Мелкие радости и большие гадости

      Юмор в Зоне - штука весьма своеобразная и относительная, почти все анекдоты здесь - из разряда шуток о Вовочке, зато жизненные, пусть и бородатые, за добрую сотню раз пересказанные и переделанные; с местными байками дело обстояло приблизительно так же: почти все истории местные завсегдатаи посиделок перед костром уже давно знали их наизусть, ещё и в десятке вариаций с разными концовками, деталями сюжета или, на худой конец, именами главных героев. "Новинки" же появлялись крайне редко, и те были зачастую неумелыми пересказами уже давно известных историй с разницей лишь в том, что рассказчики, как правило зеленые и сопливые ещё, повествование вели неторопливо, вальяжно, и от первого лица, гордо рассказывала пацанва, а иногда и не только, о том, как в одиночку храбро расправлялась с ордами редчайших тварей одним ножом, и все покорно слушали, изображая удивление, благоговение и уважение, хоть и прекрасно знали о том, как у героических личностей этих при встрече с собаками поджилки трясутся и кровь в жилах стынет. Все слушали, потому что рассказы эти были куда лучше мертвой тишины у костра, как и поминок очередного недавно сгинувшего малознакомого сталкера. В противовес большим, но не слишком дружным и сплоченным компаниям, всегда находились разномастные отщепенцы: кто-то тихо сидел в темном углу, будь то бар, нейтральная территория, база группировки или подконтрольный Одиночкам перевалочный пункт, кто-то разводил свой костёр чуть вдали от общего, большого и почти вечного огня, кто-то подсаживался к остальным, а после мог не проронить ни слова за весь вечер, помимо скупого приветствия. К последней "касте" долгое время относился и Эстет: поначалу любопытный и горевший жаждой новых знаний, он внимал каждому слову каждого рассказчика, пытаясь уловить все детали в надежде почерпнуть из рассказов и баек хоть что-то полезное, однако, всего месяца полтора спустя он, ещё будучи зеленым новичком, осознал, что в этом нет ни малейшего смысла, поскольку рассказы здесь были ради рассказов и поднятия чувства собственной важности конкретных индивидов. Пресытившись однотипной болтовнёй и такими же однотипными и скучными новостями, Эстет зачастую молча сидел у общих костров и был занят своими размышлениями, предметы которых зачастую находились очень далеко от самого сталкера. Изменилось всё только с появлением нового человека в его жизни.       Напарника себе Эстет не искал никогда, да и не собирался: как только он набрался достаточно опыта, дабы бродить по окрестностям в одиночку, он откололся от группы, в составе которой на правах отмычки ходил ранее, и принялся за самостоятельное освоение аномальных просторов, со временем забредая всё дальше и дальше. Со Славиком, известным в сталкерском кругу под странной кличкой "Светляк", Эстет познакомился совершенно случайно, свёл их случай, или, как сказал бы любой поклонник тотемизма, их Зона свела, просто и глупо: они просто оказались в одном месте в одно время. После гона мутантов в сталкерский лагерь какие-то доброхоты притащили подранного кабаном новичка, которого Эстет поначалу даже осматривать не собирался, но передумал из чистого соперничества, когда за работу принялся Светляк. Парня, конечно, спасти уже не удалось: с такими повреждениями живут разве что в состоянии овоща - констатировали они в один голос, но чем смогли, тем помогли, по крайней мере, дав установки остальным касательно того, как облегчить страдания невезучего новичка. С той поры коллеги по прошлому и нынешнему ремеслу так или иначе периодически встречались на нейтральной территории, а то и ходили на задания вместе: как ни крути, а доверить свою спину тому, кого ты хоть мало-мальски знаешь, куда проще, чем превратиться в мишень для непредсказуемого незнакомого человека, который может доставить проблемы даже если у него не было ничего дурного на уме изначально.       Во время редких совместных посиделок у костра или, что случалось ещё реже, застолий в местных барах два последователя Авиценны вспоминали о "делах минувших дней", иногда с тоской, а порою и с нескрываемой радостью по поводу того, что это все наконец закончилось. - Когда я ещё интерном в больничке бегал, - не скрывая хищного оскала начал издалека Эстет, - Притащили к нам из "приёмника" чудо какое-то, и сразу в операционную его, в срочном порядке, разве что экстренные операции не срывали из-за него. Мне интересно было, конечно, что там такое: пацан на вид вполне жилец был, только бледноват, да ходил как-то странно, словно ушиб у него какой-то, или связки потянул сильно, ну я и начал выспрашивать невзначай, мол, зеленый я ещё, опыта набраться хочу, знаний. "- Антонина Петровна, - говорю старшей медсестре, - А что там за срочность такая? И с какого перепуга вся хирургия дежурная ржет? Что смешного-то?" Она лицо такое сделала, что я сразу понял - херня какая-то, не за таким опытом я сюда подался. "- Пацану лет 18, - говорит, - Был на тусовке какой-то, видимо. Ну и, судя по тому, что в "приемнике" скоряки рассказали, он то ли проспорил, то ли дружки-идиоты пошутить решили. Ну, сел он, на бутылку какую-то, а она обломалась - черт его знает, как уж так вышло." Я даже не поверил сначала, - осклабился Эстет, - Ну, ладно там сесть, но чтоб сломать ещё как-то, это уметь надо. - Ну и как, на себе испытывал? Или на ком-то? - невинно поинтересовался Светляк у товарища.       Эстет лишь отмахнулся, дурак, мол, и шутки твои такие же. - Вот ты со стороны в отделении наблюдал, а я как-то катал такого, со светомузыкой, блин. - хмыкнул Славик и устало потёр глаза, - Скучный день тогда был, одни бабки-дедки с давлением, ни тебе ножевых, ни бытовых травм каких - скукота да лепота. Естественно, к ночи нам кайф обломали. Дали вызов, мол, мужику плохо, резкие боли в животе, запор, все дела, вызывает сам. Само собой, в захолустный район, многоэтажка на Борщаге где-то, всё по классике: звонишь в домофон - не открывают, лифт не работает, света почти нет в коридорах и на лестнице, спасибо, хоть соседка в подъезд пустила. Я тогда с врачом работал, ну и поднимаемся мы вдвоём наверх, я носилки тащу, сумку через плечо, терапевт мой старенький впереди топает, наркоукладку несёт. Дошли до квартиры, а там звонок не работает.       Рассказчик прервался на десяток секунд, хлебнул из чашки порядком остывшего противного чая из пакетика - прямо как на дежурстве - и продолжил рассказ. - Так вот, ломились мы в квартиру долго, думали, а вдруг пока ехали, он и помер там? На себя 102 вызывать не охота, но пока мы думали, дверь нам всё-таки открыли. Стоит на пороге мужичок, значит, маленький такой, лысенький, ссутулившийся, испуганно на нас таращится, заходите, говорит, это я вас вызвал. Ну, мы с Артёмычем - врачом моим - переглянулись, странно, мол, сам ходит, хоть и вразвалочку, вроде, не горит, на аппендицит не похоже, да и живой он уж больно для нашей братии. Прошли мы в комнату, сели на стулья, куда мужичок этот рукой указал, а он стоит. Переминается с ноги на ногу, значит. Смотрел-смотрел жалобно, как собака побитая, а когда мы вопросы задавать начали, он совсем сдулся как-то, замолчал и позеленел ещё больше. "- Мужики, - говорит, - Тут дело такое, у меня ТАМ пульт." Мы с разу к нему, мол, где это "там" и какой-такой пульт, а я уже по лицу мужичка чувствую, что есть тут что-то гаденькое такое, мерзкое, не зря он зеленеет, как травка по весне. "- Ну, как, - говорит, - Где... в причинном месте пульт." Я аж не поверил, думаю, шутит человек. Нет, мать, не шутит, и вправду пульт от телевизора. Повернулся, блять, показывает, Артёмыч мой от хохота чуть со стула не упал, бедный, а я уж сам зеленеть начал. Мужик тогда совсем стушевался и пуще прежнего позеленел. "- Мужики, - тянет жалобно, - Мешает сильно, мне б его достать, пока жена не пришла."