Маленькие люди

Машинка бороздила дороги, оставляя позади паутинку менявшихся кварталов. На улицы тем временем опустился ранний, но по-зимнему чёрный вечер. Такие перемены настигали незаметно, как всегда. Казалось, ещё пару дней назад мы носились по улицам друг к другу в гости, и со стороны гор плескалось, как огромное море, стрекотанье цикад, а теперь вдруг в семь вечера уже вовсю стояла ночь. И холод крепчал с каждым днём. Я включила музыку, которую, правда, толком не слушала. Даже не вспомню теперь, что это была за песня. Тэхён стучал пальцами по рулю и не отрывался от дороги — так он и исчез с радаров вместе со всем внешним миром; я откинулась на кресле и безучастно глядела вперёд, ничего перед собой не видя. Мысли были какие-то бесформенные, перемешанные, но при этом глубокие и затягивающие, выбивающие из реальности — ещё не проснулась, судя по всему. Попробуйте проспать весь день после нескольких часов рыданий. Не то спишь, не то бодрствуешь — чёрт знает что. — Кстати, — вклинился Тэхён в логово моей пустой задумчивости, — мы наконец провели совещание и решили, как разделим добычу. — А? — отстранённо отозвалась я совершенно на автопилоте. — Добычу? Я ещё не вполне очнулась. — Ага, так вот, — он прокашлялся, — Карлик отдал нам весь заработок вместо половины. Тридцатку разделили на троих, как полагается. Но каждый обязался отдать тебе по три миллиона со своей части. Так что напомни потом отдать тебе наличные. Я уже почти угукнула машинально, когда до меня вдруг дошло, о чём он говорит. — Что? — встрепенулась я. — По три миллиона со своей… постой-постой, ты про доставку? — Идею предложил Чимин, — ответил Тэхён, как ни в чём не бывало, не отрывая глаз от дороги и стуча себе пальцами по рулю, — а мы с Чонгуком поддержали. Видок у него был беспечный донельзя. — Тогда выходит, что я получу девять миллионов, а вы всего по семь, — бросилась я в математику, — то есть, меньше, чем я. Это вообще с чего? — Как это, с чего? Лол, — уголки его губ взметнулись вверх, — с того, что ты там устроила, конечно же. — Я просто влетела в джип, — недоумённо возразила я, — нажала на педальку, помнишь? К тому же, это могло кончиться и плохо. Всю работу сделали вы. Я там вообще была за компанию! — Ты спасла Чонгука, — беспечно хмыкнул Тэхён, выворачивая руль. Хёндай резко дал вправо. Мы съехали с последнего проспекта — до пункта назначения оставалось совсем недолго. И хотя моя голова была занята другими вопросами в ту секунду, подспудное, едва уловимое беспокойство овладевало всем моим естеством. Скворечник был близко. — А он меня не спас? — продолжала я спор. — Да мне бы снесли башку, и моргнуть бы не успела. Меня там так парализовало, ты этого просто не видел — за это, что ли, деньги брать? Нет, давайте-ка так: каждый из вас заберёт по девять миллионов вон, а мне выше крыши хватит остальных трёх. И это я ещё пожадничала. — Не-а, — усмехнулся он, — мы уже всё решили. — Мне не нужно так много денег, — запротестовала я, — у меня есть ещё университетские, и те, которые ты мне дал. Что мне делать с девятью миллионами? По правде говоря, тратила деньги я ещё менее охотно, чем раньше. Когда работала в кафе у дяди, я могла нет-нет прикупить себе какие-нибудь штучки, а теперь вела скромнейший, даже несколько аскетичный образ жизни. Гардероб Ким Тэхёна, к примеру, то и дело обновлялся, а я, уже привыкшая к тому, что мне не угнаться за его непостоянной музой, спокойно ходила в своих свитерах, кардиганах, юбках и брюках. Так мы и сосуществовали, выходец из пёстрого джазового кино и невзрачная школьница из «Твин Пикса». В кафе Тэхён всегда платил за меня сам. Так что единственной роскошью, которую я себе позволяла, был кофе. Те стопки с Шин Саимдан, что Тэхён насильно впихнул мне в ладони, уходили медленно. — Рюджин, ты хорошо расслышала, кто автор этой идеи? Это не я тебе по блату подсовываю деньги, если вдруг тебе так кажется. Думаешь, Пак Чимин стал бы делить с тобой свою долю по доброте душевной? Он, вообще-то, тот ещё скупердяй, — тут Тэхён сделал паузу. — Потрать их на что-нибудь, что всегда хотела купить, я не знаю. Кто вообще жалуется, что у него лишние деньги?.. — Понятия не имею, что с ними делать. «Пак Чимин… в самом деле?» Тем временем мы заехали в знакомый квартал. Подспудное беспокойство усилилось. Я даже не знала, какова моя цель: помочь этому человеку, противостоять ему или просто держаться от него подальше. Мне крайне тяжело было понять своё отношение к Пак Чимину в то время. С какой-то стороны, я его опасалась и, как и Ким Тэхён, вполне ждала от него какого-нибудь подвоха. Он был цепной собакой Многорукого Дэнни, представлявшего для нас, как для горе-беглецов, серьёзную опасность. И какая-то часть меня подозревала, что Малыш Джей без долгих раздумываний предпочтёт своего хозяина двум заигравшимся детишкам, если вдруг перед ним встанет такой выбор. А что до Намджуна... меня передергивало от одной мысли. С другой стороны, я начала замечать в себе некоторое сочувствие к этому угрюмому молчуну: тот его срыв по дороге за город в день нашего последнего задания произвёл на меня неизгладимое впечатление, которое почему-то никак не хотело утихать. Дело в том, что тогда я впервые по-настоящему увидела: это живой человек со своими печалями, страхами и скелетами в шкафу. Не просто бельмо, существующее только для того, чтобы портить мне картинку. Но существовала и третья сторона, пожалуй, самая искренняя — мне просто хотелось допытаться до ответов на загадки, которые из себя сплошняком представляла эта персона. Пак Чимин вызывал то отторжение, то жалость, то попросту недоумение. То казался отменной сволочью, то мог сойти за вполне неплохого парня, а то и вовсе был таинственным тёмным силуэтом, истинные черты которого тяжело разглядеть даже в самый солнечный день. — На крайний случай, — хмыкнул Тэхён в продолжение открытой темы, — отложи деньги на наши путешествия. Если тебе неловко брать так много, утешай себя, что скоро у нас, по сути, будет один кошелёк на двоих. «А если точнее, у нас будет твой кошелёк, которым я буду пользоваться», — я поморщилась, недовольная таким выводом, но промолчала. Это ещё думать, что именно мне не понравилось, почему, как — а потом ещё и обернуть это в правильный пирог и преподносить на пробу, кусая от волнения ногти. Деньги… чёртовы деньги портили мне всю кухню. Честно говоря, я предпочитала бы вообще о них не думать, но Ким Тэхёну они были позарез важны. У него к ним имелась такая страсть, что, казалось, он бы глубоко задумался, если бы его принудили выбрать между деньгами и мной. И неизвестно ещё, к чему бы привела бы такая дилемма. Одна мысль об этом была мне противна, хотя я и старалась отмахиваться от неё. Конечно, пока такого выбора перед ним не становилось, и всё было хорошо… но мне было бы приятно выйти победительницей даже в гипотетической битве. Только вот подходить к Ким Тэхёну с этим вопросом было взрывоопасно. Он щепетильно относился к покушениям на его иллюзорное будущее богатство. Это была его больная тема. Иногда мне казалось, что он вроде бы начинал что-то понимать, задумываться и даже приходить к каким-то выводам… но этот огонёк вспыхивал редко, в горячих порывах его любви ко мне, и довольно быстро угасал. И тогда Тэхён появлялся в каком-нибудь новом пёстром пиджаке. Он обожал тратить и определённо не планировал расставаться с возможностью это делать. Я подобрала под себя ноги и откинулась на спинке. Мы много обсуждали, что будем делать с января. После бала в «Алмазе» наконец наступало время побега… и какие только не были предложены пункты назначения. То мы решали уехать в Японию, то в Индию, то в Сингапур, то в Китай, то в Тайланд, то ещё куда-нибудь. Но конкретного маршрута всё ещё не было, и чем ближе становился январь, тем сильнее возрастала необходимость этот маршрут построить. А тут ещё эти деньги. Где, когда и как их добывать, когда кончатся нынешние, я не знала. Ким Тэхён не хотел быть грабителем всю жизнь: по его словам, достаточно одного успешного дела, чтобы никогда больше не пачкать руки. Но мне эта перспектива казалась туманной, ненадёжной и пугающей… просто залететь в тюрьму после всего, что нам довелось пережить? Как в какой-нибудь чёртовой глупой комедии. Впрочем, это были проблемы уже далёкого будущего, и их можно было начать решать по мере их поступления. «Потом… всё это потом». — Хорошо, — выдохнула я, — я не привыкла тратить деньги. — Что ж, привыкай, — сказал он, — привычку тратить деньги заиметь не сложно. — Ещё как сложно. Тем более, когда это деньги, которые я получила просто за то, что нажала на педаль… некоторые люди, вообще-то, нуждаются в них больше. — Опять ты за своё, — помрачнел Тэхён, — я думал, мы это обсуждали. — Да-да, я не об этом, — протараторила я; не хватало тут же развязывать новую ссору, когда мы только что помирились, — я говорю, например, о Чонгуке. Этот его сустав… ему деньги больше понадобятся. — У него их и так навалом. Знаешь, сколько он наварил на том, что писал за других тесты? — И всё-таки… — Рюджин, — раздражённо рявкнул Тэхён, — просто потрать то, что получишь. Купи себе бочонок кофе, если твоей душе угодно. Когда-нибудь я заграбастаю для тебя целое состояние: ты сможешь покупать себе что угодно — поверь, я буду несказанно рад дать тебе всё, что хочешь. Но не надо воротить нос от моих денег. Не надо смотреть на меня свысока. Я не знала, как объяснить ему, что мне всего этого не хотелось не потому, что я смотрела на него свысока. Мне всего этого просто не хотелось. А он почему-то чувствовал себя униженным. — Я не смотрю на тебя свысока, — вздохнув, озвучила я единственную из правд, которая позволяла этой беседе не перерасти в конфликт. — Вот и хорошо, — отрезал он, — тогда ты возьмёшь чёртовы наличные. Хёндай остановился в тупике на возвышенности. Перед нами был двор Скворечника с его раскидистыми деревьями, окружавшими дом. С них опал целый ковёр листвы. Ребята сами убирали их граблями в кучки и выносили, поскольку уборщики на частную территорию не заходят. Узнав об этом, я настояла в следующий раз непременно подключить к работе и меня, потому что в последнее время у меня появилось преступно много времени для безделья. Безделье действовало на меня дурно. Я совершенно не знала, как обращаться со свободой. Мне становилось не по себе без какого-нибудь занятия. — Хорошо, — сдалась я. — Отлично, — он заглушил двигатель и вытащил ключ из замка зажигания, — пойдём. Две дверцы машины негромко хлопнули в тени тупика. И две пары ног зашаркали по тротуару. Я взволнованно смотрела на возвышающийся спереди дом. В одном из окон на втором этаже горел свет — это был коридор. Лился в чёрное небо и свет с окна мансарды. Пак Чимин наверняка был там, в своей танцевальной комнате. Тэхён рассказывал, что в последнее время он часто убирался туда и вытанцовывал всё своё свободное время. Раньше он делал так, потому что приходила я, но теперь он отгородился вообще ото всех — стал совсем молчаливым, угрюмым и замкнутым. Ребята видели это и отчаянно недоумевали, но были слишком неповоротливы, некрасноречивы и горды, чтобы сесть и обсудить всё по-человечески. А сам Пак Чимин был и того хуже. Молчание планомерно отбрасывало их друг от друга. Я решительно смотрела на пятнышко света, льющееся в чёрное небо из мансардного окна. Почему он так боялся нового бюро? Почему не отказался от «повышения», раз оно казалось ему сложным? Почему вообще бросил свою жизнь, вот так, не задумываясь, кому-то под ноги? Мной руководило чистое и несколько детское любопытство. «Как так можно?» Оказавшись в доме, мы сняли верхнюю одежду и обувь и убрали всё в шкаф, после чего двинулись на второй этаж. Там по всему коридору разносилась торопливая оркестровая музыка, источником которой являлась танцевальная комната. Тэхён шёл спереди, а я вышагивала следом и глядела на его затылок. Так мы и заявились в комнату, где я аккуратно выглянула из-за плеча своего спутника. Пак Чимин как раз вертелся в каком-то танце, но заметив нас, мгновенно застыл на месте. Даже в таком простом его действии было больше гармонии и плавности, чем во всём моём естестве. Музыка по-прежнему играла — Чимин неторопливой ровной походкой приблизился к магнитофону и выключил её, а заодно схватил с пола стоявшую рядом бутылку с водой. — Пришли, — бесцветно произнёс он, двинувшись в нашу сторону и параллельно открывая крышечку. — Я настоятельно прошу тебя, — торжественно начал Тэхён, — не отчебучить чего. Иначе клянусь, я… Чимин уже принялся хлебать воду, а параллельно стал вымахивать круговые движения ладонью, как бы прося говорящего закругляться с его ненужной болтовнёй. — В общем, ты понял, — сжалился Тэхён и перешёл непосредственно к заключению. Мне подумалось, что до того злосчастного дела с доставкой, до того, как узнал о новом бюро, Ким Тэхён ни за что не оставил бы меня с Пак Чимином наедине. Он заметно смягчился после нашего всеобщего разговора в машине, хотя и держался по-прежнему нарочито сдержанно и прохладно. И это было благодаря мне… благодаря тому, что я смогла разговорить старшего жителя Скворечника. «Нужно всего лишь повторить то, что тогда сделала… повторить что-то легче, чем сделать впервые», — думала я, глядя в нечитаемое лицо Пак Чимина. — Я скоро приду, — Тэхён развернулся ко мне и мягко опустил ладонь мне на спину, — если что, звони, хорошо? — Не волнуйся, — я улыбнулась. Напоследок он взглянул на нас обоих по очереди с нескрываемой опаской, как если бы оставлял в комнате химический эксперимент, который мог бабахнуть без его присмотра. Но это его беспокойство было совершенно напрасно, потому что я уже выучилась, как взаимодействовать со старшим жителем Скворечника. Во-первых, решительно не стоило заряжать ему пощёчины. Во-вторых — лучше было не упоминать о его бывшей девушке. И в-третьих — следовало бежать со всех ног, когда из него вдруг начинает валить белый пар. Тяжело вздохнув, Тэхён всё-таки развернулся и ушёл. Мы с Чимином остались наедине, и воцарилась неловкая гробовая тишина. Переминаясь с ноги на ногу, я наблюдала за тем, как мой учитель танцев преспокойно развернулся, неспешно направился к магнитофону и поставил рядом с ним бутылку. А когда выпрямился, не глядя на меня, заговорил: — Мне мерещится, или ты хочешь что-то сказать? Я выждала паузу, прежде чем ответить. Ну уж нет… не стоило набрасываться на него с вопросами. Начать лучше с чего-то маленького. — Продолжим то, на чём остановились в прошлый раз? — невинно пролепетала я, не сводя глаз со своего учителя, всё ещё стоявшего ко мне боком. — Мы уже пробовали танцевать… — Нет, про прошлый урок вообще забудь. — Как это — забудь? — нахмурилась я. — Я тогда не старался тебя учить, — беспечно хмыкнул он, — иначе не позволил бы тебе вступить в танец. Он круто и изящно развернулся и поплыл по пространству в мою сторону. — Для начала, — негромко провозгласил он по дороге и, когда приблизился, приложил одну руку к моей спине (я удивлённо вздрогнула), а другую к груди в районе ключиц, — ты похожа на гнома. Спина сгорблена, — придерживая одной рукой мою спину, второй он надавил мне на грудь, заставляя тем самым выпрямиться, после чего опустил ладони мне на плечи, — плечи сжаты, а должны быть опущены, — с усилием он на них надавил. — Осанка — прямая, плечи — опущены. Вот так. Теперь расправь руки в стороны чуть выше уровня плеч, как самолёт, — он сам поднял мои руки за локти, — и одну руку согни в локте, как будто опускаешь её на плечо партнёру. Почему-то я не вздумала и пикнуть, пока со мной управлялись, как с неповоротливым манекеном на рынке. Чимин отошёл, наблюдая за своей работой со стороны. А я чувствовала себя хрупкой неустойчивой композицией, готовой вот-вот развалиться. Тем не менее, я всё же стояла, как меня поставили: выпрямившись, расправив грудь, опустив плечи и подняв руки в нужном положении. — Во-первых, — снова послышался мягкий холодный голос Пак Чимина, — ты ужасно одета, — на мне была чёрная кашемировая водолазка и такие же чёрные классические твидовые брюки; сам он был одет почти так же, но его брюки были гораздо шире и легче, а мешковатая рубашка и вовсе свисала ниже таза, — верх ещё ничего, но я вижу по покрою твоих брюк, что они слишком тесные и в них тебе будет неудобно делать упражнения с приставными шагами. В следующий раз я надеюсь увидеть на тебе такой же верх, но лёгкие и свободные штаны. И принеси пару туфель на трёхсантиметровом каблуке. Пока всё понятно? Мои руки тем временем стали уставать. — Зачем такие формальности?.. — подала голос я, не меняя положения. — Это же всего лишь бал… — Твои плечи только что снова поднялись, и ты сжалась, как ссохшаяся изюминка, — строго проговорил Чимин, игнорируя мой вопрос, — руки подняты, но плечи должны быть опущены и расправлены. Я послушалась и проделала, что нужно. Стало ещё тяжелее держать положение. — Ужасно, — тихо объявил Пак Чимин, — ты даже просто стоишь несуразно. Как это у тебя получается?.. — Издеваешься? — раздражённо фыркнула я и назло опустила руки. Не хватало ещё высмеивания! Чимин тем временем озадаченно нахмурился. — Я что, разрешал выходить из позиции?.. — У меня руки устали, — пожаловалась я. — А ты что думала? Танцевать — не семечки щёлкать. — Давай просто станцуем вальс — и всё. — Как ты собралась танцевать, если даже стоять не умеешь? Мы молча воззрились друг на друга. Мой учитель стоически вытерпел мой немой протест. Ни один мускул не дрогнул на его лице. «Что ж, будь по-твоему…» — подумала я и снова встала в указанное положение, сверля его суровым взглядом. Чем дольше мы разучивали бы этот танец, тем больше было возможностей до него докопаться. Так что он ещё не знал, на какую участь себя обрекает. «Я тебе так душу вылечу — мало не покажется… она у тебя заблестит, как отполированный чайник!» Тем временем Пак Чимину не понравилось моё положение, и он самостоятельно его поправил. — Первое упражнение, — негромко объявил он после этого, — на баланс и равновесие. Ты становишься на носочки, — он мгновенно встал в ту же позицию, в которой стояла я (должна признать, у него это выглядело куда изящнее — я расправила плечи шире, чтобы соответствовать), и поднялся на носочки, — и стоишь, совершенно не шевелясь, как столб. Две минуты. Корпус собран, плечи расправлены, спина прямая, подбородок чуть вверх. Давай. Глядя на него, можно было предположить, что это проще простого. Он ни разу не шевельнулся, пока объяснял упражнение — его как будто на паузу поставили. Я неуклюже повторила его движение и встала на носочки, при этом едва удерживая руки и спину такими, какими они должны быть. Пак Чимин же безмятежно вышел из позиции, направился к стене и уселся на пол у магнитофона ко мне лицом. «Он там будет рассиживаться, пока я перед ним унижаюсь?!» — возмутилась я про себя. Из-за этого небольшого отвлечения я забыла про позу, и мои ноги предательски задрожали. Не удержав равновесие, я невольно наклонилась в сторону буквально на пару сантиметров, но тут же вернулась в исходное положение. — Стоп, — негромко объявил Чимин, — заново. — Ты издеваешься! — воскликнула я, снова руша позицию. — Мы вообще будем танцевать? — Нет, если ты будешь постоянно выходить из позиции, — невозмутимо выдохнул себе под нос мой учитель, — если ты не сможешь простоять на носочках две минуты, о каком танце может идти речь? «Он точно издевается надо мной, — сделала вывод я, сощуривая глаза, — что ж…» Смеётся тот, кто смеётся последним. Я встала в позицию и поднялась на носочки. Чимин потянулся вперёд, вытащил из-за магнитофона секундомер и объявил, что засекает время. «Серьёзно?!» За его движениями я старалась следить одними глазами, не меняя своего положения, чтобы не потерять равновесие. С координацией я не дружила. Тем временем, пока тишина подогревала атмосферу, я думала, с чего бы начать. Какой задать вопрос? У меня их было навалом, от маленьких до больших, но решимости их озвучить не находилось. — Кто научил тебя танцевать? — решила я выбрать самый невинный. — Ты отлично танцуешь… не самоучка же ты, в самом деле? — Стоп, — объявил он вместо ответа; я облегчённо выдохнула, выходя из позиции, но воззрилась на своего учителя с недоумением, потому что двух минут явно не прошло, — ты дрогнула, заново. Я возмущённо охнула. — Не было такого! — Продолжай спорить, птичка, и мы точно никогда не перейдём к танцу, — прошелестел Пак Чимин, — заново. Давай. Я запнулась в ошеломлении от такой наглости, но всё же сочла наилучшим выбором послушно встать обратно в позицию и повторить упражнение. Чимин объявил, что засекает время. Снова воцарилась тишина. — Так кто научил тебя танцам? — настырно продолжила я, выгодно не глядя на него, чтобы не дрогнуть. — Ты с детства танцуешь или только с недавних пор? Он упрямо молчал. Давя разгорающуюся сердитость, я продолжила любезничать: — Чонгук упоминал, что у тебя есть бабушка. Что с ней сейчас? Это она тебя учила танцевать? — Стоп, выйди из позиции, — тихо проговорил Чимин, и я послушалась, после чего мы молча воззрились друг на друга на несколько долгих секунд, — что ты делаешь? Я недоумённо захлопала ресницами. — Упражнение, которое ты показал… — Я не про это, — монотонно обрубил он, — зачем ты болтаешь? — Просто так, — я пожала плечами, — заполнить тишину. — Это меня раздражает. Продолжаем молча. Я намертво сжала челюсти, загораясь вызовом. — А меня раздражает тишина. Он помолчал, не меняя бесцветного выражения. У Пак Чимина были по-детски пухлые губы, розоватые щёки и раскосые глаза — он мог бы даже сойти за милашку, если бы не хмурая отсутствующая мина, намертво приварившаяся к его лицу. — Я включу тебе музыку, — едва слышно проговорил он и потянулся вперёд. — Нет! — воскликнула я; Чимин замер с занесённой над кнопкой ладонью и пытливо воззрился на меня исподлобья. — Я не хочу музыку. — Чего тогда ты хочешь? — Я хочу… — запнулась я; он смотрел на меня выжидающе, не отнимая руки от магнитофона. «Ай, к чёрту», — в отличие от Ким Намджуна, быть загадочной интриганкой у меня выходило из рук вон плохо. — Я хочу с тобой подружиться, — гордо задрав подбородок, провозгласила я. Чимин отнял руку от магнитофона и удовлетворённо вернулся в своё старое положение, не отрывая от меня масляных глаз. — Не говори чепухи, — наконец произнёс он, вызывая у меня очередное возмущённое оханье, — продолжаем упражнение. «Упрямый остолоп», — раздражённо думалось мне. И я чуть было не озвучила эти мысли вслух, но вместо этого всё же вернулась в танцевальную позицию и встала на носочки. Споры, перепалки и колкости вряд ли помогли бы делу. Так что бессмысленно было на него срываться. — Ты отвечаешь так всем, кто хочет с тобой подружиться? — буднично поинтересовалась я. — И почему «чепуха»? — Не отвлекайся от упражнения, птичка. Я яростно сжала челюсти. «Нет, он просто непробиваемый…» — А разговоры меня нисколько не отвлекают, — хмыкнула я. — Стоп, — тихо объявил он, — заново. На этот раз я была абсолютно уверена, что не дрогнула. Похоже, он решил отвечать подобной подлостью всякий раз, когда я говорила что-то, что ему не нравилось. Я расслабилась на секунду и снова послушно вернулась в позицию с нарочитой невозмутимостью. — Так что? — спросила я, поднимаясь на носочки. — Расскажешь о себе? — Что ты хочешь знать? Я засёк время. — Да всё что угодно. — Хорошо. В таком случае, мне неинтересно заводить новых друзей, а ещё я не люблю бессмысленную болтовню. Пойдёт? — Болтовня двоих людей бессмысленна, только когда её считает таковой хотя бы один из говорящих. — Вот как, — язвительно обрубил Пак Чимин. Но я настырно продолжила: — Это значит, что простой разговор может предотвращать трагедии. А вот отказ от разговоров может трагедии провоцировать. — Хватит умничать, птичка. Тишина ещё никого не убивала. Я всё-таки бросила упражнение, коснулась пятками земли и опустила руки, после чего посмотрела на своего учителя танцев с глубокой серьёзностью во взгляде. По крайней мере, я попыталась такую изобразить. — Стоп, — запоздало клацнул Чимин, — заново. — Тишина может убивать, — ответила я, не обращая никакого внимания на его последнее замечание, — и ещё как. — Правда? — иногда, когда он был спокоен, его голос походил на едва различимое дуновение ветерка. — Например? — Например, тишина порождает одиночество. А одиночество — это медленный убийца. Умиротворённое выражение его лица никак не изменилось. — Я не считаю одиночество трагедией, — прошуршал он, — на этом и разойдёмся. Я открыла рот и тут же закрыла его, решив дать себе время подумать. Вообще-то, он только что рассказал что-то о себе. Отказ от ответа — тоже своего рода ответ, потому что у отказов тоже есть причины. «Многое можно узнать, и не узнав ничего, малышка Рю». — Может, ты пытаешься умалить значение одиночества, чтобы снизить урон, который оно тебе наносит? — Ты, наверное, многое вот так додумываешь? — Только то, чего не могу понять. По-моему, нормально пытаться по-своему объяснить непонятные вещи. Ты находишь это глупым? — Я нахожу это забавным, — возразил он, — но вместе с тем и грустным. Хотелось бы съязвить, что только дети заполняют пробелы собственным воображением. Но это, пожалуй, общечеловеческая проблема. — А я не претендую на правоту. Я же предполагаю, а не утверждаю. Ты всегда можешь исправить меня, если видишь ошибку. — Хорошо, ты ошибаешься. Я ничего не умаляю, чтобы минимизировать урон. Одиночество действительно меня нисколько не коробит. Мы можем продолжить упражнение? По его отсутствующему виду становилось совершенно ясно, что с ним бесполезно вести светскую беседу… как и вообще какую-либо. И хотя я говорила себе прежде, что ни на что не надеюсь, видеть это воочию было обидно. Я, вообще-то, мастер-гуру по части болтовни! Оставалось только досадливо поджать губы. Это не укрылось от глаз моего учителя танцев. — Ты мне не поверишь, — вдруг спокойно и тихо озвучил мои мысли Чимин, — потому что в твоём мире одиночество является худшим из сценариев. А ты убеждена, что именно твой мир самый хороший и правильный. — Неправда, — обиженно возразила я, — я понимаю, что есть и не такие, как я, и что это нормально. — В чём тогда проблема? Ты выглядишь озабоченной. Я невольно нахмурилась. И заговорила скомкано и неуверенно: — Я понимаю, что есть и не такие, как я… — здесь мне пришлось выдержать нерешительную паузу, — просто я не верю, что ты являешься одним из них. Он помолчал с некоторое время. А потом объявил: — Возвращайся в позицию. Продолжаем упражнение. — Что, всё? — напряглась я. — Значит, я права? — Нет, ты снова ошиблась. Но если лезть переубеждать каждого, кто сделал о тебе ошибочные выводы, всей жизни не напасёшься. У нас сегодня по плану ещё некоторые другие упражнения. Возвращайся в позицию. На этом заканчивалось все мои попытки поговорить. Сколько ни бейся, всё обрубалось о «возвращайся в позицию». Я обречённо вздохнула и снова приступила к упражнению, а он засёк время. «А почему, действительно, мне казалось, что одиночество Пак Чимина может быть трагедией?» Я засомневалась. Может, всё с ним было нормально. Мне могло просто показаться, что ему нужна помощь… потому что у меня комплекс мессии или нечто в этом роде, как говорил Ким Тэхён. В последнее время Чимину было сложно, он мало спал и занимался чёрт знает чем с Многоруким Дэнни — оттуда мог происходить его болезненный вид. И вовсе дело не в каких-то там душевных страданиях. Что, если это вовсе не сломленный и несчастный человек, как мне на миг померещилось? Что, если он был просто отъявленным мерзавцем? Ровно таким, каким предстал передо мной впервые? В пользу этой теории было несколько своих аргументов. У Пак Чимина были большие планы на будущее, устойчивое мрачное мировоззрение и крайне недружелюбная аура в целом. Разговаривать он не хотел и вообще был сам по себе колючий и противный. Мне стало как-то грустно от своей беспомощности. Может, мне хотелось сделать его хорошим в своём наивном понимании… таким, какому я смогу сочувствовать? — Уже минута, — объявил Пак Чимин, — молодец. Осталась ещё минута. К тому времени у меня уже прилично затекли руки. И спина едва держалась в растянутом положении. Ноги тоже дрожали на носочках. Не говоря уж о равновесии, которое я сохраняла едва-едва. Как только Чимин объявил, что прошла половина времени, стоять ровно, не шелохнувшись, стало ещё тяжелее, потому что я заволновалась, что могу всё испортить. Спустя ещё одну мучительно долгую минуту мой учитель объявил: — Стоп. Молодец. Я облегчённо расслабилась и наконец опустила руки. Чимин подорвался на ноги и двинулся ко мне. — Следующее упражнение, — проговорил он по дороге. Вдруг меня будто окатило волной раздраженного отчаяния. Получается, я послушно заткнулась, а он продолжил свои злосчастные упражнения, которые мне совершенно не хотелось выполнять. Вот и полечили душу. Чимин приблизился ко мне, но я встретила его скрещёнными на груди руками, включив «ссохшуюся изюминку» на полную. «Ну уж нет, я так легко не сдамся!» — Знаешь что? — шикнула я, вжимаясь в себя ещё сильнее. — Нет! Мы находились на расстоянии двух метров друг от друга. Чимин, который явно уже собирался озвучить следующее упражнение, озадаченно нахмурился. — Что «нет»? — спросил он. — А не буду я выполнять упражнения непонятно кого, — я деловито задрала нос, — откуда я могу знать, достаточно ли ты компетентен в этом вопросе? Я не знаю, ни где ты учился, ни у кого, ни сколько — кто ты вообще такой, чтобы проводить мне тут занятия? — Ты недавно сказала, что я отлично танцую. — Разве?.. Пожалуй, я в тот момент погорячилась. Он выдержал долгую паузу. — Ты хочешь привлечь всеобщее внимание на мероприятии, на котором для нас стратегически важно никак не выделяться из толпы? «Ишь, какой дерзкий…» — Почему же? — я сварливо усмехнулась. — Вовсе нет, я не против научиться танцевать. Но когда выбираешь себе репетитора, в первую очередь стоит проверить его портфолио. А у тебя нет портфолио, так с какого перепугу у тебя появилось право преподавать у меня? Может, ты сам танцуешь не лучше! Некоторое время Пак Чимин сохранял выражение неживой фарфоровой куклы, но в какой-то миг вдруг не сдержался и бесшумно прыснул. —Ты серьёзно жалуешься, что у меня нет портфолио? Я тебе оказываю огромную услугу. — А ты это делаешь не ради меня, — фыркнула я, — сам же сказал — не выделяться для нас важно. Так что это в твоих интересах. — В наших общих, — поправил он. — Прежде чем тратить тут силы на эти глупые упражнения, я хочу хотя бы удостовериться, что делаю это не зря. Либо давай своё портфолио, либо мы без всяких упражнений приступаем к танцу. «Пожалуйста, только не второе, только не второе, только не второе…» — взмолилась я про себя. На этот раз Пак Чимин издал даже несколько бесшумных смешков, а после обречённо вздохнул и снова сделался серьёзным. — Что ты хочешь знать? — сдался он. «Победа!» Я мгновенно просияла, даже не скрывая своего ликования. Он глядел на меня с усталым укором. Но пока, к счастью, по нему не казалось, что он хочет меня прикончить. — Сколько ты уже танцуешь? — выпалила я. Пак Чимин нарочито медленно сделал глубокий вдох, прежде чем ответить: — С детства. «С детства, вот как», — я жадно впитывала новую информацию. Этот ответ, к несчастью, только спровоцировал искры новых вопросов. Конечно, не лучший способ подружиться — заставить человека рассказывать о себе. Я это понимаю, если вдруг вам покажется, что я повела себя неприлично. Но что поделать? Дорога в тысячу ли начинается с одного шага. — Кто твой учитель? Это была твоя бабушка? — Нет, у меня был преподаватель. Он был танцором в небольшом театре, если тебя беспокоит его компетентность. — Преподаватель? Танцор небольшого театра! — охнула я. — Как здорово! А сейчас ты с ним больше не занимаешься? — Нет. — Почему? — я наклонила голову, глядя на него исподлобья с самой располагающей из своих улыбок. Пак Чимин отвёл глаза, явно воспроизводя в памяти чёрт знает что, а когда снова взглянул на меня, прошелестел: — Он мёртв. Беспечно и легко. Как будто мы обсуждали погоду. Как будто это для него ничего не значило. Моя улыбка тут же увяла, а Чимин никак не изменился в лице. Сказать по правде, я почувствовала себя форменной идиоткой. «Мёртвая девушка, мёртвый учитель…» — припоминалось мне. А его бабушка, была ли она жива? Наступившая тишина была колючей и неуютной. В ту секунду я пожалела, что отказалась от музыки. — Извини, — тихо пробубнила я в конце концов, приковав взгляд к своим носкам. Пак Чимин не торопился с ответом. — Перестань лезть к людям в душу с отмычкой, — спокойно и даже беззлобно произнёс он, — не всем приятна подобная навязчивость. — Знаю я, — буркнула я, — и без тебя… — Зачем тогда это всё? — А я тебе всё равно уже не нравлюсь, — шмыгнула носом я, — так что мне нечего терять. До меня донёсся его тяжёлый вздох. Из-за того, что мы оба снова замолчали, казалось, что он хочет сказать что-то ещё. Поэтому я терпеливо ждала, держа язык за зубами. Но когда он снова подал голос, это было лишь: — Продолжим урок? Я устало повела плечами и сокрушённо поморщилась. Это был конец. — Да, хорошо. И он принялся объяснять суть следующего упражнения, параллельно демонстрируя его на собственном примере. Это были отводы одной ноги вперёд, в сторону и назад. При этом необходимо было оставаться на носочках и приседать на одной ноге, пока отводишь вторую. Присесть на носочке одной ноги, а вторую вытянуть вперёд, после чего вернуться в исходное положение; снова присесть на одной, а вторую вытянуть уже в сторону, после чего вернуться в исходное положение; снова присесть на одной, а вторую вытянуть уже назад… думаю, вы поняли алгоритм. По завершении круга нужно было поменять ноги. Как и ожидалось, это упражнение далось мне ещё хуже. Мой репетитор то и дело рявкал «стоп», орудуя при этом просто убийственными аргументами вроде «нелепо», «некрасиво» и «отвратительно». — Хватит меня мучить, — чуть не плакала я спустя множество провальных попыток, — не даётся мне это, и всё! — Возвращайся в положение, — безмятежно отозвался он, — это простейшее упражнение. — Какой же ты противный! — И-и-и… — без предупреждения продолжил он: на его «и-и-и» я должна была встать на носочки и поднять руки, а когда он называл цифры — отводить ногу и приседать; пришлось повиноваться, и я в очередной раз оторвала пятки от земли, — раз, — здесь я отвела одну ногу вперёд и присела другой, — и-и-и… — я снова вернулась в исходное положение на носочки, — два, — на этот раз я отвела ногу уже в сторону, — и-и-и… — снова исходное положение на носочки, — три, — тут нога отправилась назад. — И-и-и… — я вернулась в исходное положение. Но Пак Чимин умолк, и я так и застыла на носочках, дрожа всем телом и едва сохраняя равновесие. — Нет, — объявил он наконец, — ужасно. Заново. Какой-то тиран, честное слово. Я вышла из положения, совершенно выбившаяся из сил. Если всем приходится проделывать подобные упражнения, чтобы научиться танцу, то для меня танцоры — секта садистов-мазохистов. Я покосилась на своего учителя, как на смертного врага. Он оставался спокоен и серьёзен, разглядывал меня с какой-то хмурой задумчивостью, будто изо всех сил стараясь понять, что со мной не так. «Похоже, сегодня непосредственно к танцу мы так и не приступим…» Но вместо того, чтобы продолжить мои мучения, Пак Чимин вдруг спросил: — Ты сегодня ела что-нибудь? Я, уже почти рявкнувшая в ответ какую-нибудь колкость, растерянно заморгала… и вдруг обнаружила, что просто ужасно голодна. — Нет, — пролепетала я, — Тэхён заехал за мной, и мы сразу отправились сюда… Чимин испустил удовлетворённый вздох. — Ты едва держишься на ногах, — строго пропечатал он, — танец — это спорт. Как только ты становишься на носочки, тебя колотит из стороны в сторону. Кто в таком состоянии танцует? — Я об этом не подумала, — потупилась я, — у меня из-за этого плохо получается? — Нет, из-за этого у тебя не получается вообще, — резюмировал мой учитель, — а вот как поешь, будет получаться просто плохо. — Большое спасибо за такую формулировку, — закатила глаза я, — получается, надо поесть? Он испустил очередной сварливый вздох. В тот день часто было так: я говорила что-то, а этот грубиян сварливо вздыхал. Вдруг он резко двинулся к выходу из танцевальной комнаты и рявкнул: — У нас нет выбора. Иначе продолжать бесполезно. Идём. Я развернулась и неловко потопала следом, как нашкодивший пингвинёнок за мамой-пингвином. Конечно, неудобно было доставлять проблемы, но если подумать, мне тоже было на что жаловаться. Мы вышли из танцевальной комнаты, миновали коридор и спустились в кухню. Там мой учитель танцев порылся в пустом холодильнике и стал озадаченно чесать репу. Похоже, он никак не мог смириться с неизбежным, поэтому промолчал лет двести. — Ничего нет? — наконец подсказала я, потому что момент затянулся. Я услышала очередной его вздох даже со спины. Это побудило меня снова закатить глаза. — Можно что-нибудь заказать, — любезно предложила я, — доставка сейчас работает на «ура». Недавно, когда ещё болела, я решила заказать что-нибудь вьетнамское. Так вот, они подоспели… — Почему ты не поела перед занятием? — круто развернувшись, рявкнул он. — Кто поступает так безответственно? Я мгновенно нахохлилась. — Ну, не поела и не поела, чего теперь? Ворчанием этого не изменить. Говорю, давай закажем еды… — я схватилась за живот, — вообще-то, я и правда умираю с голоду… — У меня нет времени ещё и нянчиться с тобой, — не успокаивался и продолжал рычать на меня Пак Чимин, — ты как беспомощное дитё какое-то. Не понимаю, им нравится с тобой возиться? Чувство собственной нужности, или что их так цепляет? Воцарилось молчание. Холодильник гудел за его спиной. Едва заметно мигала старая зеленоватая кухонная лампа. «Вау… наконец, хоть какие-то эмоции», — я почувствовала, как начинают дрожать собственные губы, и насилу уняла глупый порыв обиды. Вообще-то, я не была такой уж беспомощной. Всегда старалась помочь, когда это было возможно, и иногда действительно помогала. Но доказывать это Пак Чимину было бы просто унизительно. Единственные эмоции, которых он не гнушался — гнев, злость и раздражение. Сделав глубокий вдох и медленно выдохнув, я заговорила нарочито мягко и кротко, почти себе под нос: — Знаешь что? Похоже, из этого ничего не выйдет. Если тебе настолько в тягость моё общество, я действительно лучше поищу себе другого учителя. Спасибо за урок и прошу прощения за потраченное время, — я вежливо поклонилась, круто развернулась и спешно отправилась прочь, даже не взглянув на своего собеседника. Почему-то к выходу я неслась крайне торопливым и дрожащим шагом. Мне не терпелось покинуть Скворечник как можно скорее, а объяснить всё Ким Тэхёну было можно в любой момент. Он всё равно с самого начала сомневался, что это хорошая идея. Ну что за фрукт, Пак Чимин. Невыносимая компания! Только глупышка Шин Рюджин могла столь наивно верить, что в её силах сделать атмосферу в Скворечнике чуть лучше. «Какова дура!» Я уже потянулась к дверце шкафа и даже открыла её, как вдруг чужая рука надо мной так резко захлопнула её с характерным стуком, что у меня похолодело сердце. Я испуганно вздрогнула и инстинктивно развернулась. Пак Чимин в этот момент уже оборачивался в сторону гостиной и тихо произносил: — Хватит, птичка. Не драматизируй. Пойдём, закажем тебе еды. Сказать, насколько я ошалела — ничего не сказать. — Нет, — упрямо и даже несколько удивлённо бросила я ему вслед, — и вообще, какого чёрта ты делаешь? — Не действуй мне на нервы, — резко обернувшись, зашипел он, — хватит устраивать сцены, прошу тебя. Давай разучим этот танец. Что там следовало делать, когда из него начинал валить белый пар? Рвать когти, кажется? Почему тогда у меня было ощущение, что от этого станет только хуже? Я растерянно помялась на месте. — Я тебя совершенно не понимаю! — отчаянно воскликнула я. — Что ты за человек такой?! Он раздражённо закатил глаза — давненько этого не было. — У меня действительно не так много времени, — процедил он сквозь зубы вдруг понизившимся голосом, — пожалуйста, давай не будем. — Я только что любезно сняла с тебя полномочия моего репетитора, — пропечатала я ледяным тоном, — так что отныне у тебя времени — вагон и маленькая тележка. Теперь это ты меня задерживаешь, а не наоборот. Наконец я увидела, что вот-вот произойдёт взрыв. Он намертво сжал челюсти, желваки заходили ходуном, глаза гневно засверкали, грудь стала опасно вздыматься. Я невольно попятилась на шаг, холодея от страха. Тут мой учитель танцев развернулся к стене и яростно ударил её обоими кулаками, при этом не то остервенело прорычав, не то отчаянно простонав что-то. Я буквально обомлела. «Он просто ненормальный». На какое-то время Пак Чимин так и повис с кулаками на стене. А после он отшатнулся и молча поплёл в гостиную, едва волоча ноги. Тогда, наконец очнувшись от оцепенения, я круто развернулась к шкафу, торопливо открыла дверцу и дрожащими руками коснулась своего пальто… но почему-то застыла на месте. Сердце колотилось, как ошалелое. «Давай, Шин Рюджин, к чёрту всё это». Однако я невольно обернулась в сторону гостиной. Оттуда не доносилось ни звука. Из гостиной лился жёлтый свет: его там почти никогда не выключали. Ребята платили бешеные деньги за электричество… этому дому сильно не хватало родителей. Глубоко вздохнув и наплевав на все внутренние протесты, я всё-таки отпустила своё пальто и на ватных ногах направилась туда, где минутой ранее скрылся мой учитель танцев. Его я обнаружила согнувшимся в три погибели на диване и зарывшимся пальцами в волосы. «С ним определённо что-то не так». — Эй, — позвала я дрожащим голосом, — всё в порядке? Он вскинул на меня голову, сокрушённо поморщился и вернулся в старое положение. — Ты, кажется, уходила? — плюнул он. — Я хотела удостовериться, что ты не разнесёшь весь дом, — я прошла вглубь гостиной и аккуратно присела на уголок кресла, глядя на своего учителя сверху вниз, — Чимин, мне кажется, у тебя серьёзные проблемы с гневом. Тебе так не тяжело живётся? — Что, дальше ты скажешь, что мне надо поплакаться тебе в жилетку, и всё пройдёт? — прорычал он. — Пожалуйста, оставь себе эти бредни. — Почему бредни? — скромно пролепетала я. — Чонгуку же помогло. Он поплакал, и ему стало легче. Я вычитала где-то, что с помощью слёз организм сбрасывает с себя напряжение. Органы насыщаются кислородом, и это снижает стресс… — Ты что, дура? — злобно рявкнул он. — Каким, к чёрту, кислородом? Что ты несёшь? Я смущённо замолчала, не зная, что на это отвечать. — Я же не знаю, какие у тебя проблемы, — пробормотала я наконец, — поэтому советую, что могу. Всяко лучше, чем в бешенстве колотить стены. Он помолчал какое-то время, не отрывая лица от ладоней. А когда наконец поднял голову и посмотрел на меня, тихо пробубнил: — Почему ты всё ещё здесь? «Действительно, почему?» Кажется, кое-кто просто не умел сдаваться. Я неловко поёрзала на месте и аккуратно, будто ступая по минному полю, пролепетала: — Я решила снова нанять тебя в качестве своего репетитора танцев, — и торопливо добавила, — если ты не против. Чимин посидел, уставившись в никуда, а после вдруг вскочил и двинулся к комоду. Он открыл верхнюю полку, схватил целую кучу рекламных листов, двинулся с ними в мою сторону и бросил их на журнальный столик. — Здесь куча мест, в которых можно заказать еду, — тихо проговорил он, — выбери себе что-нибудь, только не трать на это слишком много времени. Я встала с кресла, юркнула ко столу и уселась перед ним на пол. Чимин вернулся на своё старое место на диване. Перелистывая меню всяческих забегаловок, я нет-нет поглядывала на своего учителя, терпеливо замершего в ожидании. «Это что, его спокойный режим? Он что, робот?» — А ты что будешь есть? — буднично спросила я, разглядывая очередное меню. — Какое у тебя любимое блюдо? — Я не голоден. — Мне будет неловко есть в одиночестве… — возразила я, откладывая очередной листок. — Я уйду в другую комнату, — отрубил он. — Нет, так мне будет ещё более неловко. Пак Чимин испустил раздражённый вздох. — Просто возьми то же, что себе, — тихо плюнул он. Я пожала плечами и вернулась к рассматриванию листов. Но спустя пару отлетевших в сторону вариантов не удержалась и заговорила снова: — И всё-таки, какое у тебя любимое блюдо? — Да чего ты до меня докопалась? — Проклятье, почему тебе так тяжело ответить на такой простой вопрос? — взорвалась я. — Скажи уже, что тебе нравится. Язык у тебя отсохнет, что ли? Чимин раздражённо подёргал ногой. Я воззрилась на этот жест с опаской, и он, перехватив мой взгляд, перестал. — Мясо, — сказал он, — я люблю пулькоги. Сказать по правде, меня даже ошарашило, что он всё-таки поделился этим сверхсекретным фактом о себе. Я принялась один за другими откидывать листы в поисках корейской кухни. Чимин тем временем протянул мне свой телефон. Немного удивившись, я приняла его и, найдя нужный листок, пробежалась глазами по пунктам меню. Себе я решила взять что-нибудь из морской живности, каких-нибудь устриц или осьминогов. — Пароль — четыре единицы, — сообщил Пак Чимин. Я покосилась на него исподлобья. — А если я потом украду твой телефон, пока ты будешь спать, и выведаю все твои секреты? — Ничего там нет, — обрубил мой учитель. — Тогда я понаделаю кучу твоих смешных фотографий во сне, — усмехнулась я, — и отправлю всем в вашей организации. И Дэнни узнает, что ты пускаешь слюни! Мой собеседник не почтил меня даже улыбкой, и я, почувствовав себя крайне глупо, вернулась к своему незамысловатому занятию. Отложив листы в сторону, я разблокировала мобильник. А пока набирала номер, то и дело возвращаясь глазами к нужному листу, объявила: — Я тебя угощу мясом, — и ехидно улыбнулась своему учителю, — с того заработка от доставки, который ты любезно разделил в мою пользу. Чимин резко на меня зыркнул, после чего фыркнул и отвернулся. — Я могу и передумать, — грозно заявил он. — Правда? — удивилась я. — И хорошо, мне не нужно так много денег… лучше заберите их себе. Ты скажи Тэхёну, а то он отпирается. — Ты их не хочешь?.. — нахмурился Чимин, но не растерялся и тут же добавил. — В таком случае, я не передумаю, забирай их себе. Я сделала ему подарок в виде мины ошеломления и возмущения. На этот раз гаденько заулыбался уже он. Фыркнув, я нажала на вызов и приложила телефон к уху. Когда гудки оборвались, и с той стороны линии меня поприветствовал вежливый женский голос, я заказала нам мясо и кучу морских тварей, объединённых в меню в одно блюдо. Назвав своё имя и адрес, я получила обещание получить заказ в самое ближайшее время и распрощалась с работницей кафе. — Вот и всё, — весело объявила я, протягивая телефон обратно, — я голодная, как волк… Пак Чимин решил, что самым разумным поступком будет никак не отвечать на это заявление, и моего веселья тут же поубавилось. «Как же сложно…» — с досадой подумала я, опускаясь руками и лицом на стол. Обстановка была не блеск, и этот противный человек отчаянно не хотел помочь мне слегка сгладить углы. Я прикрыла глаза и устало выдохнула. — Слушай, — вдруг заговорил он, отчего я тут же очнулась и выпрямилась, — что ты говорила до этого? Чонгук плакал? — А, это… — вспомнила я, — это было вчера, когда мы приходили к нему. Ему несладко приходится в последнее время. Кстати, он на тебя обижается. — Что за глупости? — тут же посуровел он, видимо, решив, что это очередные мои «телячьи нежности». — Что ты опять выдумываешь? — Я не выдумываю, он сам сказал. — Что сказал? — продолжил Чимин ещё более раздражённо. Я смущённо поёрзала. — Ну, что ты к нему заходил всего пару раз. Что он больше не чувствует дружбы. Что это обидно, хотя он не удивлён. Кажется, мой учитель танцев решил, что я выступаю виной всех жалоб Чон Чонгука, потому что зашипел уж совсем злобно: — Я был у него сегодня, — и добавил, — в последнее время я занят, не видно, что ли? — На меня-то ты чего злишься? — недоумевала я. — Ему скажи! В ответ он счёл необходимым раздражённо поводить челюстями. «М-да…» — я наблюдала за всем этим со смесью недоумения и жалости. Как вот так было можно? Он чуть что, так дрожал, как осиновый лист. «Надо будет почитать, как бороться со вспышками гнева», — придумала я. Хотя какой в этом толк? Мои советы Пак Чимин определённо слушать не стал бы. — Слушай, — заговорила я как можно мягче, — я так понимаю, тебя не устраивает, что он обижается? Чимин почтил меня гримасой недоумения. Кашлянув, я уточнила: — Имею в виду, тебе не всё равно. — Я бы посмотрел, сколько сил оставалось бы у этих двоих, — фыркнул он, отворачиваясь, — если бы они занимались моей работой. — Значит, тебе не всё равно, — аккуратно продолжила я, — но понимаешь, совсем необязательно приходить к нему каждый день, если ты занят. Мне кажется, он обижается не на это. — Если ты снова собираешься пудрить мне мозги своей чушью, лучше сразу остановись, — предупредил Чимин. Я тяжело вздохнула. Вообще-то, да, именно это я и собиралась сделать. Но вместо того, чтобы разумно помалкивать, продолжила: — Достаточно просто показать, что тебе не всё равно, — на этот раз я говорила чуть ли не дрожащим голосом, трусливо уставившись в стол, — Чонгук думает, что ты не приходишь, потому что вашей дружбы больше нет. Достаточно просто сказать ему разок, что ты хотел бы приходить, просто у тебя нет возможности. Покажи ему, что не приходишь не потому, что не хочешь, а потому, что не можешь. Нужно донести до человека своё участие — неважно, через частые ли визиты, жесты или просто добрые слова. Этого будет достаточно, чтобы он не обижался. Воцарилось долгое молчание. Я не отрывала глаз от рекламных листов. В конце концов, Пак Чимин фыркнул: — Пообижается и перестанет, не маленький. Что ж, могло быть хуже. Он мог перевернуть стол, разораться и придушить меня. Хотя бы этим не кончилось. Но, как ни печально, я говорила в пустоту. Это было абсолютно бесполезно. Мы просидели в ужасной сковывающей тишине ещё минут десять, когда наконец прозвенел спасительный звонок в дверь. — Сиди, — тихо бросил Чимин, — я выйду. Я хотела возразить, что оплачу сама, но его убийственный взгляд вынудил меня остаться на месте. А от того, что случилось следом, я и вовсе покрылась колючими мурашками. Сначала мой учитель танцев подошёл к шкафу и достал оттуда кошелёк — ничего особенного, а потом он вдруг задрал свою огромную чёрную рубашку и достал из-за пазухи пистолет, снял его с предохранителя и, пряча оружие за спиной, полубоком двинулся к выходу. Я молча наблюдала за этим с открытым ртом, впав в абсолютное оцепенение. «Что он собирается сделать?.. — пронеслось в моей голове. — Убить курьера?» Чимин скрылся в прихожей, и до меня доносились только звуки. Вот, открылась дверь, прозвучал вежливый голос доставщика, затем тихое журчание Пак Чимина, шелест передающегося из руки в руки заказа, тишина… и дверь снова закрылась. Я до последнего не находила в себе сил шевельнуться, ожидая какого-нибудь кошмара. Но в конце концов Чимин появился в пороге гостиной с пакетами, подошёл к столу и бросил их, после чего снова поставил оружие на предохранитель и вернул под рубашку. Напоследок он подошёл к шкафу и бросил туда кошелёк. — Что это было?.. — очнулась я. — Зачем ты это сделал?.. — Ешь быстрее, но не объедайся, — ответил Чимин, возвращаясь к столу, — потом небольшой перерыв, и вернёмся к занятию. — Здесь небезопасно? — надавила я. — В Скворечнике небезопасно? — Успокойся, птичка, — тихо прошелестел мой учитель танцев, усаживаясь на диван напротив меня, — этим двоим ничего не грозит. — Почему ты носишь оружие с собой?.. — пролепетала я. — Разве вы не берёте их исключительно на задания? Чимин ответил мне долгим взглядом, после чего потянулся к пакетам с заказами и стал их распаковывать. — Ты вообще расстаёшься с пистолетом? — продолжила я наводящие вопросы. — Или спишь ты тоже с ним? Он не ответил, но по выражению его лица я поняла, что попала в точку. Разве это то, с чем я могла помочь? Был ли вообще кто-то, кто мог с этим помочь? Ребята?.. Чимин расставил контейнеры с едой и закусками и отбросил в сторону пакеты, после чего тоже уселся на пол и оказался за столом напротив меня. — Помнишь, ты сама говорила, — негромко произнёс он, хватая палочки и не отрывая глаз от стола, — что знание может быть опасностью. У тебя быстро соображают мозги, чтобы понять, что к чему, когда надо. Даже слишком быстро, потому что сейчас в твоём случае безопаснее не думать, что я сделал и почему, — Чимин предупредительно взглянул на меня, — ты поняла? Хватит задавать вопросы. Ешь и забудь, что видела. Идёт? Я слабо кивнула, хотя и не могла насилу подавить охватившее меня беспокойство. Надо же, он везде носил пистолет с собой. И доставал его, получается, при любом шорохе. «Что в организации творится?..» — я одёрнула себя. Чимин ясно дал понять, что лезть в это не стоит. Мы оба принялись жевать. Дядя всегда говорил: чтобы подружиться с кем-то, надо преломить хлеб. И он оказался прав. Атмосфера во время еды значительно улучшилась, хотя мы вообще не разговаривали. Не знаю, что это за магия такая. Уплетать что-то вместе невозможно в напряжении. Когда атмосфера не располагает, тебе и кусок в горло не полезет. Но мы, как ни странно, если с аппетитом, хотя и было говорено не объедаться. — Я могу задать вопрос? — аккуратно заговорила я, пока он уже во второй раз разливал зелёный чай. — Ты всё равно это сделаешь, так что валяй, — прошелестел Чимин, — но не факт, что я отвечу. Тонкие дымящиеся струйки из небольшой стеклянной бутылки наполняли бумажные стаканчики, любезно предоставленные нам забегаловкой. Я завороженно косилась на них, вдруг поняв, что никогда не могла бы представить себя за одним столом с Пак Чимином. — Зачем ты взял меня с собой? — спросила я. — На то дело. Стаканчики наполнились чаем. Я отрешённо наблюдала за тем, как детские руки Пак Чимина закрывают бутылку и откладывают её в сторону, и как дымится в стаканчиках ароматный напиток. А когда подняла на него глаза, к своему удивлению обнаружила, что он ухмыляется. — Я спрашиваю что-то глупое? — мгновенно насторожилась я. — Или смешное? Мой собеседник бесшумно расхохотался, хватая свой бумажный стаканчик. Такая его реакция сбила меня с толку. Я даже не знала, что и пикнуть в ответ на это неожиданное веселье, поэтому просто отпила из своего стаканчика. Всё это запутывало окончательно… Пак Чимин тоже попивал себе чай, упорно не переставая улыбаться. С ответом он не спешил. — Что-то я в растерянности, — призналась я, не обладавшая терпением, чтобы выдерживать такие долгие паузы, — я не ожидала такой реакции. — Ты что-то там говорила… о попытках самостоятельно объяснить то, чего не понимаешь, — вдруг подал голос он. — В данном случае ты тоже предпринимала такие попытки? — Да, — хмуро ответила я, — а что? — Мне интересно послушать, к чему ты пришла, — он ехидно сверкнул на меня глазами, совсем как тогда в машине по дороге на вечеринку, когда пошутил про настоящее имя Многорукого Дэнни… такого Пак Чимина мне доводилось видеть нечасто, — поделишься? — Я ожидала какого-нибудь простого и бессмысленного объяснения, до которого просто не смогла додуматься, — пробормотала я, — ничего не подходило. Ты предупредил меня, что не видать мне серьёзных дел, как своих ушей. Но в этот раз взял с собой. Хотел, чтобы я помогла? На самом деле, я могу оказаться обузой с большей вероятностью, чем принести пользу, — я озвучивала свои предположения, а Чимин выслушивал их с довольной ухмылкой, — ты сказал там в машине, когда уже уходил, что должен использовать меня с толком. Это звучало так, будто ты стараешься задействовать любые средства, но… — я умолкла. — Но на самом деле я не ждал, что ты окажешься хоть сколько-нибудь полезна? — закончил он мою мысль вместо меня. Я настороженно кивнула и продолжила свои размышления: — Возможно, тебе хотелось повеселиться, поэкспериментировать… Я снова запнулась. — Но?.. — подсказал Чимин. — Но ты не похож на того, кто будет превращать серьёзные и опасные задания в цирк. Так мне казалось, но теперь, когда ты так реагируешь, я не знаю… — Нет, ты была права. Я серьёзно отношусь к работе. Я тебе не Чон Чонгук. — На этом мои предположения заканчиваются. Есть какая-то другая причина? — А ты молодец, — хмыкнул он, — для тебя всё это — игра в шашки, не правда ли? — Было бы чудесно, если бы ты ответил на вопрос. Тут мой учитель театрально пожал плечами. — Выбери ту версию событий, которая тебе больше всего приятна, — прошелестел он мягким напевным голосом, ехидно улыбаясь, — и прими её за истину. К чему бы ты ни пришла, я это подтвержу. Если бы казнённые на гильотине могли что-то чувствовать после того, как им отрубили голову, это наверняка было бы похоже на то, что я испытала после подобного ответа. — Открытые концовки не в моём вкусе. Так что я становлюсь ужасно надоедливой, когда на мои вопросы не отвечают, — мрачно предупредила я, — и доставляю много хлопот! — Не скромничай, — прошуршал Чимин, — ты и без этого можешь быть ужасно надоедливой и доставляешь много хлопот. Ладно… не существует никакой тайны. Тебя это разочарует, потому что, как я вижу, ты обожаешь тайны. Но ответ очень зауряден. Я хотел использовать всё, что может пригодиться. Это было сложное дело, и мне нужны были любые лишние руки. Их было четверо против нас троих, у нас были маленькие шансы. Вот и всё — ничего, что взбудоражит твоё воображение. — Ты решил послушать, что я скажу, — усмехнулась я, — а потом украсть один из моих ответов? Поздно, говори настоящую причину. — Думай, что хочешь, — триумфально вздохнул мой учитель, — пойдём, перерыв окончен. Я чувствовала себя жертвой мошеннических махинаций. Но, к сожалению, пришлось смиренно повиноваться. К тому же, вдруг он не врал? Озвученный им вариант действительно казался самым логичным… но эта его реакция — что за внезапное веселье? Всю дорогу от гостиной до танцевальной комнаты я сверлила взглядом затылок своего учителя танцев, как будто так можно было выведать оттуда какие-нибудь ответы. И наконец, когда мы оказались среди белых стен, я всё-таки заметила кое-что интересное. Пак Чимин прошёл вглубь комнаты, осмотрелся и облегчённо выдохнул с едва заметным наслаждением. Он расслабился. Ему определённо нравилось быть здесь. Я повторила его жест и обвела глазами белую пустоту, чёрное пятнышко мансардного окна, скользкий глянцевый паркет. — Эта комната всегда была такой? — спросила я. — Или ты переделал её под себя? Чимин отвлёкся на меня от наслажденного созерцания своего логова, и лицо его мгновенно ожесточилось. Ему явно не понравилось, что я за ним наблюдаю, что «подглядываю» за его ощущениями и умудряюсь что-то да выудить. — Тут раньше был чердак, — он вальяжно сложил руки за спиной, — горы хлама до самого потолка. Я их вынес, а в остальном почти ничего не менял. Чуть подправил пол. Сделал окно. Немного обновил стены. Только и всего. — У него было достаточно странное понимание того, что зовётся «только и всего». — Ну что, продолжим занятие? Я кисло поморщилась, вспоминая об упражнениях. Вы не подумайте, вообще-то, мне всегда нравились танцы. Даже приходилось иной раз воображать себя женской версией Пак Чимина. Вертеться себе, подобно грациозной птице, чтобы у любого случайного или неслучайного зрителя при одном взгляде на меня замирало сердце. Я часто воображала себя гением или искусным мастером какого-нибудь зрелищного занятия. Присуждала себе всяческие награды и мечтательно плескалась в море воображаемых аплодисментов. Но как только доходило до того, чтобы ради этого биться в хвост и в гриву, мой энтузиазм мгновенно иссякал. Мы с Чимином проделали буквально парочку упражнений, а мне уже была противна даже мысль о танцах. «Непременно надо отговорить Чонгука от бала, и поскорее», — подумала я, и это, вынуждена признать, было безалаберностью в высшем её проявлении. Тем не менее, мы приступили к упражнениям. И к моему удивлению, у меня стало получаться чуточку лучше. Но Чимину всё равно ничего не нравилось. Он корчил физиономии, глядя на меня, как на неисправную поломку. Всё время тихо прикрикивал, если можно так выразиться, своё заевшее «заново». И это стало ещё одним моим открытием. Понимаете, он действительно хотел научить меня танцевать. Я недоумевала, откуда в нём такое ревностное желание, но мне от него становилось только хуже. Потому что у меня выходило скверно, и у него от этого сильно портилось настроение. — Да что с тобой не так? — разразился он, когда я в очередной раз потеряла равновесие и чуть не плюхнулась на пол. — Ладно, упражнения… они сложные, когда физической активности — ноль. Но в целом ты вся какая-то кривая и косая. Я устало свесила руки. Честно говоря, я понятия не имела, что на это отвечать. — Да какая тебе разница? — наконец вздохнула я, когда тишина затянулась. — Это же бал, а не международный конкурс. Там половина будет, как я. А то и хуже. Чимин помолчал, с интересом разглядывая мои ноги. Кажется, он размышлял, не в них ли проблема моих неудач. «Нет, ну это уже просто бесстыдство!» Ноги у меня кривоваты. — Тренируйся дома, — заключил он, — может, ещё можно что-то исправить. Я помолчала, глядя на него украдкой. Вот же докопался… балерину мирового уровня из меня вознамерился сделать, что ли? На кой чёрт ему это сдалось? Чудаковатые вещи происходили. Чимин снова любовно оглядел свою комнату и устало вздохнул, кажется, готовясь возобновить мои пытки. Знаете, я вполне могла наябедничать Тэхёну, и тот бы быстренько свернул все эти кропотливые тренировки. И тогда мы с Чимином преспокойно разучили бы вальс в пару занятий… и всё бы закончилось. Но я неожиданно решила тогда, глядя, как мой учитель осматривает своё помещение, не идти по этому торному пути. Потому что я заметила: он действительно, по-настоящему в это вовлекался. Когда речь шла о танцах, о правильных движениях, о пластике, он совершенно терял голову и, казалось, забывал обо всём на свете. Судя по всему, ему нравилось делиться своим навыком с кем-то ещё, пусть ситуацию слегка и портило то, что я была на редкость бестолковой ученицей. Держу пари, обычно он ни на секунду не забывал о пистолете у себя за пазухой… но в те моменты, когда орал на меня за кривой присест, ему это определённо удавалось. Я решила оставить ему эти моменты. К тому же, мало ли что из этого могло выйти? Вдруг спустя пару занятий я действительно запорхала бы, как бабочка? Чимин вернулся глазами ко мне и уже открыл рот, чтобы объявить о продолжении мучений. Но я захотела продлить внеплановый перерыв, а потому перебила его ещё до того, как он заговорил: — Слушай, а ты делаешь что-нибудь ещё? Он вопросительно нахмурился. — В смысле, в нерабочее время, — пояснила я, — и помимо танцев. Может, как-нибудь ещё отвлекаешься от рабочих неурядиц? Кино, книги, какой-нибудь… не знаю, боулинг? — Не особо, — обрубил он и снова заикнулся было о продолжении тренировки, но я опять его перебила: — Что, даже кино не смотришь? — и недоверчиво повела головой. — Не может быть. Все смотрят кино. — Я — нет. Не интересуюсь этой пошлятиной. Я беззастенчиво отвесила челюсть. — Ты же танцор! Разве ты не должен быть падок на любое искусство? В том числе и кинематографическое? — Что за глупые выводы? — с каменным лицом сказал он. — Эти области никак не связаны. — Ну, ты же танцор, — повторила я. Выражение его лица совершенно никак не изменилось, но умудрилось при этом сделаться в разы холоднее. Я решила объясниться: — Мне казалось, умы у танцоров должны быть такими же гибкими и мягкими, как тела, — здесь я мечтательно вздохнула, — и потому они должны восхвалять всякую красоту, в понятие которой входит и кино. А ты какой-то неромантичный истукан… и в образ танцора совершенно не вписываешься. — Что за чушь ты только что сказала? — монотонно ответил мой учитель. — Это из какой-нибудь дрянной книжки? — И всё же, не любить кино… — покачала головой я. — Возможно, существует хорошее кино, — раздражённо вздохнув, всё-таки пояснил мой учитель, — но те из работ, которые захочется назвать произведением искусства, вероятнее всего, можно пересчитать на пальцах одной руки. И чтобы найти эти шедевры, необходимо прежде перекопать горы третьесортного мусора, который кинематографическая машина клепает тысячами, как конвейер. Причём не факт, что удастся найти что-то стоящее, пересмотри хоть сотни фильмов… зато по пути непременно нахватаешься шлака под завязку. Голливуд — самое настоящее логово дьявола. Я не могу позволить себе пасть до кино, — он презрительно фыркнул, — мне нужно сохранять ум чистым. — Какое дикое занудство! Ну ладно, не кино… должно же быть у тебя хоть какое-нибудь развлечение? Чимин закатил глаза. — Почему тебе кажется, что люди должны соответствовать твоим шаблонным представлениям? — То есть, ты ходишь на работу, танцуешь, спишь — и всё? — Давай вернёмся к уроку. — А развлекаться, отдыхать, веселиться? — неугомонно продолжала я. — Ты на это выделяешь время, хотя бы чуть-чуть? — Рюджин, — злобно фыркнул Чимин, — что я тебе говорил про отмычку? «Упс…» Мне словно плеснули в лицо ледяной водой. Я смущённо вжала голову в плечи. — Выпрямись! — швырнул он ещё более злобно. Я резко распрямилась. Мой учитель напустил на себя утомлённое выражение. — Продолжаем урок, — безапелляционно сказал он, — давай попробуем что-нибудь попроще. «Чем-нибудь попроще» оказалось очередное упражнение на баланс. Снова стояние на носочках, но теперь на одной ноге. По очереди: сначала на левой, потом на правой. На этот раз Чимин оказался более милостив: мне было разрешено шататься, дрожать и в целом подавать признаки жизни. Потому что замереть совершенно без движения, стоя на носочке одной ноги, попросту невозможно. Но существовала другая проблема: я вообще не выдерживала позицию более пяти секунд и тут же «падала» на вторую ногу. — У тебя как с ходьбой вообще? — хмыкнул Чимин. — Случайно не приходится постоянно за что-нибудь держаться? — Иди ты, — наотмашь выдохнула я, слишком изнурённая, чтобы полноценно разозлиться. — Я будто учу шестилетку кататься на велосипеде, — продолжил он, — только успехов ещё меньше. Ты умеешь кататься на велосипеде? — Не-а. — Нет? — он округлил глаза. — Даже у меня был велосипед. — Как-то я перевернулась с него прямо в заросли крапивы, и на этом наши с ним дружеские отношения закончились. — Я на всякий случай спрошу, хотя и боюсь услышать ответ: ты же понимаешь, что велосипед не виноват? Я абсолютно точно пыталась состроить скептическое выражение и осуждающий взгляд, но вместо этого вдруг рассмеялась. — Иди ты, — повторила я. Он укоризненно покачал головой, но в лице его при этом всё равно читался слабый намёк на улыбку. — Так не пойдёт, — наконец сказал он, — у тебя просто закружится голова в первую же минуту, и ты рухнешь на пол. Я планировал потратить на эти упражнения не больше минут пятнадцати, а они у нас затянулись на весь вечер, и это я ещё не всю программу показал, — он окинул меня взглядом с головы до ног, как бы размышляя, что с «этим» можно сделать, — пока что стой дома полностью на одной ноге по очереди. Как начнёт получаться, стой на носочке. Желательно, чтобы к следующему занятию у тебя хоть что-нибудь получалось. Если сделаешь, будем танцевать, — я удивлённо просияла; он же задумался, вспоминая ещё наставления, и добавил, — и с туфлями повремени, это я поторопился. Пока будем заниматься босиком… Тут дверь в танцевальную комнату с шумом распахнулась, и в неё влетел Тэхён. Мы, бросив обсуждения, отвлеклись на него. Он заявился в помещение бодрый, шустрый и прохладный, как резкий сквознячок через открытую форточку. От него пахло улицей, вечеринками и сплетнями. Глаза так и блестели каким-то обеспокоенным блеском. Я сразу поняла, что у него какие-то новости. — Привет! Ну как вы тут? — он торопливо побегал глазами между мной и Чимином. — Всё танцуете? — Привет. Пытаюсь, — подала голос я, — но получается не очень. Как вечеринка? Тэхён пропустил и мой ответ, и мой вопрос мимо ушей. Он был весь в своих событиях, гонял о чём-то и почти сразу обратился к Чимину: — Ты слышал? — выпалил он. — Говорят, Птичник — того. Ничего не понимая, я перевела хмурый взгляд на того, кому был задан вопрос. Чимин развернулся и прошёл в сторону магнитофона, как ни в чём не бывало, сел над ним и принялся прикреплять к нему секундомер. Ну, насколько я могла судить, он делал именно это — смотрела я на него со спины. У него был настоящий талант очень естественно и деликатно игнорировать людей, как будто так и надо. Он просто умолкал, ожидая продолжения, и говорящий действительно продолжал свою мысль, пока не начинал чувствовать себя от этого неловко. Жуткое умение, знаете ли. Тэхён продолжил: — Говорят, Дэнни его лично прикончил. За что, а? Он же такой славный был. — Птичник? — вторглась в разговор я. — Кто это? Чимин согнулся над магнитофоном спиной к нам и как будто возился с ним. Я озадаченно нахмурилась. Что там можно было делать так долго? — Вообще-то, — Тэхён повернулся ко мне и вдруг усмехнулся, от волнения он говорил быстрее обычного, — лол. Он просил, чтобы его звали Секира… но что-то не прижилось. Он птиц любил, очень. Мог по улице идти с тобой, показать тебе на какую-нибудь утку в пруду и всё про неё рассказать. Кто её мама, кто её папа, какая у неё среда обитания и… я не знаю, какие сорта хлебных крошек ей больше по душе. Короче, он о птицах знал всё. Мог определять по одному виду, и что это за птица, и всякую чушь про неё. Он трещал о них бесконечно. — А что с ним стряслось? — я покосилась на Чимина, упорно сгорбившегося над магнитофоном. — Почему его убили? — Чёрт его знает! — воскликнул Тэхён. — Шуга плечами жмёт, даже ему Птичника жалко. Знаешь, какой он был хороший? Лучше нас всех вместе взятых. Мы вообще не понимали, как такой парень может на Дэнни работать. Деньги ему как будто были и не нужны, он всегда за мелочь отвечал: кофе, костюмы, машины — и получал гроши. Я с ним работал на начальных порах. Он на Дэнни лет с двенадцати пашет, а сейчас ему почти столько же, сколько Чонгуку… то есть, было бы почти столько же, — тут Тэхён снова развернулся к Чимину. — За что его теперь, а? Ты не знаешь? Наконец тот встал и медленно развернулся. — Это всё слухи, — провозгласил он, — не верь и не распространяй. Тэхён скорчил рожицу недоумения. — Так он что, жив? — Нет, он действительно умер. Но Дэнни не прикладывал к этому руку. — Да как так? — изумился Тэхён ещё больше. — А кто тогда? Враги? Крыса? Кому может быть наш малец Птичник нужен? Он же буквально просто вшивый ассистент! Ни личных счётов, ни интересов навредить организации у убийцы быть не могло. — Остальное я разглашать не могу, — отстранённо обрубил Пак Чимин. Воцарилось долгое тягучее молчание. По ощущениям воздух в комнате внезапно разредился, как в морозную зимнюю ночь. В частности, из-за того, что резко похолодел Ким Тэхён. Он зловеще умолк, опустил плечи и сменил выражение лица с возбуждённого на холодное и презрительное. Как вихрь, медленно осевший в тихом безветрии во что-то не менее убийственное. — Ну начинается… — протяжно произнёс он. — Тебе хоть Птичника жалко? Он же мелочь совсем, даже младше Чонгука. — Не понимаю, как сплетни помогут почтить его память, — вдруг крайне ядовито процедил Чимин, — или чтобы сочувствовать, надо обязательно спекулировать о его смерти? — Тебе-то спекулировать не приходится, ты и так всё знаешь. За что Дэнни его пришил, а? Кофе был невкусный? — Подыши и успокойся. И лучше впредь не повторяй то, что сейчас сказал. — Фу, да что с тобой стало? — поморщился Тэхён. — В тебе хоть что-то человечное осталось? — вдруг он весь ощетинился, и глаза у него как-то нехорошо заблестели. — Это не ты его убил вообще? — Тэхён, — обеспокоенно вмешалась я, — не надо опять этого, пожалуйста. — Послушай свою подружку, — язвительно добавил Чимин, — у неё мозгов побольше. Я негодующе хлопнула себя ладонью по лбу. «Спасибо за помощь!» — Ты просто ублюдок, — прошипел Тэхён, ткнув в сторону товарища пальцем, — завтра на его месте могу оказаться я или Чонгук, а ты так и будешь безразлично пожимать плечами, а? — Так тебе Птичника жалко, или ты за свою задницу переживаешь? — лицо Чимина исказила кривая сардоническая усмешка. — Не бойся, будь паинькой, и всё у тебя будет тип-топ. — Ты точно что-то знаешь… — с отвращением морщился Тэхён и даже попятился на шаг назад. Указательным пальцем он снова ткнул в старшего товарища. — Я пытался заставить себя поверить, что ты нормальный. — О, ты просто само великодушие, — усмехнулся Чимин, — спасибо за этот непомерный труд. — Но отныне я сдаюсь, — закончил Тэхён даже более низким и вакуумным голосом, чем обычно. — У Дэнни основательно поехала крыша, а ты всё ещё на его стороне. — А ты нет?! — неожиданно резко воскликнул Чимин сквозь зубы и так громко, что я содрогнулась. Тэхён мгновенно умолк и в целом выглядел растерянным, потому что понимал, что ему следовало держать язык за зубами. Я едва удерживалась от того, чтобы не хлопнуть себя по лбу ещё раз. Мы же буквально только что решили проблему паранойи! «Это всё не доведёт до добра». Наконец он развернулся ко мне полубоком, всё ещё глядя на старшего товарища, и прогудел загробным низким голосом: — Я имел в виду конкретную ситуацию. Работать на него — не значит поддерживать каждую его безумную идею-фикс. Птичник был хорошим малым. А ты просто жалок, — после он обратился уже ко мне, — идём, Рюджин. И направился к выходу, но у порога обнаружил, что я не кинулась следом, и снова развернулся. — Ты чего? — он нахмурился, явно слишком погружённый в свои мысли, чтобы думать ещё и об этом. Я застыла на месте, неуверенно теребя полы свитера и кусая щёки. Нет, нельзя было вот так уходить. Нужно было уточнить кое-что… я аккуратно проглотила ком в горле. — Иди и заводи машину, — дрожащим голосом сказала я, — я уточню, какие упражнения мне надо выполнить дома, и догоню тебя. — К чёрту упражнения, — заявил Тэхён, — идём. — Нет, не к чёрту, — настояла я, — вальс выучить нужно, это для бала. — Мы найдём тебе другого репетитора. — Тэхён, — фыркнула я, едва разжимая губы, — давай поспорим об этом позже. Заводи машину. Он пребывал в сердитом недоумении и даже растерялся, не находя ответа на такое моё заявление. Затем он, всё так же недоумевая, но вместе с тем теперь и будто что-то подозревая (это не сулило мне ничего хорошего), взглянул на своего старшего товарища. Я тоже аккуратно покосилась на Пак Чимина — лицо того снова превратилось в непроницаемую кукольную маску. Наконец, закатив напоследок глаза, Тэхён размашистым шагом направился прочь из комнаты и оглушительно громко хлопнул дверью. Тогда я круто развернулась к Чимину и сердито протараторила: — Это как-то связано с пистолетом, который ты держишь за пазухой? — вдоль позвоночника прошёлся щекотливый холодок. — Кто-то убивает участников организации? Чимин, резко отстранившись на шаг назад, остервенело потёр пальцами одной руки прикрытые веки. Он вдруг сделался уставшим и постаревшим лет на двадцать. — По поводу упражнений, — тихо заговорил он, отрывая пальцы от глаз и сонно моргая, — просто повторяй те три, что мы изучили, но вместо последнего сначала стой по очереди на каждой ноге, а как начнёт получаться, переходи на носочки. Каждый день, каждые несколько часов, как только выдастся минутка. И в следующий раз свободные штаны… туфель не надо. — Чимин, я прошу тебя, — взмолилась я, — у меня в последнее время и так… — Этим двоим ничто не угрожает, — перебил он, — я же говорил ещё там, внизу. Мы оба умолкли, но я не спешила уйти. Такой ответ меня совершенно не устраивал. Кажется, мой учитель танцев это понял, и к моему небывалому удивлению твёрдо добавил: — Можешь вычеркнуть этот пункт из списка своих забот. Я даю слово. Я обессиленно выдохнула. Как будто должно было прозвучать что-то ещё, но молчание стало затягиваться, а слов не находилось. Тэхён наверняка уже ждал внизу. Мне нужно было идти. — А тебе, — медленно проговорила я наконец, когда поняла, что за вопрос вертелся на языке всё это время, — тебе угрожает, да? — Иди домой, птичка. «Да, Шин Рюджин… иди домой, — согласился внутренний голос, — здесь тебе не сыскать удачи». Я медленно поплыла к выходу, уже приоткрыла дверь, но напоследок всё же развернулась. — Знаешь, если бы ты открылся… хоть чуточку больше, тебе было бы гораздо легче. При этом даже необязательно рассказывать им то, что не можешь рассказать. Достаточно просто помочь понять, что ты в сложной ситуации… вместо того чтобы злиться, что они не понимают этого сами. И это не мои бредни, это простая логика. Без основательных причин утяжелять себе задачу, когда есть возможность этого не делать — не признак героизма, это признак глупости. С этими словами я спешно покинула танцевальную комнату, даже не посмотрев на своего учителя танцев напоследок, и уверенной походкой направилась к выходу. Только внизу, надевая пальто, я заметила, как сильно дрожат собственные руки. «Какая заварушка… неужели всему причиной Намджун? — я влезла в обувь и вышла из Скворечника в промозглую и чёрную осеннюю ночь. — А раз я стала той, кто навёл его на Дэнни, значит, эта заварушка из-за меня?» Я остановилась на полпути к Хёндаю, тяжело дыша. Холодный воздух забирался под одежду, наполнял лёгкие, резко остужал разгорячённый ум. Голова у меня шла кругом. «Он, наверное, прав, — подумала я, возобновляя маленькие шаги, — они оба правы: и Чимин, и Намджун. Я как будто играюсь в шашки. Завтра на месте этого бедолаги может оказаться кто-то ещё. Тэхён, Чонгук или Чимин… или даже Намджун. Речь идёт о серьёзных людях с их серьёзными делами, а своим появлением я случайно запустила тайфун в их отлаженную систему. И сдавать назад теперь поздно». Я села в машину и захлопнула за собой дверь. — Что это было? — тут же заговорил Тэхён с намёком на злое ехидство в голосе. — Ты меня выставила. — Я решила дать ему совет, — тихо прошелестела я, понимая, что отпираться болтовнёй о танцах бесполезно и просто глупо, — не усложнять себе жизнь и не держать вас на расстоянии, если вы для него хоть что-то значите. — Ты теперь его советчица, что ли? — он холодно усмехнулся. — Лол. — Выключи свой язвительный тон, — ледяным голосом пропечатала я, — ты уже не в Скворечнике, и я не Пак Чимин. Тэхён помолчал, острым взглядом глядя вперёд, в островок света от фар. Негромко, но ощутимо тарахтел двигатель Хёндая. — Оставь его, с ним уже всё кончено, — сказал он, принимаясь выруливать из тупика, — если Дэнни решит пустить нас в расход в своей дурацкой битве, Чимни поможет ему без колебаний. Видела, как он отреагировал на Птичника? Ноль эмоций. — Может, он просто не умеет их демонстрировать? Хёндай развернулся, и мы направились вниз по склону. — Я не совсем понимаю, — раздражённо плюнул Тэхён тем временем, — ты его защищаешь? Я с ним не один день знаком. Чхать он на нас всех хотел, вот что. Тон этого разговора начинал действовать мне на нервы. — Ну раз он такой плохой, может, послушаешься его совета? — прогудела я. — И будешь вести себя тихо, а не светить перед врагом своими намерениями улизнуть от Дэнни? Потому что после сегодняшнего шоу, которое ты устроил, о твоих намерениях не догадался бы только законченный идиот. Пак Чимин похож на законченного идиота? Скажи уж мне, раз ты с ним не один день знаком. На какое-то время снова воцарилась тишина. А потом Тэхён тяжело вздохнул. — Извини, — тихо проговорил он, — я снова потерял голову, да? Честно говоря, эти слова были просто бальзамом на душу. За ту пару часов, что провела в компании своего учителя танцев, я успела забыть, что такое нормальный разговор. Общение с Пак Чимином походило на длиннющую дорогу, нагусто поросшую терновником и ведущую в тупик. Но Тэхён не был таким. Я расслабленно откинулась на спинку кресла. Мимо нас проплывали чёрно-серебристые улочки. — Он сказал, что вам ничего не угрожает, — сказала я, — он дал мне слово. — Кто, Чимин? — изумился Тэхён. — Дал тебе слово?! — Будь к нему чуточку снисходительнее, — мне вспомнился пистолет у него за пазухой, — мне кажется, у него сейчас не самое простое время. — Я искренне не понимаю, откуда вдруг такое сочувствие к нему. — А он купил меня девятью миллионами вон, — пошутила я, вдруг улыбнувшись, — вот я и подобрела. Тэхён негромко, но весело расхохотался своим привычным глубоким смехом. У меня аж душа затрепетала радостным мягким теплом. Как это, оказывается, приятно, когда на твои шутки не отвечают уничижительной тишиной. — Ты такая добрая, — мягко произнёс Тэхён, — я удивляюсь, как у тебя это получается. — Ты только не говори ему, что я тебе сказала про его обещание. А то он никогда больше ничего не скажет. — Я всё ещё не могу поверить, что он его дал, — задумчиво пробубнил Тэхён и вдруг фыркнул, — как это всё пафосно. Кем он себя возомнил, теневым рыцарем? И к чему мне его напыщенное геройство? Лучше бы он мне в лицо сказал, что он на моей стороне в случае чего. Или Чонгука навестил разок по-человечески, хотя бы для приличия. Так сложно это, что ли? — Разве он не всегда такой был? Тэхён крепко задумался на добрую пару минут. — Знаешь, вообще-то, всегда. Но в тихие времена это как-то не видно. — В тихие времена вы и сами друг другу в любви не признаётесь, — сказала я, — если бы не пуля, вряд ли Чонгук расщедрился бы на сантименты. — Дело не в сантиментах, — возразил Тэхён, — даже если бы он ничего такого не говорил, я бы знал, что он на моей стороне. А с этим чёртовым… — он сделал паузу, но так и не нашёл подходящего слова, — ничего не понятно. — Да, я понимаю, о чём ты. Но ты не думал, что обстоятельства могут не позволять ему выразить, что он на твоей стороне? — Бред сивой кобылы, — отмахнулся Тэхён, — просто он думает, что он самый умный и крутой, а мы и мизинца его не стоим. Я тяжело вздохнула. — Наверное, ты прав. Себя он считает взрослым, а вас — детьми. «И это, возможно, не зря», — добавила я про себя. — Но я всё-таки удивлён, — Тэхён усмехнулся, — ишь, слова́ тут раздаёт. Как ты умудрилась вытянуть из него это? — Ума не приложу. Это была чистая правда. — А как он рассказал вам про свою девушку? — вдруг осенило меня. — Про Шису? Тяжело представить от него такое откровение. Тэхён задумчиво помычал и вдруг усмехнулся: — Лол, — он оживлённо постучал пальцами по рулю, — вообще-то, он рассказал об этом в тот же вечер, когда я впервые привёл тебя. В качестве наставления, так сказать. Но я и ухом не повёл, разумеется. Потом мы шептались об этом и с другими ребятами… точнее, Чонгук шептался. Они подтвердили, что существовала такая дама, и добавили деталей. Вот и всё. Если тебе кажется, что он с нами устроил задушевный разговор о личном, то ничего подобного не было. Он такое не любит. — Ясно, — пробубнила я, — а его бабушка? Чонгук упоминал о ней на пикнике. — Я смотрю, ты всерьёз заинтересовалась его биографией… Мне захотелось смеяться. — Не дури, — улыбнулась я, — расскажи уже. — Про бабушку в организации все знают, — сдался Тэхён, — она у него была слепая, и он за ней ухаживал. Подворовывал, вился за бандитами, выполнял всякие их поручения. Как-то так. Сам Чимин этого не отрицает, но не любит в это углубляться. Чонгук как-то пробовал его разговорить — дохлый номер. — А сейчас она где? — Да померла давным-давно. «Вот и третий мертвец», — подумала я. Теперь у Пак Чимина их было столько же, сколько у меня. Но я своих завела всех разом, а он — с интервалами в несколько лет. А ещё не факт, что на трёх они заканчивались. Например, я решительно ничего не знала о его родителях. — А его учитель танцев? — спросила я. — О нём что-нибудь знаешь? — Учитель танцев? — нахмурился Тэхён. — Какой ещё учитель танцев? Я взволнованно умолкла. Вот так штука. «Он им не рассказывал?» — Ну, он же учился где-то танцам, — выкрутилась я. — Сам или как?.. — Когда я спрашивал, он просто сказал, что всю жизнь танцует. — Вот как… — я подобрала к себе колени и притихла окончательно. Мы помолчали какое-то время, и Тэхён вновь заговорил: — Птичника жалко. Он был такой… худенький, знаешь, маленький, и главное очень безобидный. Не понимаю, за что его Дэнни так. — Почему ты так уверен, что это Дэнни? — хмыкнула я. — Чимин же сказал, что это не он. — А кто ещё? — набычился Тэхён. — Больше просто некому. Кому он нужен? — Ну, если это Дэнни, с чего бы ему отрицать свою причастность? — С того, что шум поднялся. Птичника любили просто все. И Карлик, и Белый, и даже Доктор. Да что уж там, Шуга был такой грустный сегодня, а ему, на секундочку, плевать на всё, что находится от него на расстоянии более одного метра и не пахнет спиртом. Птичник был тихий и мирный, и когда его убивают ни за что, ни про что… знаешь ли, начинаешь бояться за свою шкуру. Этот поступок Дэнни многие осудили. Некоторые захотели уволиться в срочном виде, несмотря на то, что по кодексу срочное увольнение не положено. Даже на моём счету уже сейчас грехов побольше, чем на счету Птичника. Завтра на его месте может быть любой. — И по-твоему, Дэнни его убил, — задумчиво возразила я, — а потом решил утешить всех, что это не он? Как-то это трусливо, неумно и не в его духе. — Видишь ли какая штука. Птичника нашла полиция минувшей ночью, часа в три, если верить Шуге, — принялся пояснять Тэхён, — нет нескольких зубов, нескольких ногтей, несколько рёбер сломано, а сам он похоронен в бочке с цементным раствором. — Какой ужас, — прошептала я, чувствуя, что покрываюсь мурашками, — это жестоко… — Это почерк Дэнни, — мрачно изрёк Тэхён, — он так частенько наказывает особо провинившихся предателей. — Чем таким мог провиниться этот парень? Раз уж ты говоришь, что он такой хороший. — А ничем, — злобно прошипел он, — ничем он не провинился. В организации, сколько я помню, одна половина говорила, что Дэнни сумасшедший, а другая — что гений. Я всегда был во второй половине… но не теперь. Что за шуточки такие? Это же просто какой-то кровавый карнавал. За что Птичника?.. Он был такой безобидный малый. У меня за него душа болит, без шуток. Тысячу лет с ним не разговаривал, но иногда видел на вечеринках. Он меня всегда тепло приветствовал. Я когда о нём услышал, чуть не расплакался, клянусь тебе. За что его?.. — его голос оборвался, и он умолк. Но вскоре заговорил снова. — Он как бы был не особо приметный, и сам по себе ты о нём вспоминать не станешь, но если кто спросит, непременно скажешь, что это золото-человек. И он очень любил Дэнни. А Дэнни ему ответил бочкой с цементом. Я напряжённо уставилась в неопределённую точку перед собой, чувствуя какую-то неувязку. Что-то мне определённо не нравилось. Что-то было нечисто. Но я не могла понять, что именно. — А Дэнни, — заговорила я спустя время, — Дэнни его любил? — Ага, души в нём не чаял, — отозвался Тэхён, — говорю же, Дэнни слетел с катушек. Других причин для убийства я просто не нахожу. Я уставилась в пустоту, лихорадочно рассуждая. «Если это правда Дэнни, то нам стоит сматываться как можно скорее». Лес рубят — щепки летят. Так, кажется, он говорил? И татуировщик мог попасть в руки такому человеку. «Безумие…» Но мне почему-то казалось, что это может быть кто-то другой. Зачем Пак Чимину спать с пистолетом? Не защищался ли он от того, кто мог напасть на Птичника? Но даже если так — от кого? «Возможно, всё это вообще нас не касается… надеюсь, что это так». — Как там ваши танцы? — снова заговорил Тэхён спустя время. — Когда будешь меня удивлять? — О, это… — я обречённо усмехнулась. — Отвратительно. Мы делали эти проклятые упражнения на баланс. Чимин дал мне домашнее задание. Баланс… плохо у меня было с балансом — и в танце, и в жизни. — Не много ли он на себя берёт? — Тэхён сдвинул брови к переносице, не отрываясь от дороги. — Будет ещё домашние задания раздавать… — Если в итоге я смогу танцевать так же красиво, то пусть развлекается. Тэхён помолчал. А после ехидно покосился на меня на пару мгновений. — Красиво, говоришь?.. — протянул он. — Ну-ну… Я засмеялась. — Я тебя умоляю! Ты теперь меня и к Пак Чимину будешь ревновать? — А почему бы и нет? Воркуете там, пока меня нет! Больше я вас наедине не оставлю. — Оставишь! — резко запротестовала я. — Серьёзно, лучше оставь нас наедине. От шутливого выражения на его лице ничего не осталось. Тэхён нахмурился. Я принялась объяснять: — Когда вы вдвоём в одной комнате дольше положенного — это прямая дорога к скандалам, перепалкам или даже дракам. Вот уж, чего мне точно не нужно на занятиях, ясно тебе? Лучше я буду по крупице вытягивать что-нибудь из него и докладывать вам, а ему докладывать о вас. Будете через меня общаться, раз уж напрямую не умеете. — Не нравится мне всё это, — проворчал Тэхён… впрочем, примирительным тоном. — Ладно уж, воркуйте. Но я буду за дверью — подслушивать. «Ворковать — это когда двое разговаривают, — подумалось мне, — а в случае с Пак Чимином это делаю только я». Тем временем мы подъехали к моему дому. Тэхён не стал приглашать меня никуда, потому что дико устал — это по нему сразу было видно. Это у меня день начался совсем недавно, а у него он был длинным и преисполненным страстей. Напоследок я сказала, что очень сочувствую погибшему мальчику, а он только грустно покивал и поблагодарил за участие. Лицо у него при этом сделалось ещё более бледное и будто даже осунувшееся. Странно и больно было видеть, как это по нему ударило, хотя он и старался сохранять видимость бодрости. Что-то зловеще печальное плескалось на дне его глаз. Но что бы это ни было, к этому явно был примешан страх. Напоследок, прежде чем уйти, я залезла на кресло с ногами, потянулась и обняла его. Он уткнулся лицом в моё плечо и расслабленно выдохнул. Мы не произносили ни слова — всё и так было понятно. «Нужно бежать из этого дурдома». Я отпустила его спать и сама отправилась домой.