***
Прошло уже четыре дня, а Гарри Поттер всё ещё не пришел в себя. Все его кости уже срослись, да и ушибы, благодаря мазям и мастерству мадам Помфри, тоже зажили без следа. Не было у него причины оставаться спящей красавицей, то есть спящим красавцем, а поди ж ты — не просыпается. Испробовав все известные заклинания, и Поппи, и Северус убедились, что Поттер не впал в магическую кому. Это была хорошая новость, ибо если маг впадал в магическую кому — это означало, что магия покинула тело этого мага, и на то, что она вернётся, практически не было шансов. Такой человек становился сквибом. Магическое ядро Гарри было в порядке, но и разбудить его не могли. Всё ещё сомневаясь, они предположили, что это магия Поттера собрала все ресурсы, чтобы восстановить его организм, поэтому он впал в обычную кому или просто крепко спит. После обеда у Снейпа было окно, которое он использовал для приготовления очередного экспериментального зелья для Поттера, и когда он отнёс его в больничное крыло, чтобы споить парню в надежде, что это, наконец, поможет, Северуса ждал сюрприз. Возле кровати больного сидела мисс Грейнджер, держа его за руку, и что-то эмоционально рассказывала ему. У мужчины сердце пустилось вскачь — неужто проснулся? Но нет, Гарри всё так же лежал безучастно, а Грейнджер городила какую-то ересь: — Гарри, знал бы ты, как мы все волнуемся за тебя! Особенно профессор Снейп. Он ночами не спит, готовит для тебя зелья. Знаешь, Гарри, мне кажется, что он тоже неравнодушен к тебе. Прости, я помню, что ты запретил говорить на эту тему… Просыпайся, Гарри! Через неделю у нас игра с Хаффлпаффом, ребята переживают, что без тебя им не справиться. Пожалуйста, Гарри… — по щекам девушки текли слёзы. Северус сделал вид, что только вошел в палату: — Мисс Грейнджер, с кем вы разговариваете? — Ой, профессор Снейп, здравствуйте! — подскочила со стула девушка. В первое мгновение она испугалась, что профессор мог слышать, что она говорила о нём, но почему-то сразу успокоилась. Ведь если бы профессор это слышал, то задал бы совсем другой вопрос. — Я разговариваю с Гарри. — И как? На многие ли вопросы он вам ответил? — подпустил как можно больше строгости в свой голос Снейп. — Он не отвечает, сэр, но… Мои родители — медики, и я от них слышала, и читала тоже, что если человек в коме, то с ним нужно разговаривать. Они не могут ответить, но слышат. Многие, когда выходили из комы, рассказывали, что на этом свете их держали только голоса родных. — Вот как? Хорошо, тогда продолжайте. Желаю успехов. Эффектно развернувшись, Снейп вышел из палаты. Теперь он знал, как проведёт сегодняшнюю ночь.***
Гарри было очень больно. Он не помнил, что случилось, не мог открыть глаза, чтобы посмотреть, где находится и что причиняет такую острую боль буквально во всём теле, но понимал, что случилось что-то ужасное. Вскоре боль в груди начала уменьшаться, он успокоился и вроде бы заснул. Следующее его пробуждение было не таким болезненным. Дышать стало намного легче, правда, руками-ногами он всё ещё не мог двигать из-за сильной боли, что неизменно возрастала, когда он пытался это сделать, как и открыть глаза. Тишина вокруг пугала. «А может, я ослеп и оглох?» — билась в голове страшная мысль. И когда паника готова была накрыть с головой, Гарри вдруг ощутил прикосновение к своей руке. Очень нежное прикосновение и поглаживание. Оно что-то напоминало ему, только что именно — вспомнить не получалось. А потом он услышал голос. Очень далёкий, едва различимый, но такой… родной, что ли. «Я не оглох!» — промелькнула в голове радостная мысль. Голос, кажется, ругал его, а потом просил вернуться к нему. Куда вернуться? Откуда? Гарри этого пока понять не мог, но голос его успокоил, и он снова уснул. В следующий раз Гарри разбудил довольно громкий разговор. К своей радости, он узнал голос мадам Помфри и голос профессора Снейпа. Те спорили о способах лечения «неугомонного мальчишки», его то есть. Парень обрадовался, хотел улыбнуться, но тело не подчинялось. Не хотели открываться глаза, не двигались мышцы лица и губы, чтобы показать хотя бы мимикой, что он слышит их, что уж говорить о руках и ногах, которые всё так же сильно болели. Много раз он впадал в забытьё и «просыпался» от разных раздражителей. Слышал Рона и Гермиону, которые рассказывали ему что-то. Правда, концентрировать внимание на них или запомнить что-либо не получалось, а слова сливались в нестройный гул, из которого максимум удавалось выделить несколько слов. Слышал Гарри также споры между медиведьмой и профессором Снейпом, правда, с тем же результатом, а ещё были моменты, когда никого не было слышно, но его руку кто-то нежно брал в свою и поглаживал. Именно в эти моменты Гарри больше всего хотел открыть глаза и посмотреть, кто так ласково касается его, но у него ничего не получалось. В очередной раз Гарри «проснулся» от голоса Гермионы и от того, что она тоже сжимала его руку, но не так ласково и нежно, значит, в прошлые разы это делал кто-то другой. К своему удивлению, парень понял, что у него почти ничего не болит. По сравнению с тем, что было в первое пробуждение — это так, мелкая щекотка. И концентрироваться на том, что говорит Гермиона, легче. «Как всегда, об учёбе тараторит», — улыбался Гарри, правда, ни один мускул на его лице даже не дрогнул. — Гарри, знал бы ты, как мы все волнуемся за тебя! — продолжила свой монолог подруга, и Гарри ощутил, что её голос дрожит. Неужели плачет? «Спасибо, но не нужно за меня волноваться, со мной всё в порядке… будет… наверное», — мысленно ответил он, ощущая бесконечную благодарность за то, что хотя бы один человек о нём переживает. — Особенно профессор Снейп. Он ночами не спит, готовит для тебя зелья. Знаешь, Гарри, мне кажется, что он тоже неравнодушен к тебе. Прости, я помню, что ты запретил говорить на эту тему… «Нет, Гермиона! Нет! Расскажи мне ещё о профессоре! Пожалуйста! Не нужен мне квиддич!» — мысленно взмолился Гарри, но подруга его не слышала… Потом кто-то пришел, и Гермиона говорила уже с ним, а Гарри поддался отчаянию, ведь именно о профессоре Снейпе он хотел слышать и говорить, а Гермиона вспомнила о каком-то старом запрете. Было так больно! Нет, не физически! Физической боли он уже почти не чувствовал, а было больно именно в душе. Ретроспектива. Эпопея с индийской травкой, призванной разобраться в чувствах к Джинни, и зельем болтливости, что в его крови превратились в адскую смесь, закончилась для Гарри очень хорошо. Профессор Снейп сварил ему антидот, а в процессе они даже пришли к какому-то взаимопониманию и исчезновению вражды. Парень долго не мог уснуть, вспоминая и анализируя все свои мысли с момента, когда осознал, что любуется грациозной походкой профессора. В эту ночь в груди Гарри поселилось какое-то нежное и щемящее чувство, которое страшно было назвать влюблённостью, но и какого-либо другого названия он не мог придумать. На следующий день, идя на условленную встречу с профессором, Гарри ощущал неимоверный подъём. Ему казалось, что ещё немного, и он взлетит от счастья, что профессор Снейп больше не будет смотреть на него бездушными чёрными глазами, а станет… Кем станет для него профессор Снейп, Гарри не смел думать, но уж точно не ожидал, что в кабинете его встретит тот самый ужас подземелий, который будет цедить скупые, сугубо деловые слова, и разговор ограничится только расспросами о его ощущениях после принятия сначала индийской травы, а потом добавленного зелья болтливости. Но даже несмотря на такое холодное начало, Гарри продолжал надеяться на что-то. Думал, вот сейчас закончится деловая часть встречи и тогда… Именно поэтому он честно и откровенно описал все свои ощущения, начиная с того момента, когда выпил из предложенного Гермионой фиала, и заканчивая моментом, когда выпил антидот, сваренный профессором Снейпом. Даже, краснея и смущаясь, описал некоторые откровения, что пришли к нему относительно самого профессора. Нет, конечно же, Гарри не смел признаться, что увидел в своём профессоре симпатичного мужчину, в глазах которого хотел утонуть. Но то, что он понял, сколько Северус Снейп лично для него, для Гарри, сделал — рассказал, как и то, что сожалеет о тех моментах, когда огрызался на справедливые замечания и наказания. А в ответ… А в ответ получил холодное: — Спасибо, мистер Поттер. Можете быть свободны. Как Гарри не разревелся прямо там, в кабинете профессора, он и сам не понимал. Каким-то чудом ему удалось заморозить эмоции и выдавить из себя глупую наивную улыбку. — До свидания, профессор Снейп! — сказал он тогда, улыбаясь. — Рад был помочь. Вслед за эмоциями «замерзало» тело, но контроля над ним парню хватило, чтобы выйти из кабинета и спокойно закрыть за собой дверь. Обида и разочарование рвались изнутри. В который раз Гарри оказался ненужным тому, кто был ему так необходим. Слёзы душили, но он не мог себе позволить слабость, находясь на чужой территории. Хорошо, что привычка постоянно таскать мантию-невидимку с собой сегодня ему не изменила. Накинув её, Гарри помчался в выручай-комнату — место, где его никто не сможет найти и где он сможет позволить себе выплеснуть эмоции. У юноши был целый день, чтобы обдумать ситуацию и учесть все нюансы. Индийская травка, конечно же, прекратила своё действие вместе с антидотом, сваренным профессором, но, попробовав один раз мыслить правильно, а не через призму чужого мнения, воспитания и предрассудков, Гарри научился это делать и без помощи зелья. Хоть и больно было это осознавать, но Гарри понял поведение профессора. Вчера они оба расслабились, сбросили маски, забыли, что являются учеником и учителем, забыли даже, что являются сторонниками в противоборствующих лагерях накануне войны. Конечно, Снейп был на Светлой стороне, на той же, что и Гарри, но никто же об этом не знал. Для всех Северус Снейп был Пожирателем смерти. Гарри знал, почему сбросил маску он: зелья плюс неожиданные выводы и открытия о своих сексуальных предпочтениях. А вот почему это сделал профессор — парню никак не удавалось понять, хотя он отлично осознал и разложил все причины, по которым сегодня тот снова превратился в ужас подземелий. Первое — это то, что они учитель и ученик. Этика не позволяет профессору перейти черту сугубо деловых отношений. Второе — разница в возрасте. Северус Снейп — однокурсник его родителей. Разве его может воспринимать серьёзно тот, кто мог бы быть его отцом? Третье — профессор видел, что все чувства для Гарри в новинку и возникли они под действием зелий. Таким чувствам нельзя доверять. Четвёртое — судя по воспоминаниям, которое Гарри удалось подсмотреть в прошлом году, профессор был влюблён в его мать. Соответственно, ему нравятся женщины. Было у парня и пятое, и шестое, и двадцать седьмое оправдание для Северуса Снейпа, почему тот оттолкнул его от себя, и ни одной причины, почему он не должен был этого делать. После такого тщательного анализа Гарри пришел к выводу, что не должен обижаться на профессора, тем более что-то требовать от него. Лучше запрятать свои неожиданно возникшие чувства как можно глубже и постараться сохранить с ним хотя бы нейтралитет. Вражды точно больше не хотелось. Вечером, когда он вернулся в гостиную Гриффиндора, на него налетела Гермиона с упрёками, что он пропал после завтрака и его никто не мог найти, и с требованием немедленно рассказать, где он был и что делал весь день. — Да что с тобой, Гермиона? — удивился парень. — Куда я мог пропасть из Хогвартса? После завтрака меня вызвал к себе профессор Снейп, а потом я был в выручай-комнате. Сначала тренировался, а потом заснул. — Ты хотя бы ел сегодня что-нибудь? — Конечно, — соврал Гарри. — Я попросил Добби принести мне бутербродов. — Хорошо, — кивнула удовлетворённо девушка. — Если хочешь, могу угостить яблоком. — Не откажусь, — улыбнулся парень. Ему было очень приятно, что подруга волновалась за него и даже про перекус побеспокоилась. Дальше для Гарри понеслись скучные и однообразные дни. С Джинни он окончательно разорвал отношения, извинившись за то, что обманул её ожидания. Девушка просила не бросать её, потом и угрожала, и в истерику падала, даже однажды попробовала ему подлить какое-то зелье (Гарри подозревал, что это было что-то из любовных зелий), но попавшись один раз, теперь он был очень осторожен. Когда понял, что до Джинни нормальные слова не доходят, он пошел на крайние меры. Попросил девушку прийти в условленное место, но пошел на встречу с ней не сам, а с Роном. — Рон, не далее как вчера Джинни сделала попытку подлить мне любовное зелье. Заметь, это уже второй раз, первый раз она подлила мне зелье болтливости. Так вот, ставлю в известность вас обоих, чтобы потом ты, Рон, не говорил, что ничего не знал. Мне не нравятся девушки, мне нравятся парни, потому Джинни, отстань от меня. Рон, а ты вправь мозги своей сестре. — Ты гей? — выпучил глаза Рон. И вместе с удивлением на его лице читалась какая-то брезгливость. — Представь себе! — не скрывая самодовольства, ответил Гарри. — И не советую тебе начинать читать мне мораль, учить уму-разуму или рассказывать, какой я плохой. Мои предпочтения — это моё личное дело. Понятно? Джинни, ты поняла? Я не могу быть твоим парнем! Никогда! — Ах не будешь? — разозлилась Джинни. — Тогда все узнают, что ты гей! — Да ради бога! — закатил Гарри глаза, будто бы говоря: «какие же вы все глупые!» — Начинай кричать об этом с этой же минуты. Я, конечно же, сам не рассказываю об этом на каждом перекрёстке, но и тайны из своей ориентации делать не собираюсь. Непонятно, что заставило обоих Уизли молчать, а не растрепать эту, безусловно, шокирующую новость всему Хогвартсу, но об их разговоре узнала только Гермиона, а Джинни перестала лезть к нему со своей любовью. Гарри не сомневался, что Гермиона прочла им целую лекцию о психологии геев и популярно объяснила, что, растрепав всем его секрет, кроме прекращения дружбы с Поттером они ничего не добьются. А дружить с Избранным было очень выгодно, вот они и «дружили». Правда, Гермиона тоже сделала свои выводы. Теперь она знала куда смотреть и буквально через две недели вызвала Гарри на откровенный разговор. — Гермиона, зачем ты вмешиваешься в мою личную жизнь? Я же ни в чью не вмешиваюсь, просто хочу, чтобы меня оставили в покое, — устало упрекнул подругу Гарри. — Прости, но я не вмешиваюсь, — смутилась Гермиона. — Я просто хотела помочь. — Чем ты можешь помочь? — Хотя бы тем, что ты будешь знать, что если тебе нужно будет с кем-нибудь поговорить, то ты можешь поговорить со мной. Обо всём! Абсолютно обо всём! — щёки девушки стали уже пунцовые, но она упрямо смотрела другу в глаза. К своему ужасу, Гарри понял, что тоже краснеет, ведь Гермиона предлагала обсудить то, что не каждый друг предложит — интимные моменты близости. А в однополом сексе было что обсуждать, если ты собираешься это сделать впервые. — Да нечего обсуждать, Гермиона, — сдался парень. — Он даже не смотрит на меня. И в ближайшие полтора-два года я даже не буду пытаться сблизиться с ним — это просто невозможно. — Это профессор Снейп, да? Потому что он наш учитель, а ты его ученик, сближение между вами невозможно? — Откуда? — изумился Гарри. — Неужели так заметно, что он мне нравится? — Нет! Совершенно незаметно, — успокоила его Гермиона. — Просто я знала, что искать и куда смотреть. — Ну и хорошо! — наигранно бодро улыбнулся Гарри. — Гарри, мне кажется, что профессор тоже по-особому смотрит на тебя. — А вот этого не надо, Гермиона! Я не нужен ему! Он это чётко и ясно продемонстрировал мне, когда я решил намекнуть о своих чувствах. Так что я запрещаю тебе говорить мне о нём. Я смирился давно, а ты даёшь мне ложную надежду. Не хочу! После этого разговора Гарри часто ловил на себе сочувствующие взгляды подруги, но, как он и просил, девушка никогда не возвращалась к этой теме. Ну, а Гарри просто жил. Обстановка в магическом мире накалялась, о том, что война неизбежна, говорили все без исключения. В школе ещё чётче обрисовались Тёмная (в основном, слизеринцы) и Светлая (все остальные) стороны, из-за чего конфликты возникали всё чаще. Проклятье на руке директора тоже оптимизма не добавляло. Дамблдор — глава Ордена Феникса, именно он руководит сопротивлением Волдеморту. И если его не станет… Одним словом, Гарри полностью окунулся в водоворот общественной жизни, а личную загнал глубоко вовнутрь. Но он всё-таки не робот. И гормоны своё берут, да и эмоции нет-нет да вырвутся из-под контроля. Вот тогда и смотрел Гарри глазами побитой собаки на предмет своей любви и бесконечно тосковал. Конец ретроспективы***
Гарри очень сильно расстроился из-за того, что Гермиона так ничего и не рассказала ему о профессоре, и это отразилось на чарах слежения. Медиведьма, которая и наложила на своего пациента эти чары, примчалась в палату, быстро выгнала подругу, и Гарри ощутил на своих губах противный вкус лекарства. Кажется, это было восстанавливающее и снотворное, так как через несколько минут он снова уснул. Следующее пробуждение было из тех, что Гарри очень ждал. Кто-то поглаживал его руку. «Раскрыть глаза! Я хочу раскрыть глаза и посмотреть!» — твердил себе юноша, но ничего не получалось. Хотелось кричать, плакать от бессилия, но тело оставалось неподвижным. В голове проскочила мысль, что сегодня ему удалось потревожить чары слежения, значит, если он сосредоточится, то опять сможет это сделать, и тогда, возможно, узнает по голосу, кто приходит к нему уже четвёртый или пятый раз и молча держит за руку. Ведь мадам Помфри обязательно заговорит с этим таинственным… — Гарри… — голос профессора Снейпа звучал очень тихо и глухо, а ещё Гарри показалось, что взволнованно. — Сегодня мисс Грейнджер сказала, что если человек находится в коме, то с ним можно разговаривать и он слышит. Это уже давно установили магловские медики. Я не знаю, слышишь ли ты меня… но я надеюсь на это… Гарри замер, вслушиваясь в тихую, прерываемую долгими паузами речь профессора и с наслаждением ощущал поглаживание своей руки. «Так вот что это прикосновение мне напоминало!» — наконец вспомнил он. — «Я точно так же поглаживал руку профессора тогда, когда он брал у меня кровь на анализ. Его руки были такие тёплые! И изящные… И к ним так приятно было прикасаться». Невероятное тепло разлилось в груди парня. Теперь тоже хотелось кричать, только уже от счастья. Хотелось улыбаться. А когда кроме тёплой нежной ладони, что сжимала его руку, он ощутил и лёгкое, почти невесомое прикосновение губ к кончикам своих пальцев — Гарри показалось, что он сейчас взлетит на невесть каким способом выросших у него за спиной крыльях. — Гарри, — после особо длительной паузы снова заговорил профессор. — Не знаю, понимаешь ли ты, что с тобой произошло… Ты упал с метлы. Хотел избежать столкновения с мистером Уизли и каким-то образом столкнулся со стойкой ворот. Метла сломалась, а ты упал с высоты. «Что? Моя «Молния» сломалась? Да как же так?» — огорчился Гарри, но не очень сильно. Нежная рука успокаивала и прибавляла сил. — Я… Я очень испугался за тебя, Гарри, — продолжил профессор взволнованным больше, чем до сих пор, голосом. — Я думал… что… что ты… п-погиб. Ты лежал весь изломанный… И я думал, что… п-потерял тебя… навсегда. Слова теперь постоянно перемежались короткими поцелуями пальцев и внутренней части ладони Гарри. Юноша не смел вдохнуть — настолько необычно и волнующе было слышать такие слова от профессора, от его любимого профессора… — Гарри… пожалуйста… — глубокий тяжелый вздох, — пожалуйста… возвращайся ко мне. Прости… прости, что был так холоден с тобой. Я боялся… боялся, что твои чувства ко мне мимолётные, боялся поверить… А теперь боюсь, что уже поздно… Сколько боли было в голосе любимого профессора! Гарри не мог выдержать этого. Человек, которого он всегда хотел видеть счастливым, сейчас очень страдал. Юноша больше всего в жизни захотел унять боль любимого человека. Говорить он не мог, но очень стремился дать понять, что с ним всё хорошо. И откуда только сила взялась? Гарри легонько стиснул руку профессора. Даже не стиснул, а лишь пошевелил пальцами, но этого оказалось достаточно, чтобы быть услышанным. — Гарри? — удивлённо воскликнул профессор. А потом уже тише, но явно с нотками радости в голосе попросил: — Гарри, если ты меня слышишь, пошевели ещё раз пальцами. Парень послушно снова постарался пожать руку профессора. — Попробуй сделать это движение два раза подряд. У него получилось. — Хорошо! — выдохнул мужчина. — Я буду задавать тебе вопросы. Один раз двигаешь рукой — это да, два раза — нет. Ты согласен так поговорить со мной? Гарри «сжал» руку профессора один раз. — У тебя сейчас что-нибудь болит? Два «сжатия». — Это хорошо. Ты узнал меня? Знаешь, кто с тобой говорит? Одно «сжатие». — У тебя с памятью всё в порядке? Ты помнишь, кто ты, сколько тебе лет? Снова одно «сжатие». — Вот и хорошо, Гарри. Самое главное, что твое тело почти восстановилось, и память при тебе. Думаю, что ещё день-два, и ты полностью придёшь в норму. Сейчас тебе нужно отдохнуть… Два «сжатия». — Что нет? Не хочешь отдыхать? Одно «сжатие». — Ах ты хитрец… Профессор улыбался. Это Гарри точно увидел. После того как он впервые взял под контроль руку и сделал первое движение, постепенно контроль начал возвращаться над всем телом. Он смог приоткрыть глаза и в слабом свете полной луны, что лился через окно, любоваться тем, как профессор внимательно смотрит на его руку и ждёт очередного движения. При должном старании, Гарри был уверен в этом, он даже смог бы заговорить, но боялся, что навсегда потеряет возможность видеть вот такого взволнованного, нежного, открытого профессора. — Хорошо, я посижу с тобой ещё немножко. Можно тебя ещё поспрашивать? Ты не устал? Одно «сжатие», а через несколько секунд два «сжатия». — Понял. Можно спрашивать, и ты не устал. Ты был всё время без сознания и только сейчас пришел в себя? Два «сжатия». — Ты всё время был в сознании? — с ужасом спросил профессор. Это же какую боль пришлось терпеть парню. Снова два «сжатия». — Нет? Значит, ты иногда приходил в сознание? Одно «сжатие». — Это хорошо. Гарри не понимал, то ли профессор просто очень пристально следил за его рукой и потому не замечал мимику и то, что Гарри прекрасно видит всё, то ли профессор давно раскусил его и сейчас просто потакает ему и сам наслаждается этими прикосновениями. Или, может, профессор намекает, что между ними всё изменилось? В последнее особенно сильно хотелось верить, но Гарри боялся. Боялся, что завтра, при свете дня снова увидит на лице любимого человека холодную отстранённую маску. Но даже если это и произойдёт, то это будет завтра, а пока он был просто счастлив, что профессор сам держит его за руку и нежно поглаживает… и целует кончики пальцев, которыми Гарри шевелит, пытаясь «погладить» губы профессора.