Люби меня любым

Главе Цзян не снятся хорошие сны. Возможно, это карма за все его непростительные поступки, ошибки по собственной слабости. Главе Цзян снятся одни лишь самые страшные кошмары, но он считает, что заслужил их. От кармы не уйти, поэтому он закрывает глаза и проваливается в один и тот же повторяющийся сон. Цзян Чэну семь и сегодня у него забрали трех лучших подружек — Милашку, Жасмин и Принцессу, принесли какого-то оборванца с улицы вместо них. Этот оборванец нагло захватил все внимание отца и сестры, специально сказал, что боится собак только для того, чтобы насолить новому брату, который имел все основания злиться на этого противного ребенка. Но Цзян Фенмянь, отец Цзян Чэна, уж слишком быстро полюбил нового ребенка, даже сильнее, чем своего собственного, что не обратил на слезы, мольбы и истерику никакого внимания, заботясь только о благе этого оборванца. Чувства обиды и несправедливости крепко засели в Цзян Чэне, но он ничего не мог поделать. Жаловаться матушке? Низко и не подобает будущему главе Юньмэн Цзян. Сестре? Она уже приняла сторону уличного ребенка. Устроить истерику? Пробовал, не помогло. Сбежать? Слишком глупо. Остается только смириться. Цзян Чэн сбегает в свое потаённое место, чтобы поплакаться в колени. Оно находится в дальнем углу их сада, под старым, всеми забытым столом, укрытый украденным однажды ребенком одеялом, чтобы Цзян Чэна не было видно, чтобы он мог скрыться ото всех в своем импровизированном укрытии. Слезы безостановочно льются из глаз. Как же это обидно! И никто ведь не встал на его сторону. Все принялись утешать этого уличного оборванца. А что насчет него? Разве он не младше? Разве он не его сын? Выглядит так, словно он тут плохой. А это не так! Плохой только этот мальчик! Цзян Чэн протирает опухшие глаза, из которых все еще льется струей соленая вода. Это несправедливо! Почему он, Цзян Чэн, должен тут сидеть и плакать? Его тело уже начало неметь, а глаза слипаться. Если он после заболеет, то это вина того оборванца, никак иначе! Будит от короткого сна Цзян Чэна неприятный запах. Пахнет чем-то горелым. И очень-очень сильно. Он, прикрывая нос, выходит из своего укрытия, желая знать, что происходит. Его дом горит. Все в огне. Цзян Чэн от шока случайно глотает темный клубок дыма и, пытаясь откашляться, бежит внутрь. Его родители все еще там, его сестра, слуги и тот оборванец. Все находятся внутри. Нужно их предупредить. Из-за густого дыма не видно практически ничего, огонь распространился удивительно равномерно по деревянным стенам его дома. Словно предупреждение, не обжигает, только пугает, завораживает. И маленький мальчик бежит сквозь туман, пытаясь разглядеть сквозь загоревшие силуэты хоть кого-нибудь. И становится облегчением, когда эти силуэты не являются человеческими. Но в тоже время пугает. Цзян Чэн слегка потерян, времени остается все меньше. Дым затмевает вид так, что разглядеть что-либо становиться затруднительным. Пугает. Темный туман, сопровождаемый знакомым запахом гари, огонь, заполнивший все пространство ярким цветом. И маленький потерянный мальчик внутри. Где остальные? Жуткий смех раздается снаружи, и это вселяет надежду в сердце ребенку. Он бежит навстречу неизвестному. Позади дом, обрывки общих воспоминаний, обломки и не потухший пожар. Впереди — надежда, семья, враги. Монстры с улыбкой уничтожающие то, что дорого Цзян Чэну. Топчут, плюются и смеются. Чудовища, гордо носящие знамя солнца, в руках которых окровавленные мечи. И все смотрят, смотрят на него. Простая наживка для демонов вокруг него, слабый наследник, бесполезный заклинатель, что даже не развил в свои года золотое ядро. Даже родители смотрят на него с разочарованием и упреком. Сами они закованы в цепи, беспомощно склоняющие голову перед врагом. И даже сестра качает головой, прикрывая в своих объятиях маленького оборванца. Бесполезный Цзян Чэн прибежал на помощь сломя голову, но только помог этим чудищах одним махом уничтожить весь их род. Глупый, глупый Цзян Чэн. Неудивительно, что даже родители так разочарованы им. Наверное, в глубине души они смеются над ним, как все эти монстры вокруг. Поэтому нет ничего удивительного в том, что его заковали быстро, без применения силы. Как и в том, что его семья отвернулась от него, предпочитая безликого монстра, нежели собственного сына. — Неужели вся семья наконец в сборе? Давайте поиграем! Если я буду говорить правду, то вы выживете, если ложь, то кто-то умрет. Весело, не так ли? — никто не пошевелился, но монстр воспринял это как соглашение и радостно начал: — Насколько я знаю, наследник Цзян развил золотое ядро! — чудовище ликует, в предвкушении потирая ладони. Конечно, эта игра была несправедливой, но такой веселой для него. — Я не…- холодный пот градом стекает по телу, Цзян Чэн в ужасе смотрит на монстра, но в душе винит только себя. Слабый, глупый, маленький наследник не развил свое ядро. Цзян Чэн что-то бормочет под нос, но его уже не слышно. Тело его отца падает вниз, он безжизненными глазами смотрит на своего сына, упрекая его в собственной смерти. Крик застревает в горле, а слез почему-то даже и нет. Ребенок переводит взгляд на мать, что с тем же взглядом провожает своего мужа на другой свет. Сестра, пряча в объятиях не своего брата, плачет, пытаясь дотянуться до родного человека, трупа. А безликий монстр только смеется. — Наследник Цзян силен духом, является достойным наследником своего ордена, — и словно в насмешку этому замечанию безвольным трупом падает его мать. Раздается крик. Кричит его сестра, перед чьими глазами только тела родителей, горящий дом и близкая смерть. И все по вине Цзян Чэна. Если бы только он мог оправдать эти слова, если бы только был сильнее, если бы только… Бесконечные сожаления. Ваньинь никогда не был идеальным, не был лучшим, и никогда ранее это не было сожалением. Однако сейчас, сидя перед монстром, убившим его семью, он почему-то сожалеет. — Ты меня ненавидишь, — конечно, в глубине души он всегда винил его. Знал, что единственной причиной их смерти был он сам, но винил его. Вэй Усяня. Лицо монстра проясняется. Конечно, это был Вэй Усянь, Старейшина Илин, ночной кошмар всех заклинателей. Ваньинь рычит, пытаясь освободиться из оков и отомстить за смерть родителей. — Ненавижу! — искренне кричит он, но только всматривается в это до боли родное лицо, пытаясь разглядеть в них сожаление или скорбь. Хоть что-то, что заставило бы Цзян Чэна его не ненавидеть. Однако он постоянно натыкается на свое отражение. Он больше не мог прочитать его, его сердце для него было закрыто. Он больше не знает этого человека, это монстр, не более. — Лжец, — горько смеется Вэй Усянь, указывая на упавшую Янли. Цзян Чэн в ужасе мотает головой. Ох, если бы он только мог! Если бы только это было правдой! Тогда бы он, возможно, не лишался бы никого. Если бы с самого начала, если бы только его не существовало! Ох, как же это прискорбно! — Ненавижу, ненавижу, ненавижу, — в ужасе пытается уверить себя Цзян Чэн. Он не хочет больше кого-либо терять. Он действительно хочет ненавидеть. Этот монстр, что был его братом, больше никто для него! Просто монстр. Однако как печально, что вся вина лежит только на нем одном, не на чудовище, чьими руками он лишил себя семьи. Это вина одного Цзян Чэна. — Ох, вас осталось двое, — Усянь задумывается, — давайте так: только один из вас останется в живых. Цзян Чэн кого ты выберешь? — Его, — скорбно, но без колебаний, решает Ваньинь. — Не ври мне, — оборванец смотрит прямо на него, — не ври мне. Ты бы никогда не выбрал меня, — Вэй Ин, оказывается, никогда не был закован, поэтому у него есть выбор. У него всегда был выбор. И лишь потому он берет меч и заносит прямо внутрь. А у Цзян Чэна выбора не было никогда. С самого начала он только шел по этому плешивому сценарию и лишался близких себе людей. Он закован в эти цепи и мог только наблюдать и сожалеть. Как смешно, что даже в последний момент, когда у него появился выбор, то лишился его в этот же миг. Когда Вэй Ин взял меч, когда им же и убил себя. Цзян Чэн снова просыпается в холодном поту. Шла шестая годовщина смерти Старейшины Илин, а он так и не смог ни простить его, ни отпустить.