Маленькие люди

Мы не сговариваясь осели в Скворечнике. Комната Ким Тэхёна походила на спичечный короб. Окно повисло низко, повсюду были развешены вещи, кровать смотрела прямиком на шкаф, как на двери неизбежности. Изначально, помню, мы вообще почти не говорили. Он подступался всё ближе ко мне, как кошка: шаг за шагом, касание за касанием — и в конце концов привалился своими губами к моим. В такие моменты я всегда была уверена, что поступаю правильно. В его утончённых пальцах покоилась моя ладонь, от него пахло чем-то древесным вперемешку с едва ощутимыми свежими душками одежды и обуви, у него были самого чистого посыла глаза и очень убаюкивающий голос. «Такие, как он, редко встречаются». Что ни говори, а Ким Тэхён был особенным человеком — не именно для меня, а вообще. Его душа играла на странных, ему одному ведомых языках. В то же время мне нравилось, до чего между нами всё просто и понятно: вот он передо мной, и я люблю его, и я любима. Приятно осознавать, что у тебя есть по-настоящему твой человек, даже со всеми его минусами. Я-то, в конце концов, тоже не святая. Почему-то мне кажется постыдным раз за разом раскрывать, как по накатанной мы заходили всё дальше. И не из неких пуританских соображений, а из того, что все наши тогдашние действия кажутся мне покрытыми печатью вопиющей неправильности. Мы выбирали не лучшее время, не лучшее место и определённо не лучший повод. Мы были недостаточно грамотными, чтобы подойти к вопросу по-человечески. Из-за этого выходило, что на пути присутствовала некая недоговорённость, которая рушила всё дело мгновенно, стоило только его руке скользнуть мне под одежду. Вместо чего-то по-настоящему чувственного получались неловкие горячие вспышки, трения по углам и череда нелепых телодвижений. Он навис прямо надо мной на кровати в своей комнате; и Чон Чонгук, и Пак Чимин в тот день были дома; в этой комнате сделалось душновато после прошедшего дождя, и всё казалось каким-то липким, а ещё мы так ни о чём и не поговорили. Единственная причина, по которой я позволяла этому продолжаться — я отказывала слишком много раз, и теперь мне было банально неловко. Когда руководствуешься подобными мотивами, всё превращается из удовольствия в наказание. — Подожди, — всё-таки шепнула я, пока его ладонь, будучи уже под водолазкой, медленно задирала её вверх. — Не хочу ждать. — Тэхён… Наконец его ладони добрались до рёбер лифчика, и он, скользнув под ними пальцами, медленно и аккуратно задрал и этот элемент одежды. Самое глупое, что я даже не была против, просто не здесь, не при таких обстоятельствах. Я планировала сказать нечто важное, решить всё по-взрослому — куда подевались все эти грандиозные цели? Тэхён, поводив пальцами по моей оголённой груди, на которую смотрел с тёмным исступлением, прислонился к ней губами. Я выдохнула стон себе в ладошку. Всё закружилось, выветриваясь из головы. Но краем сознания я уловила некоторое шуршание, происходящее в районе бёдер, и спустя несколько мгновений виноватых удовольствий вдруг поняла, что он хочет избавиться от помехи в виде брюк. Это привело меня в чувство. — Тэхён, нет… стой. Эти слова были подобны аккуратно расставленным на пути дорожным конусам, по которым он проезжался тараном, разметая их в разные стороны. Пришлось именно отпихивать его от себя, и, наконец оторвавшись, он тряхнул головой, облизнул губу и прошептал: — Почему ты меня так мучаешь? Тебе же тоже приятно, или я ошибаюсь? — Я не могу, когда есть какие-то шероховатости, — я стремительно скрывалась назад за элементы одежды, — вдруг ты передумаешь? Давай всё-таки поговорим. Он не был в настроении бродить по этим безвыходным лабиринтам и втайне — я знала — мечтал просто свернуть тему, будто той и не было, однако мои слова его заинтересовали. Ему было любопытно, почему он может передумать. — Хорошо, давай поговорим. Мы оба слезли ногами на пол и уселись рядом, прямёхонько, как два солдата. Однако он развернул ко мне ладонь, и я опустила в неё свою — стало значительно легче. — Ты должен перестать сбегать, — сходу заявила я, — я должна понимать, что не останусь одна чёрт-те где после какой-нибудь ссоры. Если так будет каждый раз, то в конце концов я не приму тебя назад. Начинать в обратном порядке и доставать из шляпы в первую очередь своего кролика мне не хотелось. Он не должен был давать обещание в ответ на моё — это было бы для него слишком просто. Тем более, что мой кролик не вполне белоснежный. — Я понял, — только и бросил Тэхён, — договорились. Почему-то это показалось мне неубедительным. Не знаю, чего конкретно я ждала: что он упадёт передо мной на колени, будет агрессивно клясться впредь так не поступать и умолять простить ему эту выходку — очень может быть, что именно всего этого. Но если в целом, то, наверное, мне хотелось просто получить более развёрнутый ответ… чтобы он показал, что сам подумал и действительно осознал, что так нельзя. Однако я пишу это только теперь, с высоты своей горы. Тогда же я просто не испытала от его «договорились» никакого облегчения — вот и всё. — Хорошо, — сказала я тем не менее, — а я перестану общаться с Ким Намджуном. Тэхён удивлённо вскинул на меня голову. — У нас остаётся ещё парочка встреч, — оговорилась я, — избежать их будет невозможно. Но после мы не будем друг с другом связываться и разрываем общение. Я уже сказала ему, он согласился. Моему собеседнику понадобилось время, чтобы всё переварить. Я ожидала радости, облегчения или хоть какого-то одобрения, однако обнаружила в лице напротив только досаду и какую-то кислую неловкость. Тэхён развернулся ко мне корпусом и долго ещё не решался заговорить. — Слушай… — промямлил он наконец, — как думаешь, я должен перед ним извиниться или нечто в этом роде? — Что? — удивилась я. — Перед ним? Почему? А ты хочешь? Тэхён возвёл глаза к потолку, испустил тяжеленный вздох и выплюнул: — Он меня бесит. Я вспоминаю эту проклятую сцену и понимаю, что я только и делал, что всё неправильное, а он только и делал, что всё правильное. Я его ударил — он меня бить не стал. Я потребовал, чтобы он ушёл — он действительно хотел уйти. Я был груб с тобой — он, вместо того, чтобы воспользоваться этим, даже совет мне дал. Как ни крути, а я получаюсь идиот и какая-то бешеная собака, а он — приличный и интеллигентный молодой человек. С секунду помолчав в ошеломлении, я вдруг зашлась светлым смехом. «О, как мне это знакомо…» — Это явление называется «Ким Намджун», — резюмировала я, — добро пожаловать в клуб. — Как думаешь, я должен с ним поговорить? — Тэхён облизнул губу, гоняя глазами по комнате в поиске подходящих слов. — Пожать руки и всё такое. Чтобы показать, что я тоже не цепной пёс, а вполне себе достойный и спокойный, и всё вот это… как-то восстановить репутацию, не знаю. — В его глазах, что ли? — Нет, конечно. Сдались мне его глаза. В своих собственных! Меня снова пробрал хохот. — Нет, не нужно. Поверь, ты не хочешь доставить ему такое удовольствие. После разговора он сделается ещё выше, а ты — ещё ниже. Он в этом мастер. Наконец и Тэхён заразился моим настроением. Слабая улыбка коснулась его губ. — Ладно, наверное, да, я понимаю, о чём ты говорила. Какой же он занудный, чёрт побери. — И очень предосудительный, да. — Как ты вообще его терпишь? Я сжала губы в тёплом смущении. — У него есть и хорошие черты. Да и эта не всегда так плоха. Наверное, я не такая гордая, как ты. Тэхён помолчал, размышляя. Мне нравилось его выражение лица, когда он был совершенно спокоен: в каждой черте словно пряталась затаённая улыбка, обращённая в какие-то далёкие миры. Наконец он медленно проговорил: — Наверное… я и правда излишне погорячился, — и поднял на меня глаза, — думаю, я начинаю понимать, почему у тебя нет к нему чувств. На этот раз я умолкла, не отрывая от него пристальных глаз, в которых — я явно это осознавала — читалась вина. Всё его туманное спокойствие как ветром сдуло. Черты мгновенно огрубели, взгляд охладел. Молчание длилось вечность. А потом Тэхён подорвался на ноги и рывком сделал полукруг, оборачиваясь: — О, ну конечно… — сварливо усмехнулся он, глядя куда-то в стену над моим плечом, — какой же я болван… — Извини, — едва слышно пискнула я и опустила глаза к своим прилежно покоившимся на коленях ладоням, — присядешь? Хочу поговорить об этом. Я готовилась к этому моменту слишком тщательно. Я кучу раз проговаривала про себя слова. Всё должно было пойти по плану. Кролик не кипенно-белый, а, наверное, в серую крапинку, но какая разница? Дарёному кролику крапинки не считают? «Кролики…» Я прикрыла глаза, чувствуя, как мысли утекают, подобно дождевой воде в стоки у краев дорог. Кролики врассыпную прыгали по лесной лужайке. Ким Тэхён безо всяких слов уселся назад. Я снова уставилась на свои ладони. Они казались какими-то кукольно-резиновыми. — Да, я уже не могу сказать, что у меня к нему нет чувств, — вдруг заговорил, словно совершенно отдельно от меня, мой голос, — но это ничего не значит. У меня чувства к тебе. И я хочу быть с тобой. — Получается, ты меня обманывала? — Скорее, я обманывала себя. А может, и не обманывала, и ничего действительно не было до поры до времени. Не знаю я, какая у этого всего природа. Тэхён, я не хочу быть с ним — это единственное, что имеет значение. Он зловеще помолчал какое-то время. — На самом деле, даже стало легче. Было куда мучительнее, когда ты всё отрицала. И чем же объясняется твой выбор? — Перестань. — Нет уж, скажи. На самом деле, это был довольно противный сухой анализ. Мне не хотелось его озвучивать. Но незримые строгие пункты были и без того ощутимы, так что я всё-таки заговорила: — Мне очень приятно выигрывать хотя бы иногда. И это несмотря на то, что я, вообще-то, соображаю куда хуже твоего. У меня нет и доли твоих организационных способностей. О чём ты так долго трепался с хостес, когда мы пришли в «Ракушку»? Его этот вопрос несколько озадачил. Сдвинув брови, он пробубнил: — Паспорт должны были спрашивать со всех, а не только с одной совершеннолетней японки. Вообще-то, пришлось нехило заплатить, чтобы к нам не лезли. Чонгук заранее предупредил, что без «торговли лицом» не обойдётся. Ещё пришлось доплатить, чтобы они случайно проглядели, как мы поднимаемся на закрытые для посещения этажи. — Вот про эти вещи я и говорю. Скажем, я увижу прекрасные часы, их резьбу и римский циферблат, а ты сразу вглядишься, что и как в них устроено, из какого они материала и сколько в вонах было затрачено на всю работу. — Это, вообще-то, качества вора… — Это удивительно. Я не думаю, что когда-нибудь смогу достигнуть такого уровня. Но ты вообще не даёшь мне почувствовать, насколько я слабее. Ты ценишь меня за другие мои достоинства и молча занимаешься теми, в которых я проседаю, в свою очередь и я стараюсь делать то же самое — и мы остаёмся… равны. Мы поглядели друг на друга. Он отвёл глаза, кажется, прорисовывая про себя силуэт Ким Намджуна. — Я тебя понял. — Допустим, я рассмотрела его под таким углом, — дрожащим голосом продолжила я, — допустим, выбор оказался чуточку сложнее из-за его веса. Вчера я просто поняла, что скучаю по нему, но правда в том, что такими, как прежде, наши отношения всё равно никогда не будут. В то же время и будущего у нас нет. Какая тут уже может быть дружба? А не-дружба какая? Даже помыслить в эту сторону смешно, до того всё абсурдно. Моя погрешность в том, что наше с тобой решение не далось мне с беспечной лёгкостью, как по мановению руки. Но, справедливости ради, оно не мне одной влетело в копеечку, разве нет? Да, теперь я не выбираю тебя из одной только бешеной любви безо всяких раздумий, как поначалу. Чем больше времени проходит, тем этот выбор становится сложнее и противоречивее. Но я всё ещё выбираю тебя. У тебя на душе, мне кажется, творится то же самое… — тут я оговорилась, — или нет? — Я начинаю вникать в суть, продолжай. — То есть, — смочив горло слюной, спохватилась я, — ты тоже больше не летишь в этот выбор сломя голову и тоже невольно стал… взвешивать все «за» и «против». Если факт того, что у меня есть некоторые чувства к другому, сильно убавит во мне весу в твоих глазах, я тебя пойму и не стану обижаться. Сама я даже предположить не могу, что бы чувствовала на твоём месте. Но я выбираю тебя. Комната пропадала в мутных бликах, как будто внезапно её оторвало от Скворечника и занесло куда-то на отшиб. Я старалась скомпоновать мысли, чтобы продолжить. — При этом, кстати мне упорно верится, — вспомнив, что там шло дальше, заговорила я, — что мы идём по неправильному пути. Я, вообще-то, не против работы. С тобой мне неважно, кем работать, сколько и по каким местам кочевать. Я бы и полы в забегаловке намывала в какой-нибудь глуши Западной Вирджинии. Честно говоря, Тэхён, мне кажется, я не могу не работать. Мне хотелось бы иметь какую-нибудь работу, даже учитывая твой способ добывать на жизнь. Даже самый грязный, но честный труд кажется мне более благородным занятием, чем сколько угодно роскошное безделье. Безделье сводит меня с ума, я от него как будто тупею. — Я не согласен, — вклинился он, впрочем, совершенно спокойным голосом, совсем не таким нервным и обиженным, как раньше, когда мы касались этой темы, — на таких честных и благородных, как ты, наживаются нечестные и неблагородные. Все эти идеи были вложены в тебя теми, кому выгодно, чтобы ты так думала. Поверь, распределение всё равно никогда не будет справедливым, как бы тебе того ни хотелось: будь ты хоть идейной энтузиасткой, хоть подневольной рабой. А раз к справедливости нам не приблизиться, я, по крайней мере, не хочу быть среди тех, кого используют. Я хочу сам быть среди тех, кто отрывает от получаемых благ приличный кусок. На какое-то время всё погрузилось в горячую тишину, как в пышущую паром ванну. — Мне просто очень приятно приносить какую-нибудь пользу, — я запустила пальцы ему в волосы, и он прикрыл глаза, — даже совсем незначительную, вот и всё. Если я вырву сорняк у чьего-нибудь дома, и мне скажут спасибо, мне будет приятно. Трудом я как бы проявляю хорошее отношение и в ответ жду разве что благодарность, пусть и не от тех, кто, скажем, бессовестно использует впоследствии результат моего или чьего угодно труда, но от таких же людей, как я. Я понимаю, что ты талантлив в своей стезе, что ты видишь возможности и не можешь их упустить, а тем более, не находишь для того никаких вразумительных причин. Но если слишком увлечёмся, а именно это мы и сделаем, то рано или поздно нас всё-таки прихлопнут. Таковы мои убеждения. И всё же я выбираю тебя. Я пойду за тобой, за твоими проступками, куда угодно. Не поднимая опущенных век, он аккуратно вырвал мою ладонь за запястье из своих волос и поцеловал тыльную сторону. — Что до твоего тату-мастера? — спросил он, прижимаясь к моей ладони щекой. — С этим мне как быть? — О чём ты говоришь? Никак. Я больше не буду общаться с ним. — А если ты права? Если у нас всё схлопнется? Будешь убиваться, что не кинулась к нему? — Вообще-то, я надеялась почуять признаки катастрофы заранее и выдернуть тебя у твоих воззрений вторым поломойщиком себе в забегаловку, — рассмеялась я. — С моей стороны некрасиво немножко надеяться на такое? Он открыл глаза и улыбнулся. Улыбка у него была очень смущённая и мягкая. — Нет. Я-то тоже надеюсь, что ты изменишь мнение. — Может, я и буду сокрушаться, но не о нём. Скорее всего, да, буду. Я же заранее рассорилась с собой из будущего, и сейчас, откуда-то там издалека эта бедняжка наверняка меня проклинает. Но у меня так или иначе нет, не было и не будет варианта «кинуться к нему», как и вообще какого-либо иного. Мне у него не выиграть, он слишком самодостаточен — такое просто мне неинтересно. А мы с тобой другие. Мы пропадём друг без друга — считай меня больной, но это куда романтичнее. — Я тебя услышал. Я провела большим пальцем по его щеке и аккуратно коснулась мочки уха. — У нас что, всё схлопнется? — ехидно добавила я. — Значит, и ты допускаешь такую вероятность? Тэхён усмехнулся, снова схватил мою ладонь и на этот раз переплёлся с ней пальцами. Заглянул мне в глаза и глубоким купольным голосом, в котором ликовала решимость, прогудел: — Нет. Ничего у нас не схлопнется. Ты просто хитрюга, вот ты кто, Шин Рюджин. Как ты умудрилась и признаться во влюблённости в другого, и польстить мне одновременно? Раньше я просто бесился, что ты всё отрицаешь, и думал, что нам придёт конец, как только ты себе признаешься, а теперь мысль о том, что я в самом деле у него выиграл, звучит куда убедительнее. — Потому что так и есть, — я забралась с ногами на кровать и обернулась к нему, заражаясь его улыбкой, — ты у него и правда выиграл. Ты выиграл у всего, что прежде у меня было. «Он вообще участвовал в игре?..» — Нет. Я в это не поверю, пока он околачивается рядом. Пока мы не окажемся настолько далеко, что его проклятая фигура наконец не скроется с горизонта. Ты не веришь, что нас не прихлопнут — хорошо, я смирюсь с этим. Но позволь и мне, в свою очередь, остаться при моём неверии в твёрдость твоего выбора. А там поглядим. Я аккуратно вздохнула. — Как-то всё неуверенно и шатко, нет? Тэхён мрачно покивал. — Это моя вина. Так всегда бывает в том мире, которому я принадлежу. Даже мило, что ты хочешь остаться верной себе. Это, по-моему, куда честнее, чем то, что ты делала, когда пыталась стать одной из нас. Конечно, работай, раз это связано с самой идеей какого-нибудь занятия, а не конкретно финансами. Если я и проиграю, то только из-за своего пристрастия, — он потянулся ко мне, опираясь ладонью о кровать, прислонился своим лбом к моему и прошептал, — да, ты нужна мне. До такой степени, что мне становится страшно от своего бессилия и только потому хочется от тебя сбежать. Прости меня. Может быть, однажды, если в самом деле провалюсь, я уверую в твои идеалы укромной жизни. Даже сейчас они кажутся мне заманчивыми, поверь. Просто я знаю себя, знаю свои слабости и неосуществлённые стремления. Не хочу ничего обещать, когда даже не пробовал. Собственных губ коснулась победная улыбка. Я покладисто прикрыла глаза, и он рывком меня поцеловал. Не помню, как, но мы очутились на куче подушек на его кровати и молча глядели в окно. На мне были привычные юбка, кардиган и плотные колготки, а Ким Тэхён облачился в безразмерные коричневые твидовые брюки и столь же свободную бежевую рубашку. Комната подсвечивалась то болотно-зелёным, то плавно переливалась в грязно-бежевый — в такт тихому, ненавязчивому шипению пространных мыслей. Голые лапы дерева заслоняли вид из окна почти полностью и едва различимо покачивались от ветра. Временами, когда пелена облаков истончалась, по полу проступала бледная паутинка ветвистых теней. Я расположилась в положении полусидя и полубоком, согнувшись в коленях к животу Ким Тэхёна и опустив голову ему на плечо. Он обнимал меня одной рукой, так же в положении полусидя, и протянул ноги на кровати. Именно так мы уснули — до тех самых пор, пока незаконченные приготовления до моего отъезда и до его ухода на новое задание не вынудили нас проснуться. Тот день, комната и чудесный сон — это был апогей чувства безопасности в объятиях друг друга. Однако Момо Хираи была права. Внешний мир всегда настигает.