Маленькие люди

Все мы ревностно воспеваем культ правды. Неважно, чем мы занимаемся, в нас живёт неутолимое стремление к истинной картине вещей. Любое дельце, даже если оно выгорело (а иногда — особенно, когда оно выгорело) вызывает отторжение, если оно состряпано на лжи. И это, наверное, правильно, потому что конструкции, построенные на лжи, имеют прочность карточного домика. По возможности не стоит прибегать к таким ненадёжным материалам, как обманы. И даже не потому, что это неэтично, а потому, что это непрактично. Ложь плодит следующую ложь, а та, в свою очередь, плодит ещё одну — и так до бесконечности, пока ты не оказываешься вплетён в беспорядочный узел собственных вымыслов. Чем искуснее лжец, тем менее человечным он представляется, потому что никому не нравится быть безжалостно оболваненным. А лжецы занимаются именно тем, что держат окружающих за дураков. Иные ещё могут восхититься лжецами, которые умело обводят вокруг пальца кого-то другого. Но теми, кто врёт тебе самому, ты восхищаться не будешь. Тем не менее, ложь следует за нами неотступно. И тот, кто открещивается от этих слов, сам является лжецом номер один. Все мы однажды оказывались в воронке лжи, когда одно враньё влекло за собой следующее. Все мы попадались в эту ласковую ловушку. Когда лжец врёт, он оболванивает окружающих — когда правда вскрывается, он сам оказывается оболваненным. Если вас когда-либо уличали во лжи, вы наверняка знаете, что это за ощущение. Это цугцванг — куда ни ходи, твоё положение ухудшается. Ты возвращаешься на ход назад, заново оцениваешь свои предыдущие шаги и вдруг обнаруживаешь себя блестящим идиотом, прозевавшим очевидную ловушку. Именно это я испытала, когда впервые увидела Ким Намджуна с момента пробуждения на кровати в его спальне. Вся моя ложь рухнула у меня на глазах: работа в косплейном магазине с отличной медицинской страховкой, ссора с Ким Тэхёном и переезд в новую квартирку «ради самостоятельности» — вся та лапша, которую я навешала на уши, вдруг стала до того нелепой, что мне захотелось провалиться на месте от стыда. Нет ничего более позорного, чем ложь, которая не удалась. И ничто не выглядит так глупо, как лжец, который думает, что оболванивает окружающих, когда на самом деле истина им известна. Простое и серьёзное, но в то же время триумфальное выражение лица татуировщика привело меня в ужас. Ужас осознания провала собственных обманов. Лишь где-то минуту спустя в голову стали приходить естественные вопросы. «Где я?» «Что он здесь делает?» «Тэхён? Чонгук? Чимин?» «А дядя знает, что я врала?» «А Намджун?.. Может, он не знает?..» Когда карточный домик рушится, это, знаете ли, весьма болезненно. Мозг пытается поторговаться, найти пути отхода, броситься в отрицание. Намджун тем временем молчал. Он опёрся на дверной косяк и не отрывал меня убийственного взгляда. Нет, улыбки на его лице не было, только привычное и родное кирпичное выражение, но его взгляд всё равно злорадствовал осознанием собственной правоты, в нём плясали бесенята, татуировщик весь облачился в ярость и ликование одновременно. Он ничего не говорил — позволял мне промариноваться как следует в чувстве осознания масштабов моей катастрофы. — Намджун… — заговорила я и услышала простудную хрипоту в своём голосе. Татуировщик не сразу ответил. Продолжал сверлить меня взглядом. — Ну здравствуй, солнышко, — с этими словами он отвернулся и двинулся к столу в углу комнаты. «Стоит ли начать с объяснений или попытаться выяснить, какого чёрта происходит?» — Где я? — спросила я. — У меня дома, — он схватил со стола, заваленного книгами, тетрадями и документами, какой-то батончик, уселся на кресло на колёсиках ко мне лицом и принялся снова на меня пялиться, только уже жуя, — выспалась? «У него дома?.. Что я делаю у него дома?» Я оглянулась. Комната была тесной и незнакомой. Кровать, на которой я сидела, смотрела на шкаф в углу. Напротив этого шкафа был выход, а справа от кровати стол, между столом и кроватью тумба. Вот и всё. Даже на стенах ничего не висело. Только над столом доска с какими-то заметками, но на этой доске был такой беспорядок, что смотрелось не совсем уютно. И всё-таки комната была тёплой и чистой. Я ожидала от Намджуна более дремучего захолустья. — Я у тебя ни разу не была, — зачем-то сказала я. — Нравится? — спросил он и откусил батончик. — Думаю поставить какие-нибудь цветочки. А то пусто, как у слона в брюхе… постой, так вообще говорят?.. — татуировщик озадаченно нахмурился. Я сжала одеяло в ладонях, но тут же почувствовала боль и расслабила их. Взглянула на свои ладошки — они покрылись тонкой кровяной корочкой. Точно, я же проехалась ими по земле. Ещё у меня едва ощутимо побаливала челюсть. Это уже было последствие того, что я впечаталась в руль — подсказал мозг. Ещё болело горло — простуда всё же никуда не делась. И я была уверена, что новые источники боли скажут «привет-привет», когда я вознамерюсь ещё пошевелиться. Тут до меня дошло всё остальное… Чонгук был ранен (или убит), я выстрелила в кого-то, ребята сейчас… «Где они сейчас?» Я ещё раз осмотрелась по сторонам. Мне нужен был мой телефон. На глаза снова попался Намджун, который наблюдал за мной, как за чудаковатым зверьком в зоопарке. — Что-то потеряла? — буднично спросил он. — Давай сразу, как много ты знаешь? — Ну-у, — усмехнулся он, бросая пустую этикетку из-под батончика в мусорное ведро под столом, — плюс-минус… всё? Я мгновенно вышла из себя. — Намджун, сейчас не до этого. Я знаю, я соврала, я плохая — можешь устроить мне семь кругов персонального ада, но позже. Как я сюда попала? Что ты знаешь? И ты не видел мой телефон? Мне срочно нужно позвонить… Татуировщик вздохнул, смахнул пятернёй волосы со лба и бросил раздражённый взгляд в стену у меня над головой. Только тогда до меня дошло, что он в домашних трико и футболке, а ещё без своей дурацкой шапочки. Стало немного не по себе, что мы у него дома, у него в комнате… — Твой дружок в последний раз звонил где-то час назад, — сказал Намджун тем временем, — он сейчас «на работе», — тут он изобразил кавычки пальцами. — С Чонгуком всё в порядке, он лечится, что бы это ни значило. Твой дружок обещал, что позвонит ещё, как только выдастся свободная минутка. Просил тебя не звонить ему самой, если ты вдруг проснёшься, потому что он «работает», — он снова изобразил кавычки, — это всё, что он просил передать. Я беззастенчиво отвесила челюсть. — Тэхён звонит… тебе? То есть… подожди, что я здесь делаю? Намджун посмотрел на меня взглядом «я-втаптываю-тебя-в-землю». — Он позвонил мне с твоего телефона ближе к обеду и завопил паникующим голоском, что за тобой срочно нужно присмотреть, а у него «работа», — он продолжал настойчиво изображать кавычки! — Я сказал свой адрес, и он привёз мне тебя, вымазанную в чьей-то крови, в сонном бреду с температурой за сорок два градуса, с ободранными ладошками и разбитым коленом, а ещё в одних только порванных колготках и его свитере, наброшенном на почти голое тело. Когда я спустился за тобой и увидел тебя вот так у него на руках, я всерьёз задумался об убийстве. И если бы он не держал тебя в тот момент, я стопроцентно перешёл бы от размышлений к действиям. Дальше рассказывать? — не дожидаясь ответа, он продолжил. — Этот… я не знаю, как его назвать, вручил мне тебя, посмотрел на меня своими виноватыми поросячьими глазками и убрался на свою «работу», — кавычки. — С тех пор он звонит каждые два часа, чтобы узнать, как твоё состояние. А я беру трубку только потому, что он непременно припрётся сюда лично, если не ответить на звонок. На этот раз тебя у него на руках уже не будет, а на одну свою порядочность я поручаться не могу. Я отвернулась от него и обречённо закрыла глаза, потому что не хотела стать первой женщиной в истории, умершей от стыда. «О, Тэхён, лучше бы ты просто бросил меня куда-нибудь в кустики в парке… я бы отлежалась, отоспалась, проснулась бы разбитой и ещё более больной, но это всё равно было бы в сто раз лучше». Зачем он привёз меня сюда?.. Единственной хорошей новостью теперь было то, что Чон Чонгук жив. Это сбросило с сердца груз в миллион тонн, но за пределами этой новости, вообще-то, была и другая реальность, и сейчас в ней царил апокалипсис. «Что делать? Что говорить? Что делать?» — Дядя теперь тоже знает? — Нет. Я удивлённо вскинула на татуировщика голову. Намджун двинул бровью, словно спрашивая, не идиотка ли я. — Ты хочешь и его обрадовать своими приключениями? Я подумал, он всё-таки человек в возрасте, и его нервы лучше поберечь… но если ты настаиваешь, можем… — Нет, — перебила я, — спасибо, что не рассказал ему. Спасибо большое. Намджун помолчал. Отвёл глаза. Вздохнул и снова взглянул на меня. А после сказал: — Ну так что, у тебя кончились вопросы? Я уже могу перейти к тому персональному аду, который мне обещали?.. Я не сдержалась и фыркнула: — Не скромничай, ты уже к нему перешёл. Поздравляю, мы с Тэхёном всё-таки не расстались. Теперь ты знаешь, молодец. Я соврала, а правда всплыла, и теперь я в дурацком положении. Аплодисменты! Браво! Занавес. Мы не отрывали глаз друг от друга. Намджун покачался немного вправо-влево на своём кресле. Пауза затянулась, и это было нечестно с его стороны, потому что с каждой секундой мои слова теряли силу, а вот неловкость возрастала. — Во-первых, не дерзи мне, — заговорил он, — не хочу зазнаваться, но ты сейчас немного не в том положении. Во-вторых, не надо меня поздравлять с тем, в чём я предпочёл бы ошибиться — здесь больше подойдут соболезнования. В-третьих, что значит «правда всплыла»? Она когда-то была не на поверхности, что ли? Я, вроде как, с самого начала знал, что вы не ссорились, и так тебе об этом и сказал. Я разинула рот… и тут же сомкнула губы обратно. — Не ври. — Я тебе говорил по дороге в твою парикмахерскую, малышка Рю, — вздохнул он, всё-таки разрывая зрительный контакт, — что бесполезно блефовать со мной. А ты не послушала. — Ты тут же добавил, что веришь, будто мы с Тэхёном поссорились. — Мне хотелось посмотреть, как ты начнёшь панически гонять, понял я или не понял. Это и случилось, а ты разозлилась, что я посмеялся… — Хватит притворяться, что ты весь такой крутой и всё понял с самого начала, — прошипела я, — это больше не производит на меня впечатления. — О-о-о, да, ты теперь у нас дама не из робкого десятка, — усмехнулся он, — но, к сожалению для тебя, я действительно всё понял с самого начала. — И ничего не предпринял? — парировала я. — Даже не сказал дяде? «Что за глупый спор… зачем я об этом спорю? Понял он с самого начала или узнал сегодня, какая разница? Результат один — он знает. Об этом сейчас надо переживать, потому что это просто трагедия. Конец, всё. Бобик сдох». Но тут Намджун выдал что-то, после чего мои предыдущие «катастрофы» сделались маленькими и безобидными: — Ничего не предпринял? — хмыкнул он. — А это ты с чего взяла? Я даже не стала пытаться быть загадочной и равнодушной, и сделала ему подарок в виде гримасы ужаса. — Намджун, что ты… — я запнулась и вскочила с кровати (колено отозвалось болью), — нет, скажи мне, пожалуйста, что ты не лезешь в мои дела. Он ответил молчанием и прямым взглядом. Порт Карлика, загадочный предатель, новое бюро… мне не хотелось быть частью всего этого, но… «О, если сюда приплетётся ещё и Ким Намджун», — этого мне не хотелось в миллион раз больше. Дядя и он должны были держаться подальше. — Намджун, — отчаянно простонала я, — пожалуйста. Ты куда-то полез? Скажи, что ты просто меня пугаешь. — Давай так, — татуировщик откинулся на кресле и закинул ногу на ногу, — я тебе расскажу немножко о себе, а ты мне — о себе. Справедливая сделка? Говори: откуда ты приехала, зачем там была и что там делала. А я тебе расскажу какой-нибудь свой секретик. Будем с тобой настоящие лучшие подружки! — он усмехнулся. — Прямо как в старые добрые времена. От бессилия я плюхнулась обратно на кровать и свесила голову на грудь. Тут же обнаружилось, что на мне и шорты мужские. Этот факт почему-то заставил меня напрячься. Итак, посчитаем: я была у Намджуна дома, в его кровати, в его одежде… как вдруг я буквально оцепенела. «Футболка, — запаниковала я, — на мне его футболка». Я пощупала свою грудь и к невообразимому ужасу не обнаружила лифчика. Сердце заколотилось, как ошалелое. Даже неожиданное объявление Намджуна ушло на второй план, потому что не могло сравниться с тем, что я только что обнаружила. «Он видел меня без одежды. Он видел меня без одежды? Он видел меня без одежды?!» Я посмотрела на него с выражением крайней степени ужаса. Глаза Намджуна были направлены туда, где всё ещё находились мои ладони, только что нащупавшие официально самый неловкий факт за историю моей жизни. Но татуировщик спешно отвёл взгляд и кашлянул. — Извини, — впервые он заговорил мягко, — тебя нужно было обтереть влажным полотенцем, чтобы сбить температуру. Ты была, как уголёк — это опасно. — Нет-нет-нет, — я вскочила и стала ходить по комнате, похныкивая, — нет, нет, нет… скажи что ты ничего не видел! Здесь я круто развернулась к нему. Жар подливал к щекам и ушам, и на этот раз татуировщик, кажется, заразился моей неловкостью. — Да старался я не смотреть, — буркнул он, тоже вскакивая с кресла и бесстыдно не отводя взгляд от моего лица. — Я протёр тебя по пояс, но этот твой лиф был насквозь мокрый — не укладывать же тебя в постель в мокром… — Нет, замолчи! — я зажмурилась и закрыла уши ладонями. — Молчать, молчать! «Зачем Тэхён меня сюда привёз?! Предатель! Убийца! Казнить!» В голове вертелись кадры: Намджун протирает меня полотенцем, Намджун снимает с меня лифчик, Намджун снимает с меня колготки, Намджун одевает меня в свои вещи… я остановилась посреди комнаты, прикрыла рот ладонью и пронзительно запищала, как закипевший чайник, и единственное достоинство, которое у меня осталось, заключалось в том, что пищала я только про себя, а не вслух. «Не смотреть. Никогда. Никогда больше на него не посмотрю!» Хотя я и увеличила буквально нынешним утром с нуля до трёх число людей, которые видели меня полуобнажённой, предстать при ком-то голой и даже этого не помнить — это уж чересчур. И ладно бы кто-то… это был Ким Намджун. Тот, с которым мы в последний раз разошлись при самых глупых обстоятельствах. Тот, которому я с утра зачем-то строчила бессмысленные сообщения и тут же их стирала. Тот, который не должен был так меня увидеть, просто потому что это он! — Рюджин, — Намджун коснулся моего плеча, и я отскочила, как ошпаренная, перепуганно глядя на него. — Опусти ладони и успокойся. Мои руки послушались, но я всё ещё наверняка была пунцовой, а ещё уязвимой и слабой. «Ненавижу тебя», — пронеслась в голове обиженная мысль. Почему я всегда была вот такой рядом с ним? С Тэхёном я такой никогда не была! — Это была экстраординарная ситуация, — мягко сказал Намджун, — я не могу сказать, что совсем ничего не видел, но я правда старался не смотреть, потому что не в моих правилах пялиться на голых девочек, если только они сами меня об этом не попросят. Тебе нужна была помощь, и я сделал всё, чтобы её предоставить. Разглядывание твоего тела не стояло на повестке дня. Это всё ещё я. Незачем так смущаться. Я помолчала немного и объявила то единственное, что было на уме: — Ненавижу тебя. Татуировщик рассмеялся, разворачиваясь в сторону выхода из комнаты. Странно, что я могла спокойно заявить ему нечто подобное и всё равно остаться понятой. — Ага, — весело сказал он, — пошли есть. Ишь, как живенько проснулась на запах супа… ходи аккуратнее, кстати, эти шорты тебе большие. Хотя я их носил ещё до армии… С этими словами он исчез за порогом. Я потупилась на шорты, тяжело вздохнула и… отправилась следом. Что ещё оставалось делать? Провалиться под землю было бы куда предпочтительнее, но дурацкая чёрная дыра никогда не разверзается под ногами, когда это больше всего нужно. А ещё у меня был пустой желудок и полная голова вопросов. Кухня оказалась первым же поворотом налево по коридору и была чуть более просторной, чем спальня, но такой же пустой. Обычная кухня в духе маленьких кондоминиумов. Белая, чистая и скудно обставленная. Намджун подошёл к плите, а я уселась за стол. Пульс всё ещё тарабанил в висках. — Ты сам готовишь, что ли? — скептично хмыкнула я. — Купил набор с готовым самгетаном. Бульон, всякие… суповые внутренности — всё в разных пакетиках, надо только перемешать и подержать немного на плите для приличия. Раз уж у меня гости… а так нет, конечно, я дома вообще не ем. Даже посуду от пыли пришлось помыть. — Ты вылитый я, — вздохнула я, — прежде, чем мы начнём разбор полётов, где мой лифчик? Я хочу надеть его обратно. Намджун развернулся ко мне, тихо хохоча в себя. Он посмотрел на меня с ухмылочкой и проговорил: — Ты когда-нибудь могла себе представить, что будешь задавать мне подобного рода вопросы? — Нет, — обрубила я шиком сквозь зубы, — и ничего тут смешного. Тут татуировщик сделал просто невообразимо гадкую вещь: достал из кармана трико мой телефон и сказал: — А если Тэхён позвонит и спросит, как ты? Ответить ему «она надевает свой лифчик» или как? Я разинула рот, вскочила, подлетела к нему в несколько шагов и протянула руку. — Отдай мой телефон. — Ну уж нет, — он спрятал его обратно в карман, — не забывай, что за мной право устроить тебе «персональный ад», а в персональном аду телефоны запрещены. — Отдай! — потребовала я, протягивая руку ещё увереннее. Намджун вдруг наклонился вперёд, заглянул мне прямо в глаза и произнёс загробным серьёзным голосом: — Сейчас я смотрю тебе в глаза, малышка Рю… но я же в любой момент могу опустить взгляд ниже. Я возмущённо охнула и тут же прикрыла грудь ладонями. Намджун задорно хохотнул и развернулся обратно к плите, бросив: — В ванной на батарее, ванная справа по коридору. Борясь с желанием ударить его от бессилия, я покинула кухню и прошла в ванную. Она оказалась чистой комнатой с аккуратными полотенцами на полке, крышкой на унитазе древесного цвета и стеклянной душевой. Кажется, у Намджуна было чище, чем у меня в квартире. «Он тут порядок навёл, пока я спала, что ли?» Когда всё же надела свой злосчастный лифчик, я застыла в тревожных планах действий, щекотливо царапавших ум. «Может, пойти ему на уступку? Рассказать, что я делала — какая разница, раз последствия он всё равно увидел? А потом пообещать что-нибудь тупое… что буду держаться подальше от опасностей. Сказать, что сегодняшний день был просто случайностью. А он в ответ скажет мне, какого чёрта он там предпринял». Я приложила ладонь к груди. Сердце всё ещё колотилось в ускоренном темпе. Тогда я подошла к раковине и взглянула на себя в зеркало. Оттуда на меня смотрел красный помидор, у которого ко всему прочему ещё и голова грязная. «Господи, — я устало приложила ладонь к лицу, — я не должна быть здесь… это неправильно». Тэхён, наверное, был в отчаянии, раз обратился за помощью к татуировщику. Что там у него была за работа?.. Он попросил не звонить ему, значит, был очень занят. Неужели до сих пор разбирались с той несчастной доставкой? Я оторвала расцарапанную ладонь от лица и посмотрела на неё. Как будто смущаясь моего взгляда, она чуть задрожала, и я перехватила её другой. «Я стреляла в человека». Он валялся на боку, ему было тяжело дышать. Он умер? «Пожалуйста, пусть он не умер», — взмолилась я. Хотя он чуть не стал моим убийцей, мне становиться его убийцей совсем не хотелось. От воспоминания о том, что он в меня чуть не выстрелил, мне мгновенно сделалось дурно. События нынешнего утра будто происходили где-то в другой реальности — тяжело было поверить, что это всё взаправду. Мне тогда было так плохо… из-за этого всё было, как во сне. Я даже не знала, поступила ли правильно, решив влететь туда на машине… и ещё в Чонгука попали. А Тэхён попросил не звонить ему пока что. «Потом, — выдохнула я, — пожалуйста, потом, иначе я сойду с ума». Слишком много всего сразу. Я всего лишь хотела быть с Тэхёном. Почему должно быть так много проблем? Ким Намджун… «Мне сейчас совершенно не до него», — пожаловался и без того захламлённый ум. Нельзя было оставаться с ним. «Хотя он такой милый, — у меня заболело в груди, я невольно обняла себя за талию, — купил этот суп… он правда протирал меня влажным полотенцем?» Я поспешила стыдливо отвернуться от зеркала и покинула ванную, чтобы не увидеть, как пунцовею ещё пуще. Чувство неправильности моего здесь нахождения усугубилось. Намджун тем временем уже расставил тарелки с рисом и супом. Я присела за стол. Неправильность витала в воздухе. Он уселся рядом — нас отделял угол. Я взялась за палочки. Ладонь при этом заболела, но не критично. — Давненько мы не ели вместе, — сказала я при этом, — спасибо за ужин. Татуировщик, с угрюмой ответственностью разглядывая своё «детище», тоже схватился за приборы. — Посмотрим, что там получится… чёрт её знает, эту магазинную еду. Я наблюдала, как он попробовал, как задумчиво жевал, как проглотил порцию и всё ещё сидел с лицом кулинарного критика, оценивающего шедевр высокой кухни. — Сносно, — был его вердикт. Тогда я тоже приступила к еде, показавшейся больному организму самой вкусной на свете. И я бы расплылась в лужицу, выговаривая татуировщику, что лучше него не родилось пока людей на планете Земля, если бы это были старые времена. Но старые времена кончились. После нескольких съеденных ложек божественного супа я заговорила: — Если расскажу про свой сегодняшний день, ты точно поделишься, что там собрался предпринимать? Я не буду спать спокойно, если не узнаю. Намджун жевал рис и смотрел в стол. А когда закончил, сказал: — Во-первых, я подозреваю, что одну половину рассказа ты переврёшь, а другую приукрасишь. Во-вторых, я также подозреваю, что и за пределами сегодняшнего дня у тебя в жизни достаточно бардака, о котором ты предпочтёшь умолчать. Так что я поступлю так же: приоткрою завесу тайны, если можно так выразиться, дам глянуть одним глазком — не больше. «Завеса тайны?..» — При одном условии, — добавила я, — ты не блефуешь. Я даже говорить с тобой больше не стану, если окажется, что ты выдумал чепухи, чтобы меня напугать. — Не блефую, — татуировщик твёрдо посмотрел на меня, — моя часть рассказа — бомба. А теперь я слушаю. Мне ой как не понравились эти слова про «бомбу». Но всё же я начала говорить: — Я была с ребятами на их «работе», — теперь и я изобразила кавычки. Но это были ироничные кавычки, они иронизировали над фактом того, что Намджун иронизировал с их помощью над работой Ким Тэхёна. Намджун больше не возвращался к еде. Он смотрел на меня. А я не знала, как продолжить. «Что ему рассказать?» Даже первое предложение далось с трудом. Слишком было стыдно, и за этот стыд тут же просыпалась злость и на саму себя, и на него. Я не хотела, чтобы мне было стыдно. Но стыдно было. — Вау, — сказал татуировщик, — я, конечно, не ожидал эпического романа, но думал, что будет чуток побольше подробностей. — Подожди, — фыркнула я, отворачиваясь в смущении, — дай собрать мысли в кучу. — Хочешь, можем провести всё в форме интервью. Я буду задавать вопросы, а ты будешь отвечать на те из них, которые сочтёшь приемлемыми. «Что ж…» Никаких ловушек нет? Или меня заманивали в «цугцванг»? — Хорошо, — вздохнула я, — давай. — Начнём по порядку. Зачем? Я посмотрела на него вопросительно. Он монотонно повторил: — Зачем? Зачем ты была с «ребятами», — он изобразил кавычки, — на их «работе», — опять кавычки. Какой же противный! — Это вышло случайно. — Хорошо, перефразирую. Как твой дружок это допустил? — Я настояла. И кстати, ничего у него не поросячьи глазки. — Что значит, настояла? — фыркнул Намджун, почему-то мгновенно разозлившийся. — Он не мог настоять в ответ? — В отличие от тебя, он уважает моё мнение! — воскликнула я. — И считается с ним. — Уважать человека и поощрять каждую его бредовую идею — это разные вещи! — тут и Намджун повысил голос. — Какого чёрта он взял тебя с собой? Он что, идиот?! Я опустила глаза к супу. Тут мы не могли прийти к компромиссу — это теперь было ясно. — Я сказала: он сделал так, потому что я попросила. — Хорошо, — татуировщик насилу заставил себя ответить спокойно, но получилось скверно, — он идиот, тряпка и ненадёжный человек. С этим разобрались. Следующий вопрос. Зачем ты настояла? — Хватит его оскорблять, — я бросила на него испепеляющий взгляд, — ты ничего о нём не знаешь. Хватит судить о людях, о которых ничего не знаешь. — Давай не будем разводить демагогию, — холодно отчеканил Намджун, — я всё равно выиграю в этом споре, а тебе станет только хуже. Мой вопрос: зачем ты настояла на том, чтобы пойти с ними? — Я… не хотела просто сидеть и ждать его, когда существовала хоть какая-то возможность помочь. Всё случилось очень неожиданно, это оказалось опасно, и я сошла бы с ума в ожидании. — И что, его друзьям было нормально, что какая-то левая девочка идёт с ними решать важные серьёзные дела? — он снова начал выходить из себя. — Чонгук и мой друг тоже, — возразила я, — а Чимин… не знаю, он вдруг разрешил. Намджун помолчал. — Он у вас главный? — Типа того, — скомкано пробормотала я, — он сказал, что взял меня, потому что… — «ему нужно было что-то там проверить…», — отказываюсь говорить. — Получается, ваш главный не должен был разрешить тебе пойти, но всё же разрешил и объяснил это какой-то причиной, которую ты не назовёшь, но она кажется тебе логичной. Так? — Нет, — оговорилась я, — эта причина не кажется мне логичной… я всё же не понимаю, почему он разрешил мне пойти. Я подняла на татуировщика глаза: он смотрел на меня совершенно разбито. — Ясно, — рявкнул Намджун, — дальше. Я так понял, на своё плохое состояние ты просто решила начхать? «О, проклятье…» Он был мастером-гуру по части вопросов, выставляющих тебя непроходимым тупицей. — Не совсем так. Я выпила таблетки… думала, это поможет. — Как ты получила расцарапанные ладони и подбитое колено? «Он наверняка и их тоже обработал дезинфицирующим средством?» Я представила, как татуировщик это делает, и неправильность моего здесь нахождения достигла аховой отметки на графике. Лицо горело, словно воспламенённое. — Упала. — Почему, чёрт побери, ты была в одних колготках? — после этого он тихо выругался. — Чонгук немного поранился… нужно было что-то приложить, а у меня не было сил отрывать от платья кусок. Намджун задумчиво хмыкнул. — Ты что, перевязывала раненого? — уточнил он. «О, ты бы очень удивился…» — Громко сказано, но типа того. Татуировщик усмехнулся. — Что, докучливые тесты господина Хо по безопасности труда всё-таки не прошли даром? Поганец умудрился вызвать у меня улыбку даже в такое время. Я стыдливо смотрела на него исподлобья. Он покачал головой: — Ясно. Попа требует приключений, значит. Я понял тебя, сорвиголова. Улыбка исчезла с моего лица. Я нарочито продолжила есть суп, чувствуя на себе взгляд Намджуна и притворяясь, что мне плевать. Допрос не был окончен — это чувствовалось. Тем не менее, я почти всё рассказала и дальше могла бы просто отмахиваться от того, на что отвечать не хочу. А значит, скоро должна была наступить его очередь говорить. «Бомба, значит?..» — Последний вопрос, — неожиданно объявил Намджун. — Ты стала просто свидетельницей преступления, Рюджин? Или ты сама теперь тоже преступница? Ты сама, своими руками не наделала ничего страшного? Я замерла с ложкой супа в воздухе… но быстро опомнилась и опустошила её, чтобы не выдать себя. «Какой нечестный вопрос». На него было только два ответа: да или нет. Ответ «отказываюсь говорить» был бы равносилен признанию, потому что нет смысла скрывать, что ты ничего не сделал. Но гораздо хуже было другое — я действительно была преступницей. Теперь совсем официально. Я выстрелила в человека. И даже не могла узнать его имя, навестить его в больнице, удостовериться, что он жив. По правде говоря, он и человеком-то представлялся слабо. Фигура в маске. Я поучаствовала в настоящей перестрелке ради тридцати миллионов вон. Это большие деньги, но они не стоят того хаоса, в который мы с ребятами попали. Когда грабитель решает ограбить грабителя, головы и у первого, и у второго отключаются. Когда-то я уже рассказывала вам об этом, помните? Один может слететь с катушек ради скрепки в кармане второго, а второй может слететь с катушек в намерении эту скрепку не отдавать. А ещё каждый из них наотрез забывает, что смертен. Человеческая жизнь в таких потасовках превращается в дешёвую вещицу. «Намджун разочаруется во мне, если узнает», — эта мысль сопровождалась неожиданным даже для меня самой страхом. Язык не хотел ворочаться во рту. Я прикипела взглядом к столу и не могла выдавить из себя хоть слово. — Рюджин, — я почувствовала прикосновение к своему плечу и кое-как всё же подняла на татуировщика взгляд, — говори. Я смотрела на него глазами жертвы, загнанной в угол. Он оставался убийственно спокойным. «Почему я так боюсь твоего осуждения? — я противилась этой позорной уязвимости, как могла, и всё равно она опять и опять возобладала надо мной. — Почему мне так стыдно?» — Он хотел меня убить, — выдохнула я едва слышно, опуская плечи, — он почти это сделал… Чон Чонгук его остановил. А потом он выстрелил в Чонгука… я испугалась, что он снова повернётся ко мне. «А если бы Чонгук не успел? А если бы я сама не успела даже повернуться? Я умерла бы и даже не заметила бы этого?» Мурашки пробежались по шее. За плечом таилось навязчивое чувство свершённой ошибки ценой в целую жизнь. «Но если бы меня там не было… смогли бы они победить?» — Эй, — Намджун потряс меня за плечо, возвращая внимание к себе, и я подняла на него глаза, — я страшный, но я тебя не съем. Не надо от меня прятаться. Голос его казался одновременно и потеплевшим, и опустевшим. Словно он был разочарован. Но всё-таки не перестал мной дорожить. Стало во много раз лучше и куда хуже от тех досады и горечи, но вместе с тем теплоты и сочувствия, что отображались в его родных усталых глазах. — Там, где мы были, абсолютно точно свершалось преступление. — Тебя на него вынудили. Это всё этот придурок, — татуировщик злостно проглотил ещё ложку супа, — я с самого начала подумал, что он слегка с приветом. — Это моя ответственность, только моя. Никто не заставлял меня, я приняла это решение. — Да, несомненно, — прошипел Намджун, — сколько тебя помню, ты только и делала, что играла вот так в ковбоя из вестернов. Скажи мне по секрету, тебе действительно хватает его безумия из бус, мишуры и пайеток, чтобы закрывать глаза на очевидное или на самом деле ты всё понимаешь и просто взбрыкиваешь назло белому свету? Типичный родитель. Виноват кто угодно, но не моё дитя. Я с горечью усмехнулась: — Обожаю в тебе, что ты наотрез отказываешься отступиться от своих первых впечатлений, даже когда их категоричность доходит до абсурда. Посмотрите, мальчик в ярком костюме. Голову с плеч! На этот раз хохотнул татуировщик. — Я оказался прав! — возмущённо воскликнул он. — Ты делаешь так всегда, — прошипела я сквозь зубы, — неужели ты настолько своенравен, чтобы верить, что прав всегда? — Как удобного перескочить на общее с частного, когда частное пропало, да? — Мыслить так, как ты, нельзя. Вот и всё, что я пытаюсь донести. Странно, что ты и меня не отметил, как потенциальную преступницу, когда мы познакомились, — я фыркнула, откидываясь на стуле, — я тоже была странной в школьные времена, а странным лучше под твой рентген не попадаться. — Нет, ты была просто ангелом, и я понял, что ты мой человек, с самого первого нашего разговора, — выплюнул он. Я застыла, глядя на него с взволнованным выражением на лице. Намджун остервенело отвернулся и принялся раздражённо хлебать суп. — А если бы ты встретил меня сейчас? — тихо проговорила я. — Разве я понравилась бы тебе? — Не знаю, — рявкнул он, — какой смысл рассуждать? — Если бы ты встретил меня сейчас, я бы тебе не понравилась, — сказала я уже в виде утверждения, — ты бы просто списал меня со счетов, даже не попытался бы меня узнать, и мы бы не подружились. И ты бы проворонил своего человека. Он наконец оторвался от тарелки и уставился на меня в упор. Злость, обида, разочарование — я до сих пор не поняла толком, что именно выражал его взгляд. Но особняком над всем стояла усталость. «Его это всё страшно утомляет, — вдруг поняла я, — он тратит на меня слишком много сил». — А ты сейчас тот человек? Ты мой человек? — тихо и злобно проговорил он. — Если бы ты сама встретила меня сейчас, разве я был бы тебе интересен? Я не ношусь по городу с пушками, я скучно живу и не вляпываюсь в неприятности. Сильно не дотягивает до твоих запросов, не правда ли? — Перестань говорить так, будто ты для меня ничего не значишь. — Так и есть, я для тебя ничего не значу. Ты выкинула меня, как только нашлось что-то поинтереснее. Ты ужасный друг. Я старалась смотреть на него, но в конце концов не выдержала и опустила глаза к столу, потому что их защипало. «Это правда». Мне нечего было на это возразить. — Зачем тогда ты надо мной так хлопочешь? — искренне, а не из обиды спросила я. — Разве я этого заслуживаю? — Я уже давно перестал задавать себе рациональные вопросы обо всём, что касается тебя. Если бы мы познакомились сейчас, мы бы не подружились. И не только я с тобой, но и ты со мной. Но мы познакомились не сейчас, и я не хочу отказываться от тебя. Я хочу вывести тебя с того тёмного и неправильного пути, на который ты встала. — Я не могу, Намджун, — произнесла я едва слышно, пуще вжимаясь в себя, — кроме этого пути у меня ничего нет. — У тебя есть всё. — Всё — это слишком абстрактный ответ. У человека что-то есть, только когда у него есть что-то. «У тебя есть всё», — это просто красивое выражение, которое на самом деле означает, что ты с пустыми руками. Если вдуматься, то всё и ничего — это примерно одно и то же. — У тебя есть я, — сказал он; и сердце болезненно заухало в груди, — этого тебе недостаточно? «У меня есть ты? А есть ли ты у меня?» — Тебя у меня никогда не было по-настоящему, — предположила я, — ты как бы был, но в воздухе всегда витало, что это временно. Ты был вроде как родительским домом, который мне всё равно придётся покинуть. Тишина затянулась. Я нашла в себе силы посмотреть на него, и меня встретило ошеломлённое, разбитое выражение. Кажется, эти слова он воспринял болезненно?.. Настолько, что даже не пытался этого скрыть. Мне стало не по себе. — Я так понимаю, уже поздно заставлять тебя думать иначе? — прогоркло сказал он. — А зачем? Это правда. Но я уже в порядке. Я приручила Тэхёна, а он приручил меня. Мы как бы в ответе друг за друга. Он такой же, как я, и мы скрашиваем друг другу одиночество. Он хороший, ты бы точно согласился, если бы узнал его получше. — Да, как же, в ответе, — выплюнул татуировщик так ядовито, как я никогда от него не слышала, — он настолько за тебя в ответе, что позволил случиться тому, что сегодня случилось, и бросил тебя у меня. — Он позволил этому случиться, потому что я тоже в ответе за него. Говорю же, это обоюдный процесс. В твоём понимании, он должен оберегать меня от опасности всея Земли? Быть моим защитником? Так это у тебя работает? У нас с ним это работает не так. Мы команда. — Не надо делать из меня средневекового тирана! — к моему шоку, прокричал Намджун. — Не надо противопоставлять меня ему, слышишь? Я знаю, что такое команда! И я был бы не против, если бы ваша «команда», — чёртов поганец со своими чёртовыми кавычками, — занималась водным поло! Или гольфом! Или хоть чёртовым экстремальным дайвингом, чтоб ему провалиться! Но ваша команда, Рюджин, занимается преступной деятельностью, а этого я никак не могу простить! «Может, когда-нибудь так и будет… — подумала я. — Будет и поло, и гольф, и даже экстремальный дайвинг. Просто нужно выбраться отсюда, из организации… и из-под твоего взгляда». — Ты многого не знаешь, — сказала я, — поэтому тебе так просто говорить. Тэхён, он… — Можешь говорить что угодно, я не изменю мнения об этом убогом воришке, — перебил татуировщик. Я почувствовала, как разгорается жар в груди. «Убогий воришка?..» — кулаки сжались сами собой, но тут же заболели, и пришлось их разжать. Да, возможно Ким Тэхён был убогим воришкой. Но жизнь не дала ему шанса стать кем-то другим. Он был талантливым вором — и ничего больше, потому что его таким вырастили, и хотел от жизни только красоты, потому что всю жизнь не видел ничего, кроме уродства. Но не могло интересовать такого непреклонного барана, как Ким Намджун, становление какого-то там Ким Тэхёна. — Знаешь, в чем твоя проблема, Намджун? — фыркнула я. — Для тебя люди проще, чем таблица умножения. Взглянул разок — человек уже мерзавец. А люди сложнее, чем тебе кажется. Со своими трагедиями, историями, страхами… — Человека определяют не его трагедии, а его поступки. Посмотреть на тебя, и можно смело оправдывать серийных убийц. У них же было такое тяжелое детство! — татуировщик злобно усмехнулся. — А может, их и нужно рассматривать, не как обычных людей… — сощурилась я. — Личность серийного убийцы калечат в самом начале ее формирования, вот и результат. — Прекрати, — сконфузился он, — я даже слушать не хочу эти бредни. Лучше бы люди сочувствовали так историям жертв, чем историям этих ничтожеств. — Но эти ничтожества тоже жертвы… в своих историях. — Я не сочувствую серийным убийцам, Рюджин, — отрезал татуировщик. — В своей истории преступник, может, и был когда-то жертвой, но как только он сам причинил вред другому, его жертва аннулируется — сочувствовать ему с этого момента невозможно. Я нервно поёрзала на стуле. К щекам прилило какое-то чесоточное тепло. — А если жертва, — волнительно заговорила я, — на которую убийца напал, сама поступала плохо? Если убийца убил, например, другого убийцу, насильника, преступника? — С целью самозащиты? — Нет, Намджун. Не с целью самозащиты. Шёл убийца по лесу с топором, а ему навстречу мерзавец, которого никто не торопится наказать, — убийца не теряется и убивает его, ради торжества справедливости. Кто здесь плохой? Татуировщик закатил глаза. — Я уже сказал: убийца. — А если у себя дома эта самая жертва убийства насилует собственных детей? — продолжила я гнуть линию. — Что за страшные вещи у тебя в голове, малышка Рю… — фыркнул Намджун. — Представь! Татуировщик изобразил нарочито громкий вздох. — Хорошо, представил. — И как, кто плохой? Насильник собственных детей или тот, кто наказал его? — Конкретно в данном случае? Убийца. Если каждый вдруг вздумает, что имеет право убить человека, который ему кажется нехорошим, представь, в каком обществе мы окажемся? «Интересно, что на это ответил бы Чон Чонгук, который вздумал ограбить родителей, потому что они плохие люди? Теория ребят о том, что грабить плохих можно, разбивается об эти слова. Или у них нашлось бы, что возразить?» — Но ты же становишься только на сторону жертвы! — хмыкнула я. — Убитый тоже совершал нападение на своих детей, а теперь они спасены! — Это не освобождает убийцу от ответственности. — Иными словами, ты сочувствуешь насильнику собственных детей. — Сочувствую или нет, а убийца должен нести ответственность за свой поступок. Сегодня он решит, что справедливо убить этого. Завтра он решит, что справедливо убить другого. Послезавтра другие решат, что могут последовать его примеру, и начнётся резня. Вседозволенность непростительна. «Как жаль, что здесь нет Чимина, Чонгука и Тэхёна. Я бы посмотрела на спор этих четверых». Но у меня была и другая мысль, которую хотелось донести до татуировщика. — Хорошо, я поняла твою позицию на этот счёт. А детям ты сочувствуешь? Тем, которых насиловали. — Разумеется! К чему ты ведёшь, давай уже развязку! — А представь теперь, что став взрослыми, они начнут убивать людей. — Боже, Рюджин… — Вот представь! — строго настояла я. Он посмотрел на меня со всей скептичностью, какую только мог из себя выдавить — в этом я была уверена. — Хорошо, представил, — сказал татуировщик, всё ещё недовольный, — я скучал по этим бредовым спорам, кстати. — Все ещё сочувствуешь им? — гнула свою палку я. — Я буду сочувствовать им ровно до тех пор, пока они сами не поднимут на кого-то руку. До сих пор не ясно? И даже если они поднимут руку на кого-то плохого — по их мнению или объективно, они не вызовут больше моей симпатии. — То есть, дело вообще не в людях, а в обстоятельствах, — триумфально провозгласила я. — Сегодняшний несчастный — завтрашний негодяй. — Да, именно так, Рюджин. Каким бы паршивым ни было прошлое человека, он всё-таки живет в обществе. Общество — не картинка, это система со своими погрешностями, никто не спорит, а всё-таки мы бережно выстраивали её так, чтобы ужиться друг с другом и не отгрызть друг дружке головы. Хочешь быть частью — будь добр, подстраивайся. «А то, что покалеченный человек гораздо более близок к ошибке, чем здоровый, тебя, конечно, не волнует. Люди вообще не имеют права на ошибки в твоём понимании. Раз что-то даётся легко тебе — им это должно быть тоже просто. Легко жить вот так, да, Ким Намджун?» Я помолчала немного, думая, как бы подловить его на ошибочности? Как бы достать кролика из шляпы? — А если это ещё не убийца, — проговорила я тихо, — но человек, подающий все признаки такового? — Не понял тебя. — Например, зоонасильник или пироман. Человек, безжалостно убивающий беспомощных зверюшек и устраивающий пожары ради развлечения. Как ты отнесёшься к такому? — Прохладно, — сухо ответил Намджун, — давно подумываю о хомячке… даже заходил в зоомагазин. Чертовы комки шерсти так воняют! — Прохладно! — зацепилась я. — Но это же те же самые дети, которых вчера насиловал отец! Маленькие детишки, искалеченные собственным родителем! И они ещё никого не убили. — За исключением животных… — Они не совершали никаких серьёзных преступлений! — Но совершат! — Вот оно! — воскликнула я. — Вот то, что мне в тебе не нравится! Ты осуждаешь по признакам, а не по происшествиям, ты осуждаешь без преступления, ты ставишь на людях крест, взглянув на них лишь единожды. Из-за таких, как ты, потенциальный убийца непременно станет убийцей реальным. Возомнил себя добром, да? А зла по итогу будет больше. — Хочешь сказать, что не испугалась бы человека, режущего кроликов ради кайфа? Вполне естественно остерегаться подобных. — Я говорила образно… пожалуй, да, испугалась бы. Но для тебя возможен один только взгляд мельком — и человека уже не существует. Без всяких там кроликов. Что, если бы ты дал шанс потенциально опасному человеку, выведал бы его историю, его трагедию, и помог бы ему? Ты спас бы не только судьбу потенциального убийцы, но и судьбы потенциальных жертв, которых никогда не будет. Только вот ничего этого не случится, потому что ты обдашь его холодом, подкормишь его ненависть, заставишь его противопоставлять себя обществу и подтвердишь, что ему среди нормальных не место. Ты даже не пробуешь заговорить, прежде чем сделать вывод! Мы замерли, молча и с вызовом смотря друг на друга, как два пожара — один, стремящийся поглотить другой. Но татуировщик всё-таки отступил: отвернулся, нахмурился, принялся обмозговывать. Тогда я не знала, как сильно повлияют на него мои слова. Но всё в нём говорило, если мне не изменяло зрение, что он услышал меня. «Неужели получилось?» — я была поражена. Он нескоро заговорил снова: — Хочешь сказать, ты своему бандиту душу лечишь? Не даёшь потенциальному злодею превратиться в реального? Вместе с тем он встал из-за стола и принялся убирать наши тарелки. — А может, и лечу, — я встала и нетерпеливо пошла за ним следом, — они там все — покалеченные души. Я сегодня всё утро прикидывалась тобой и раздавала советы направо-налево. И меня слушали. Татуировщик опустил тарелки в раковину и развернулся с ухмылкой до ушей: — Что ещё за «прикидывалась тобой»? — не то фыркнул, не то хохотнул он. — Ну, отвечала то, что, как мне казалось, ты бы ответил. Старалась давать советы так, как ты умеешь их давать. И это работало на ура: даже Пак Чимин прислушался. — Даже Пак Чимин, говоришь? — Намджун двинулся к выходу из кухни. — А что, в твоих словах есть смысл. Но это твоя заслуга, а не моя, не надо присуждать мне то, в чём сама преуспела. Сам я с твоим Пак Чимином не смог бы быть добреньким, чтобы ему ещё и советы раздавать. — На самом деле, я посадила бы вас всех в одну комнату с панорамной стеной и наблюдала бы за явлением природы, — последние слова я озвучила с характерной мистической интонацией. Мы вышли из кухни и вернулись в спальню. — Это ещё что значит? — интересовался Намджун. — А то, что у вас очень разные взгляды и в то же время неплохие аргументы. Я думаю, где-то они могли бы подловить тебя, а где-то ты их, и каждый из вас по итогу смог бы проклевать трещинки в толстой скорлупке своих убеждений. Намджун снова свалился на свой стул, а я прошла и аккуратно присела на кровать. Он смотрел на меня с интересом, как на незнакомого человека. Неужели я говорила что-то такое особенное? Настолько увлеклась в своём притворстве татуировщиком, что даже его самого удивила? — Такие люди, как я и они, не беседуют друг с другом в одной комнате, — проговорил Намджун с лёгкой улыбкой и серьёзными глазами, — мы, как правило, по разные стороны баррикад. — И очень зря, — я заново оглянула комнату, чтобы как следует оценить её теперь, когда шок немного отошёл, — неплохо иногда всерьёз попытаться оспорить собственное мнение — это нечто вроде профилактики, чтобы не стать узколобым и негибким в слепой радикальности своих взглядов. Потому что истина всегда далеко от какого бы то ни было радикализма, всегда. — Я смотрю, ты успела обзавестись собственной философией, — объявил Намджун, — откуда это появилось? Мы встретились глазами. — Я стала много думать о всяком с тех пор, как съехала от дяди. Ещё и осень крепчает. И многое происходит. — Как смена цвета обоев и листьев на деревьях может заставить задуматься об убеждениях и радикализме? Или я немного отстал от современных тенденций?.. — О твоём радикализме меня заставили задуматься мои друзья. Понимаешь… я иногда вдруг замечаю, что в чём-то они ошибаются, что где-то они ещё не совсем зрелые, что они как бы младше… хотя они и умнее, и жизнеустойчивее меня. Ещё я понимаю, что замечаю в них это детство, потому что смотрю на них как бы глазами более взрослого человека… твоими глазами. Но вместе с тем, посмотрев на твои премудрости с их стороны, я поняла, что и ты не такой уж и законодатель истинности. И вообще, дело не только в цвете обоев. Ещё большую роль играет высота потолков, влажность стен и комфортабельность лифта… А если серьёзно, я чувствую себя гораздо хуже после переезда. Постоянно хочется домой, а дорога туда закрыта… — Дорога туда не закрыта, Рюджин, — резко перебил Намджун. — И вообще, — продолжила я, — мне в этой новой квартире очень одиноко. Иногда по ночам становится так тоскливо, хоть на стены лезь. И ещё эта влажность… там постоянно всё мокрое, я уже не могу. Но я убеждаю себя, что просто пока не привыкла к одинокой жизни. В конце концов, даже месяца не прошло. Плюс ко всему, вот так страдать в этой дыре всё равно гораздо правильнее, чем вернуться назад домой. Потому что я прокладываю себе дорогу. Хотя и в темноте, хотя и на ощупь, хотя и не знаю куда, но я иду по какому-то пути, а не стою на месте. Так что к дяде я не вернусь, Намджун. Сейчас мой новый ориентир — это Ким Тэхён. Я не откажусь от него и не расстанусь с ним — ни за что. — Ты как маленький слепой котёнок, честное слово, — провозгласил Намджун, — вместо того, чтобы сесть и дать себе время подумать, ты осознанно идёшь на ошибку, просто потому что в твоём понимании это движение. Можешь обосновывать как угодно, но это глупо. — Ты из тех, кто продумывает и планирует, а я из отчаянных смельчаков, — отрезала я, — нам друг до друга не достучаться. Он круто отвернулся на своём кресле в сторону стола и принялся оглядывать своё рабочее место. Я снова обратила внимание, как много там было книг, тетрадей и каких-то документов. — У тебя опять какое-то новое увлечение? — буднично поинтересовалась я. — Снова пишешь исторический фанфик? Намджун глянул на меня искоса, явно что-то держа на уме, но не ответил. Я недоумённо нахмурилась: обычно он не стеснялся посвящать меня в свои интересы. Ещё я вспомнила, что о своих планах разлучить меня с Ким Тэхёном он так ничего и не сказал. Хлам на его столе вдруг стал казаться гораздо более интересным, чем пару секунд назад. Я хотела было заговорить об этом, но татуировщик опередил меня: — Пока не забыл, я могу прийти к тебе в квартиру и посмотреть, откуда идёт влажность. Может, плохая вентиляция, может, повреждена какая-то стена… Почему-то мне стало неловко от его предложения. Тэхёну это точно не понравилось бы. «Так и будет теперь? — печально отозвалось что-то в душе. — Каждый раз эта неловкость… и ощущение недоговорённости?» Может, стоило всё-таки поднять тему, на которой мы остановились в прошлый раз, когда расходились? Не далее как утром, в семь часов Ким Намджун был в сети, и я чувствовала себя неловко просто оттого, что знала об этом. «Может, заговорить?» — Как-нибудь, наверное, можно… — сказала я. — Спасибо. «Трусиха». — Кстати, ты всё-таки это сделала, — булькнул татуировщик. — Ты про что? — Про твои волосы. Ты их отстригла. — А, — я машинально коснулась их руками, — да… фу, не смотри, они сейчас грязные! Он усмехнулся, отворачиваясь. — Столько глупостей, и обо всём ты успеваешь переживать… и как это у тебя получается? — Намждун, — позвала я. Мы снова посмотрели друг на друга. Но я не продолжила. Хотя теперь стало понятно, что это что-то важное. Его взгляд изменился: исчезла насмешливая искорка. — Есть ещё кое-что, что меня беспокоит, — выдержав паузу, всё-таки призналась я, — о том, как мы разошлись в прошлый раз. Он круто отвернулся, обрубив контакт так резко, что был риск остаться без носа. — Ничего особенного не произошло. Ты стала дразниться, будто я какой-то твой фанат. Вот я и решил проверить, кто ещё чей фанат. — Я не твой фанат, — мрачно изрекла я. Он покосился на меня с осторожностью кошки, готовящейся слопать воробья. — Рюджин… что ты писала мне сегодня утром? Я видел, как ты печатаешь. Сердце ушло в пятки. «Он был там. Он был в диалоге. Он видел». И я не совсем понимала, впасть от этого в радость или ужас. Он видел значок «печатает», когда я набирала бессмысленный текст в диалоге только для того, чтобы у него появился этот значок. «Господи, как глупо», — ужаснулась я. — Тебе показалось. Татуировщик бесшумно расхохотался и обречённо покачал головой: — Опять ты врёшь! Сколько можно? Всю жизнь не врала и решила отыграться за последнюю пару месяцев? — Ты видел! — парировала я. — Ты там был. Что ты делал сегодня в семь утра в нашем диалоге? — А ты что там делала? — Читала наши переписки, — прошипела я, чувствуя, что снова краснею, — твой ответ? Он ненадолго умолк, кажется, удивлённый. — Просто будничная проверка. Что ты писала? — Хотела спросить, почему ты не спишь так рано, но передумала. Почему ты не спал, кстати? — Не твоё дело. Мы помолчали. Я удостоила его подозрительным прищуром. Намджун, похоже, нашёл это забавным, и снова бесшумно расхохотался. — Ты никогда не встаёшь так рано, — проговорила я голосом детектива, — что могло заставить тебя подняться? — Времена меняются, и люди тоже, — хмыкнул татуировщик, — теперь вот у меня появился повод встать. Я чувствовала, что он просто дразнит меня… а ещё, что мы ушли от темы. Так что я аккуратно вымолвила: — То, что мне на тебя не всё равно, не значит, что я твой фанат. — То, что мне на тебя не всё равно, тоже не значит, что я твой фанат. Мне начал надоедать этот эвфемизм с фанатами. — Значит, мне не о чем беспокоиться? Он подумал немного, а после развернулся в мою сторону прямо на стуле и застыл, глядя куда-то вниз. Я узнавала это отрешённое выражение лица, которое говорило о том, что он готовит какую-то речь. Волнение щекотало моё сознание, а ещё я вдруг поняла, что толком не готова ни к одному из ответов. «Это же простой вопрос, — подумала я, — о чём можно думать так долго? Тэхён тебя укусил, что ли?» Только вот когда татуировщик заговорил, он поднял совершенно иную тему, гораздо более страшную: — На самом деле, тебе есть о чём беспокоиться… наверное. Ты ответила на мои вопросы, — торжественно вступил он, — так что я выполню свою часть сделки и расскажу кое-что. С одной стороны, это откроет тебе глаза на то, чем я занимаюсь, с другой — в некоторой степени, как я надеюсь, преподаст тебе урок. Я мгновенно напряглась. — Что ты задумал? В новом взгляде исподлобья, которые он мне подарил, было мало игривости, а вот решимости — через край. Редко когда доводится видеть у татуировщика столь маниакально уверенные глаза. Тотчас же его лицо огрубело, приняло какие-то несвойственные ему острые очертания. Он всегда был хмурым и угрюмым, но не был таким колючим — никогда. Теперь же он весь ощетинился, словно против какого-то высшего зла. — Начнём издалека, — медленно и протяжно проговорил он, — ты наверняка уже знаешь о Ким Джеуке? — О ком?.. — нахмурилась я. — Ах, да, — татуировщик неласково усмехнулся, — у вас его называют Дэнни Многорукий. Я разом обомлела. В образовавшейся острой тишине мне отчётливо показалось, что на голове зашевелились волосы. Произнесённое только что имя не должно было прозвучать от лица того, кто его произнёс. Никогда, никогда. Никогда эти люди не должны были встретиться в одном предложении. — Что ты… — на удивление ослабшим голосом произнесла я. — Конечно, ты о нём знаешь, — спокойно продолжил татуировщик, — что ж, хорошо. Не знаю, слышала ли ты, но минувшей ночью на голову Ким Джеука свалились весьма и весьма скверные новости. Сознание подало сигнал о том, что перегружено. В голову ударило некое подобие ментального головокружения. Всё это начинало походить на абсурдную сценку. На главного героя обрушивается череда злоключений, никак не должных появиться здесь в данную секунду — просто возникших из ниоткуда словно по нелепой воле чьей-то больной фантазии. Собственное тело вдруг особо почувствовалось побитым и ослабшим. «Скверные новости, скверные новости, — крутилось в голове в виде песенки-дразнилки, напеваемой задорным детским хором, — скверные новости на голову Ким Джеука!» — Ты знаешь про порт? — произнесли мои губы. — О-о-о, значит, и ты знаешь, — Намджун расплылся в удивительно чёрствой и гордой улыбке; кажется, он не понимал, насколько оглушил меня своими словами, — так вот, — он развёл руками и помпезно объявил вместе со смешком, — это моя работа! — Я не понимаю… — пожаловалась я. — Я объясню, — в эту секунду он сделался настолько презрительно холодным, что мне стало неуютно под его взглядом, — сейчас в организации, под крышей которой ютится твой воришка, ходит слух о появившемся предателе. Он срывает главе организации и его ближайшим подручным некоторые их крупные дела. Можно сказать, что отчасти этот предатель — я. «Чего? Вырубайте, это не смешно». — Как ты можешь им быть? — растерянно поморщилась я. — Там всё это начало шевелиться ещё до того, как я познакомилась с Тэхёном. Ты знал о Многоруком Дэнни и раньше?.. — Ты про те ограбления, которые срывались у Ким Джеука в последнее время? — усмехнулся Намджун, как будто мы обсуждали нечто шибко весёлое. — Ты и об этом знаешь? — я продолжала всё глубже тонуть в недоумении. — Ты не в организации, о каком предательстве может идти речь? Намджун, ты хоть представляешь… — Я не стоял за неудачными ограблениями Ким Джеука, — торопливо перебил татуировщик, — об этом, думаю, я могу тебе сказать. Тогда я действительно ещё не знал о нём. А вот вчерашний банкет — это моя заслуга. Признаюсь, мне так волнительно наблюдать за тем, что там происходит… — он тихо вздохнул, — корабль накренился — крысы хаотично закопошились. Я вскочила с кровати и сделала к нему несколько шагов. Он недоумённо и весело воззрился на меня снизу вверх. — Ты с ума сошёл, — пропыхтела я, наконец очнувшись от шока, но впав в панику, — это самоубийство. Ты хоть представляешь, кто это такой? Как ты туда пролез? Не суйся в это, даже не смей! Ты… — по его непрошибаемому виду было понятно, что ни одно моё слово его не достигло, — ты… можешь не верить, — взмолилась я, — но я дорожу тобой, правда. Клянусь, честное слово, ты один из самых дорогих мне людей; а он — страшный человек, и сейчас он в бешенстве. Ты знаешь, чем он занимался прошлой ночью? Он не просто убивает тех, кого считает недругами, он с пристрастием делает им больно. Я… — во взгляде Намджуна не обнаруживалось блеска понимания, и от этого мне было всё тяжелее дышать, — не знаю, что ты делаешь и как, но ты должен остановиться. И уж точно ты должен перестать считать это весёлым. Я же знаю тебя. Ты хороший, другой… ты не должен становиться частью этого мира, — я подошла к нему и со всей серьёзностью опустила руки ему на плечи. — Ты должен срочно бросить эти глупости. На лице татуировщика не дрогнул ни один мускул. Он не стал отпихивать меня, не стал даже уклоняться или отворачиваться. И вблизи его холодная решимость показалась мне особенно зловещей. — Я понимаю твоё беспокойство, — коротко оповестил он, — но нет. — Ты сошёл с ума, — я убрала руки с его плеч и в замешательстве поморщилась, не находя, как ещё выразить своё отчаяние, чтобы до него дошло, — насколько далеко ты готов зайти, чтобы поставить мне палки в колёса? — Нет, — ещё раз повторил Намджун и усмехнулся, — дело уже не только в тебе, малышка Рю. Он потянулся вправо, через стол — к доске, висевшей на стене; и оттуда, из-под беспорядочной толпы прикреплённых бумажек он открепил небольшую фотографию, которую показал мне. Я с ошеломлением и каким-то детским испугом уставилась на Многорукого Дэнни, изображённого на ней. Фотография была сделана давно, Дэнни на ней был значительно моложе. Почти мальчишка, разве что немногим старше моих друзей. А глаза уже амбициозно горят. — Узнаёшь? — хохотнул Намджун, догадавшийся, что это лицо мне знакомо; после чего и сам взглянул на фотографию. — Не представляешь, но достать фото этого красавчика не так-то просто, — татуировщик поднял на меня смеющиеся глаза, деловито вскинув при этом одну бровь, — симпатяжка, да? Рассказать тебе историю? Последние несколько лет некоторого рода тёмная деятельность, в особенности организованная наркоторговля, удивительно приодета и причёсана. У локальных преступных деятелей, причём у всех: от крупных организованных группировок и до мелких частников-одиночек — столько оружия, что от нечего делать они начинают играть друг с другом в войнушки за сферу влияния. Даже здесь, у нас в Корее сутенёры с их роскошным восточноевропейским эскортом нет-нет устраивают друг с другом вполне себе вооружённые махачи. Незаконная купля-продажа огнестрела всегда была популярна в местах, где приобрести оружие законным путём затруднительно. Но в последнее время эта система достигла буквально апогея в своей успешности. И всё благодаря вот этому человеку, — он повернул ко мне фотографию, — должен признаться, он гений бизнеса. Кое-где его поминают добрым словом, при этом не будучи уверенными, что он существует. У него нет ни одного филиала в Корее, в его родной стране, обороты его торговли здесь минимальны, и наши порты он использует скорее как транзит, зато на ближнем зарубежье он просто бог. Его бизнес устроен так, что даже при вскрытии предприятий выйти конкретно на него едва ли возможно, но при этом он является в них самой уважаемой персоной, авторитет которой непоколебим. Он склоняет самых несклоняемых, пробивает самых непробиваемых и дружится с самыми недружелюбными — иногда насильно. Он человек компании, весельчак и душка. Но на этом его слава не заканчивается. Нет-нет во всё тех же несчастных странах ближнего зарубежья, особенно в регионах, где полиция присутствует только в виде аксессуара, люди пропадают и просыпаются посреди улицы, а через несколько часов обнаруживают, что у них отсутствует какой-нибудь орган. А потом с этим же органом обнаруживается кто-то за семь морей. Недавно такой случай расследовали здесь, в Пусане. Мужчина поступил в больницу в состоянии затемнённого сознания с сухостью во рту, где-то через час он потерял сознание вовсе, и ему была диагностирована гипергликемическая кома. А ещё врачи выяснили одну странную вещь: у больного одновременно отказывали поджелудочная железа и почки, которые были ему трансплантированы, но факт трансплантации при этом не был зарегистрирован ни в одной больнице нашей страны. Мужчина просто появился с отторжением пересаженных ему органов, неизвестно откуда у него взявшихся. За последние десять лет по стране выявлено более трёхсот подобных случаев. И знаешь, что в этой истории забавно? Ким Джеук любит родину! Крадёт органы у иностранцев, а пересаживает их за огромные деньги нашим гражданам. Похвальный патриотизм. Примерно треть опрошенных, у которых были обнаружены незаконно пересаженные органы, наводила на Ким Джеука, но его причастность к проведению операций ни разу не была доказана. А он, пока полиция тщетно старается притянуть к нему ниточки самых разных преступлений с самых отдалённых уголков страны, катается себе по городам и устраивает ограбления посреди бела дня — исключительно веселья ради. Таким амбициям можно только позавидовать. Просто Наполеон криминального мира! — татуировщик усмехнулся. — Ты понимаешь, к чему я клоню? Для него всё это не просто способ заработать на хлеб с солью, — он бросил фотографию на захламлённый стол, — для него это образ жизни. Он развлекается. Так что дело не в тебе, малышка Рю. Моё самое сокровенное и страстное желание сейчас — разрушить систему этого сволочного ублюдка у него на глазах, а после и самого его упечь за решётку, где до самого решения суда он сможет направить свои амбиции разве что на чтение тюремной литературы и поедание тюремной еды. Когда все его многочисленные руки будут отрублены, и от его шайки останется только пепелище, и у самого него не будет ничего, кроме робы и койки в тюремной камере, я навещу его. Я сяду напротив и скажу: «Привет, помнишь, как у тебя всё было? Так вот, это я придумал, как у тебя это отобрать. Приятно познакомиться». И это будет самой величайшей милостью, которую кто-то когда-либо ему оказывал, потому что это избавит его от участи до конца своей жалкой жизни мучиться по ночам от терзающего его вопроса: как же он умудрился вот так всё потерять и даже не понять, каким образом это случилось? Я помолчала в напрасной попытке собрать мысли в кучу. Намджун смотрел на меня с нескрываемым торжеством. — Вот то, что я предпринял, — сказал он, возвращаясь к нашей теме, — как тебе? — Как ты собрался это сделать? — отрешённо пробубнила я. — Как ты узнал про порт, про контрабанду, как причастен к его взятию? — Отказываюсь отвечать. Я обессиленно опустила плечи. — Ты не понимаешь, во что лезешь, — произнесла я почти шёпотом, — и это я виновата, что привела тебя к этому. — Нет, — твёрдо ответил Намджун, подъехав ко мне поближе на своём кресле и глядя мне в глаза, — это ты не понимаешь, во что лезешь. В отличие от тебя, я прекрасно знаю, с чем имею дело. А ты глупый слепой котёнок, который настырно суёт нос в улей и отказывается выслушать предостережения. Тебе страшно за меня, да? Боишься, что я накликаю на себя беду? Что совершаю роковую ошибку? Что я пострадаю, испорчу себе жизнь, даже умру? Я ещё и не останавливаюсь, когда ты отчаянно умоляешь меня пожалеть твои чувства и остановиться — из-за этого у тебя паника, ты в отчаянии, ты в ужасе? Так вот, всё то же самое испытывал я, когда ты полезла в этот гадюшник. Ну как, нравится тебе на моём месте, Шин Рюджин? Я открыла рот и не нашла, что ответить. Только потупилась под напором его взгляда. Неужели не было ничего, что могло бы заставить его отказаться от своего безумного плана? Ничего нельзя было сделать? «Наверное, те же самые вопросы приходили и ему в голову, — отозвалось эхом в моей голове его наставление, — да уж, проучил, ничего не скажешь». Я посмотрела на копну чёрных волос перед собой и, немного подумав, опустила руку ему на голову. Аккуратно провела ладонью по копне волос. Волосы у него густые, словно солома. Странно, но этот факт не оказался новым. Я уже знала, что у него такие волосы. Неужели я уже вот так к нему прикасалась когда-то? Каждое движение выходило со странной естественностью. — Знаешь что, — произнесла я тихо, — не носи свою шапочку. Тебе без неё лучше. Мы снова встретились взглядами. Теперь его лицо выражало какое-то странное отрешение. — Я ничего не могу сделать, чтобы заставить тебя передумать? — спросила я. — Совсем-совсем ничего? Иногда приходится задавать свои вопросы вслух, потому что собственная голова уже не соображает. Поступить так — значит продемонстрировать оппоненту своё абсолютное бессилие. Тем не менее, вероятность, что он сам даст тебе ответ, всё же существует. Правда в том, что мы были на разных уровнях. Я даже представить себе не могла масштабности того, во что он вмешался. И как он умудрялся проворачивать своё исполинское дело? Он ни за что не рассказал бы. «А Ким Тэхён? Его это коснётся, или нам удастся избежать разбора полётов? А Чон Чонгук? Вот Пак Чимин наверняка не был бы в восторге». И как теперь было смотреть в глаза ребятам? Этим утром мы пострадали в перестрелке, случившейся как следствие того, что Ким Намджун как-то провернул взятие корабля в порту Карлика. — Можешь, — вдруг сказал Намджун; я встрепенулась и снова посмотрела на него, — уходи оттуда. — Что? — я даже не успела толком нахмуриться. — Разорви все связи с этой организацией и с преступностью в целом: не принимай участия в их и какой-либо другой незаконной деятельности, не общайся с теми, кто входит в члены организации или просто занимается незаконной деятельностью за её пределами. Заставь своего воришку отказаться от преступного пути, по которому он пошёл, а если он не согласится, разорви с ним все контакты. Если ты сделаешь всё это, я тоже не буду никуда лезть. — Хорошо, — мгновенно солгала я. — Врёшь, — плюнул татуировщик. — Как и ты, — я насилу взъерошила ему волосы и убрала руку с его головы; он бесшумно рассмеялся, — ты ясно дал понять, что это твоё сокровенное желание. Мой уход от Ким Тэхёна не остановит тебя. — Вот и хорошо, мои мольбы не остановят тебя, а твои не остановят меня — теперь мы это выяснили. Но на будущее я всё же хочу предупредить тебя кое о чём. Не делай никаких резких движений, Рюджин. Не принимай опрометчивых решений, не кидайся с головой в какие-нибудь передряги, не вляпывайся в то, от чего можешь держаться подальше. Заляг на дно и будь тише воды и ниже травы. Побереги себя немного, если не ради себя самой, то хотя бы ради меня. Я не хочу больше видеть тебя в лихорадке и вымазанную в крови. Ты можешь хотя бы попытаться представить, что я чувствовал? Ты спала, нет-нет просыпалась и говорила какие-то сонные бредни, пока я стирал чью-то кровь с твоих ладошек и лица, обрабатывал твои ссадины, смотрел на тебя и понимал, в чём ты только что поучаствовала. Маленькая эгоистка. Где та Рюджин, моя Рюджин, которую волновали чувства переживающих о ней людей? Мне ужасно не понравилось то шумное беспокойство, которое поднялось в моей душе после этих слов. — Как бы там ни было, спасибо за то, что сделал, — глухо сказала я, — и вообще за то, что так возишься со мной. — Не за что. Снова возникла пауза. — Намджун. — Ау? — У Многорукого Дэнни есть способы выйти на тебя? Он же тебя даже не знает. Он называет предателя «крыской», но на самом деле, получается, борется с невидимым врагом? У него есть способ как-то на тебя выйти, узнать о твоём существовании? Татуировщик долго молчал, не то задумавшись, не то просто не решаясь ответить. — Да, — вздохнул он в конце концов, — есть. Я представила себе гипотетическую комнату для наказаний, татуировщика в её центре и Пак Чимина, пытающего его. «Это всё моя вина», — я почувствовала, как мурашки пробежались по шее. Это я привела Ким Намджуна, моего Намджуна с вечно хмурой миной и какой-нибудь книжечкой в руках из его обшарпанного тату-салона в мир, где он мог закончить в комнате пыток Многорукого Дэнни. Словно почувствовав, около чего вертятся мои мысли, татуировщик слегка щёлкнул мне по носу. — Не бойся, малышка Рю, — сказал он, — я не попадусь ему. — Прошлой ночью Дэнни абсолютно ни за что пытал некоторых своих подопечных. А ещё сегодня мы попали в засаду как раз из-за того, что порт взяли. — Я догадался, — устало вздохнул он, — я бы, конечно, всё свернул, если бы хотя бы на секунду мог предположить, что ты будешь принимать в этом участие. Твои друзья — пузатая мелочь. Я и подумать не мог, что их к чему-то привлекут… и уж тем более, что ты будешь с ними. — А пытки? Тебе не неловко, что из-за этого пытали людей? Или их тебе тоже не жалко из-за того, что они преступники? Намджун ответил мне долгим отрешённым взглядом, пока формировал свою речь. — Ты тут недавно сказала, — заговорил он, — что я возомнил себя добром. На самом деле, Рюджин, я не верю, что такая вещь, как чистое благо, существует в реальности. В настоящем мире мы можем довольствоваться большей или меньшей степенью зла. В восторге ли я, что кто-то пострадает? Нет. Но правда в том, что пострадает гораздо больше людей, если бездействовать. Лучший способ пресечь практику пыток и убийств Ким Джеука — поймать ублюдка. Но сделать это так, чтобы он в процессе не причинил вред или не убил кого-то невинного из своих садистских интересов, невозможно. Как видишь, есть лишь зло побольше и зло поменьше, и я стараюсь выбирать второе. Если и существует вариант, в котором все счастливы и живут друг с другом мирно под солнцем, человечество к нему ещё не пришло. Пока что благо — это всего лишь утопическое явление из детских сказочек. А те, кто говорит иначе, либо глубоко заблуждаются, либо лгут. — Понятно, — вздохнула я, опуская глаза, — я рада, что ты хотя бы не радуешься их пыткам. Намджун бесшумно посмеялся. — Скорее всего люди, которых пытал господин Ким — просто кучка контрабандистов, которых он заподозрил в предательстве, либо притворился, что заподозрил, чтобы устроить показную расправу на страх остальным. Эти люди преступники, конечно, но не зверские монстры. Может, они заслуживают правосудия, но не пыток. Они просто ищут приемлемого заработка или приключений на задницу, или химерического богатства когда-то в далёком будущем. Мало кто из них задумывается, что из-за партии, которую они поставили сегодня, где-нибудь под пулями пострадает невинный. Вместо этого они просто думают о наживе. Грубо говоря, их главная проблема в том, что они идиоты. А я не обесчеловечиваю идиотизм и уж тем более не считаю, что за него нужно пытать. К тому же, пытки и правосудие не входят для меня в одну категорию. Я и Ким Джеука не стал бы пытать… физически. Мои друзья тоже вряд ли задумывались о каком-то гипотетическом «невинном». «И я тоже об этом не задумывалась». Я посмотрела на татуировщика и вдруг ощутила пугающий холодок восхищения. Он уставился в сторону, гоняя какие-то свои думы. — Как мне теперь смотреть в глаза Тэхёну? — зачем-то спросила я. Он посмотрел на меня. — А ты, раз уж лечишь его душу, — сказал он, — должна быть только «за», чтобы он ушёл из организации. Заставь его уйти. Это единственное, что я могу посоветовать. — Я пыталась, он не может просто взять и уйти. Он, можно сказать, должник Дэнни. Намджун улыбнулся, задумчиво отводя взгляд. — Ах, да, точно, — усмехнулся он, — умно. Он подбирает этих мальчиков, кормит их делает своими должниками. — Я постараюсь заставить его ни во что не соваться, — устало вздохнула я, — и всё-таки ты заставляешь меня врать ему, это подло. — Не предупредить тебя о грядущей взбучке я тоже не могу. Твой воришка же возьмёт, вляпается во что-нибудь крупное и попадёт под раздачу, а то и ты вместе с ним. И тогда тоже я буду виноват, что не предупредил. Вот и какое из зол тут меньше? Чёрт ногу сломит… Я бы и рада огрызнуться как-нибудь ещё, но вместо этого издала протяжный зевок. Проклятая болезнь испортила драматичность момента. А сознание всё шептало «завтра об этом подумаешь» — и наотрез отказывалось работать. Страх, желание поскорее увидеть Тэхёна и какое-то глупое детское восхищение татуировщиком — это всё, на что меня хватало. — Ложись спать. Сонливость берёт своё из-за простуды. Ты теперь будешь много отсыпаться. — Я жду звонка Тэхёна, попрошу его отвезти меня домой. Намджун мгновенно посуровел. — Сейчас ночь, — твёрдо отчеканил он, — и у тебя дома влажно, а ты до сих пор больная. Я заставил тебя встать и выпить несколько лекарств, пока ты спала, но возвращение в сырую квартиру точно порушит весь мой труд. Ты точно мне за него благодарна? — Хватит давить на совесть! — смущённо воскликнула я. — Хорошо, я останусь, но всё равно дождусь звонка Тэхёна. А ты где будешь спать? — В гостиной. Ложись давай, — фыркнул он, — мне надо читать. Я вытянула голову вперёд, заглядывая за него: — Кстати, а что ты там читаешь? — Не-не-не, — Намджун мгновенно вскочил и пошёл на меня тараном, так что мне пришлось попятиться, — это тебе знать необязательно. Это сюрприз. — Сюрприз? Что, ещё один? Хватит с меня таких сюрпризов, — раздражённо фыркнула я, всё ещё пятясь, потому что он продолжал наступать, и с любопытством поглядывая в сторону стола, — ты меня точно вылечить пытаешься? Или изощрённо добить? — Я намерен заставить тебя лечь и дать мне почитать. И применю физическую силу, если будешь срывать мои намерения. Я предупредил, — он остановился, только когда я оказалась у кровати, и тут же развернулся обратно к столу со словами, — всё, отбой. Я вздохнула… но простудная вялость и заячья трусость перед «применением физической силы» всё-таки победили. Я залезла под одеяло и принялась наблюдать за тем, как Намджун сортирует документы у себя на столе. И грузное понимание того, во что он вляпался по моей вине, снова ударило по сознанию. «Что делать? — панически подумала я. — Что же делать? Неужели остаётся только надеяться, что он как-то победит? Да как? Это же невозможно!» — Намджун, — позвала я. Он торопливо дочитал что-то на своём листке и только после этого поднял в мою сторону голову. — Ты знаешь про то, что у Многорукого Дэнни есть всякие бюро? — спросила я. — Да, — нахмурившись, ответил он, — а что? — Он открывает какое-то новое бюро. Оно связано с Пак Чимином. Тэхён вытряс из него эту информацию силой. Мы не должны были знать об этом бюро вообще ничего; даже просто то, что оно у Дэнни открывается — это строжайший секрет. Я не знаю, чем оно будет заниматься, но Чимин говорит, что это будет сложно. Он тут же пожалел, что рассказал нам, и мне пришлось его успокаивать. Татуировщик смотрел на меня хмуро и, казалось, несколько встревоженно. Ему не понравилось, что я столько знаю о внутренних делах организации. — Зачем ты мне это говоришь? — спросил он наконец. Я тяжело вздохнула, сильнее зарываясь в одеяло, и произнесла: — Просто на всякий случай спрошу в последний раз: я точно не могу ничего сделать, чтобы заставить тебя не лезть в это? — Да, ты ничего не можешь сделать. — Тогда мне не остаётся ничего, кроме как верить в твою победу. И делать всё возможное, чтобы тебе помочь. В обратном случае ты окажешься в руках Дэнни. И это будет моя вина. — Но твои друзья же тоже в этой шайке, — возразил Намджун. — Если она развалится, у них не останется крова. — Найдут себе другой. Ты только не лезь конкретно к ним, — попросила я, — я сделаю, что смогу, чтобы повлиять на них, подбить их ни в чём не участвовать и вообще увильнуть из организации. Но ты должен пообещать, что не будешь намеренно пытаться им навредить, просто потому что они мои друзья. — А что с преступной деятельностью в целом? С ней они тоже завяжут? Станут законопослушными? — Отказываюсь отвечать. Намджун усмехнулся. — А если у тебя не получится? — с вызовом кивнул головой он. — С их душами. — А если у тебя не получится? — тоже лёжа кивнула я. — С Многоруким Дэнни. — У меня получится, — твёрдо отчеканил татуировщик. — И у меня. Ты не оставил мне выбора. — Хорошо, обещаю не пытаться намеренно причинить им вред. Но не могу обещать, что их не заденет, когда начнёт рушиться вся система, это не от меня зависит. Это зависит от того, где они будут находиться и по горло ли будут в чём-нибудь замешаны. — Спасибо. Я постараюсь убедить их держаться подальше. Он всё же развернул стул в мою сторону. — Знаешь, — проговорил он, — всё прошло тише, чем я ожидал. Ты над четвёркой по математике сокрушалась гораздо дольше. А тут взяла и быстро вернулась к способности трезво размышлять. Ни слёз, ни истерик, ни должной растерянности. Что это, твоя индивидуальная особенность или естественная человеческая реакция на шоковую информацию? — У меня так всегда, это ещё со смерти родителей. Когда случается что-то из ряда вон. Мозг перегружен и отказывается тратить эмоциональные ресурсы на новые сюрпризы жизни. В конце концов, всё остаётся, как есть, и жизнь идёт дальше. Само то, что жизнь как ни в чём не бывало идёт дальше, сильно притупляет любое потрясение. Короче, я нарастила кожу и теперь в случае экстремальной неожиданности просто веду холодный компьютерный расчёт. Я робот, ясно? Он хохотнул, отворачиваясь. — Всё, спи, робот, — но тут же покосился на меня и добавил, — постарайся не делать ничего «роботского» в ближайшие дни. Потому что я не робот, у меня нежная чувствительная человеческая кожа, о которой я очень пекусь. — Постараюсь. — Спасибо. Теперь спи. — Я не сплю, — фыркнула я, зевая, — я жду звонка Тэхёна. А пока посмотрю, как ты читаешь. После этих слов я пролежала около минуты и всё-таки провалилась в сон.