Маленькие люди

Опять беда. И опять с Чон Чонгуком. Я узнала об этом с утра, когда Тэхён забрал меня от Момо, чтобы провести вместе время в день уезда. Японка одолжила пару тёплых свитеров, штанов, носков и шарф, поскольку в последние дни сильно похолодало, а Хана устроила ей денежный голодомор. Жильё у неё было арендовано на несколько месяцев вперёд, а того немногого, что осталось, едва ли хватало на еду. Она только забрала вещи и почти тут же учухала на свидание. Её сопровождающего я застала у её дома прямо с ней вместе. Он мялся чуть поодаль, пока мы разговаривали — к моему неудовольствию. Это было жутко невежливо с нашей стороны. — Значит, тря дня с тату-мастером, — ухмылялась Момо, — бедное твоё девичье сердце… — Моё сердце определилось и теперь совсем спокойно, так что не переживай. Вообще-то, это была не совсем правда. Я говорила прежде, что буду рада провести с ним три дня в деревне, но вот они наступали, эти самые три дня, и заранее представлялись мне сущим кошмаром. О чём бы мы говорили? Как бы вели себя? Как бы друг на друга смотрели? В своём новоприобретённом статусе он виделся мне теперь почти той же опасной фигурой, какой выступал перед Ким Тэхёном. Я попросту не знала, как смотреть ему в глаза, как с ним разговаривать. Момо Хираи науськивала, что между нами двумя «витают искорки». Хуже всего то, что эти искорки мерещились и мне самой. Я чувствовала их точечное жжение. К чему была та исповедь, ради которой он отвёл меня в сторону в нашу последнюю встречу? По сути, я распрощалась с ним. После того, что я ему сказала, предполагается лишь проявлять друг к другу безразличное вежливое радушие, а вовсе не проводить вместе несколько дней среди живописных гор, да ещё и где: у меня дома, среди моих родственников, в самом сердце моей жизни. — Да что ты говоришь? — ухмыльнулась Момо. — Давай проверим! — Нет. Что это вообще значит? — Просто парочка заданий. Займёт десять секунд. Что, боишься результатов? Я строго нахмурилась. — Будь по-твоему. Давай проверим. Момо просияла. — Тогда, во-первых, закрой глаза. — Зачем? Она строго цокнула. — Я тебя не съем, давай же! Со вздохом, но я подчинилась. — Теперь представь своего тату-мастера. — Зачем?! — Ну, представь! Я представила — назло, чтобы в порыве глупого упрямства доказать, что никаких сомнений у меня нет. Представить Ким Намджуна было несложно. Он и без намеренных попыток захаживал в голову. — Представила? — Да. — А теперь представь, что он тебя целует. Я распахнула глаза и пихнула её в бок. Она залилась смешливой трелью. — Этот твой бандит не доведёт до добра, — цокнула она вдобавок, — так что с ним пора завязывать. А ничто так не отвлекает от нежелательного мальчика, как другой мальчик. Озарившись пониманием кое-чего, я бросила взгляд в сторону её нового избранника, а после как бы с открытием посмотрела и на неё саму. Момо мгновенно ощетинилась. — Это совсем другое! — клацнула она. Я заикнулась, чтобы ответить, но она меня перебила: — Я не хочу говорить об этом. — Что ж, я уважаю твоё желание, — ехидно заявила я, — только если ты будешь уважать моё и прекратишь свои нападки в адрес Ким Тэхёна. Момо закатила глаза. — Ладно, ладно. Пока что твоя взяла, Ким Тэхён! — и тут же задумчиво уставилась куда-то мне в грудь, а после явно через силу подняла глаза. — Никакие твои знакомые обо мне не спрашивали? Я невольно скривилась. — Нет. Мы на него немножко взъелись… за то, что он всё тебе рассказал, — последовал мой стыдливый смешок, — а он не захотел ничего обсуждать. Последние пару дней он даже не появляется в Скворечнике. Только пишет, что с ним всё нормально. Он же у тебя больше не был, да? Чимин просто с ума сходит, наворачивает круги по гостиной и бубнит себе под нос всякие бредни. Момо отрешённо покачала головой. Тяжело вздохнула. Задрала подбородок. И провозгласила: — И славно, что он исчез. Оно к лучшему. Мне нельзя иметь с такими людьми ничего общего, — она обернулась на своего парнишку, неловко переминавшегося с ноги на ногу и от нечего делать улыбавшегося крышам домов, как будто они были страх какими занимательными. — Я подумала, знаешь… попытаться давать людям больше шансов. Обычно я их встречаю и как бы заранее ставлю на них крест. Надо бы пересмотреть эту политику. — Что тебя надоумило? — Не знаю, может, я расту и мне становится мало всех этих поверхностных финтифлюшек. — Или, может, ты попробовала нечто иное, тебе понравилось, и теперь ты отказываешься признавать, что… — Фу! — она обернулась ко мне, мгновенно сконфузившись. — Даже слышать не хочу! И вообще, он для того, о чём ты говоришь, какой-то маленький. На год и три месяца меня младше. До сих пор в голове не укладывается… нет уж, этот таракан — всего лишь случайное стечение обстоятельств. Благодаря ему я поняла, что мне хочется нормального, человеческого общения с противоположным полом. А я не даю им шанса, после… ну, знаешь, после того, как во всех разочаровалась из-за истории с учителем. Мне прилично досталось, и теперь я мщу им всем! Впрочем, ладно, пора с этим завязывать. Я пойду, ладно? А то он ждёт… — она помолчала, помялась немного, мельком оглянулась на своего спутника и всё же добавила отчаянным шёпотом, — он уже кажется мне туповатым!.. — Момо! — возмутилась я, в страхе и стыде косясь на несчастного парнишку. Она грустно вздохнула и вознесла глаза к небу: — Господи, за что ты сделал меня вот таким ходячим осуждением всего сущего, — и снова обратилась ко мне, — у него такой глуповатый смех… у нас только второе свидание, а он меня уже бесит. — Так не мучай его, раз он тебе не нравится, — злобно зашипела я. — Ну уж нет! Я даю людям шансы, — строго задрала носик она, — я теперь добрая, как ты. Я сцепила губы, приложив все невербальные усилия, какие могла, чтобы выразить протест этому сумасбродству. «Они не только друг друга мучают, — в очередной раз утвердилось в голове, — ещё и посторонним достаётся». Самое странное, что я не могла сказать, будет ли лучше или хуже, если эти двое начнут встречаться. Не парочка, а какое-то торнадо. — Ладно, пойду к нему… — японка снова оглянулась, — занесём вещи и поедем на каток. Он ещё и кататься не умеет! Я невольно сощурилась. Кататься на коньках умел Чон Чонгук. Он играл в хоккей, когда учился в некоей школе в Канаде — с тех времён у него осталась памятная шайба. Она хранилась в гостиной Скворечника. Вообще, как мне верилось, на свете не существовало спорта, который Чонгук ещё не опробовал, но о бейсболе и хоккее он отзывался с особенным обожанием. Гостиная Скворечника всегда была захламлена, но именно с бейсбольной перчатки и этой самой шайбы регулярно сдувались пылинки. Чонгук и упоминал об этом частенько. Отчего-то это вкупе с нынешними планами японки не показалось мне совпадением. — Момо… — Спасибо за одежду, — она отправила мне торопливый воздушный поцелуй и поспешила ретироваться, — поцелуй за меня тату-мастера! Со вздохом я смотрела ей вслед, а спустя минут двадцать за мной подъехал Тэхён. Так вот, мы собирались в кафе, когда позвонил Пак Чимин. После того, как рассорился со всеми на вечеринке и провёл ночь у Момо Хираи, Чонгук скрипя зубами и с крайней неохотой задался вопросом, не взяться ли ему за ум. С этим он наведался к Кену и прямо спросил, что ему делать. Прогнозы были ещё менее утешительны, чем раньше. Как и прежде, больному требовались регулярные сеансы физиотерапии, уколы и массажи — всякая такая безрадостная рутина. К ним присоединились горстка новых лекарств и «смена образа жизни». Особняком над всем стояло страшное слово «детоксикация». А финиш — попросту облегчение симптомов. Полное выздоровление ему не светило. Молча выслушав приговор, Чонгук отрешённо покивал головой, а после убрался из офиса Доктора и первым же делом утешился горсткой обезболивающих. Далее его след на какое-то время простыл. В конце концов Пак Чимину позвонил сам Доктор и уведомил, что «Джон» у него и он недавно перенёс операцию. Мы, конечно, мигом помчались туда. — Он просто объявился у меня полуживой прошлой ночью, — бесцветно сообщил Доктор, — выбора не оставалось. Впрочем, это было неизбежно. Прошлая операция была… неудачной. Вряд ли он когда-либо зашевелился бы полноценно. Дополнительным осложнением послужил его безответственный подход к послеоперационному лечению. Я удалил отмершие ткани и головку плечевой кости и провёл эндопротезирование. Как только чуть придёт в себя и отлежится, он снова наденет фиксатор, но на этот раз он должен будет носить его ровно столько, сколько нужно, и не снимать всякий раз, когда ему заблагорассудится. Физиотерапия и постепенное возвращение нагрузки на плечо — тоже серьёзное назначение, а не всего лишь рекомендация. Все эти сложные термины распухали в голове. Мы стояли в том самом холле, в котором целую вечность назад я и Чон Чонгук сидели вдвоём, измазанные в крови Клеща. Доктор, чопорный остролицый павлин с козьей бородкой, возвышался напротив и мертвенно спокойным голосом вещал о событиях, в реальность которых было попросту тяжело поверить. — Он говорил, что должен носить фиксатор около двух недель… — пролепетала я. — Он должен был носить его около сорока дней, и это минимум. — Что вы с ним сделали, если говорить человеческим языком? — не унималась я. — Я почти ничего не поняла из того, что вы сказали. — Я заменил его сустав на протез. — То есть, он так и будет теперь ходить с протезом внутри? — почему-то всё это казалось мне абсурдным. — Прямо внутри плеча? Доктор посмотрел на меня, как на идиотку. — Мобильность полностью восстановится, — сухо продолжил он, нарочито приняв мой вопрос за риторический, — разумеется, если неукоснительно следовать плану лечения. Первые сорок дней ему не рекомендуется брать в руки ничего тяжелее тарелки супа. Боль будет уходить постепенно и полностью оставит его в течение пары месяцев. После этой операции он пойдёт на поправку и сможет жить прежней жизнью, разве что с силовыми упражнениями с задействованием плеча придётся покончить. Другая проблема — его стремительно развивающееся пристрастие к обезболивающим препаратам. Если учитывать его импульсивность, депрессивность и в целом… эмоциональную неуравновешенность — можно не удивляться, что он этим кончил. Боюсь, тут я бессилен. Я не оказываю психотерапевтических услуг. Но случай пока не запущен. Может, теперь, когда появился шанс на реабилитацию, он выкарабкается. Тем не менее, лучше не допускать никаких… — от этих подчёркнутых пауз у меня шалили нервишки, — драм. Я, в свою очередь, могу порекомендовать курс витаминов. Возникла небольшая пауза. — Господи, — выпалил вдруг Тэхён, — это сколько ж он теперь должен отвалить Дэнни? Если взгляд Доктора что-то и выражал, то стёкла его очков-половинок хорошо это скрыли. — Немало, — подтвердил он наши опасения и, помолчав, добавил, — думаю, нет смысла скрывать, что он увяз в долгах по гроб жизни. Я молчала, потрясённая до глубины души. Тэхён тем временем буравил старого врачевателя пристальным взглядом, источающим подозрение вперемешку со страхом. — Слушай, — осторожно и очень медленно заговорил он, — а зачем Дэнни это сделал-то? Имею в виду, зачем ему Кук? Бесплатный коллектор, что ли? У Дэнни их и без того хватает, а Кук теперь даже не такой бодрый, как прежде. Обычно Дэнни оказывает такие серьёзные услуги только тем, от кого ему что-то нужно. От Кука-то какой прок? С несколько секунд Доктор смотрел куда-то мимо нас, размышляя. — Это всего лишь мои догадки, — проскрипел, как расстроенная скрипка, его голос, — я вполне могу и ошибаться. Тэхён аккуратно кивнул, потрясённый, что собственный вопрос тут же не ударился о тупик. Тогда Доктор едва слышно пробормотал: — Думаю, всё дело в его родителях. Они политики — во всяком случае, его отец. С тем же успехом я могла бы проглотить крупный железный шарик и ждать, что он переварится. Информация никак не хотела рассасываться, слова — обретать смысл. Родители? Политик? Отец? «Родители Чонгука известны в определённых кругах, — звучал размыто откуда-то из прошлого голос Ким Тэхёна. — Они, вроде как, шишки». — Он поэтому согласился на «Алмаз»? — продолжил Тэхён. — Придержать его поближе? — он стал терять терпение, оно и неудивительно. — «Алмаз» вообще состоится? Это хотя бы настоящее дело? — «Алмаз»? Ты про ваш бриллиантик, что ли? Настоящий, ненастоящий — какая разница? Сомневаюсь, что Дэнни есть дело до игр, в которые вздумал играть его заложник. Кук ему нужен не для того. — Зачем тогда он его на обмен пустил? — не унялся Тэхён, недоумевая. — Раз он заложник. Доктор выдержал очередную многозначительную паузу. — Насколько я могу судить, он его не пускал. Малыш Джей взял Кука без разрешения. — Что? — недоумённо буркнул Тэхён. — Да что это за разборки такие у меня под носом, о которых я ни сном ни духом, чёрт подери? Карлик тоже нас видел, он же нас и отправлял, и ничего не возразил против нашего состава. Доктор устало вздохнул. — Как, по-твоему, я выяснил, что Кук дорог нашему начальнику? — говор у него был невнятный, и голос сипел, как старое радио, и за каждым его словом, за каждым звуком таилась собственная, сокрытая от нас цель. — Никто не знал, Карлик в том числе. Насколько я догадался, в курсе был только Малыш Джей, и, памятуя об этом, он всё равно прихватил важного сынка с собой. Формально Дэнни не запрещал его брать, но из их ссоры, свидетелем которой мне по чистой случайности довелось стать, было ясно, что запрет и так предполагался. Малыш Джей настаивал, что никаких запретов не прозвучало — Дэнни настаивал, что запрет очевиден без озвучивания. Интересно всё складывается, правда? — Мы на всяких заданиях бывали, — недоумённо пробубнил Тэхён. — Что ж это, Куку ни на одном из них на самом деле не полагалось присутствовать? — Разумеется, полагалось, — очередной ленивый вздох, — Дэнни просто разозлился, что Малыш Джей не уследил и повредил его… фигурку. Это Чон Чонгук — фигурка! С ума сойти. «Постой-ка, — щёлкнуло в голове, — а зачем он говорит нам об этом?» — Если он так важен, — осмелилась подать голос я, — почему его сразу не прооперировали вы? Доктор смерил меня равнодушным взглядом и ничего не ответил. Тем не менее, ответ у него имелся, и это красноречиво отобразилось на его лице. Не было нужды — вот почему. Чон Чонгук был необходим Дэнни живым, но необязательно здоровым. Шибко заморачиваться, и уж тем более тратиться на него Дэнни не собирался. Доктор обернулся к Тэхёну. — Вообще-то, — просипел он, — у меня к тебе встречный вопрос. Тэхён, казалось, нисколько не удивился. — Не понимаю, — хмыкнул он, — какие у тебя могут быть вопросы ко мне, но я, конечно, отвечу, если смогу. — Тебе что-нибудь известно о доносчике? Почему-то я поёжилась, хотя никаких сквозняков в холле не было. «Что происходит? В чём дело? При чём здесь Тэхён?» — Нет, — изрёк тем временем он. Кажется, этого Доктору было достаточно. Он как будто и не надеялся на другой ответ. — Если Дэнни узнает, — предупредил он, — что я спрашивал про доносчика, он узнает и о том, что ты спрашивал про «Алмаз». Поверь, будет гораздо лучше для нас обоих, чтобы он оставался в неведении. В обратном случае мне грозит серьёзнейший выговор, а тебе… тяжело даже прикинуть, что тебе грозит. Я-то, как видишь, ничего от тебя не узнал, а значит и ответственности на мне меньше. Ты же кое-что да разведал, а это нашему начальству не придётся по нраву… так мне чувствуется. — Я тебя понял. — Сейчас с ним возится медсестра, — на этот раз старый врач как ни в чём не бывало заговорил о Чон Чонгуке; он уже сделал шаг в сторону, готовый уходить, — она позовёт вас, когда его можно будет навестить. Есть и пить ему пока нельзя. Он слишком недавно пришёл в себя. Мы отрешённо поблагодарили его, и он, солидно кивнув напоследок, удалился. Тэхён поплёлся назад к кушеткам, и я побрела за ним следом. Мы уселись, некоторое время судорожно размышляя и не произнося ни слова. Бежть, бежать, бежать… — какая была красивая концепция. Я сочинила этот побег, как меланхоличную песенку. Бежать из родительского дома под утро с парой бумажных купюр в кармане, потому что все они злодеи. Ах! Бежать под мрачные песни, льющиеся из проигрывателя. Ах! В безбрежную ночь с красивым дерзким мальчишкой. Ах! Реальность же оказалась куда менее поэтичной. Побег, то есть, настоящий побег — это не выбор, это его отсутствие. «А Пак Чимин в курсе?..» Кровь стыла в жилах. Он обо всём знал, знал с самого начала! Он согласился дать мне уроки, придирался к моей осанке и сухим менторским тоном диктовал домашнее задание, при этом отдавая себе отчёт, что на самом деле «Алмаз», он же «бал», он же «миссия» — всего лишь липа. Но для чего конкретно нужна была эта липа? Да даже если и не липа, вопрос никуда не девался — для чего? Казалось бы, паззлов много, а картинка всё никак не желала складываться. — Теперь понятно, — наконец заговорил Тэхён спустя время, — почему его не было на вечеринке. — Кого? — Доктора. — Он что, вздумал предать Дэнни? То есть, он вместе с доносчиком? — Думаю, он решил, что Дэнни обречён. Вероятно, он хочет покинуть тонущий корабль, но боится не подгадать со временем и отхватить люлей. — Почему он спросил тебя об этом? — Возможно, надеялся, что Чимин рассказал мне что-то. Мы живём под одной крышей и слывём близкими друзьями. — И если бы он узнал от тебя что-нибудь, — продолжила я, — что тогда? Тэхён пожал плечами. — А чёрт его знает, что у него на уме. Мог бы просто попытаться найти доносчика самостоятельно и наблюдать за обеими сторонами с более удобной позиции. — И он даже не скрыл от тебя этого… — И на вечеринку он демонстративно не явился. Знаешь, вообще-то, подобное поведение от кого угодно из верхов говорит не в пользу репутации Дэнни. Значит, Доктор его не особо боится. Докторишек его на вечеринке тоже почти не наблюдалось, кстати. Раз, два и обчёлся. Значит, у него есть какие-то козыри и теперь он как бы негласно заявляет, что чуть что — и всё, он помашет ручкой вместе со всеми своими людьми. — Получается, ему и правда ничего не будет, если ты заявишься к Дэнни и изложишь в подробностях ваш разговор? — Он прекрасно понимает, что мы не пойдём жаловаться Дэнни, — Тэхён усмехнулся, — можно сказать, Дэнни готовит наши задницы для какой-нибудь хитроумной мышеловки. Мало того, что сейчас мы должны быть на него злы — нам следует ещё и бояться. Возможно, у него какие-то особые планы на чёртов «Алмаз», и самым глупым решением с моей стороны было бы явиться к нему и прямо заявить, что мне об этом прекрасно известно. Если это то, о чём мне не положено знать, Дэнни не станет церемониться. Птичник тому доказательство. — Но чтобы это понять, ты должен быть хоть сколько-нибудь умён. Более того, даже всё понимая, ты должен блестяще владеть собой, чтобы не выдать что-то Дэнни случайно. Получается, Доктор стал бы полагаться на одни только твои качества? Скорее, он наоборот рассказал тебе что-то, чтобы оно куда-то утекло. — Или же это он идиот, — задумчиво промычал Тэхён. — А он идиот? — Нет, конечно. Возможно, он сам захотел саботировать «Алмаз», рассказав мне. Но зачем? Это уже открытая конфронтация. — Верит в падение Дэнни и хочет ускорить события? — Как? — Мы устраиваем переполох и отказываемся от «Алмаза». И Чонгуку рассказываем обо всём, что узнали. «Алмаз» срывается, Чонгука у Дэнни больше нет, его родителей тоже, и тогда… Здесь моя мысль обрывалась. Как ни крути, а мы не знали, что вообще такое этот «Алмаз», что такое Чонг Чонгук и что такое его родители. Из палаты вышла «медсестра» в спортивном костюме и кивнула нам, но мы оставили её без внимания. Она уплыла вдаль по коридору и скрылась за поворотом. — Тэхён, — с удивлением я обнаружила, что впервые могу прямо заявить, о чём думаю, — у Доктора это вышло. На «Алмаз» идти нельзя. Возможно, само ограбление — всего лишь ограбление, и всё пройдёт гладко. А может быть и нет. Соваться туда — всё равно что ткнуть пальцем в небо. Тэхён помолчал, сверля серьёзным взглядом стену перед собой. Отточенные желваки его были страшно напряжены. Всё его естество обретало форму гудящего размышления. — Послушаем ещё, что скажет Чимин. — Он хочет, чтобы мы участвовали. И потому скажет всё что угодно, кроме правды. «А ведь Тэхён говорил об этом, — озарило меня, — как всегда его паранойя не подвела». — Попробуй донести это до Чонгука, — наконец пробормотал Тэхён, покосившись в сторону коридора с дверьми, — как там сказал Доктор… не допускать драм? Что ж, давай-ка пройдёмся по всем новостям. Во-первых, с «Алмазом», на котором он буквально помешался, Дэнни его несколько надул. Во-вторых, теперь он должник Дэнни по гроб жизни. В-третьих, его родители, которых он ненавидит и которых боится до смерти, мнутся где-то поблизости. Воодушевляет, не правда ли? Как бы он на радостях не перешёл с обезболивающих на что-нибудь потяжелее, а заодно не учинил какое-нибудь безумство… — Может, всё-таки расскажем ему? Он оставит своё ограбление и сбежит. И мы тоже уедем. Тэхён молчал, упорно думая. «Что делать-то? — бился, подобно колоколу, извещавшему о неизбежном, один-единственный вопрос. — Что делать?» Не успел кто-либо сказать что-то ещё, как раздался шум со стороны входной двери. Мы обернулись и не без удивления обнаружили на пороге фигуру Пак Чимина. Чёрная одежда, чёрная бейсболка нахлобучена на глаза, бесстрастный чёрный взгляд. Он тоже заметил нас и двинулся прямиком в нашу сторону. Тэхён вскочил на ноги. Спохватившись, я тоже торопливо поднялась. — Привет, — бесцветно бросил Чимин, на ходу пожимая руку, которую Тэхён уже успел ему протянуть, — как он? Кто-нибудь в курсе, что вообще с ним стряслось? И как его сюда занесло? «Как он… — мысленно продублировала я, — тебе самому интересно, или это Дэнни Многорукий интересуется?» — Мы тут узнали кое-что интересное, — загробным голосом пробурлил Тэхён безо всяких вступлений, — кажется, Дэнни приютил Чонгука не за красивые глазки? Реакция моего учителя танцев была поистине зрелищной. Есть какое-то потаённое удовольствие в том, как чье-то безупречное самообладание даёт трещину, и показывает себя настоящая, столь же уязвимая, сколько и всё вокруг, личина. — А кто?.. — наконец осмелился озвучить Чимин. — Доктор, — едва слышно, но вместе с тем несколько зловеще откомментировал Тэхён, — он любезно поделился своими рассуждениями насчёт родителей-политиков. Чимин отстранённо кивнул. Броситься в объяснения он, однако, не спешил. — Что за чертовщина с «Алмазом»? — прогудел Тэхён уже более угрожающе. — Я, по правде говоря, готов схватить Рюджин и убраться отсюда прямо сейчас, да как-то не хочется вот так бросать Чонгука. — Вам нечего бояться, — весьма серо сообщил Чимин, однако в его монотонном говоре всё-таки чувствовались товарищеские нотки, старавшиеся заверить нас в надёжности, — я же пообещал. — Боюсь, на этот раз тебе не удастся ограничиться парой предложений, — огрызнулся Тэхён, — иначе твои обещания ничего не стоят. — Вы можете уехать, раз вам так хочется, — прошелестел мой учитель танцев, — для «Алмаза» найдут других людей, и со всем остальным я сам разберусь. Но я бы не советовал этот вариант. «Ничего он не скажет, — дошло до меня, однако мысль тут же дополнилась, — но не только нам… своему начальнику он тоже не скажет о том, что нам известно». — То есть, мы замешаны чёрт знает в чём против собственной воли, — язвительно подвёл итог Тэхён, — и ты предлагаешь нам просто сидеть и ничего не делать. — Именно так, — отрубил Чимин. — «Алмаз» вообще хоть когда-то был настоящим? Или это дело с самого начало было фарсом? А мы набили татуировки и праздновали повышение, как безмозглые олухи. — Я тоже сделал тату, если помнишь, — какая-то сухая печаль сквозила в этих словах, — не волнуйся, это дело тебе ничем не угрожает. Тэхён всё продолжал палить: — Что тогда с его родителями? Кто они такие? И на кой чёрт они сдались Дэнни? Наконец фигура моего учителя приняла оборонительную позу: руки ускользнули за спину, осанка прямая, как кол, взгляд холоден и беспристрастен. Именно в таком положении он заявил стальным голосом: — Боюсь, вас это не касается. — О, как! А сам Чонгук — его это, стало быть, тоже не касается? Давай-ка я пойду и скажу ему, послушаем, как он к этому отнесётся. Расчёты, взвешивания, мысли, мысли, мысли — всё это клубилось в напряжённом лице напротив нас. Но Тэхён, на радость Пак Чимину, помнил о положении нашего младшего друга, о перенесённой только что операции и о неутешительных прогнозах врача, и потому сам сомневался, стоит ли в такой момент огорошивать его новостями. — Ублюдок, — скрипнул зубами Чимин, возводя глаза к потолку, — кому ещё он теперь собирается растрепать? Своим медикам или, может, вообще случайным прохожим? Дэнни — идиот. Я ни в чём не прочёлся, он самостоятельно всё провалил своими бесконтрольными истериками… а отдуваться мне? Мне, да? Бормотание трепыхалось на его едва шевелящихся, пересохших и побледневших губах, пока в глазах Пак Чимина росла и росла пропасть безутешного отчаяния. Он смотрел нам за плечи, вероятно, куда-то, где был кабинет Доктора, и, казалось, был готов рвануть туда с тем, чтобы прикончить осевшего там старого врачевателя. Но довольно быстро он отбросил безумную мысль и тупо уставился в пространство, будто бы вообще забыв, что мы стоим напротив. От этого зрелища я покрылась гусиной кожей. Однако по-настоящему леденящим душу оказалось то, что случилось следом. — Чонгук теперь — должник, — преспокойно заявил Чимин, глядя Тэхёну в глаза, — к сожалению, предъявлять претензии по какому угодно поводу уже не в его возможностях. — Он много откуда сбегал, — парировал Тэхён, — сбежит и отсюда. — Пусть попробует. Может, получится, а может и не получится в его-то нынешнем состоянии. Зато у Дэнни больше не будет надобности церемониться и удерживать его при себе на добровольных началах. Приятельский диалог с его родителями превратится в шантаж и угрозы. Если ты полагаешь, что Дэнни это будет слишком невыгодно, то ты ошибаешься. Придётся, конечно, испачкаться, но отклика он добьётся в любом случае. Один пальчик, другой пальчик, третий пальчик сына им в подарок — и они как миленькие выйдут на контакт. Это в лучшем случае. В худшем же он их не проймёт, Чонгук станет бесполезным — и больше никто и никогда его не увидит. Ну как, окажешь другу такую услугу? — И ты допустишь это? — неожиданно мягко вмешалась я. — Позволишь этому случиться? — Я делаю всё, чтобы этого не допустить, — прошипел Чимин с какой-то яростной обидой, во всяком случае то стенание, отзванивавшее в его хлёстких фразах, показалось мне именно обидчивым; он наклонился чуть ближе к нам, впервые всей своей изящной фигурой обращаясь в самую настоящую просьбу, — но я не всемогущий, чёрт возьми. Не мешайте мне! — Ну, не расскажем мы ему, — глухо отозвался Тэхён, — что тогда с ним будет? — Если у меня всё пройдёт гладко, то в худшем случае его родители просто заполучат его назад. В лучшем же я его в подходящий момент вытащу у них из-под носа. Но ладно, пусть, скажем, у меня не выйдет, и я его им отдам. Быть их заложником — это великая удача по сравнению с тем, чтобы быть заложником Дэнни. Если всё сложится, я даже добьюсь, чтобы этот огромный долг, который он сегодня заграбастал на свою голову, ему аннулировали. — А если у тебя всё не пройдёт гладко? — хмыкнул Тэхён. — Тогда что? — Понятия не имею. В этом случае я вообще нежилец. Дэнни не простит мне срыв своих планов. Он в последнее время вообще как-то не в настроении прощать, а уж подобное и подавно. Очередная осечка, и я труп. Что в этом случае будет с Чонгуком, с его родителями, с тобой, с «Алмазом» — я не знаю. — И при всей этой заварушке ты утверждаешь, что с «Алазом» всё в полном порядке. — Твоя взяла: не скажу, что это именно так, — уклончиво прошептал Чимин. — В зависимости от того, в какой… в какой именно момент всё набухнет до предела, наш поход на бал может состояться или не состояться. Может, к тому времени ничего ещё у этой парочки не будет готово и решено — тогда мы действуем, как условились, и успешно забираем диадему. Дэнни, вообще-то, поощряет желание Чонгука их побесить — больше будет вероятность, что они захотят сына себе и пойдут навстречу. Но даже если в конце концов он заблокирует «Алмаз» или организует из него ловушку на радость этим чиновникам, я вас вытащу. Всё, что от вас требуется сейчас — это сидеть здесь и притворяться до поры до времени, что вы не знаете этих деталей. Он был здорово взволнован, кстати. Непривычно взволнован, даже взвинчен; какое-то маниакальное беспокойство искажало его черты. — Проклятье, Чимин, на каком основании мне тебе верить? — полушёпотом прошипел Тэхён. — Я стараюсь, но у меня не шибко получается. Мой учитель танцев грозно шевельнул челюстью. Его ладонь сжалась в кулак, и нога опасно задёргалась. А ещё в тот момент я впервые заметила, что его левое веко мучает нервный тик. При этом он стал стремительно краснеть, как если бы был готов разрыдаться. — Эй-эй-эй, — странно, трусость побуждала меня сделать шаг назад, а шагнула я вместо этого вперёд, — давай-ка сделаем глубокий вдох, ладно? Моё движение его только пуще разбередило, и тут уж, когда он расправил плечи и действительно будто был готов обрушиться вперёд на что или кого угодно, я совсем обомлела от страха. Тэхён, стоявший сбоку от меня, тоже шагнул вперёд, прекрасно понимая, что перед нами разворачивается. — Мы на одной стороне, — протараторила я, выставив перед собой ладони, — мы сейчас всё обсудим, но для начала сделай глубокий вдох, пожалуйста. Чимин злобно вытаращился на Тэхёна, но, как ни странно, вот в такой вот атакующей позе вдруг послушался меня и глубоко вздохнул. — Да, давай не будем, — негромко добавил Тэхён как можно более незлобиво, — я просто на взводе и потому не могу никого слушать. Не время и не место сейчас нам быть по разные стороны баррикад. Мой учитель танцев на этот раз успешнее сделал ещё один глубокий вдох. Он уже не подрагивал, как если бы был готов вот-вот лопнуть, хотя веко его всё ещё едва заметно подёргивало от тика. После он умолк, приходя в себя, и мы не прерывали его молчаливые раздумья. Пронесло. О дыхательных упражнениях я прочитала в одной небольшой брошюрке, когда мы с японкой гуляли по книжному магазину во время длительной ссоры с Тэхёном. Там это, конечно, был целый алгоритм, но едва ли можно было заставить моего учителя танцев ему следовать. После я объяснила Тэхёну, что стоит попытаться соглашаться с Пак Чимином во всём и дать ему отдышаться, когда тот готов пуститься в драку. Тэхён посмеялся над моими умилительными махинациями, но теперь они, как ни странно, чудом сработали. — Оснований у тебя нет, — прошелестел Чимин, возвращаясь к беседе спустя время, — но и выбора тоже. Если вы уедете сейчас, твою ненаглядную птичку у тебя отберут. Ничто не помешает её родственникам пустить все силы по следам их несовершеннолетней беглянки. Даже если предположить, что ты действительно блестящий грабитель, а не мелкий вор, коим я тебя представлял, и в короткий срок разживёшься приличной суммой, ты, вероятно, будешь под преследованием, как только сунешь нос за пределы Сеула. Договориться с её опекунами и просто укатить в законопослушное затишье ты тоже сможешь вряд ли, хотя такая возможность существовала до поры до времени. Да даже бросить её здесь и сделать ноги в одиночку уже не вариант. Теперь, когда Дэнни в тревожном расположении духа, он вряд ли легкомысленно отнесётся к твоему чересчур своевременному исчезновению. Он заподозрит, что я наговорил тебе лишнего, и со всей ответственностью подойдёт к поискам. Сбежишь сейчас, и тебя будут преследовать все те, чьего преследования ты хотел бы избежать любой ценой. Единственное, что не обернётся для тебя тюрьмой или, того хуже, наказанием — это оставаться здесь, притворяться идиотом и попросту ничего не делать. Возможно, всё складывается как-то уж слишком шероховато — утешь себя тем, что могло бы быть ещё хуже. Ты понятия не имеешь, каких усилий мне стоили ваши проклятые задницы, так что твоё доверие сейчас попросту не стоит на повестке дня — будь добр, помолчи и делай, что я говорю. Тэхён стойко перенёс выговор и, надо отдать ему должное, не стал сам шипеть, реветь и бросаться с кулаками, хотя именно он вперёд всех подозревал старшего товарища в сокрытии некой тайны. — Ты дал слово, — подала голос я. — Я его придерживаюсь, — отозвался Чимин, потерев тот глаз, который пару минут назад дёргало, — я же уже сказал, всё будет в порядке. Относительно.       «Относительно!» — Ты мог бы, — глухо добавил Тэхён, — рассказать обо всём этом раньше. Думаешь, я бы не понял? Не поступил бы, как ты скажешь? Сдал бы тебя? Или что? Мы уже тысячу лет работаем вместе. Чимин смерил его почти сочувственным взглядом. — Возможно… — нехотя согласился он. — Может, и не стоило списывать тебя со счетов. Но попытайся и ты меня понять. В конце лета началась возня с сорванными ограблениями. Доносчик появился задолго до того, как о нём здесь заговорили, а между тем я был с Дэнни, когда он начал думать, что с этим делать. Примерно тогда же меня огорошили новым бюро. Это тоже было своего рода испытание, учитывая, что мне предстоит поганейшая работа, а отказаться я не могу. С ещё одной, уже третьей стороны засветились личности родственников Чон Чонгука, которые, как оказалось, нам интересны. На фоне всего оставался «Алмаз» — странная теперь, ненадёжная коробка, в которую непременно надо сунуть руку, и плевать, что там: цацка или ядовитая змея. Я помню, как однажды возвращался домой и очень ясно осознавал, что с беспечными временами покончено. Зашёл в Скворечник — и что там? Ты привёл свою новую пассию, о которой жужжал днями напролёт; прежде я даже ухом не вёл — как оказалось, зря. До того ты был напарником мечты: непритязательный, спокойный, молча и без осечек исполняющий поручения и переносящий любое потрясение с ровным лицом. Чонгук внёс серьёзные коррективы в наш союз, превратил всё в развлечение и шутку — даже на тебя это подействовало, даже на меня, я не спорю, — он помолчал, глядя в пустоту и как будто бы вспоминая, — весело было. Отличные выдались деньки. Но я вынужден был вернуться на землю, а ты так и остался витать в облаках. Из потенциально полезного союзника ты превратился во второго Чон Чонгука — в несерьёзного, ненадёжного и слишком одержимого собственными перспективами, чтобы войти в чужое положение. Единственной твоей заботой стала твоя подружка, которая мне во всей этой вакханалии была всё равно что бельмо на глазу. Я пытался отговорить тебя от связи с ней, хотя бы пока что, пытался воздействовать и на неё тоже — ни черта не работало. Чем больше я давил, тем сильнее вы друг в друга цеплялись. Ты становился нетерпеливым, озлобленным и склочным, а как решил свинтить, так вконец потёк крышей. Как, скажи на милость, при всей этой картине я должен был прийти к решению поделиться сверхсекретными планами своего босса, возможно, построенными вопреки твоим собственным? Я даже совета просить не мог, потому что всё, что волновало бы тебя из моего рассказа — это она. Конечно, если я хотел заручиться твоей поддержкой, мне не стоило начинать войну с твоей драгоценной подружкой, но учитывая её крайне несвоевременное появление, её настырное упрямство и безмозглое нежелание держаться от всего этого подальше — разве удивительно, что она меня дико бесила? Без обид, птичка.       Я неловко приобняла себя за плечи. Это они ещё не знали о Ким Намджуне, о том, что он принимал участие в облаве на «Цезарию». Он же тоже появился благодаря мне. — Скорее бы свалить отсюда, — вдруг прервал Тэхён мои размышления каким-то упавшим голосом, — дело не только в доносчике, вся организация — это сплошной крысятник. — Как будто для тебя это новость, — фыркнул Чимин. — Ты знал, куда суёшься. — Я знал, но… но думал, что меня это не коснётся. Вот умник! Надо было с самого начала действовать одному. Пару-тройку лет на осечки и, может быть, отсидеть срок, и всё бы было нормально. Всяко лучше, чем здесь. У меня на голове зашевелились волосы. «Пару-тройку лет на осечки», «отсидеть срок» — он говорил об этом так, будто перечислял список продуктов перед походом в супермаркет. Когда оно мелькало на периферии, можно было отплёвываться от него, словно от семечковой шелухи. Но вот оно было здесь и вполне себе осязаемо, и ты ужасаешься ему — каждый раз, как в первый. О, я была больна тогда. Больна какой-то выборочной слепотой. Где включить смекалку, где намеренно оглупеть, где уверенно смотреть в глаза фактам и даже уметь вглядываться в их сокрытую суть, а где упускать из вида и то, что покоробило бы слабовидящего — при всей своей неуклюжести я здесь балансировала мастерски. До сих пор я испытываю странную скорбь, оборачиваясь на нас тогдашних. Мы умели желать чего-то до отчаянного хрипа и вырываться в своём желании далеко за границы разумного. Это было неправильно, это было вопиюще, это было даже абсурдно и нам во вред, но это было до того наивное, жертвенное чувство… пускай оно и бьётся потом так часто в жизни о скалы последствий, реалий и сухих фактов — в своём полёте, в своём падении оно остаётся восхитительно невинно и сказочно. — Что ж, я уважаю твои замашки, — вздохнул Чимин явно без энтузиазма. — Сам бы я не отозвался о себе так лестно. Все помолчали. — Как было бы здорово, — подала голос я, помня о грядущей облаве на ограбление, о которой упоминал татуировщик, — если бы Дэнни просто проиграл в этой своей войне. Чимин перевёл на меня холодный, словно бы мерцающий взгляд. Я уже не впервые заявляла об этом своём желании и теперь, как и в прошлый раз, чувствовала себя бешеной сорвиголовой. Мой учитель танцев красноречиво помолчал, не спуская с меня масляных глаз. — Знаешь… — задумчиво проговорил он, — а ты теперь даже не единственная, кто вот так же щебечет. Забавно, да? Ещё вчера эти же простачки лебезили перед ним, как перед божеством. Стоило же кораблю чуть пошатнуться, и Дэнни вдруг превратился из всеобщего любимчика в изгоя. — Что тут удивляться? Такова доля лидера, — фыркнул Тэхён, — ты не против быть у него в подчинении, пусть и несколько унизительном, если при этом тебе живётся хорошо и сытно. Он мне, конечно, обеспечил неплохую жизнь здесь, в городе, но он для этого ровно ничем не пожертвовал, даже в какую-никакую прибыль ушёл, а от меня теперь хочет серьёзных жертв? Нет, башку на плаху я в угоду его величества не положу. И тебе не советую, кстати. Мне вспомнился разговор с Ким Намджуном. «Он кинет очень многих». — Может, не сейчас, но однажды и ты пойдёшь в расход, — добавила я, — если ты до сих пор в это не веришь, то ты очень наивный. — Наивная здесь ты, птичка, — отозвался Пак Чимин, устало поморщившись, — то, что возмущает тебя до глубины души, здесь — обычный понедельник. Дэнни бы не стал тем, кем стал, придерживаясь высокопарных принципов, которыми набита твоя головка. Я не понимаю, почему тебя удивляет, что самый опасный человек этого полуострова готов пойти на подлости для достижения своих целей. Я отчаянно покосилась на Ким Тэхёна, ища поддержки, и с сожалением обнаружила, что собственное его лицо пребывает в покорном спокойствии. — Но вы говорили, что он отличный парень, — возразила я, — что он не так плох. Что он — ваша возможность забраться повыше, за которую вы благодарны. Что он чтит кодекс. Что у него, в отличие от многих, принципы. — Лол. И в то же время я говорил, — добавил Тэхён, — что вечером он может подсылать слежку за теми, с кем любезничал ещё утром. Моя проблема была в том, что я, наверное, никогда не примерял одёжку вот такого олуха на самого себя. — А вы сами, — осмелилась я на вопрос, который опасалась задать с самого начала знакомства, — тоже такие, как он, или нет? Они молча поглядели друг на дружку. С каждой секундой молчания ответ становился всё более очевиден для них обоих. Я крепко сжала челюсти, и вообще внутренне невольно сжалась, сетуя, негодуя, протестуя. Нет, нельзя было оставлять такие их выводы нетронутыми. «Давай-ка надавим на него психологически…» — звучали в голове слова Ким Намджуна. — Не верю, — возразила я. — Давно хочу спросить, — глядя на Тэхёна, заговорил Чимин, — как тебя от неё не тошнит? Глаза не устали от этой брызжущей во все стороны радуги? У меня вот в её обществе всегда голова болеть начинает. Тэхён усмехнулся и хотел было что-то ответить, но я его перебила: — Выпендривайся, сколько хочешь, — и скрестила руки на груди, — а своему боссу ты Тэхёна пока что ни разу не сдал, хотя тебе жутко неудобно жонглировать со всем, что на тебя сваливается. И о Чонгуке ты тоже позаботился. — Вы знали о бюро, — возразил Пак; на губах появился слабый намёк на улыбку, — так что кидая вас на произвол судьбы, я рискую раскрыть перед Дэни, что проговорился. Правильным ответом на эти слова было бы простое «и что с того?». Бросил бы их на растерзание Дэнни и аннулировал тем самым свой прокол. Так уж много значат для босса мафии коллектор и заложник, которого всё равно надёжнее содержать в неволе? Избавиться от ошибок, а не лавировать с ними вместе. Однако Пак Чимин их не бросил. Сокрытие в угоду их безопасности, в угоду вообще их жизни, да ещё и с риском для безопасности собственной, свидетельствовало, что я права. Он не был таким, как Дэнни, он не шёл по головам. Во всяком случае, по этим конкретным головам — не шёл. Однако я не сумела этого выразить. — Дело не в этом, — настояла я, — ты помогал не из-за того, что мы знаем о бюро. — А вот здесь, — показательно кивнул он вперёд, теперь уже открыто улыбаясь, — уже заканчиваются факты, и начинается то, что ты попросту хочешь видеть. Лучшее в людях. Это похвально. Но это заблуждение. Была у меня, тем не менее, и ещё одна карта, о которой я вовремя вспомнила. — А вальс? И красота? И твой внезапный интерес к педагогике? Улыбка сползла с его лица, и он в несвойственной ему застенчивости потупился. — Вальс? — оживился Тэхён. — Вы про ваши тренировки? Я так и знал, что здесь прячется какой-то смысл. Не мог ты так докапываться до неё из-за одного только «Алмаза». И ты молчала, Рюджин! Колитесь. Чимин влез поперёк меня: — Ничего особенного, просто я попросил её побыть моей ученицей. Я думаю, может… — топорно произнёс он и тут же рвано выдохнул, — податься в это однажды. Преподавать танец. Может, на старости лет, когда… отживу все волнения. Мы умолкли, ошеломлённые этим неожиданным откровением. Перед нами и позади нас пустовал просторный коридор, полутёмный, мутно-зеленоватый и отчётливо враждебный. Успело свершиться много неясного, вершилось неясное и теперь, и будущее сулило новыми неясностями. Самое странное время и уж точно последнее место, в котором я ожидала услышать нечто настолько личное, даже интимное от Пак Чимина. Как если бы бездушная кукла вдруг моргнула, её стеклянный взгляд ожил, и она поделилась с тобой своими сокровенными мечтами. Я, конечно, давно заметила, что он живой и настоящий, но тогда он был истощён и попросту не мог держать барьер невозмутимости, а теперь вдруг он добровольно пустил нас за него. — Я согласен с Рюджин кое в чём, — задумчиво пробормотал Тэхён, — Дэнни просто мастер навязывать окружающим убеждение, что они обязаны ему всем. Знаю, он тебя с детства подобрал, и это что-то да значит. Но и ты отплатил ему сполна. Откажись продолжать, раз не нравится, и плевать на его реакцию. В крайнем случай сделай ноги. Выход есть. Не сошёлся на нём свет клином. Что ж ты такой узколобый-то? Движение жестов фигуры напротив нас происходило медленно, ленно и словно через усилие — вот, он набрал воздух в грудь, вот лицо его последовательно преображалось в готовность говорить. Тем не менее, на одном выдохе он бросил лишь: — Давайте не будем додумывать всякой чепухи. Лучше скажите, вы же войдёте в моё положение и не будете упоминать при Чонгуке его родителей? Очередное молчание, в котором плавали самые разнообразные смыслы. «Как будто у нас есть выбор». Я видела, каким тяжким грузом новая реальность легла на плечи Ким Тэхёна. Теперь ему, как и мне, волей кого-то другого пришлось ввязаться в интриги, от которых он старался держаться подальше. Ещё и врать. Близкому человеку. Намеренно отдавать его тем, против кого обещал ему сплотиться. А вот сама я, откровенно говоря, разницы почти не почувствовала. Одной ложью больше — только и всего. Может, это было глупо, но я теперь верила своему учителю танцев. Во всяком случае, я верила в его желание помочь. Ему-то тоже тяжело давались его секреты. Что-то подсказывало мне, что пример в виде посылок с пальчиками сына для родителей он взял не с потолка. Пример этот мог быть отнюдь не примером, если бы не Пак Чимин с его репутацией в глазах босса и дипломатическими увёртками. Чонгук жил себе спокойно, в ус не дул и бесчинствовал — и всё это исключительно под надзором старшего товарища. Случись что с заложником — виноват надзиратель. При этом и держать его вечно дома, вдали от всякой суматохи надзиратель не мог, потому как необходимо было создавать для заложника видимость свободного существования. Тяжело даже вообразить, как Чимин умудрился вымолить у босса такого положения вещей, а ещё тяжелее — до чего нервно было такое положение вещей поддерживать. Чон Чонгук же… у него и до всех новостей всё складывалось не ахти. Из изначально бедового положения он опустился до положения гибельного. Сначала отхватив пулю, потом получив неудачную операцию, потом плюнув на лечение и пристрастившись к лекарствам, а потом так и вовсе по собственной глупости став должником баснословных сумм. — Предавать его тоже не хочется, — вздохнул Тэхён, — Рюджин предложила, может, рассказать ему, чтобы он бросил эту затею и свинтил отсюда? — Проклятый Доктор, — ругнулся Чимин, снова глядя мимо нас, и вернул внимание младшему товарищу, — ты можешь, конечно. Я тогда вряд ли выйду сухим из воды, но, знаешь, вообще-то, мне уже плевать, выйду или не выйду. Иди и расскажи ему. Можете даже попытать счастья и сделать ноги все втроём. Но знай, что где-то в Сеуле по твою душу всегда будет рыскать один невообразимо озлобленный мафиози. Как только Чонгук услышит о родителях, он превратится в непредсказуемую бомбу, и остаётся только гадать, кого и как она заденет, когда будет взрываться. — Есть ещё один вариант, — Тэхён развёл руками и усмехнулся, — лол. Погнали с нами. Мир всё-таки слишком большой. Даже Дэнни с его проклятыми ручонками дотянется не везде. — Не неси бред… — Чимин уставился в пустоту, и на долю секунды мне померещилось, что предложение показалось ему болезненно заманчивым, — у меня здесь дела. — Какие? Бюро? Ещё что-нибудь для организации? Надеяться хлебнуть сливок когда-нибудь в далёком будущем? Не всё же тебе ждать, когда он сдохнет, чтобы и самому зажить! Говорил Тэхён шёпотом, но мой учитель танцев всё равно боязливо, даже именно трусливо оглянулся, чтобы убедиться, что нас не слушают. — Я настоятельно рекомендую тебе, — тихо прошипел он, оборачиваясь назад к нам, — не брызгать где попало своим бестолковым возмущением. Ты первый кричишь о том, насколько он безумен, и первый же недооцениваешь, насколько это действительно так. Знаешь, что он якобы в шутку сказал мне делать с теми, кто вешает на него смерть Птичника? Вести к нему. Времена сейчас такие, что в хорошем расположении духа он шутит, а в плохом заявляет, что вовсе не шутил. Ещё один такой выкидон с твоей стороны, и я под ручку веду тебя к Дэнни, пока то же самое не сделали со мной — за то, что не сделал этого с тобой. Твои слова, твои планы на будущее и даже твоё выражение лица выдают в тебе предателя. Доносчик добивается именно этого. Он саботирует Дэнни и множит предателей в организации. И умному человеку лучше не кричать направо и налево, что доносчику это удаётся. Идиот. Тэхён умолк, как пристыженный школьник. — Просто скажи, — наконец проговорил он, — это был он? С Птичником. Чимин потупился. «Даже это нам расскажешь?» — изумилась я про себя. Было что-то странное в этой его разговорчивости. Я всё думала, с чего он так болтлив, и вдруг догадалась, с чего. Мы уже что-то знали, и он не был в этом виноват, а значит и терять ему было нечего. И теперь наконец, впервые за много дней… он мог выговориться. Отвести душу. Даже попросить помощи. — Это было не просто так, — нерешительно ответил он, — он впутался кое-куда… Птичник. От него нужна была информация. Оттуда все эти увечья. Тэхён перешёл на едва различимый шёпот, так что и мне, и обоим моим собеседникам, пришлось наклониться поближе друг к другу. — А какой всё-таки гнида, а! — прошипел Тэхён. — Неважно, в чём там Птичник напортачил, он такого не заслужил. Чимин как-то виновато взъерошил волосы и отстранился. Вид у него сделался глубоко несчастный. — Я согласен, — ответил он, — ужасно вышло, он же ребёнок. Но об этом лучше помалкивать. Дэнни в бешенстве, что тело нашли. — Конечно, теперь я буду молчать, — насупился Тэхён, — ты мог бы вот так сразу и объяснить. — Чем меньше вы знаете, тем лучше для вас же. Помнишь, Рюджин, ты сама так сказала? В день обмена. Наконец я набрала побольше воздуха в грудь и решилась на свои наущения. Всё по наказанию татуировщика. Надавить психологически. Воззвать к здравому смыслу. Попытаться перетянуть на свою сторону. По-моему, это был лучший момент. — Чимин… — подала отчаянный голос я, — я же вижу, что ты… — Даже не начинай, — резко перебил он. Я так и застыла на полуслове… и обречённо выдохнула. Надавить психологически, значит. «Он похож на призрака. Разве возможно надавить на призрака? Извини, Намджун». Все жалкие попытки докричаться летели сквозь него, несмотря даже на то, что он допускал нашу правоту. «Иногда быть правым недостаточно», — в очередной раз горестно заключила я. Иные предрассудки, в особенности надрывные, эмоциональные — побеждают любую правду. Однако я разглядывала их украдкой вот так, со стороны, и всё-таки кое-что подметила. Мы выяснили нечто ошеломительное, а эти двое не сцепились в драке. Они поговорили. И, кажется, даже пришли к какому-то подобию взаимопонимания. Было слишком самонадеянно с моей стороны счесть это за маленький плюсик в свой журнал лечения душ? — Ладно, мы что-то застряли здесь, — Чимин переступил с ноги на ногу, устало поведя плечом, — мне надо всё-таки зайти к Доктору и убедиться, что больше он не откроет рта… Мне казалось, он ещё раз хотел удостовериться, что мы не станем ничего сообщать новоиспечённому пациенту этой больницы, но не решался. Как вдруг Тэхён вспомнил: — Кстати, Доктор же спросил меня кое о чём, — и даже щёлкнул пальцами, — о доносчике. Чимин даже не удосужился скрыть удивление. — У тебя? — вскинулся он. — С чего бы? — Может, думал, что ты мне что-нибудь сболтнул. Из того, что вы успели выяснить. — Да ничего толкового мы не успели выяснить. О доносчике спрашивал, значит… интересно складывается. И «Алмаз», значит, захотел сорвать. Гм-м… всё с ним ясно. А он хорош. — У него какой-то иммунитет к безумству Дэнни, или как? Чимин поглядел на него какое-то время и отвёл глаза. Стало ясно, что отвечать он не собирается. — Если он так уж в самом деле хочет помочь доносчику, — промычал Тэхён, — он и Чонгуку расскажет то же, что нам. — Ещё чего. Не расскажет, — отрезал Чимин, — у него всё сделано достаточно хитроумно. Надо же, так рисковать, да ещё и у всех на глазах. Настоящий шахматист. Пойду-ка я наведаюсь к нему. Мы не поняли, что это значит. — Получается, у Дэнни есть, чем крыть? — уточнил Тэхён. — А то что-то не похоже… — Как я и сказал, — мой учитель танцев двинулся вперёд и похлопал младшего товарища по плечу, — чем меньше вы знаете, тем лучше для вас. Не говорите Чонгуку, будьте так добры. Продержитесь этот несчастный месяц, ладно? Со знанием или без — вы уж точно ничего не сможете изменить в лучшую сторону. А я… — он запнулся, вздохнул, скользнул по мне коротким взглядом и снова обратился к Тэхёну, — я вам желаю добра. И за вас похлопочу. Только не мешайте. Тэхён, несколько ошарашенный, осторожно и коротко покивал. А мне отчего-то вдруг сделалось невыразимо гадко на душе. Гораздо позже Пак Чимин мне признался, что на эти слова решился благодаря моему совету. То, что я бросила ему, уходя, после занятия на баланс — он-таки прислушался, пусть далеко и не сразу. Не так уж важно рассказывать всё — вот что я тогда посоветовала. Важно просто донести, что всё рассказать не можешь, и дать понять, что это не оттого, что ты враг. В этом он признался потом, при обстоятельствах куда более серьёзных. А пока что осанистая фигура Пак Чимина только уплывала с лебединой грациозностью и наконец скрылась за углом коридора. Мы с Тэхёном обратили друг на друга беспокойные взоры, полные разбитых надежд. Коридоры пустовали вкруг нас, как обманчивые лабиринты безо всякого выхода. Отовсюду доносились перешептывания и предательства. Собраться комочком и зарычать на первого же, кто высунется. Уйти прямо сейчас, как стемнеет, задними дворами по неизвестным указателям! — я видела это в его глазах, он видел это в моих. Теперь мы были готовы, однако оно от нас ускользало. — Прости, — ляпнул Тэхён. — За что? — За то, что тогда обрадовался, как последний глупец, предложению о повышении. Я улыбнулась, насколько могла. — Даже и хорошо вышло. Так он ничего не заподозрил. Можно сказать, это чудо. Тэхён горестно скривился. — Что будем делать? — добавила я. — То, что он говорит, — он обернулся и бросил беспомощный взгляд вслед ушедшему, — я не доверяю ему в том, что всё будет отлично, но доверяю ему в том, что всё может быть ещё хуже, если мы станем заниматься самодеятельностью. — Он предлагал нам уехать ещё совсем недавно. Нельзя идти на этот «Алмаз». И вообще, каждый день здесь для тебя всё равно, что жребий. Кто знает, что ещё взбредёт в голову твоему начальнику. — Думаешь, Чимин нас просто утешает? — Думаю, он не соврал, что он не всемогущий. Доктор неплохо ему насолил, рассказав нам, да. И теперь ему приходится действительно стараться, чтобы нас убедить. Но он всё-таки не всемогущий. Обещать что-то наверняка он не может. — Ладно, по крайней мере, сейчас я ему верю, — Тэхён устало вздохнул, — посмотрим, что там дальше. Надо же, бедолага Чонгук… подумать только, он не зря так плевался на этих змей. Ну ничего, ничего. На крайний случай у нас есть машина и кое-какие деньги, они у меня будут всегда с собой. Посмотрим, что да как. А там уж… пусть дерзнут поискать меня, если хотят, — его глаза, устремлённые не только вдаль коридора, но и дальше, дальше, гораздо дальше, теперь отливали пламенем вызова, — все они. Мы снова посмотрели друг на друга. Я поджала губы и осмелилась сказать: — Жалко Чимина, да? — Сам виноват, — Тэхён фыркнул, хотя досадой от него всё-таки отдавало, — если ему так приспичило насовсем покончить с настоящим собой — что ж, его право. — У него по-другому никогда не было, он другого и не представляет. Он говорил как-то на занятии, что без Дэнни и его самого не будет существовать. — Да будет он… то есть, мог бы, — возразил Тэхён, — ты же видела сегодня эти проблески, они мне не померещились. Просто он трус, вот он кто. Он не решится проверить. Всё, не хочу говорить об этом, как-то паршиво. Пошли к Чонгуку. Он схватил меня за руку и повёл за собой, в палату, где мне предстояло взглянуть в глаза очередному своему предательству. Обои в цветочек, шторы в бело-жёлтую клетку, жестковатый ворсистый ковёр, некогда очень давно бывший кремовым. В углу круглый столик, окружённый стульями, вдоль одной из стен обустроена зона для готовки, с рабочими тумбами и столешницами, раковиной и явно не употреблявшейся уже много лет плитой. И тут же, посреди этого потёртого уюта взгромоздилась койка нашего больного, капельницы и медицинская аппаратура. Был ли весь дом обустроен таким же странным образом, я не знаю, однако доставшееся нам зрелище, несомненно, имело самый фантасмагорический вид. В воздухе витал запах лекарств, немощности, болезни и зелёного чая. Мы неловко проплелись к койке, стараясь не слишком озираться на здешние скорбные этюды. Чонгук лежал на спине, не шевелясь и глядя запавшими глазами в экран телевизора-коробки, оставленного медсестрой включенным явно по его просьбе. Доисторическое творение техники издавало некое потустороннее шипение и выдавало нечёткую картинку, искажённую сепией и крапинками помех, однако больной упорно вперился в него, как будто и вправду мог внять творившимся там событиям. У него было серое лицо; выцветшая копна волос слиплась, в целом он имел вид полутрупа. Всё это невольно возвращало нас в квартиру Кена, когда это происходило в первый раз. «Как будто и не выздоравливал», — как-то глухо подумалось мне. Мы не успели заехать ни за едой, ни за цветами или ещё какими побрякушками, поскольку бросились сюда, как только узнали о происшествии. В прошлый раз такие вещи хорошо его подбадривали. Сейчас он даже не оторвался от телевизора, хотя, конечно, почувствовал, что мы вошли. Не знаю, был ли то стыд или злость, или попросту сожаление. Но беседовать ему явно не хотелось. Я смотрела на него и осознавала, что всё, решительно всё у него пропало. Несчастный Готаймэн. — Эй, — мягко произнесла я, приблизившись к краешку его койки, — ты как? Его зрачки поползли в мою сторону медленно, как отравленные осоловелые тараканы. А после на той же скорости вернулись назад к экрану. — Говорят, — прохрипел абсолютно незнакомый бас, в котором невозможно было распознать привычного друга, — эта операция должна помочь. — Да, — отозвался Тэхён, обогнувший койку и подошедший с другой стороны, — та самая, помнишь? Дорогая. — Они тебе всякими железяками плечо напихали, — добавила я, — теперь по-настоящему заживёт, вот увидишь. Он кисло поморщился и сделался будто ещё серее, чем прежде. — Тэхён, — просипел он, — сколько я теперь должен? Мы с Тэхёном переглянулись. «Ни в коем случае нельзя ему рассказывать», — произнёс мой взгляд. «Согласен», — безо всяких слов отозвался мой спутник. Я поплыла глазами по комнате, оставляя право говорить тому, к кому был обращен вопрос. От здешнего тускло-жёлтого освещения у меня ныло под ложечкой. Некоторые места до того унылы, что даже покинуть их не кажется выходом. Сквозь заляпанное оконное стекло, там, где его не скрывали убогого вида шторы, брезжило густое серое утро. Я засмотрелась на него, на секунду засомневавшись в реальности происходящего. Где-то там должен быть выход. «Постой-ка, выход откуда? — озарило меня. — Выход куда?» Как ни стыдно, я подумала о Ким Намджуне. В последние дни он вкрадчиво пробирался в мои фантазии, и с каждым разом я позволяла ему подступиться на шаг ближе. Всего лишь мысль — разве это преступление? Только одна прозрачная, крохотная, невесомая мысль. Я прикрыла глаза. Оказаться в его обществе. Растечься в объятьях по его плечам, чтобы на короткий миг почувствовать, что я дома. Отстраниться и застыть перед самым его лицом, чтобы увидеть перед собой… что? Собственные веки распахнулись — койка, две фигуры, грязные шторы, помехи на экране телевизора, кляксообразное утро за заляпанным окном. Все вокруг твердили, что Ким Намджун в меня влюблён. Вот только я была абсолютно уверена, что у воображаемой сцены, возникшей передо мной только что, ни под каким предлогом не могло быть продолжения. Странно — я всю жизнь фантазировала о невероятном, а на этот раз не смогла. Меня одолевало брезгливое отвращение к собственной уязвимости перед ним. Пора было оставить бесперспективные цацки разума и работать над тем, что хотя бы имело шанс на существование. Трусливо и с невыносимым чувством вины я покосилась на Тэхёна, как будто тот мог подсмотреть мои мысли. Кудри на лбу, острые скулы, осоловелый взгляд мальчика. Он казался хрупким, как оленёнок. Мне отчаянно захотелось уберечь его от всех бед, прижать к себе, спасти его от чего бы то ни было. Прямо как тогда, в примерочной. Где-то в глубине души я чувствовала, что поступаю с ним ужасно. — Прилично, — отвечал Тэхён тем временем. — Одного не понимаю, — в глубоком хрипе наконец послышались нотки знакомого голоса, бывшего, однако, наполненным нечеловеческой тоской, — нафига? — Пополняет список должников? — фальшиво предположил Тэхён. Вопрос влился в угрюмую и вязкую пучину молчания. — Главное не это, — вклинилась я, когда стало ясно, что больше никто не заговорит, — а то, что теперь ты пойдёшь на поправку. Доктор сказал, что боль так и не прошла бы. А теперь ты снова будешь полноценным человеком, как и хотел. Со всем остальным мы как-нибудь разберёмся. Только не впадай в уныние, тебе это в буквальном смысле запрещено. Я заметно поднаторела в искусстве вранья. — Чимин, наверное, злой как чёрт? — прохрипел Чонгук. — Вы с ним не связывались? Я вообще-то, неплохо набедокурил с таблетками в этот раз, упал и чуть к чёрту не лишился руки. Сюда дополз не иначе как чудом. — Мы знаем, — усмехнулся Тэхён, — и он тоже. — Он, вообще-то, здесь, — добавила я, — пошёл к Доктору. — Ого-о-о, — из-за сипа это было похоже на завывания старого больного пса, — когда кто-то облажался, он тут как тут? Я присела на краешек койки и улыбнулась. — Не бойся, на лежачего тебя он с кулаками не полезет, — как ни странно, Чонгук слабо озарился ответным весельем, смотревшимся на его выцветшем лице до жуткого неестественно, — тебе что-нибудь нужно? Чонгук медленно отвёл взгляд и вдруг выпал, размышляя не то над моими словами, не то над собственным аховым положением, не то неведомо над чем ещё. Ни с того ни с сего он прокашлялся и постарался прочистить горло, после чего заговорил почти своим голосом: — Слушайте, — и посмотрел на меня уже более живо, осознанно, — больше я не буду. Обещаю, — здесь он выдержал неуверенную паузу и перевёл глаза на Тэхёна. — Иначе я просто слабак. «Повремени, пока всё не узнаешь, — в груди противно зашевелился червь неизбежности, — не спеши с этим обещанием». Правда в том, что утешать его мне было нечем. Ничего не обещало быть хорошо. Всё обещало быть плохо. — Ты был прав, — обратился Чонгук к Тэхёну, впрочем, теперь ни на кого толком не глядя, — по поводу того, что я несерьёзен, — тут в глазах его наконец заблестели бисеринки отчаяния, страха и осознания. — Проклятье, что мне теперь делать-то? — Теперь мы будем бдительнее, — моментально спохватилась я, снова стрельнув глазами в сторону Тэхёна, — говорю же, самое главное, что ты пойдёшь на поправку. А остальное придёт. Это единственное, что я могла сказать, чтобы не угодить в тупик лжи. «Давай, поддержи меня», — мысленно попросила было я второго гостя. Однако в ту секунду ему пришло сообщение — он полез в карман и не заметил моих немых сигналов. Я помню это очень явно, каждую микроскопическую деталь. Тогда я ещё не знала, насколько судьбоносный момент мы проживаем. Я тысячу раз прокручивала это в голове и недоумевала, как посмела проворонить, упустить, не придать значения. Тэхён достал из кармана мобильник и в некоторой растерянности уставился на экран. Не произнёс ни слова, не дрогнул, не воспроизвёл ни малейшего шороха — только лицо вдруг исказилось гримасой не то шока, не то страха, не то ярости, не то всего вместе. Отточенная бронза вмиг лишилась всего человеческого и отливала теперь отрешённым, глубоким, истинно металлическим. Это было нечто иное. Это было действительно важно… но я, как обычно, не поняла. Где-то спустя минуту, в течение которой я не отрывала от него настороженных глаз, он отшатнулся на шаг назад, всё ещё прикипев взглядом к экрану. — Что такое? — наконец осведомилась я. — Кто это? Он вскинул голову так, будто его застали на месте преступления. Нервно облизнул губу. Бросил телефон обратно в карман. — Какая-то дурацкая реклама. Вот именно, мы поможем. Ну, чего хочешь, господин? — он как ни в чём не бывало обратился к Чонгуку. — Заказывай, мы добрые. — Жрать. — Тебе пока нельзя, Доктор говорил, — чисто механически пробормотала я, всё ещё поглядывая на Тэхёна так, словно тот только что залепил мне пощёчину. «Какая-то дурацкая реклама…» Я невольно нахмурилась. — Блин… а когда будет можно? — тем временем посетовал больной. — Как только, так сразу, — обрубил Тэхён, — лучше скажи, тащить тебе чего-нибудь почитать, или так и будешь залипать в помехи на этой коробке. — Мне бы мой ноут. Я там кое-какие задачки решаю и почитываю ещё кой-чего. Снова подрабатывать хочу для студентов, но нужно нагнать, где отстал. Теперь уж тем более, учитывая мой запредельный долг. Проклятье, я даже боюсь спрашивать цифру… Разговор прервался отворившейся дверью, в которой появился чёрный и вместе с тем бледный, словно тень, силуэт Пак Чимина. Теперь, хотя и ненадолго, мы были здесь вчетвером. Тэхёнов брючный костюм, Чонгуков мятный больничный халат, Чиминова чёрная рабочая форма и моё собственное коричнево-чёрное одеяние студентки. Какая-то удивительно разномастная компания, даже внешне. Невнятные черты подвохов и ухищрений мелькали на размытых печальных лицах. Все помолчали, таращась то друг на дружку, то в никуда. Никаких слов, казалось бы, не требовалось. Не потому, что всё и так было ясно, а потому, что слова не помогли бы преодолеть разрывавшие нас пропасти. Интересно, могли бы все мы сблизиться по-настоящему? Стать… друзьями? Если бы встретились в другом месте, при других обстоятельствах, будучи кем-то другим? Я им всем чересчур доверяла — скрытным, лукавым и ненадёжным. Потому что сама врала. Каждый отчего-то полагал, что надурит остальных — так уж заведено у преступников. Мой учитель танцев перевёл взгляд на уже успевшего обратить на него внимание Чон Чонгука. — Живой? — прошелестел он. — Нет, — отозвался пациент, — неживой. Закопанный заживо. В долгах. — Не дрейфь по этому поводу, — посоветовал старший житель Скворечника, медленно приближаясь, — я попытаюсь уболтать Дэнни сжалиться и как-нибудь сгладить, где остро. Я еле сдержалась, чтобы никак не выдать досады. Очередное враньё. И оно подействовало. Больной заметно посветлел. — Но я настоятельно рекомендую, — продолжил Чимин как ни в чём не бывало, — вынести из случившегося все необходимые уроки. При таком раскладе даже у меня рано или поздно закончатся… — Я понял-понял-понял, — неожиданно бодро захрипел Чонгук, — переходи уже к филейной части, будь так добр! Что ж ты сразу молчал? Я уже мысленно присмотрел себе похоронный венок, собака ты эдакая! — Не факт, что у меня выйдет, — Чимин обратил скользящий взор на моего спутника, — Тэхён, выйдем на минуту. Дэнни звонил. По поводу этого нового дела. Хочет, чтобы мы перезвонили вдвоём, пока он не забыл. Тэхён удивлённо вскинул бровь. А я волнительно встрепенулась. — А отсюда позвонить? — озвучил Чонгук мою мысль. — Говорит, есть детали, о которых лучше знать только исполнителям, — пояснил Чимин, — так что без посторонних. Пошли, я не хочу заставлять его ждать. Мы с Тэхёном переглянулись, и он попытался без слов успокоить меня. А после нам с Чонгуком осталось всего лишь наблюдать, как эти двое скрываются за дверью. Дверь хлопнулась о косяк, словно обрубая последней нотой клокотание моего сердца. «Он всё равно мне всё расскажет, — я сделала глубокий вдох, — так что не стоит заранее паниковать». Я снова присела на краешек койки, решив покамест делать, что могу. Чонгук за невозможностью повернуться беспомощно косился в сторону ушедших, ничего толком не видя из того положения, в котором застрял. Сдаваясь и переводя глаза на меня, он усмехнулся: — Почему, блин, он такой загадочный? Вкинул мне спасительную розу и скрылся, как Такседо Маск. Я заразилась его настроением, но решила мягко обогнуть тему «спасения»: — Ты же точно больше не будешь, Чонгук? Это не такое же обещание, как обычно? — Нет, клянусь, — он вмиг обронил свою улыбку; во взгляде появилась непривычная, совсем несвойственная ему глубина, — знаю, я уже плёл вот это всё, слово в слово. Но посмотри на меня, Рюджин, — он опустил глаза на своё тело и, подумав, замотал головой, — да нет, даже без этого. Даже если допустить, что я бы здесь не оказался. Всё могло кончиться куда хуже. Я с ними не в себе. Это облегчает ровно до тех пор, пока не начинаешь терять управление. Меня это пугает… — он сделал паузу, отрешённо глядя куда-то мимо моего плеча, и мне в очередной раз стало его невыносимо жалко, — не узнавать себя. Лучше сколько угодно корчиться от боли, от мыслей, от всего, чем быть не самим собой. Он и правда уже говорил подобное, слово в слово. В этот раз я ему поверила. Впрочем, как и всякий раз прежде. — Хорошо, — я испустила вздох, — со стороны это тоже выглядит пугающе. Я рада, что ты сам стал это понимать. Ложь оседала на стенках сердца, как гадкая сажа. Всё-таки он слишком многого не знал, чтобы наш разговор по душам можно было назвать по-настоящему задушевным. — Да, — Чонгук оживлённо покивал, — ты же это ещё тогда сказала, помнишь? В лифте, когда я выписывался. — Ага, — я кисло поморщилась, вспоминая о ссоре. Мы помолчали. — Знаешь, — аккуратно заикнулась я, — не уверена, что мне стоит вмешиваться и что тебе это вообще нужно, но, мне кажется, она до сих пор надеется, что ты позвонишь. Настала его очередь корчить вымученные кислые физиономии. Выдержав паузу, он процедил, словно насилу: — Нет, Рюджин. На наши с Ким Тэхёном возмущения касательно японки Чон Чонгук ответил махом ладони, за которыми прятались неловкость и нежелание копаться в нём и его чувствах. «Говорю вам, всё было в порядке, — обрубал обвиняемый, — я сразу сказал, что дело касается закона, и что будет худо, если она полезет в это. И вообще, не тебе меня судить, Тэхён. Взгляни вон хотя бы на свою подружку». Больше мы о Момо Хираи не говорили. — Почему? — искренне изумилась я теперь. — Зачем тогда ты вывалил это на неё, раз больше не собирался с ней связываться? Если так ты пытался у неё выиграть, то у тебя получилось, но это всё-таки чересчур. — Это был импульсивный поступок, — плюнул больной с отвращением, кажется, к самому себе, — всё из-за лекарств и этих дурацких гадостей, которые валят из моего поганого рта. Перед всеми виноватый, ещё и слегка переборщил с таблетками, ещё и обещал быть чистым — настроение скакало, будь здоров. Убийственно хотелось к кому-нибудь на ручки. Конечно, в тот момент мне казалось, что я её чуть ли не люблю. Мне, когда прихватит, всегда такое начинает мерещиться про последнюю девчонку, с которой был. Сначала наворочу дел, а потом в первый же чёрный день вспоминаю, какая она хорошая, а я, вообще-то, скотина. На этот раз вот под раздачу попала твоя драгоценная японка. Это мог быть кто угодно. — И ты всем, — поколебавшись, промямлила я, — вот так рассказываешь обо всём? — Она точно не первая, кто что-то обо мне узнал. Я бы и реквизитами хвастался, и по домам их с собой шастать брал, если бы вездесущий Пак Чимин не браковал дело. — То есть, ты рассказывал даже про родителей? — не унималась я, хотя говорила крайне осторожно. — И сестру? И «Алмаз»? Он стрельнул в меня глазами. И почти тут же отвёл взгляд. — Может, я слегка и переборщил. Говорю же, накопилось много обстоятельств, — давящий жёлтый свет, моё робкое молчание, — изначально, если тебе интересно, я к ней ехал с целью перепихнуться. Зияющая тишина. — Рюджин, тебя от меня, наверное, воротит? Я не сразу осмелилась улыбнуться. — По-моему, да, ты немножко мерзавец и немножко женоненавистник. Он неодобрительно цокнул. — Я люблю женщин. — Сама эта фраза звучит несколько женоненавистнически. Когда ты говоришь «женщины», ты будто рассуждаешь о более примитивных формах жизни. Он хрипло посмеялся. — Она тоже так говорит, только как раз о мужчинах, — хмыкнула я, — по-моему, вы похожи, пусть и не в самых лучших чертах. — Она в конечном итоге осядет. Ей это не так страшно. А для меня это тупик. Когда меня поймают, это будет крах всего. Так что я должен развлекаться, пока могу. — Слово «развлекаться» плохо сочетается со словом «должен». — Ты не понимаешь. Теперь, когда я так уязвим, они меня обязательно поймают — это вопрос времени. Надежда только на Чимина и его чудодейственное решение, но я, вообще-то, знаю Дэнни и сомневаюсь, что у нашего малого есть за пазухой столько магии. Я слаб и убог, и погряз в долгах. Я именно тот, в кого, как пророчил отец, мне суждено превратиться. Как ни странно, я ясно осознавала, что он прав. Раньше его родители были далёкими и туманными, и не представляли угрозы. Благоговейный страх Чон Чонгука попасть им в руки казался излишне драматичным (например, он свято избегал тех районов, где хотя бы гипотетически мог с ними пересечься, даже если речь шла о поездке на машине). Мне думалось, он играет сам с собой и выдумывает себе теневых соперников в лице родителей. Однако нет, соперники действительно существовали. Они тоже играли — всё это время. — Хихоньки и хахоньки кончатся, — продолжал Чонгук, — для них важно лишь то, что сойдёт за реквизиты их фальшивой картины. Твоя японка как раз такой реквизит, она бы им понравилась. И мне не нравится и не хочется отыскивать где-то за всей этой розовой пылью настоящего человека. Она в ту ночь искусно подобрала ко мне ключики — остаётся ей только похлопать, я её даже побаиваюсь. Кого не напугает материнский взгляд, понимающий о тебе больше, чем ты сам о себе понимаешь? Но она слишком похожа на них; у неё всё слишком вычурно, слишком именно акцентированно на внешнем блеске, у неё даже бардак в квартире походит на внутренности какого-нибудь пирожного. А мне по душе быть чумазым дикарём, далёким от этой тошнотворной псевдо-возвышенности. Мне принципиально не должно нравиться ничто из их мира, а она к нему как раз-таки принадлежит. И в Австралии, и особенно здесь, в Скворечнике — среди настоящих людей я чувствую себя куда лучше. Конечно, у тех, кто не в ладах с законом, свои заскоки, зато это, по-моему, люди в самом искреннем своём обличии. Сплошная алчность и никакого лицемерия. Как приятно на душе, когда всё вокруг есть ровно то, чем кажется, и каждое слово не значит ничего более, кроме самого себя. — Дэнни не такой, — хмуро заметила я, — ничто из того, что он говорит, на самом деле не является тем, что было сказано. — Да плевать я хотел на Дэнни, — небрежно фыркнул Чонгук, — я использовал его, как ресурс противоборствующей моим родителям силы, более могущественной, чем я сам. Вот и всё. — Какое самомнение нужно иметь, — на этот раз я разозлилась, — чтобы верить, что можешь использовать человека вроде Многорукого Дэнни, как ресурс? — Да уж, тут я просчитался, — Чонгук скорбно усмехнулся, — не стоило сюда соваться. А он ведь с самого начала так и сказал мне в лицо именно это, в первую нашу встречу. «Такие как ты, милый дружок, очень удивляются, когда в своих же играх оказываются игровыми фигурами, не так ли?» Катись ты к чёрту, сучий сын! Лакированная шельма. Я рискнул свободой, чтобы поиграть с большими шишками вроде своих родителей, прильнул к иной серьёзной структуре и теперь расплачиваюсь за это. Ну не тупица? Надо было трясти мелочь с карманов студентов в Австралии и кататься в Вулворт на нашем с приятелями пикапе. Но мне же хотелось большего, — его глаза благоговейно заблестели, — мне хотелось каких-то значительных смыслов. Все мы в конце концов откидываемся из-за того, что хотим большего, не правда ли? Большего, чем мы сами. Того, что мы не в состоянии потянуть. Мой приятель из Сиднея недавно связался со мной, скоро он будет в Сеуле. Весь такой жизнерадостный, аж пар из ушей. Он уже устроен охранником на «Алмаз», помнишь? Ждёт не дождётся, я и ему буду должен за помощь. Когда всё это начиналось, я и подумать не мог, что денежный вопрос будет для меня хоть что-то значить. Может, вместо всего зацепиться с ним и чухнуть отсюда к чёртовой бабушке?.. — По-моему, это отличная идея. Я знала, что он этого не сделает. Он и сам это знал. Помолчав, он спросил: — Ты ей не говорила обо всём этом? — и окинул себя взглядом, как бы поясняя, что имеет в виду. — Мы виделись сегодня, но нет, я тогда ещё сама не знала. — И хорошо. Не нужно ей об этом знать. Так она окажется права насчёт моего будущего. Меня это бесит. — Разве она станет насмехаться? — Как раз наоборот, она будет мне трагически сочувствовать, а я этого не стерплю. — По-моему, тебя напугало, что тебе это понравилось. — Может и понравилось, — язвительно заявил Чонгук, глядя на меня с нахальной смелостью, — в моменте, но не после. Нельзя позволять себе быть уязвимым с такими людьми. Они обязательно воспользуются этим впоследствии. Будь она такая, как ты, я бы уже десять раз предложил ей встречаться. Но она не такая. Она меня сожрёт и не выплюнет косточки. Да-да, не смотри на меня так. Я тебе вот что скажу: это была лучшая ночь в моей жизни, учитывая, что мне почти ничегошеньки не обломилось. Разумеется, я не совсем олух и худо-бедно держал подбородок высоко, но эффект она воспроизвела нехилый. Прекрасно отдаю себе отчёт в том, что это для неё игра, и всё равно иду на поводу, потому что я уже не та борзая лошадка, что прежде. Достойнее всего будет держаться от неё подальше. В обратном случае я рискую закончить тем, что буду скулить по ней, как старая собачонка. Ещё чего не хватало! Если стану с ней бодаться, то не выиграю в своём нынешнем состоянии. Единственный способ у неё выиграть — отказаться играть. Разве это не то, о чём ты изначально говорила?       Вообще-то, да. Именно то. Но что-то изменилось… то, что сказала Момо Хираи на его счёт. Это была не игра. Этот её печальный взгляд, он был искренним. Тем не менее, я ответила лишь: — Как скажешь. — Тэхён сказал, она и тебя хорошенько раскрутила? И к твоему дяде наведывалась? И начала науськивать всё бросить? — задумчиво промычал Чонгук; я утвердительно кивнула. — А, и, конечно, она тебе посоветовала к тату-мастеру переметнуться. На этот раз я внутренне напряглась. Меня удивило, как это он догадался. Вообще-то, именно об этих наущениях японки я Ким Тэхёну не рассказывала. — И теперь ты уезжаешь, да? — добавил больной. Возникла тишина. — Всего на пару дней. Чонгук пристально на меня воззрился. — Я хочу ещё раз извиниться, — серьёзно проговорил он, — за то, что ляпнул тогда в машине перед вечеринкой… вы двое — это то, чего мне с моей неусидчивостью и нетерпеливостью, и… ну, понимаешь, скотством — никогда не достигнуть. Это здорово, чёрт побери. Вы двое. Мне стало не по себе. Было нечто подозрительное в этой столь неожиданной исповеди. Словно бы на самом деле он как раз-таки сомневался и рекомендовал мне не оплошать. Я красноречиво нахмурилась, даже не скрыв, что эти нехитрые манипуляции не укрылись от моих глаз. — Это просто поездка к родственникам, Чонгук. Мне не нужны предостережения. Он чуть покряхтел, но в конце концов выдохнул, явно расслабляясь. — Я знаю, конечно, да. Извини за это. Просто я уверен, что этот твой дружок времени терять не станет… — Прекрати говорить о нём, как о киношном злодее, строящем киношные козни. Ему что, делать больше нечего? Мы не в мелодраме живём. — Забавно. Тэхён жаловался, что так о нём отзываешься как раз ты, — слабо осклабился Чонгук, — то есть, именно как о киношном злодее, строящем киношные козни. — В родительском плане — да, так и есть, — отрезала я, — он мне как старший брат. Но строить козни, чтобы отбить чужую девушку… даже если предположить, что он ко мне неравнодушен, он до такого не опустится. Чонгук задумчиво помычал, глядя в потолок. — Ну, вот и славно… всё складывается славно, — задумчиво пробубнил он. — Ещё бы ты перестала путаться с этой ведьмой, и было бы просто чудесно. Говоришь, вы сегодня виделись? — Да, я одолжила ей тёплые вещи. У неё там какое-то свидание. Надо же. Перемена была разительной. Даже в своём лежачем положении Чонгук умудрился ощетиниться. Он вдруг остро уставился в потолок с неистовой злобой и сжал губы в тонюсенькую ниточку. Прежняя немощность как будто сменилась неким обновлением, грубым и раскалённым. Я догадалась, что всё его непоколебимое убеждение только что рухнуло замертво, и из пепла восстало нечто ровно противоположное. Оно и неудивительно. Его словам, даже самым твёрдым — грош цена. И всё-таки эти два человека вызывали у меня искреннее недоумение. Когда они делали друг для друга нечто хорошее, их это пугало, и они не хотели друг с другом знаться. Стоило, однако, одному насолить другому, как обоих тянуло друг к дружке с чудовищной силой. Как бы там ни было, Тэхён с Чимином вернулись, и пора было отправляться. Тэхён пообещал больному вернуться с гостинцами, как только отвезёт меня, и мы вышли — назад в смуту города, в серую полумглу и трезвящий холод. Странно, даже город теперь казался иным. Заговорщически зловонным. Так оно по сути и было.