Твоя итальянская кровь

***

Виолетта открыла глаза и закрыла их снова, вдыхая тёплый воздух и аромат свежего дерева. Перина неожиданно мягко и легко обволакивала девичье тело, подушка не колола лицо перьями, торчащими как штыки, а одеяло не воняло сыростью и грязью множества тел. Девушка, продолжая лежать, прокручивала в голове вчерашние события, стараясь тут же стирать гадкую хронологию, протирая сонные глаза. Виола осмотрелась украдкой: красивая мебель, светлые тона спальни, треск свежих полешек в камине, и стук дождя за окном. Девушка села и вскрикнула, заметив слева возле постели мальчика, смотрящего на неё в упор. — Привет! — воскликнул он, помахав рукой перед лицом Виолетты и лучезарно улыбаясь, сверкая отсутствующим передним молочным зубом. Девушка протерла глаза, чтобы отогнать маленького мистера Соломонса, решив, что она, кажется, ударилась о изголовье постели сильнее, чем думалось. Потерев разбитый лоб Виола снова посмотрела на мальчика, изучая его, как под микроскопом: большие серо-зелёные миндалевидные глаза, светлые волосы взъерошенные после сна, пухлые губки поджатые в полуубке. Если это не Алфи Соломонс — тогда кто это? Девушка осмотрела светлые сандалии на ногах ребёнка и костюм маленького морячка, темно-синий гюйс на плечах и такого же цвета шортики. Не хватало только бескозырки для полного образа. — У тебя зуба не хватает, — подметила сонная Виола, показав пальцем на малыша. Луи довольно улыбнулся, демонстрируя окошко в улыбке, протягивая в ладошке маленький молочный зуб. — Папа мне ниткой вырвал, а я даже не заплакал! — хвастался малыш, забираясь на кровать, — Сегодня придет зубная фея, вообще-то, — задумчиво произнёс мальчик, — А хочешь, я положу зуб тебе под подушку, и фея придёт к тебе и даст тебе монету? — предложил малыш, жертвуя всем, только бы понравиться Виолетте. Та растерялась. — Эмм… Нет, спасибо, я вчера уже видела одного зубного «короля», — смущённо улыбнулась она, собирая в пучок рассыпанные по спине волосы. «Он не только зубы считал, но и ребра», — вспоминала еврея Виолетта, вздрагивая от баса из-за спины. — К плохим девочкам, — проговорил Алфи, встречаясь взглядом с девушкой, держа сильные руки в карманах брюк, оперевшись о порог, — Зубные феи обычно не ходят, к ним зубные «короли» наведываются, однако. Виолетта медленно изучала Алфи, обводя взглядом светло-бежевую свободную рубашку, что немного небрежно торчала из-за пояса, а тёмные подтяжки свисали вдоль бёдер, держась металлическими зажимами за чёрные брюки. А сам еврей так и стоял, как истинный плохиш, выигравший вчерашнюю потасовку за мисс Чангретту, сложив руки на груди, демонстрируя ей разбитые костяшки, глубоко дыша и слегка раздувая ноздри. Костяшки разбились о его собственное самолюбие в виде того несчастного. — Особое приглашение на завтрак ждёшь, мм? — спросил еврей надменно, оценивая её тонкие ноги, вылезшие из-под ватного одеяла, — Луи, — уточнил он, уверенно ведя взор к бёдрам, натыкаясь на тонкую ночнушку и тут же очухался, потрепал сына по волосам, прогоняя его из комнаты, возвращаясь к Виолетте, — Тебе тоже советую поесть, ага? Забот невпроворот, — закончил Соломонс, и прежде чем закрыть за собой тяжёлую дверь и позволить девушке расслабленно упасть на подушки, да закрыть глаза, Виолетта кинула ему в спину вопрос. — Он твой сын? — Алфи сделал вид, что не услышал, закрыв дверь и отдаваясь тяжёлыми шагами вниз по лестнице. Сегодня еврею спалось куда спокойнее, потому что он знал, что девчонка не морозит свои сопли в ледяной спальне, которую обдувало со всех щелей. А ещё внизу никто не устраивает хор из стонов и вздохов, как мужских, так и женских, что мешали ей спать. Альфред сам подкинул немного полешек в камин её комнаты, чтобы под утро не остыли ни Виола, ни спальня. Еврею, как и Луи, как и Исмаилу, как и слугам было не по себе от того, что в доме спит молодая девушка, которую Алфи принёс и оставил как бы на ночь, но все понимали, что насовсем. Это было в диво, потому что последний раз женская нога переступала порог этого дома шесть лет назад. Для малых нужд у еврея всегда были девки, к которым можно прийти домой, потому что они не уважали себя сами, и Алфи уже автоматически не уважал их. Он набирал номер заранее, зная, что сегодня напьется, дав мозгу четкую установку в какой район города ехать и какую невежу драть, как последнюю суку, наматывая на кулак ее волосы. И такие находились, мечтая пробиться в жёны, пытаясь утолить его сексуальный голод, представляя, что однажды Алфи останется на постоянно. Ну, и кому нужна такая жизнь? И чем моложе девушка, тем проще её вести за нос, только обещать, но не делать. Обижать и извиняться, чтобы снова заполучить её тело. Врать, чтобы оправдать пренебрежение. Но только не Виолетта. Попробуй еврей подойти к ней пьяным, она же съест его одним только взглядом и к себе уж точно не подпустит. Она знает себе цену. И порой Алфи кажется, что в ней действительно течёт голубая итальянская кровь. — Да, она не подпустит меня к себе, потому что я еврейской крови и более дешёвой масти, а итальянцев она почивает, блять, как родных! Зачем теперь все эти письма, в них сотни слов, признаний и откровений, в них часть души и его мира, которым Алфи поделился именно с ней, а она всё разметала. Зачем эти бешено дорогие белые розы, что Соломонс заказывал ей огромными кипами по двадцать и тридцать штук? Зачем теперь эти золотые безделушки? На ней ни одного его подарка, даже помолвочное кольцо полетело в мусорку, миновав безымянный палец? Кому теперь нужны его бессонные ночи? Его переживания и размышления о том, что однажды он заберет её с Сицилии, и они уедут в свой дом, подальше от мафии и криминального мира? Пока Алфи стоял и смотрел на то, как Виолетта знакомится с Луи сердце его трепетало, и на секунду показалось, что она та самая Виолетта из их писем. Что он мог подойти к постели, обнять её и приласкать, попросить её остаться, потому что это было то, чего она хотела когда-то, и то, чего он хотел сейчас и всегда. Но в её глазах были лишь непонимание, смятение и испуг, стоило столкнуться с Алфи взглядами. Ничего прежнего. Всё в ней новое. За завтраком картина было душещипательной. Луи размазывал кашу по тарелке, Алфи звякнул ложкой в утреннем кофе, а Виолетта задумчиво сидела, сложив на столе локти, не сводя глаз то с еврея, то с его ребёнка. Она искала сравнения и молчание никто не нарушал, не отвлекая Виолу от важного дела. Сейчас она ему предъявит или причинит вред Луи, чтобы Алфи вернул ей сына? От неё стоит ожидать чего угодно, женская месть ужасна. К тому же, её заденет тот факт, что Алфи уже шесть лет как отец, а узнала она об этом только сегодня. В письмах Соломонс не раскрыл карт и даже не обмолвился о гражданском браке с матерью Луи. Не потому что боялся реакции Виолетты, а потому что знал, что в любой миг письма могут перехватить, и тогда еврей станет ещё более уязвим. А она не сказала ему правды, завела интрижку пока фактически ещё была с евреем. «Квиты!» — думал еврей, но на душе его было по-прежнему гадко, потому что об него вытерли ноги, и Виолетта знает, какой же Алфи слабый в глубине, какой ранимый и ласковый. А это всё — его якори, и уж никак не козыри. Она знает Соломонса истинного, настоящего, без масок суровости и строгости, и может поэтому не так сильно боится, словно не боится его совсем. Пугается, от случая к случаю, только и всего. — Ты сейчас меня насквозь прожжешь, — заметил Альфред, и Виолетта увела глаза, утыкаясь в кашу. — Что это за клейстер? — брякнула она, начиная утреннюю потеху, встряхивая ложкой, и каша со звонким шлепком упала на стол, на что Соломонс сделал глубокий терпеливый вдох. Луи начал копировать действия девушки, и еврею это не понравилось. — Что такое клейстер? — спросил Льюис отца и Виолу одновременно. — Это каша, которую варит твой дорогой папа, — прощебетала она, оказавшись быстрее, — Может, он хочет чтобы эта каша слепила наши губы, и мы не могли разговаривать? — показала она на губы, якобы сшив их, — Хороший ход, мистер Соломонс, — заметила она, — Трусишь, что я расскажу Луке о том, как ты себя подло вёл? Алфи хмыкнул, мечтая разорвать эту дрянь на месте. Прогнать Луи и разложить её на столе! — Твои губы, как верхние, так и нижние, даже моментальным не слепить, всё равно разойдутся и парочку итальянцев там, да наследят, ага? — начал еврей, — Луи, закрой ушки, будь добрым мальчиком, — попросил он сына, — Поверь, дорогуша, Лука творил вещи и пострашнее! Луи закрыл уши руками, поглядывая то на отца, то на Виолетту, периодически отгоняя мелкую проснувшуюся от тепла в доме осу локтями, что настырно лезла к сладкому чаю и каше. — Тебя это не должно касаться! — злилась Виола, отмахиваясь от настырного насекомого, сверля еврея глазами и абсолютно испепеляя его, злобно дыша, краем глаза замечая шрамы на руках Луи, — Лука — мой брат, и чтобы он не делал, я буду ему верить больше в тысячу раз, чем какому-то чокнутому Алфи Соломонсу! Луи открыл одно ухо, закидывая в рот ложку каши и закрывая снова, пока еврей выжидательно молчал. — Ну, может тебе и пососать у брата при встрече, а? — ответил он, — Иначе, спроси себя, почему же братик клал на тебя свой маленький итальянский член, мм? Оса уселась на край чашки с чаем, пытаясь собрать сладость, но скользнула в жидкость, бешено барахтаясь на месте, пытаясь спастись. — Когда Лука найдёт тебя, то я смотаюсь в церковь и по доброте душевной закажу отпевание твоей грязной душонки у местного священника! — била злость из девушки. Луи убрал руки после этой реплики и схватился за чашку, пока Алфи вскочил с места, намереваясь содрать три шкуры с Виолетты, отбрасывая салфетку с колен. — Не будь так уверена в могуществе ебаного макаронника, Виолетта в стране евреев! — ругнулся Алфи, тыкая в неё пальцем, — Как только Лука переступит порог моей империи в Камдене — его уже будет ждать пуля в лоб и дешёвый гроб, да! А тебя — грязные руки на твоём чудесном теле, ага? Тебя будут просто пялить, — показывал он руками, глянув на Луи, что напряжённо отбросил чашку, — Льюис закрой уши! Я не закончил! — вернулся он к девушке, — Пялить, — повторил он, — Класть поперёк кровати и трахать, блять, по очереди: немцы, итальянцы, англичане, евреи! Все без разбору! Ты будешь, мать твою, занята 24/7! — рычал он не обращая внимания на Луи, что кашлял и бледнел, продолжая, — Все твои дырки, блять, заполнят мужики! А если ты будешь дёргаться и быковать, то в твоей итальянской голове проделают четвертую, блять, дырку! — проорал он последнее, — Ты ответишь за своего чистоплюя брата! — только сейчас вместе с Виолеттой, они услышали свистящие хрипы Луи. Девушка вздрогнула, подбегая к мальчику, пока Алфи ударял его по спине, чтобы тот откашлялся, решив, что мальчик подавился. — Луи! Луи! — схватил он синеющего сына на руки, начиная трясти его, — Луи, что такое? Виолетта бегала глазами по столовой, заметив как по столу растекается чай из опрокинутой чашки. — Алфи! — воскликнула она, — Это оса! Его ужалила оса! Нужно сделать разрез! Еврей опустил ребёнка на стол, наблюдая, как тот перестаёт дышать совсем, став синюшным до неузнаваемости, хватая со стола нож для масла, поднося к горлу сына. — Где резать? Как резать? Я не смогу! — прокричал еврей, теряя сына на глазах. Виолетта выхватила нож из сильной мужской руки, фиксируя рукой щитовидный хрящ. — Найди трубочку или палочку, быстрее! — прокричала Виолетта, замирая и на выдохе делая короткий неглубокий продольный надрез, разводя края тканей. Алфи бешено рылся на столе, переворачивая кухонный гарнитур, наконец, натыкаясь на мелкую палочку, передавая её девушке, что ввела её в надрез, и мальчик стал дышать, на глазах вновь обретая розовый цвет. За спиной еврея стояли помощники и работники дома, нервируя и без того нервного Алфи. — Что встали?! — гавкнул он, — Вызовите врача! Работники зашевелились. Кто-то рванул к телефону, а кто-то стал убирать со стола хаос, что остался после спасательной операции. Виолетта, тяжело дыша, присела на край стула, придерживая палочку в гортани Луи, слыша вдали дома голос Исмаила, твердящего адрес в трубку. — Всё позади, Луи, — гладила она его по волосам, зачесывал назад пряди, смотря в серо-зелёные детские глаза, — Всё пройдёт, — улыбнулась ему Виолетта. — Ты вспомнила, что любишь меня? — совсем беззвучно прохрипел Луи, смотря на Алфи, понимая, что притчи и истории отца никогда не бывают пустыми и бестолковыми, и несут в себе глубокий смысл. *** Алфи дёрнул на себя дверь бутика, пропуская вперёд Виолетту, что испуганно пыталась понять, куда её привез еврей и зачем. Альфред безумно любил роскошное дорогое нижнее женское белье на прекрасном женском теле. Соломонс считал это настоящим искусством. Покупка кружевных трусиков, бюстгальтеров или чулок приятный для Алфи процесс. Уже ритуальный. Вкусы его постоянны и никогда не меняются, но пожалуй, единственное что изменилось сегодня — это его спутница. Порой Альфреду нравились на теле многочисленных любовниц тонкие стринги, впивающиеся в самое сладкое место, а порой кружевные прозрачные трусики, нежно обхватывающие светлую кожу. Цвет для Соломонса всегда имел колоссальное значение не меньшее, чем качество: красный, чёрный и белый, что были усладой для его глаз. Каждая женщина, с которой Альфред спал постоянно, раз в месяц получала чудный подарок в виде недешевого кружевного белья. Соломонс, скорее, в привычной ему манере, делал этот подарок самому себе, заворачивая наскучившую женщину в красивую обертку из шелковых кружев, начиная игру. Альфред вальяжно садился в кресло с довольной ухмылкой с широко расставленными ногами, потягивая горьковатый дым, запуская в воздух кольца, не сводя взора с нимфы, что по его велению вертелась, словно рыбка на крючке, то наклоняясь, то выпрямляясь, чаруя и маня. Соломонс обгладывал глазами крутящуюся перед ним девушку, что довольно извивалась и обольщала мужчину, не зная, что это он обольщает ее в очередной раз. Виски со льдом, роскошная девочка эротично раздвигает ножки и плавно двигается перед евреем. Нижнее белье вселяет в женщину уверенность и маленькую раскрепощенную тигрицу. Алфи попивает виски и довольно щурится, в своей игривой натуре, сжигая девушку похотливым взором, вожделея её сильнее и сильнее. А милой куколке льстит, что ей дарит такую роскошь и мгновения внимания бандит, опасный и властный над ней и еврейскими сообществом, принадлежащий только ей. А в следующее мгновение Алфи уже был для неё чужим. Дым затемнял комнату и делая её более уютной, а обстановку — интимной. Тигрица медлит, дразнит Соломонса, шаловливо покачивая бедрами облаченные в кружевные трусики и подтянутые к телу поясками. Тонкая полоска узкого белья закрывает самое интересное, хотя Алфи достаточно и этого. Альфред, взяв сигарету в зубы и сощурив из-за дыма левый глаз, умудрялся другим поглощать танцующую перед ним деву, маня её к себе пальцем и осторожно подергивая пояса чулок, словно струны девчачей души. Альфреду нравится вид полураздетых женщин, гораздо больше чем раздетых до гола. Во всем у еврея был вкус. — Ну же, сладкая, прогнись, — командовал Соломонс. Наблюдая, как дева начинала плавно извиваться, проводя по своей груди рукой, раздвигая перед Алфи ножки и виляя задницей, вынуждая Соломонса невольно поправить бугор в штанах, что мешал ему ровно сидеть. Адфи мог приручать её часами, терзать и требовать, не целовать и не дарить и малейших ласк, пока та не заслужит поощрения в виде его краткой любви. — Хорош комплект, — цедил он, наспех расстегивая ширинку, укладывая грубую руку на волосы, — Постаралась, — заверял он её, за край бюстгальтера притягивая даму к себе, роняя её на колени, — Иди ко мне. Виолетта, войдя в магазин, окунулась такое разнообразие цвета, что голова пошла кругом. Сотни прекрасных тканей высшего качества, кружева, шёлк, атлас, бархат… Алфи брел чуть впереди, протягивая широкую руку своему знакомому продавцу, улыбаясь и приветствуя его. — Зачем мы здесь? — спросила его Виола, вопросительно смотря на продавца, что знал и был весьма рад видеть здесь Алфи, ударившись о твёрдую спину грудью, потирая её и смотря точно в серые глаза. Альфред встретился с ней глазами, замер и затих, вспоминая, о чем его спросила Виолетта, невзначай любуясь её красотой. — Шмотки, — выдавил он, проморгавшись добавляя, — Тебе нужна одежда, — уводя глаза и переключая взор на портного, что с любопытством смотрел на очередную гостью. — Это Виола, — начал еврей, обводя девушку ладонью, —Ей нужно пару лучших комплектов белья, — закончил он, и портной удалился, отводя силой любопытный взгляд, потому что с евреем впервые пришла такая скромная дама. Соломонс же в отношениях любил в женщинах кротость и покладистость, а обожал в мисс Чангретте спесивость и горячность. Девушка смутилась. — Мне ничего не нужно, — процедила она, грозно смотря на еврея. — Ага, будешь так ходить? — проворчал еврей, ущипнув девушку за маленькую выпирающую из-под платья горошину соска, заставляя ту съежиться и пискнуть, — Не надо ей белья, блять! Ну, ходи тогда, сверкай! — злился он, и Виола прикрыла грудь руками, — Тебе тут не Сицилия, и я тебе не сраный макаронник! — Так это твой бульдог вчера всё порвал! — возмутилась она. Портной глянул на Алфи искоса. — Во-первых, не бульдог, а доберман, — заметил еврей, — А во-вторых, девушки любят когда с них срывают зубами белье, разрывают на части, но, — Соломонс продолжил рассуждать, — Но, ты у нас не все, да? А в-третьих, раз мой доберман, то и покупка нового белья для тебя тоже с меня, ясно тебе? Виолетта успокоилась, злобно цыкая и подходя к стеллажу с нижним бельём, начиная выбирать, но Алфи оказалось это не по нраву. — В сторону, девочка! — толкнул он её плечом, — Уступи место папочке! — ткнул еврей пальцем на себя, — Дай выберет человек, у которого есть вкус! — заметил он, начиная перебирать наряды, едва заметно ухмыляясь. — Тогда уступи место продавцу, — ехидно хмыкнула она, плюхаясь на кресло, закрывая глаза, ощущая колкое явление внизу от слова «папочка». — Давай, поговори мне ещё тут, ага? Снова хочешь быть пушечным мясом, да? — рылся еврей, изучая каждую модель от и до. — А ты хочешь нацепить на меня белье твоих ровесниц? — не отставала Виолетта, распаляя еврея, — Только так тебя можно завести? Алфи обернулся, скривив брови. — Ты хочешь сказать, что я старый, и у меня не стоит, а?! — воскликнул он, пригрозив девушке пальцем, — Мой сервиз в шкафу, ага? — добавил он, возвращаясь к поиску идеальных моделей, — А чулки красивые есть? — спросил еврей, обращаясь к портному, вновь переключаюсь к подбору белья, держа в руках светлые трусики. Маленькие полупрозрачные бюстгальтеры, сквозь ткань которых просвечивает прекрасный женский репертуар. Узенькие кружевные трусики, в сетку, прозрачные в стратегических местах, а некоторые и вовсе с аккуратным дырочками. Алфи перебирал эту роскошь, чувствуя себя, как дома. «Наверное, если бы я не был мафиози, я бы продавал женское нижнее белье, » — иронично подумал еврей, — «А что, работа непыльная, в обед можно запирать дверь и потрахивать молоденькие игривых клиенток, » — от этих мыслей Алфи фыркнул. Времени было не много, поэтому Альфред ускорил темп, выбирая самые нежные на ощупь и самые дорогие на материал. Виолетта, сидящая в кресле, с удивлением наблюдала, как, набрав целую гору женского белья, Алфи направился прямиком к ней. И мисс Чангретта была готова поклясться, что никогда не знала Алфи таким до этого дня. Он шёл к ней, уверенный, решительный и абсолютно непоколебимый. Его широкие плечи были расправлены до отказа, и заставляли мурашки приятно покалывать в теле. Его привычное пальто сейчас сидело, как влитое, обыденная рубашка немного выползла из-за пояса и торчала, имея свой определённый шарм, который было сложно объяснить. Виолетта ощущала его цепкий взгляд серо-зелёных глаз, что приближались, вызывая приятное легкое волнение где-то в самом низу. — Извольте примерить, — раскланялся он, надменно глянув в глаза Виолы и моментально прочитав в них яркий блеск. — Нет, только не это! Вдруг я состарюсь, стоит мне надеть это белье для тёток от тридцати пяти? Алфи ухмыльнулся, а после снова стал абсолютно серьёзным, смотря в её глаза по-прежнему. — Не волнуйся, папочка Алфи-таки все время будет рядом. Если ты внезапно начнёшь стареть, то я просто сниму его с тебя. Виола сглотнула, ерзая на ноющей нижней части тела, облизывая губы совершенно судорожно. — Любишь раздевать морщинистых мопсов? — спросила его Виолетта с издевкой. Соломонс хмыкнул. — Неа, — крякнул еврей, — Речи о тебе не заходило, да? Мне как-то больше нравятся просто суки, ага? — схватил он Виолетту за ухо, больно надавливая пальцами на мочку уха, вынуждая ту встать и взвыть от неприятной боли, запихивая ей кучу кружевного тряпья и занимая её место. Виолетта вошла в примерочную, снимая с себя свое платье, дрожащими руками стягивая его и отправляя вниз. Она была не готова примерять это кружевное безумие, зная, что придётся показать наряд еврею, решаясь обмануть его, обманывая себя, стягивая с бёдер трусики, переступая их и поеживаясь от прохлады. Звякнули плечики, и Алфи, довольный собой, отпил из чашки крепкий кофе, видя через ткань лишь силуэт девушки. Долго крутясь перед зеркалом в различных позах, Виола ощутила горячий прилив, вспоминая письма и взгляд еврея, невольно возбуждаясь и лицезрения себя абсолютно обнажённой в отражении огромного зеркала, теряясь во времени от новой для неё неги. Колкие чувства где-то между ног всегда были атрибутом эротических писем от Алфи, но сейчас всё это подогревалось не только фантазией, а ещё и взглядами, голосом и улыбкой. Виола стала дотрагиваться до груди, поглаживать свое красивое тело, проводя ноготками по вставшим соскам, сжимая их пальчиками так, как хотела, чтобы это сделал еврей. Слегка загорелая кожа её мерцала в свете ярких ламп, а рука прошлась по подтянутому животику, напрягшемуся от переживаний, что бушевали в душе девушки. Небольшая, немного округлая грудь, которой Виолетта стеснялась из-за её скромных размеров плавно вздымалась и опускалась, выпуская её нервное дыхание и приятное тепло в самом низу. Виолетта едва заметно покраснела, глядя на отражение, видя немного влажные с внутренней бедра в зеркале, начиная сладко и быстро ласкать себя, как делала это порой, повисая на телефонной трубке, слушая бас еврея и его описание их встречи в красках, когда писем уже было недостаточно, а остановиться она уже не могла, приводя себя в дикое волнение. Внизу до жути и боли приятно ныло. Через пару мгновений горячее трепыхание разошлось по телу и Виолетта прижалась лицом к стеклу, испытывая бешеные эмоции от удовольствия до внутренней боли вместе взятых, наложенных друг на друга одновременно. Она прикусила руку чтобы тихо простонать в неё и не привлечь внимание ни еврея, ни продавца. Виолетта посмотрела на себя в зеркало, понимая, что стоит в примерочной где-то в Лондоне, с голым низом и обнажённой грудью, пока её брат не знает, где она находится, пока её племянник в чьих-то руках, пока она сама потеряна и не найдена в лапах чужого и одновременно родного мужчины. Слезы с захлестом брызнули из глаз, смачивая щеки, но их быстро стер голос Алфи из-за шторки. — Ты там жива? Мопсик? — Первый мне не идёт. Слишком мал, — проговорила она твёрдо и Соломонс угукнул. — Второй слишком большой, — выкрикивала она, прокручивая в пальцах край нижнего белья, сдвинув в сторону комплекты, выжидая короткую паузу, — Третий вообще жмёт! Соломонс молчал, даже не отвечал на её восклики, словно не слышал или не хотел слышать. Виолетта выдохнула, взяв в руки последний комплект белоснежного цвета, осторожно снимая его с плечиков Тончайшие белые на широкой кружевной резинке с лентами чулочки облачили её стройные ноги. Белый атласный корсет был следующим и подчеркнул достоинства молодой фигуры. Лёгкий кружевной бюстгальтер спрятал аккуратную грудь, и Виолетта дёрнула тонкую шпильку из густых волос, и те рассыпались, сочетаясь с кипенно-белым бельем. Виола стала крутится перед зеркалом, выгибаясь в спине, закусывая губы. Вдруг в отражении зеркала дрогнула бархатная занавеска. Внезапно, чёрная тень в пальто прильнула сзади, накрыв их тёмной ширмой и замерла. Стало тихо. Так тихо, что она услышала биение собственного сердца. Виолетта подняла глаза и выпрямилась, сталкиваясь с темно-серыми в отражении зеркала, что смотрели точно в глаза, подавляя её дрожь. Вздрогнув от увиденного сердце яростно забилось. Животный страх на мгновение сковал все тело, парализовав девушку. Каштановые волосы еврея немного торчали, пока плотно сжатые губы покоились в молчании. Дыхание его было совсем глубоким и размеренным, словно у зверя, что затаился, не смея двигаться даже глазами по её телу, сохраняя тишину. Все происходит будто бы не с ними. Горячая и сухая мужская рука легла на талию и побежала касаниями к тонкому животу, заставляя Виолетту замереть и глупо улыбнуться от щекочущих чувств. А припухлые губы Алфи коснулись шеи, оставляя невесомый поцелуй и шум выдыхаемого воздуха. Его мужской напор и наглость словно стёрлись, перестали быть условными рефлексами. — Четвёртый подойдёт, — пролепетала она вполголоса, с ужасом осматривая цену и поджимая губы, стараясь не сталкиваться с евреем. Белоснежный комплект смотрелся весьма скромно и наивно, заставляя еврея мельком задержать взор на прекрасном теле. Девушка напряжённо смотрела на руку, что лежала на самом низу живота, такая большая, покрытая тёмными волосами, мужская и горячая, доставляя ей как телесное, так и эстетическое удовольствие. Его рука лежала там, где должна была лежать, не выше и не ниже. Там, где было её место в письмах еврея. Алфи так и смотрел на лицо Виолетты, пытаясь понять её чувства, прочесть по мимике, невзирая на голое тело, потому что тел он видел множество, а чистых эмоций без лжи — никогда. Он опустился губами к плечу, укладывая вторую руку чуть ниже, обдавая жаром воспаленную после лезвия кожу, покрытую царапинами и ранками, незаживающими слишком долго. — Ааах… — раздалось из губ Виолетты, и Соломонс стал бродить по её ключицам губами, ведя линию к шее и спускаясь к спине как по склону. Его губы были точно бабочки, что ласково трепетали на коже, оставляя лёгкое касание. Соломонс поднял глаза, снова смотря в лицо Виолетты, касаясь носом её щеки, размеренно целуя и срывая с неё сладострастный вздох. — Тише, — шептал Алфи, поглаживая рукой её плоский живот, заставляя её извиваться в его объятиях. — Ааах… — не смогла она скрыть восторга от тёплых мужских касаний на теле и пухлых губ на щеке, привлекая внимание продавца. — Кхм-кхм, — прокашлялся он, — Молодые люди? — сделал он замечание. Алфи моментально выпустил птичку из своих лап, шепнув: — Одевайся, дорогуша, нас дома ждёт Луи, — провел он пальцами по её плечу и скрылся за шторкой, вынимая купюры, чтобы оплатить белье.