Салем. Война ведьм

Сердце заливается чернотой вперемешку с отчаянием. Тьма подступает все ближе, и нет никого, кто мог бы это остановить. Регина бежит по Салему и не оборачивается, чует, как в спину ей дышит хохочущая мгла в маске смерти. Много ли времени потребуется Марбург, чтобы разобраться со всеми ведьмами? Будь Ковен все еще в силе, соберись сестры на этот бой – погибели можно было бы избежать. Но все разрознены и предпочитают сражаться каждая за себя, а некоторые и вовсе самолично пустили в мир чужеродную тьму. Ветер тревожно свищет, когда Регина останавливается у входа в свое жилище. Она так и не научилась называть его домом. Ей не нравится здесь, но после того, как Эмма… Перекресток. Вот, что нужно. Но до этого… Старая, осыпающаяся лестница считает шаги. Регина взлетает по ней быстрее ядовитой стрелы и в дальней комнате достает из шкатулки платок, чуть пожелтевший от времени и от пыли. Оглядывается, размышляя над чем-то, потом качает головой. Она бы не хотела того, что собирается сделать. Опять черная магия, опять… возвращение прошлого, от которого следует уйти, убежать как можно дальше. Но Мэри Маргарет затеяла страшную игру, и не по силам им разгадать чужие правила. Регина смотрит на платок, затем комкает его в ладони. Ногти вжимаются в кожу, оставляя полумесяцы следов. А потом ветер забирает ведьму с собой одним касанием, чтобы она ступила на перекресток двух заброшенных дорог – подальше от Салема, подальше от любопытных глаз. Далеко позади, за спиной, покачивается на ленивых волнах корабль Марбург, а Регина на перепутье разводит огонь. Едва приметный поначалу, он взвивается к небесам искристым столбом, обдает жаром и гудением. Регина невольно отступает, боясь, что обожжется. Затем, чуть колеблясь, кидает в набравший силу костер платок. В первый момент не происходит ничего, огонь продолжает прихотливо плясать, ветер танцует вместе с ним, а пепел, оставшийся от платка, оседает на песке перекрестка и немного на платье Регины. Она не стряхивает его, невидящим взором уставившись в пламя. И вздрагивает – сильно, с испугом, – когда слышит насмешливое: – Кто-то клялся, что никогда не попросит о помощи. Много, много раз. Бесчисленное множество, рожденное средь сумрачной чащи. Кареглазая ведьма, статная и молодая, выходит прямо из костра и смеется Регине в лицо. Регина на мгновение прикрывает глаза. – Здравствуй, мама, – говорит она мгновением позже, и никто не сумеет распознать в ее голосе страх. Кора, мать и сбежавшая колдунья, величественно склоняет голову. Она оставила дочь достаточно давно для того, чтобы забыть ее имя, но все-таки вычерчивает его языком по губам: – Ре-ги-на… Шепот вместе с остатками пепла подхватывается ветром, уносится прочь. Регина провожает его тоскливым взглядом и передергивает плечами. Эта история стара как сам мир. Ребенок оказался не нужен матери, и она оставила его, уйдя за бессмертием. Регина не помнит, чтобы Кора как-то напоминала о себе, но кое-что на память она все же оставила. Тот самый платок, останки которого осели у кого-то в волосах; платок, от которого Регина много раз порывалась избавиться, однако всегда меняла решение в последний момент. Может быть, знала подспудно о сегодняшнем дне. Кора выглядит младше дочери, и это значит, что свою юность она все-таки догнала и сковала цепями незримыми и очень прочными. Она делает шаг вперед, подол платья шуршит, волочась по холодной земле. Регине давит желание отшатнуться. Мать не вознамерится обнять ее, об этом можно не беспокоиться. Мать бросила ее в непролазной чаще, и сердце не дрогнуло и не призвало обернуться. Регина помнит это столь ясно, будто и не была тогда совершенным младенцем, способным лишь таращить круглые глазенки. Выросла ли она быстрее остальных детей или ведьмовство уже тогда кипело в ее крови? – Что тебе надо? – спрашивает Кора нетерпеливо. Должно быть, ей пришлось оторваться от интересного занятия. Она посматривает на дочь и переступает с ноги на ногу, складывая руки на животе. Платье выдает с головой: бал или званый ужин. Там, где обитает сейчас Кора, она желанный гость. Регина не чувствует к ней ничего, кроме далекого отвращения, да и то она давно научилась не замечать. – Помоги мне. Слова тяжело срываются с губ, каплями яда падают на землю и с шипением просачиваются сквозь песок. Кора следит за ними с любопытством. Этого разговора не должно было состояться никогда. Ни одна из них не удивлена встрече, словно такие свидания меж ними происходят постоянно. Но разгадка проста: Кора знает о Марбург. Регина видит это знание в глазах карих, как ее собственные, и передергивается от отвращения: она хотела бы походить на мать как можно меньше. Кора кривит уголки губ, в них появляются легкие морщинки. Она явно знает об этом, потому что тут же прекращает улыбаться. – Твой хваленый Ковен не способен на такую малость? В показном равнодушии сквозит насмешка. Регина не думает, что мать справилась бы с Марбург самостоятельно, но сейчас не время выяснять, чье колдовство чернее. Холод обнимает за плечи. Ночь вступает на землю полноправной владыкой, дышит морозно, подмигивает лунным глазом, поправляет звездную диадему. Регина могла бы сейчас заниматься иными, более приятными делами, однако она продолжает стоять перед матерью и ждать ответа. – А что твоя Эмма? – поднимает Кора брови. – Уж кто-кто, а она должна быть в состоянии справиться с такой мелочью. Регина не хочет знать, откуда у Коры сведения об Эмме. Следила, должно быть, не могла не следить: еще будучи цельным, Ковен прославился далеко за пределами Салема, а уж когда низвергли желтоглазого короля… Все ведьмы округи, волей или нет, преклонили колени перед Эммой, слившей в себе лед и пламень, горечь и радость, тьму и свет. Если бы не Мэри Маргарет… Регина встряхивает головой. – Помоги, – повторяет она, не желая пускаться в объяснения. Кора хмыкает, но глаза прикрывает. Долгий выдох срывается с приоткрывшихся пухлых губ. Она не сопротивляется более, может, хочет таким образом искупить грех – но числит ли она его за собой на самом деле? Или причиной ее покладистости выступает тревога за будущее с Марбург – будущее, которое не придет? Еще один выдох опадает на землю туманными каплями. – Посмотри в трюме корабля… И Регина послушно смотрит, прикрывая глаза. Это не ее видение – против Ковена Марбург поставила надежный заслон, и быть может, Эмма ей в том помогла. Нет, то рыскают по округе глаза Коры: присматриваются, прищуриваются, выхватывают из полумрака большой ящик с отодвинутой крышкой. А в ящике том – истлевшее тело, скелет в некогда дорогих одеждах. Регина тянет руки сквозь время и пространство, нетерпеливо собираясь схватить потаенное прямо сейчас, но видение распадается на клочья и умирает в огне. – Спасибо, – непослушными губами произносит Регина, когда Кора, ни слова более не говоря, уходит в пламя. Вслед за ней уходит и Регина – от пламени прочь, – получив то, за чем приходила. Костер почти что прогорел, в нем остается четверть крохотного полена, когда уверенные руки подбрасывают в него еще растопки. – Нам неслыханно повезло, – усмехается Джонс, присаживаясь на корточки возле огня и осторожно вытягивая из золы обрывок платка. – Ведьмы нынче пошли неаккуратные, торопятся куда-то. Он кладет ошметок себе на ладонь и внимательно разглядывает его. Гуд присаживается на корточки рядом. – Зачем нам это? – кивает он. Джонс не отвечает, облизывая губы. Но потом все же бросает небрежно: – Без личных вещей можно призвать лишь тех, кого сам убил. Остальных – тем более, живых – только при наличии такого вот платка. Или локона волос. Любой вещи, некогда бывшей личной. Он улыбается так широко, что кажется, будто рот его вот-вот треснет, и улыбка пренеприятнейшая. – Нам правда повезло, приятель. Обычно ведьмы более осторожны. Но что-то грядет, и это выбивает их из седла. Они не следили намеренно за темноволосой ведьмой, но провидение привело их сюда – это ли не знак, что все идет своим чередом? Что все правильно? Гуд молчит, и Джонс кидает обрывок платка во вновь разметавшее искры пламя. А когда ведьма шагает из него навстречу охотникам, тальвар сносит ей голову еще до того, как пальцы могли бы сложиться в знак проклятия. Немой крик тревожит ночной воздух, тело тяжело оседает стуком костей: тальвар зачарован нужной магией. Пышное платье хоронит в себе некогда приятные взгляду формы, а голова, теряя остатки волос, подкатывается к Джонсу оскалившимся черепом. Охотники молча смотрят, как призрак пожилой женщины взлетает над костром, растворяясь в вечности. Нет нужды гадать: ведьма хитрила, пытаясь остаться молодой. Гуд приподнимает брови, прислушиваясь к ощущениям внутри себя. Эту колдунью он разглядеть не успел, зато ту, что вызывала ее немногим раньше… Она красивая. С ней можно было бы… – Одной ведьмой меньше, – с отвращением сплевывает Джонс, стремясь забрызгать слюной останки, будто это может крепче связать мятежный дух старой карги. Гуд встряхивает головой и смотрит на костер. Безусловно. За этим они сюда и пришли.