Салем. Война ведьм

Во владениях Безумицы все готово к приему гостей – одной гостьи. Хозяйка тревожно заглядывает в каждое из зеркал, развешанных на стенах замка, будто хочет увидеть там что-то еще кроме своего отражения. Но взгляду ее предстают лишь тлеющие старым пламенем глаза да кривящийся в ожидании рот. Верный фамилиар покорно следует за Безумицей и ждет указаний. То место, где раньше было его сердце, пусто и немо, и ничто не тревожит слугу: заклятие лишило его стремлений и желаний, как и необходимости указывать хозяйке на то, в чем она может быть неправа. Безумица наслаждается молчанием фамилиара вот уже много лет и не планирует возвращать его туда, откуда выдернула, он нравится ей таким. – А что, скажи, – живо оборачивается она к нему вдруг, и пленительным задором поблескивают ее глаза, – ждет ли меня успех? Процветание? Надежно ли я сплела сети? Мэри Маргарет хихикает и ведет ладонью по груди Бессердечного, чуть царапая доспех острыми ногтями, выкрашенными в черный. Фамилиар беспрекословно сносит эту полуласку и отрешенно отзывается: – Все запланированное свершится, ты и сама знаешь. Дара провидения у него нет, но он здесь затем, чтобы поддерживать хозяйку, а не перечить ей: боль, которую она до сих пор может причинить, не забылась, и испытывать ее снова Бессердечный не хочет. Если слова его принесут Безумице облегчение, а ему помогут избегнуть наказания – да будет так! Мэри Маргарет кокетливо улыбается, передергивает плечами и отступает, позволяя нетерпеливым мыслям вновь завладеть ею. Сегодня вечером ведьма из иного мира почтит замок своим присутствием, и именно Безумица станет ее правой рукой, той, что укажет на необходимое, а после получит непременную награду. О, для Мэри Маргарет сейчас нет ничего слаще томительного ожидания поощрения за предательство, которое она и сплела лишь затем, чтобы однажды покорить не только местные земли. Марбург вряд ли уступит всё, но на треть Безумица рассчитывает, и меньшее ее не устроит. Марбург должна оценить старания по достоинству, а значит, милость будет проявлена. Быть может, она даже согласится остаться здесь, в замке, ведь не все же ей спать на корабле. Зарево рассвета только-только вступило в силу, но Мэри Маргарет уже ждет вечера и изнывает от собственной невозможности ускорить течение дня. Она нахаживает многие тысячи шагов по замку, каблуками оставляя отметины – всегда в одном и том же месте. Беспрекословный фамилиар сторожит горизонт: ему надлежит немедля сообщить хозяйке, едва только ведьминский экипаж покажется вдали. Однако задача оказывается провалена, потому что Марбург предпочитает передвигаться в потоках ветра, из которых выходит прямо к оступившейся Мэри Маргарет. Всплеснув руками и ахнув, Безумица опускается в самом глубоком из своих поклонов, скрывая этим движением охватившую ее растерянность: что случилось, почему она не почувствовала приближение гостьи? Это ведь ее дом, она сама плела защитные чары… Но сладкий голос Марбург на какое-то время унимает тревогу: – Как любезно с твоей стороны было пригласить нас. Она сердечно пожимает руки Мэри Маргарет, и та не сразу понимает смысл сказанного. «Нас»?.. Цепким взглядом Марбург впивается в лицо Безумицы, впитывает в себя каждую родинку, каждую морщинку, стремится запомнить – будто бы для того, чтобы потом вылепить голема по образу и подобию. И эта пауза – случайная или намеренная – позволяет Мэри Маргарет переспросить: – Нас?.. Улыбка Марбург подобна сладчайшей отраве: она растекается в крови незаметно, горячит жилы и заставляет неметь руки и язык. – Ты ведь так давно не видела свою сестру, Мэри Маргарет. Никому Безумица не спустила бы наглость звучания собственного имени. Быть может, и Марбург услышала бы от нее некое возражение, однако пыльный вихрь, в одно мгновение закружившийся подле лестницы, выпускает из себя ту сестру, при едином взгляде на которую все слова, рожденные под языком, проваливаются в пустое чрево и сгорают там в самом жгучем из всех огней. Мэри Маргарет ненавидяще смотрит на безмятежную Эмму, пригретую чужеземной ведьмой. На Эмму, которая ничуть не изменилась за столько лет. – Как?! – только и может выдавить из себя хозяйка, пока леденяще жгучие пальцы Марбург ласкают ее вспотевшие ладони. – Откуда ты… Мэри Маргарет прекрасно помнит силу того заклятия – проклятия! – что окружало одинокую башню: как и многие другие, она сплела его самолично, пожертвовав и кровь, и волос, и иное, сделав его столь прочным, что никогда бы не рискнула снимать сама. Но… Но Эмма стоит и улыбается здесь и сейчас, и мощь ее, порожденная соитием мрака и света, роем ос-убийц вьется рядом. Мэри Маргарет переводит взгляд на предательницу Марбург, и обвинение шипением змеи срывается с губ: – Я привела тебя в свой мир не для того, чтобы ты прихвостнем таскала за собой эту мертворожденную! Она отдергивает руки, едва замечая, что кожа слезает с них после чужих прикосновений. Эта боль ничто по сравнению с той, что Безумица предвкушает – о, а она умеет предвкушать, она знает, что не ошибается! Яркие, синие глаза Марбург нагло смеются, а после смех срывается с губ густым туманом, от которого хочется кашлять. Явственно ощущая поражение, Мэри Маргарет пятится от самодовольства ведьмы, столь опрометчиво впущенной в дом. Но теперь поздно отзывать приглашение, да и, судя по всему, оно не сработает. – Что же ты? – вкрадчиво интересуется Марбург. – Разве не было твоей целью подчинить этот мир себе? Она подступает на шаг, пока Мэри Маргарет поспешно делает два от нее, и руки Эммы, невесть как оказавшейся позади, обхватывают ее в подобие объятия. Словно ужаленная, Безумица страшно кричит и вырывается, даже не думая наносить удар: воспаленного разума хватает на то, чтобы осознать, что Марбург не пощадит ее, вздумай она причинить Эмме вред. Понимание это испепеляет что-то важное внутри, Мэри Маргарет знает теперь, что не нужна Марбург, и ощущение собственной никчемности, проигрыша в один ход вынуждает ее совершить ошибку. – Это я привела тебя сюда! – визжит она, пока страх велит подсознанию умолкнуть, но подумать об этом проще, чем выполнить. – Я, я, я!!! Ты не смеешь заменять меня ею, не смеешь! Она топает ногами, обуреваемая яростью, желчью, невозможностью обратить время вспять и поступить как-то иначе. Спиной она ощущает снисходительность Эммы, это нехорошо будоражит и без того взбудораженное сердце, выпрыгивающее из груди. Ей бы вспомнить, какой силой обладает пришедшая извне ведьма, справившаяся с проклятием, мощнее которого не было еще рождено под светом ущербной луны. Но она не вспоминает. Что-то рождается во взгляде Марбург. Что-то, что без слов советует Безумице придержать поганый язык, но тот ливень помоев, что хлещет с него, уже не остановить. – На что ты повелась, а?! Что она пообещала тебе за свою свободу? – красное от крика лицо Мэри Маргарет обращено к спокойной Марбург. – Предложила ублажить? Поделиться сокровенными знаниями? И ты поверила, как самая никчемная из всех дур?! А может… Мэри Маргарет осекается на полуслове и бледнеет, когда Марбург протягивает к ней руку со сжатым кулаком. Сквозь пальцы сверкает-переливается нечто красное. Хватает мгновения, чтобы узнать, что это, и Мэри Маргарет безвольным кулем валится на колени, цепляясь за подол ведьминского платье. – Прошу тебя, нет! – бормочет она севшим голосом, с лица уже пропали все краски, оно осунулось вмиг, стало серым и безжизненным. – Не делай этого, я… была неправа, я беру все свои слова обратно, прошу тебя! Она унижается и умоляет, ползает в пыли и грязи, а Марбург с нескрываемым удовлетворением слушает ее и не торопится разжимать кулак. Когда же Безумица умолкает, обессилев, ведьма медленно опускается рядом с ней на корточки и вкрадчиво говорит: – Ты не была нужна мне с самого начала, несчастная блаженная. Я хотела лишь отблагодарить тебя за то, что ты открыла мне все двери, но твой злой язык убедил меня, что добра ты не заслужила. Свободной рукой Марбург небрежно, снисходительно треплет застывшую в страхе Мэри Маргарет по волосам и добавляет: – Ты предала своих – всех разом. Однажды предатель – предатель навсегда. Ты могла бы быть мне полезной, но увы… Она пожимает плечами и демонстративно стискивает кулак. Дикий крик, от которого кровь могла бы застыть в жилах, несется по замку, и с запозданием падает на мертвого фамилиара, чье сердце, обратившееся в прах, брезгливо счищает с пальцев синеглазая ведьма. Мэри Маргарет, не вставая с колен, ползком бросается вперед, а за ее спиной уходят в ветер Марбург и Эмма, так и не проронившая ни слова. Зато Безумица роняет: и слова, и рыдания. Но Бессердечный не слышит ее, и пусть она трясет его тело, и призывает на голову пришлой ведьмы все кары разом, исправить уже ничего нельзя. Тогда Мэри Маргарет сочиняет витиеватую клятву-проклятие, в которую вплетает свое обещание отомстить, перевитое слезами утраты. А после вздрагивает, когда еще одна тень склоняется над ней. – Мне жаль, сестра, – грустно говорит Малефисент, и светлые волосы ее укрыты черным капюшоном: она в неменьшей скорби, чем хозяйка замка. Мэри Маргарет, всхлипывая, бормочет что-то про дракона, поставленного сторожить тюрьму Эммы, а потом опять принимается рыдать над фамилиаром. Малефисент позволяет ей страдать какое-то время, потом начинает: – Регина предлагала… – Регина?! – тут же визгливо обрывает сестру Мэри Маргарет, будто только этого и ждала. – Она предложила бы все, что угодно, лишь бы вернуть свою!.. Она проглатывает слово, осекаясь, и горбится, вновь и вновь склоняясь над Бессердечным. Безумная тоска стремительно сменяет собой мгновение назад властвовавший гнев. – Ах, мой милый Дэвид, – шепчет Мэри Маргарет, дрожащими пальцами наглаживая мертвое лицо. – Мой милый Дэвид… Как давно она не произносила этого имени… Как сладко и как горько звучит оно сейчас! Тем страшнее волной вздымается черная зависть, рожденная под сердцем. Мэри Маргарет утратила своего возлюбленного – а Регина вернула. Безумица ложится на грудь Дэвида, прижимается щекой к его неподвижной груди и, закрывая глаза, вспоминает. Эмма победила желтоглазого короля – потому что никто, кроме нее, не был на это способен. И Эмма получила его силы – потому что никто, кроме нее, не выдержал бы их. Сомнения убивают возможности – а Эмма не сомневалась в своем успехе, в отличие от своих сестер. И лишь случайная растерянность, лишь мимолетная слабость, рожденная в теле, которое только-только окунулось в ванну из смешения света и тьмы, позволила Мэри Маргарет победить. Конечно, Мэри Маргарет отлично знала, что в честной битве не выстояла бы против сестры – и это знание жгло каленым железом, оставляло метки и мешало спать по ночам: до сих пор. А еще она желала, чтобы Регина любила ее – ее, а не Эмму! И теперь, когда все обернулось против, когда планы порушены, когда никого не осталось на ее стороне, нет больше и никакого желания что-либо делать. – Оставь меня, – сонно бормочет Безумица, обращая слова к Малефисент. – Это не мои заботы. Эмма – не моя забота. Апатия овладевает ею в мгновение ока, и вот уже некогда самая сильная из местных ведьм спит, забывшись в дурмане, наведенном сестрой. Малефисент гладит ее по волосам, оставляя в их жесткости крупицы сонной пыли, и тихо печалится о своей утрате. Дракон внутри нее еще не набрал достаточно силы, еще не расправил крылья, пусть даже смерть дочери заставила его пробудиться от вечной дремоты. Малефисент уходит на поиски Регины, сожалея лишь о том, что не присоединилась к ней сразу. Безумица вздрагивает во сне.