Маленькие люди

Я перечитала письмо несколько раз.

«Хвесону и Юнсону, Давно не виделись. Со мной всё в порядке. Я работаю курьером и очень занят. Извините, что не поздравил вас с днём рождения. Слушайтесь маму. Хорошо учитесь. Ешьте овощи. Я пришлю кое-какие подарки. Ваш брат Ким Тэхён».

Чем больше перечитывала, тем больше я задумывалась, какое содержание было бы у моего письма, появись у меня возможность написать своему брату. Воспоминания о прошлой жизни тускнели с каждым годом, но на самом деле никогда не отпускали до конца. Не то, чтобы я убивалась без передышки и повсюду таскала с собой мысли о семье. Но сами по себе те события никуда не делись, они всё ещё плыли фоном — и это, наверное, нормально. Прошлое не может исчезнуть бесследно, даже если дорога к нему давно поросла терниями. И хотя теперь те дни походили на жёлтые фотографии, сделанные давным-давно и сильно потрёпанные временем, я всё равно любила иногда пролистывать их в памяти. Однако странное дело, мне было тяжело придумать, что бы я написала в своём воображаемом письме. С родителями всё куда легче. Мне помнилось, что папа проводил уйму времени в кресле за чтением. Мне помнилось, что мама допоздна проверяла работы своих учеников. С ними не было неловко откровенничать. Я могла бы исписать целые тетради письмами. А вот мой брат… мы постоянно ссорились за пульт от телевизора, по его комнате вечно будто проходилось торнадо, он частенько закатывал истерики, чтобы добиться своего, а ещё во всём меня копировал. У меня было предостаточно воспоминаний о нём, но сказать ему мне было почти нечего. Все попытки связать мысли во что-то достойное превращались в какую-то нелепицу. Когда мне было почти четырнадцать, ему исполнилось только девять: он казался слишком маленьким, надоедливым, приставучим. Я всегда разговаривала с ним в поучительном тоне, а не в приятельском. «Сейчас тебе было бы четырнадцать… уверена, мы бы уже давно нашли общий язык». Но если предполагать, что моему брату всё ещё девять… …что ему сказать? Через открытую форточку в мою комнату заглядывал холодный октябрьский сквозняк. Я подобралась к окну по кровати, шелестя юбками своего платья, и закрыла его, а следом спрыгнула на пол направилась к рабочему столу. Там на одной из полок я отыскала письма, которые мне писали мои двоюродные младшие братья и сёстры. Сразу было видно, какие из них написали дети постарше, а какие помладше. Но в основном все они хвастались своими успехами и рисовали меня за компанию с ними. Я так и видела, как они устроились на полу в гостиной друг рядом с другом и творили каждый на своём листке, время от времени не забывая подглядывать к остальным. Перечитав их все, я в очередной раз перечитала и письмо Тэхёна. «Ешьте овощи». «Хорошо учитесь». «Слушайтесь маму». Уверена, я написала бы своему брату примерно то же самое. Так уж выходит, что ты с ними не откровенничаешь, когда они такие маленькие. И это вдруг показалось мне чем-то страшно неправильным. У тебя же есть человек, который хочет во всём на тебя походить. И тебе не всё равно на него. Почему ты не можешь с ним пообщаться? — Нет, — прошептала я, — это не такое письмо, какое мне самой хотелось бы получить. Тогда мне взбрело в голову пойти на преступление. Тэхён отдал мне письмо до вечера: проверить на ошибки, убрать лишнее и дополнить недостающее. «Технически я всего лишь исполняю просьбу, — подумалось мне, пока я откладывала его листок в сторону, — не моя же вина, что вся эта писанина — сплошная ошибка». И хотя письмо было написано по моей указке и получилось куда лучше предыдущего, оно всё ещё ни на что не годилось. Вот уж не знаю, почему мне взбрело написать его правильно. Наверное, в этом было что-то личное. Это немного странно, что у тебя больше нет возможности пообщаться с братиком — а у кого-то поблизости она есть, и он ею попросту не пользуется. Я достала из стола новый лист и принялась писать. Вы бы видели, сколько всего я настрочила. Там была куча неправдивых слов о работе доставщиком, рассказы о жизни в городе и о той самой гостиной в Скворечнике, в которой гора мальчишечьего хлама. Даже обо мне и о ребятах мелькнула пара строк, хотя я и не упоминала имён. Затем я их самих закидала вопросами об их жизни, о том, выросли ли они достаточно, чтобы завалить меня (то есть Ким Тэхёна), а напоследок даже спросила, нравятся ли им тоже какие-нибудь девочки. Письмо едва уложилось в лист. Когда оно наконец было окончено, я даже всплакнула. Сама не знаю, почему. Наверное, мне всё же было жалко, что оно адресовано не моему брату. По-другому эту странность никак не объяснить. Просто, если задуматься, вся эта история с перевернувшейся лодкой глупая до невозможности. И в первую очередь как раз из-за брата. Грустно было понимать, сколько всего он упустил, просто потому что дурацкая лодка перевернулась. Конечно, я успела оправиться от горя и всё такое, но сам этот факт оставался фактом, сколько бы лет ни прошло. И иногда из-за этого в голову лезли какие-то неприятные вещи. Например, что брат лежит где-то там, и его тело уже разложилось до неузнаваемости. И червей вокруг тьма тьмущая. А я даже ни разу не спросила его, нравится ли ему кто-то в школе. Честно говоря, мы с ним только дрались и собачились — вот и всё. Затем я сложила лист пополам и аккуратно сунула его в конверт, а тот хорошенько запечатала, чтобы отбить у Тэхёна искушение взглянуть на письмо напоследок. Мною двигало убеждение, что он написал бы ровно то же самое, если бы не его зажатость. Все эти письма и мысли о родственниках заставили меня подумать также и о дяде, а ещё о том, что я наговорила ему всякого накануне. Конечно, я уже решила идти дальше и не собиралась передумывать. Однако прошлое, как уже выяснилось, невозможно сбросить, подобно чешуе. Ты всюду таскаешь его за собой. Дома у нас с дядей мало что изменилось. Мы и раньше не особо проводили время вместе: каждый прятался в свою раковину. В этом мы были похожи. Но какое-то напряжение всё равно повисло внутри стен после ссоры в кафе. В тот же роковой вечер дядя был дома, и я тоже оказалась здесь, потому что Чон Чонгук задерживался на свидании. Атмосфера в доме накалилась до такой степени, что пребывание здесь становилось некомфортным почти физически. Я накинула поверх расклешённого розового платья тёплый коричневый кардиган из мохера, прихватила с собой письмо и спустилась вниз. В гостиной горел свет, и оттуда шёл запах табака. «Если всё получится, я могу съехать довольно скоро». Дядю я обнаружила сидящим за журнальным столом и читающим книгу в клубах сигаретного дыма. Он не сразу меня заметил, а когда заметил, то не отложил чтиво. Тогда я прошла в зал и тоже уселась за стол, не зная толком, что именно хочу сказать и зачем вообще пришла разговаривать. Я всё ещё злилась на него за те козни, которые он строил за компанию с татуировщиком. — Извини, дядя, — сказала я, — я не должна была так говорить. — От того, что извинилась, ты не перестанешь так думать, — ответил он, уткнувшись в книгу, — так что это лишнее. — Я ничего не думаю, я просто разозлилась. Тут он отложил книжку, снял свои огромные очки, потёр переносицу натруженными пальцами и одним взглядом заставил меня пожалеть о своём глупом сентиментальном порыве поговорить и помириться. — Разве я когда-нибудь в чём-то тебя ограничивал? — спросил он. — Нет. — Я был с тобой слишком строг, суров, несправедлив? — Нет. — Откуда тогда такое желание вырваться из-под моего влияния? — огорчение в его глазах действовало на меня скверно. — В чём и где я тебя угнетаю — можешь ткнуть мне на это пальцем? — Я говорила это не о жизни вообще, а о… — тут я запнулась и потупила глаза. — О твоих новых друзьях, — закончил вместо меня дядя, — мы с тобой оба знаем, чем они занимаются. И ты винишь меня в том, что я за тебя боюсь? Скажи, будь ты на моём месте, как бы ты поступила? Ответить на этот вопрос — значило признать своё поражение. «Нельзя нам больше жить вместе». Я уставилась в стол. — Зачем тебе это, Рюджин? — спрашивал дядя с искренним непониманием в голосе. — Ты же такой положительный человек! Тебе никогда не нужно было объяснять, что такое хорошо и что такое плохо — у тебя было собственное чутьё для подобных вопросов. Что с ним стало? Почему ты его потеряла? Это всё твой паренёк со своей философией о мире взмыливает тебе мозг? Приведи его к Намджуну, и тот поставит его на место в считанные секунды. Почему ты так внезапно стала глуха ко всему, что мы тебе говорим? — Потому что вы меня не понимаете, — я наконец подняла глаза, — а он меня понимает. Забудь о том, что я тебе наплела о преступности, я сама в это не верю. Это говорил друг Тэхёна, а не он сам — а мне так хотелось тебя победить, что я стала нести эту чушь. Никакая философия тут ни при чём, и Ким Тэхён к ней не имеет отношения. Мне противно, что ты его так ненавидишь. С ним мне спокойно, вот и всё, понимаешь? Как будто всё становится возможным. Даже если я захочу глупость, какую-нибудь несусветную чушь, он просто пожмёт плечами и сделает это ради меня. Он наивный, добрый и смешной. И при этом у него есть смелость плюнуть на всё. А этим мало кто может похвастаться. Дядя выслушивал меня с гримасой тревоги и какого-то панического недоумения. И об это его амплуа, казалось, рикошетило каждое сказанное мною слово. Как о стенку горохом. Однако я продолжила: — Мне очень стыдно за то, что я наговорила сегодня. Ты меня никогда ни в чём не угнетал, наоборот, ты меня спас и вернул мне рвение к жизни. И я перед тобой за это по гроб буду в долгу, перед тобой и перед этим умником Ким Намджуном, хотя он и суёт нос не в свои дела, — тут я наклонилась чуть вперёд, — но если тебя интересует, что же такое у меня отбило чутьё, то я тебе скажу, что это любовь. Понимаешь? Ничего ты не понимаешь, я это вижу по лицу. Но кое-что всё же понять должен. Если вы обидите его, я вам этого никогда не прощу. Тут я поднялась и развернулась к выходу, и вдруг ощутила, что мне даже стало легче дышать. Наконец мне удалось правильно скомпоновать мысли в достойные предложения и донести их до человека. Правда, тот ничего не хотел слышать. Но разве это уже моя проблема? — Вы знакомы месяц, — бросил дядя мне вслед, — о какой любви может идти речь? «Как есть, он не понимает». — О такой, которая превращает тебя из куколки в бабочку, — театрально пропела я, покидая гостиную, — в прекрасное насекомое, опыляющее цветы в поле и живущее одним днём. Из гостиной в прихожую донёсся дядин смех. Меня убивало, когда они с Намджуном надо мной смеялись. Уже когда я была у порога и собиралась выходить, он успел ответить, слегка повысив голос, чтобы я услышала: — Бабочки не опыляют цветы, милая. Этим занимаются шмели и пчёлы. Пчёлы погружаются в цветок и вылетают оттуда, полностью покрытые пыльцой. Бабочки же пристраиваются рядом и аккуратно воруют нектар своим хоботком. А потому они являются очаровательными, красивейшими вредителями. Однако кое в чём ты всё же права: они не живут долго. Что-то в этих словах мне сильно не понравилось. «Они точно что-то замышляют». Я не стала ему отвечать и покинула дом. И пока шагала в Скворечник, кутаясь в коричневый кардиган и шлёпая по влажным улицам коричневыми ботинками, червяк подозрения в моей голове успел разрастись до небывалых размеров. Изъесть стенки разума. Заставить нервничать не на шутку. Я поднялась на холм, прошла во двор и позвонила в дверь. Но никто не ответил. Тогда я позвонила ещё раз, но и на этот раз безрезультатно. И только когда я уже достала телефон, чтобы позвонить Тэхёну, дверь передо мной открылась. «Класс». — Умеешь же ты подбирать моменты, — сказал Пак Чимин. Он развернулся обратно в дом. — А где Тэхён? — я зашла за ним следом. — В душе, — Чимин направлялся к лестнице на второй этаж. — Чонгук ещё не вернулся? — Нет. Я наблюдала, как он поднимается вверх. «Дежа вю». Их с Тэхёном синяки успели зажить, но буквально на моих глазах эти двое чуть не подрались ещё несколько раз. Тэхён был прав насчёт Чимина: тот бросался с кулаками на всё, что движется и не движется. — На этот раз не пойдёшь за мной следом, чтобы поиздеваться? — простодушно бросила я ему вслед. Честное слово, в этих словах не было даже и самой крохотной капли яда. Но когда Чимин вдруг развернулся, я всё равно успела о них пожалеть. Потому что этот парень был таким человеком, от резких движений которого ты невольно шарахаешься. Я всё ещё хорошо помнила о пощёчине, которую он мне влепил. Однако с недавних пор он притих. Не корчил гримасы в моём присутствии, не язвил, не закатывал глазки в его излюбленной манере. Только когда я приходила, он всё равно уползал наверх танцевать. Но я уже привыкла к такому и мало обращала внимание. Поначалу мне казалось, что он нашёптывает всякого Тэхёну, и поэтому он меня напрягал. Как будто Тэхён мог его послушать. Но это прошло. Что бы он там ни нашёптывал, Тэхёна ему у меня не забрать. — Нет, — монотонно ответил он, — но вот ты можешь подняться со мной. Хочу поговорить. Такой расклад ошарашил меня даже больше, чем если бы он просто бросился на меня с кулаками. — Подняться… куда? — Я сейчас танцую. В пустующую комнату. В гостиной откровенничать неловко. Будут пялиться все эти… игрушки. Чимин терпеливо ожидал, пока я мялась на месте в нерешительности. — Ничего я тебе не сделаю, — вдруг заявил он. Это кольнуло по моей гордости. — Я тебя не боюсь! Он усмехнулся, покачал головой и снова двинулся наверх. Тогда уже я поплелась за ним следом — что мне ещё оставалось? Глупо было и дальше стоять на месте. Мы прошли по узкому коридору второго этажа. Там были двери в комнаты ребят и в ванную. Я услышала звуки плещущейся воды из ванной, когда мы проходили мимо. В мансардной же пустой комнате, в которой прошёл мой первый и последний урок танцев, был включён свет. За окошком уже темнело. Чимин прошёл внутрь, схватил с пола бутылку с водой и принялся хлебать жадными огромными глотками. А когда закончил, развернулся ко мне и принялся меня рассматривать, пока закручивал крышечку бутылки. Я себя почувствовала экспонатом в музее, но не решилась как-то это прокомментировать. Хотя неловко было до жути. Мне казалось, это не к добру, что он вдруг вздумал со мной поболтать. Да ещё и сразу после того, что мы с Тэхёном обсуждали совсем недавно. Не подслушал ли? Звукоизоляция в Скворечнике была ни к чёрту. Или Тэхён вёл себя странно и выдал нас? Он здорово волновался, что до Дэнни дойдёт его желание испариться из организации. Всякие подобные вопросы вертелись в моей голове как раз тогда, когда Чимин вдруг решил спросить: — Боишься? Я буквально оцепенела. Боюсь чего? Чего, по мнению Пак Чимина, я могла бояться? «Интересно, услышь он наш план, что он сделал бы? Сказал бы нам прямо, что он этого не допустит? Или же просто направился бы прямиком к Многорукому Дэнни?» Я состроила непринуждённое лицо, насколько это было возможно, и спросила: — Чего? — Мы же сегодня идём знакомить тебя с Дэнни. Честное слово, у меня как будто гора упала с плеч. Ничего он не слышал и ничего не прознал. — Нет, — выдохнула я, — не особо. — Это зря, — Чимин поставил бутылку обратно на пол, — однажды познакомившись с кем-то, Дэнни уже никогда его не забывает. Он внимательно наблюдал за моей реакцией. «Знакомство с Дэнни немного меркнет на фоне того, что мы с Тэхёном задумали», — могла бы ответить я. Всё равно он уже знал о моём существовании, так что с того, что он меня увидит? Я пожала плечами. Чимин явно колебался, готовясь сказать что-то. Я неловко переминалась с ноги на ногу, не осмеливаясь прямо спросить, что ему нужно. «Да что с ним такое?» Если бы он узнал о нашем решении сбежать, от меня бы уже мокрого места не осталось. Тут было что-то другое. — Я считаю, — заговорил Чимин с каменным лицом, — что мне нужно извиниться перед тобой. Иногда приходится прилагать усилия, чтобы банально не разинуть рот. — За что? — За всё, начиная с самой первой встречи. Я недоверчиво выгнула бровь. «А?» — Ты уже за всё извинялся. — Это были ненастоящие извинения. «И не поспоришь». Однако… — А это настоящие? Тут у него сделался такой вид, будто его пытают розгами или чем похуже. Но он молча кивнул. — С чего вдруг ты разрешил преподнести настоящие? — спросила я. Мне действительно было интересно. Чимин стал думать над моим вопросом, а потом тихо заговорил: — Всегда, когда я впервые встречаю человека, кем бы он ни был, он с первого же взгляда мне не нравится. Потом, когда проходит время, я присматриваюсь к нему получше… и либо всё остаётся, как есть, либо он нравится мне ещё меньше. Первое происходит редко, а второе почти всегда. Третий вариант исключителен. Сказать по правде, я просто остолбенела. «Это и правда извинения?» — И что до меня? — пролепетала я. — Какой исход в моём случае? — Я ещё не решил. — И тем не менее, ты извиняешься. — Нам стоит пойти на мировую. Я понял кое-что: ты не отвяжешься. Какой тогда смысл нам грызться? Это жутко странно, когда человек задаёт тебе все те вопросы, которые ты сам хотел бы ему задать. — Разве я не птичка, которая несёт погибель на своём хвосте? Слабая улыбка коснулась его губ. Улыбка у него всё же была натянутая. Она ему не шла. — Очень может быть. Говорю же: я ещё не решил. — Но что-то изменилось. — Да, — вздохнул Чимин, — можно сказать и так. — Что именно? — допытывалась я. Тут он всё-таки закатил глаза. — Ты хочешь честный ответ? Сейчас для меня выгоднее доверительные отношения с тобой, чем наоборот. И ради этой выгоды я даже готов сделать какую-то ставку на твою надёжность. Ещё до Чусока я скорее пустил бы пулю себе в лоб, чем решился на нечто подобное, но ты доказала, что умеешь быть серьёзной. Только воин, которого сам король посвящает в рыцари в тронном зале, мог понять мои чувства в тот момент. Меч на правое плечо, меч над головой, меч на левое плечо. Как-то так ощущалось торжественное благословение от Пак Чимина. Только при этом делал он это с большой неохотой, как бы говоря «у меня нет другого выбора». — А ещё, — добавил Чимин, — я плохо поступил, когда налетел на тебя, даже по своим собственным расценкам. Я долго искал себе оправдание, и твоя, как мне казалась, непроходимая тупость, без обид… неплохо помогала, но я всё-таки виноват. «Я не покраснела?» Этот парень явно не знал, как должны выглядеть извинения. Сказать по правде, мне даже обидно не было. Как будто я о нём думала лучше. — Хорошо, — закатила глаза я, — я тебя прощаю. Можешь считать, что мы всё забыли. Чимин кивнул головой. — Тогда ещё кое-что, — проговорил он и вдруг прошёл мимо меня к выходу из комнаты, — пошли. Я засеменила следом. Мы остановились у двери в ванную, и Чимин принялся нетерпеливо в неё тарабанить. Шум воды оттуда сошёл на нет. Спустя мгновение из комнаты высунул голову Тэхён. Стоило ему заметить меня, как его глаза округлились. — Что случилось?.. — начал было он. — Спускайся вниз, — ответил Чимин, — сейчас. У меня объявление. Только сказав это, ни секунды не раздумывая, он отправился прочь. Я осталась топтаться на месте, в растерянности оборачиваясь то на выглядывающего через щелку Тэхёна, то на удаляющийся силуэт Чимина. Кто из них мог бы внятнее объяснить, о каком объявлении идёт речь, и как оно связано со мной? Тэхён был мне ближе, но он тоже был ошарашен. — Рюджин, — позвал он. Я, смотревшая вслед Чимину, обернулась. С волос Тэхёна стекали капли. Из ванной валил тёплый пар. — Я сейчас спущусь к вам, — проговорил он, — чёрт его знает, что он там придумал. Просто возьми что-нибудь тяжёлое и тресни его, если начнёт докапываться, хорошо? — Хорошо… — я понизила голос, — представляешь, он передо мной извнился... — Извинился? — изумлённо пробасил Тэхён. — А что он… — Может!.. — перебила я. — Может, обсудим, когда ты выйдешь? Тут он, конечно, послушался и прикрыл дверь. А я поплелась в гостиную и уселась в кресло. Чимин обустроился на диване. Благо, в гостиной была целая куча хлама, который можно было разглядывать. Я уставилась на циферблат часов в виде яблока, которое в своих руках держала фигурка Рюка из «Тетради смерти», бывшая ростом где-то мне по колено. Я не припоминала, чтобы видела её здесь в прошлый раз. «Сколько хлама покупают эти ребята?» В этой комнате было достаточно безделушек, чтобы сделать новогодние подарки для целого детского сада. Но очень скоро мне надоело разглядывать сокровищницу, и пришлось молча тухнуть до тех самых пор, пока на пороге не появился Тэхён с полотенцем на голове. Одетый в свободный классический костюм в серо-чёрную клетку, он окинул взглядом меня и своего товарища, а затем прошёл к шкафу и присел перед ним на корточки. Я наблюдала, как он достаёт с нижней полки инструменты для взлома, кастеты, — и начиняет ими широкий пиджак с внутренней стороны. — Ты чего удумал? — спросил он в процессе, даже не поднимая на Чимина голову. — Надо подождать Чонгука, — ответил тот, — потерпите немного. Мы с Тэхёном переглянулись. Он поднялся, стащил полотенце с головы и повесил его в шкаф, а затем подошёл ко мне и уселся на подлокотник кресла, на котором я сидела. — Всё в порядке? — спросил он у меня. — Да, — ответила я, — не переживай. Благо, Чон Чонгука нам пришлось ждать недолго. Он влетел в дом вихрем, подобно проворной зимней метели, норовящей сорвать дверь с петель. Настроение у него было отличное, как и всегда. Обнаружив нас в гостиной, он недоумённо обвёл всех взглядом и пролепетал с улыбкой: — Это что за междусобойчик, а меня не позвали? — Ты опаздываешь, — напомнил ему Тэхён, — мы сейчас идём к Дэнни. — Подожди, — сказал Чимин и поднялся с дивана, — Чонгук, пройди и сядь. — Да что ты там задумал? — насупился Тэхён. — Говори уже прямо, что ты ходишь вокруг да около? Чонгук оценил серьёзность ситуации, задорно присвистнул и с разбегу прыгнул на диван через спинку. — Так, — объявил он, — что тут за секретики? Чимин окинул нас всех серьёзным взглядом. Я не знала, чего от него ожидать, но вид у него был решительный и твёрдый. Однако мне не было от этого страшно, волнительно, вообще никак. Тэхён сидел подле меня, опустив ладонь на спинку кресла за моей спиной. И хотя он совсем меня не касался, то положение, в котором мы сидели, действовало на меня, как успокоительное. Будто он был способен укрыть меня от всех невзгод, какие могут обрушиться извне, одним простым жестом руки. От него веяло свежестью и приятным распаренным теплом после душа. И хотя я всё же не забывала, что внутренние карманы его пиджака набиты оружием, я не чувствовала себя некомфортно. Скорее, наоборот. В этом появлялось что-то будоражащее. — С позволения Дэнни, — наконец негромко заговорил Пак, — и с твоего собственного согласия, Рюджин, — он взглянул на меня, а потом пробежался глазами по своим друзьям, — я предлагаю вернуть Рюджин в «Алмаз». Здесь ребята изменились в лице. Тэхён нахмурился. Чонгук шире распахнул глаза. Оба уставились на меня. А я хлопала ресницами, ни черта не понимая. — Это ты настоял на том, чтобы мы взяли кого-то постороннего, — сказал Чонгук. — Почему ты передумал? — в недоумении спросил Тэхён. — Постойте-ка, — брякнула я, — «алмаз» — это же ваши татуировки на шее. Чимин, не обращая внимания на мою вставочку, обратился к Тэхёну: — Не устроишь истерику, как в прошлый раз? Тот облизнул губу и выждал целую вечность, прежде чем дать ответ. — Ну… — и снова он выдержал полугодовую паузу. — Нет, мы обсудили это сегодня и решили… что я больше не прячу Рюджин. — Да о чём вы говорите? — не выдержала я. Здесь я оказалась объектом притяжения глаз всех присутствующих. Даже Рюк со своими часами, казалось, ко мне повернулся. — Помнишь тот бал? — улыбнулся Чонгук. — На который мы решили не брать тебя. Я кивнула. — Ты уже знаешь, что мы идём туда на дело, — добавил Тэхён. — Это первое большое ограбление, которое мы совершим, — нетерпеливо перетянул канат Чонгук, — и оно поднимет нас на ступень выше. — Детали потом, — хлестнул словами Чимин, — один из нас должен свободно зайти через парадный вход. — Лол, — усмехнулся Тэхён, — условия для входа: костюм и платье. Я озиралась на каждого из них, вытаращив глаза. — «Костюм» у нас уже есть, — весело проговорил Чонгук, наклонившись вперёд, — а «платьем», с твоего позволения, будешь ты.