёртв, второй — сломлен его смертью, третий — униженный находился на грани издыхания и слома. — Зонтик? Мне было бы легче… если бы это был ты, — он повернул голову к трефовому валету, молчаливой тенью застывшему за спиной своего короля и едва не взвыл в голос, когда тот не удостоил его и капли своего внимания. Джокер совершенно никак не отреагировал, даже глазом не моргнул, когда на него с таким рвением и готовностью Куромаку наставил дуло перенесённого генератором пистолета. Хах, видать не он один умел читерить с их дурацкими правилами. Нельзя было этой всемогущей машиной создавать оружие или убивать людей, однако ни слова не было о том, что нельзя телепортировать уже готовое. Но даже так, Джокеру было плевать. И на серого короля, пытающегося сейчас бороться со своими внутренними демонами и на Императора, который вполне мог бы пронзить сердце Джокера если бы у Куромаку дрогнула бы рука. Да пусть пропадут они все пропадом! Зонтик — его единственная любовь, единственный смысл жизни — всё, что было для него сейчас важно. И Джокер смотрел исключительно на него. Как он бы хотел сейчас его утешить, раскрыть ему свой дальнейший замысел, то, что в будущем увидел. Как бы он хотел сцеловать каждую слезу выкатившуюся из его прекрасных синих глаз. Они оба были теперь так далеки друг от друга, хотя и находились на расстоянии вытянутой руки и Джокеру стало так больно, как никогда прежде за ушедшие годы. Из-за тяжёлых сведённых бровей, из-за бледных разбитых губ, из-за перепачкавшей Зонтика чужой крови. Окончательно в нем разочарованного. Прямо сейчас Джокер был готов согласиться унижаться всю оставшуюся жизнь. Он был готов ползти ползком на карачках по битому стеклу километры не поднимая головы. Он был готов лишиться ноги. Левой или правой, а может быть даже и обеих сразу. Кроме них — своих рук и глаз. Ушей, носа, сердца, лёгких, всего тела разом, души, свободы, чего угодно! Лишь бы Зонтик не смотрел на него таким затравленным взглядом. «Ты сам довёл его до этого! И всего презрения мира ты заслужил», — протестовала последняя оставшаяся здоровая клетка его мозга и она была на все сто процентов права, но… был ли хоть когда-то у Джокера иной выбор? Джокер до последнего выгораживал своего возлюбленного от любых волнений связанных с предстоящим планом. Старался он и не показываться ему на глаза во время особо жёстких приступов, чтобы не пугать. Но бесконечно он делать этого не мог. Либо умирает один Феликс, либо Зонтик вместе с ним. Иного не было дано. И не нужно было быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться к чему именно Джокер всё заранее свёл. Зонтик не был бойцом и уж тем более — не был убийцей и Джокер искренне ненавидел себя за то, что поневоле ему пришлось показать ему ужас чужой смерти. Но он прекрасно знал, что все так будет. И только, то, что в будущем Зонтик снова будет улыбаться ему как ни в чём не бывало, только то, что они смогут жить в Карточном Мире, намного более совершенном и полном чем их нынешний — только это давало силы Джокеру двигаться вперёд. И вот, когда все сожаления и горечь были выплеснуты, когда все слова были сказаны, наступил момент кульминации. От боли Джокер еле дышал, от подступившей за его спину смерти почти ослеп. Ориентироваться он мог, убогий и тряпично поникший только на свет своих магических нитей, что сияли ярче любых реальных вещей. Те никогда его не подводили. Вскинуть голову его заставило чувство, незримое для других людей, но явно ощущаемое самим Джокером и отобразившееся для него в пространстве. Нить. Ну наконец-то, вот оно. Сначала Джокер чувствовал исходящую от серого короля ненависть. Чёрную и сильную, душащую, но использовать такую мощную эмоцию Джокер в своих планах не мог — не было у него уже на это сил и он дожидался чего-нибудь иного. На лице Куромаку вдруг мелькнуло осознание, когда его пальцы отказались переползать на курок. Когда он понял, что даже ненавидя Джокера он не в силах будет его убить. А сам Джокер, почувствовав чужой страх, липкий и щекочущий, еле сдержался чтобы победоносно не оскалиться. Все было в точности, как и в видении. Страх второго клона — это преддверие прекрасного миража будущего. Нить, генератор, огромное количество эмоций в их мире выплеснутых людьми в единовременном порыве — все это были кусочки целого. Ключа, который наконец-таки откроет для Джокера завесу в тот дивный новый мир, где ему останется сделать последний рывок, чтобы победить. Джокер дёрнул на себя еле видимую нить и глухо рассмеялся, когда сумел в последний момент выдрать из рук Куромаку генератор. Истинная сила была в том, чтобы вовремя притвориться слабым, да? Ну, у него это прекрасно получилось. Джокеру было сложно сдержать свой безумный восторг, когда магия разума наконец-то ему поддалась. Что ж, он выкинул все свои козыри на стол, теперь дело оставалось за малым. Найти себе новые карты.