Твоя итальянская кровь

POV/АЛФИ Жизнь никогда не была особо справедлива и любвеобильна ко мне. Скорее, с рождения она относилась ко мне на авось. Наверное, у неё были на то причины. Начиная с меня самого и моих родителей. Их я, по классике всех трагических автобиографий, не знал. Не видел ни вживую, ни на фото, ни во сне. Короткие проблески, порою, всё же были. Например, спешишь себе в Пекарню и тут запах сгнившей осенней листвы. И словно вернулся коротким воспоминанием в какой-то старый полуобрушенный дом. Что за дом, как его отыскать сейчас ради одного этого запаха и частички моей хронологии? Я подкидыш. Родился осенью. Нашли меня, как и полагается во всех конченных случаях, под забором в тонкой пелёнке. Позже узнал, что грел меня дворовый пёс все эти часы под промозглым дождём и ветром. Выходит, меня зачали, выносили, родили и тут же выкинули, ненужный мусор? «Выходит, так, » — бормочу я сам с собой. От этого мне, конечно, печально, но уже не очень. Годы, время, смена времен лечат? Да ничего они не лечат. Притупляют, отвлекают, стирают по чуть-чуть детали и сбавляют колкость воспоминаний. Но не лечат! Может, лечат от всего этого люди? Не просто прохожие или знакомые, сослуживцы, друзья или коллеги. Может, кто-то более близкий, родственный, что ли. Разбитую судьбу и раздробленное на осколки сердце необходимо лечить другой судьбой и другим сердцем, только целым, которого хватит на двоих. А где найти это целое сердце? Где найти не разбитое и не колотое, даже не потресканное и не потертое? Только если создать его самому. В ту злополучную сентябрьскую ночь меня подобрала женщина. Она же выходила меня, часами не спала, пока я чах от пневмонии, что теперь осталась следом в моей груди в виде пятен на рентгене. Двенадцатое сентября — день рождения, самый мой грустный праздник, который я не праздновал. В этот день меня накрывала какая-то противная тоска, и я сидел или с бутылкой, или лежал с бутылкой, или спал между бутылок, или спал на девушке после трех бутылок. В общем, жизнь свою я прозябал и не спешил менять её в корне. А зачем? Можно же пахать, как черт, месяц, потом пить трое суток с какой-то блядью и есть её стряпню, от которой тошнило даже похлеще, чем от похмельного синдрома. Я просыпался, протирал заспанные и опухшие глаза, наблюдая, как из-под меня выползает очередная, встаёт и тут же получает пару шлепков по светлой заднице. Затем час в обнимку с унитазом, кровь из желудка от язвы, головная боль после рома и полчаса теплого душа. Плохая и сточенная бритва летела в раковину, а я и не спешил бриться. Для кого? Для чего? Пойдёт и лохматым. Завтракал, очередная подстилка цеплялась ко мне из-за всяких мелочей, почему я не позвонил, почему опоздал, почему забыл что-то передать. Я не хотел, но искал оправдание, чтоб после не искать новую, с которой можно трахаться без защиты и обзывать последними словами на пьяную голову. Кто это будет терпеть? Одна на тысячу, если не на миллион. Ладно, за деньги можно меня и потерпеть пару дней в месяц. Так шли дни, превращаясь в года. Понедельник — пятница, и всё по кругу. Пекарня, шляпа и пальто, ром и клиенты, кровь и кастеты, сигаретный дым и заряженный револьвер. Драки, ссоры, споры, счета, большие суммы. Долги, ставки, вышибалы и рэкет. Всё так бы и текло, если бы не июнь позапрошлого лета. Июнь Остров Сардиния POV/АЛФИ Тёплый летний денёк висел над островом, мучая меня, привыкшего к прохладе, сидящего на большом вороном коне. Руки мои, увешанные печатками и браслетами (из кожи, золота и серебра), цепко держали тугую кожаную узду, то и дело дергая её. Воздух был совсем теплым, местами горячий, а я распахивал ворот белой свободной рубахи, расслабляя и пытаясь вобрать в тяжёлые от курева лёгкие больше свежего бриза. Тело моё по инерции подавалось взад и вперед, но я уверенно сидел в седле, несмотря на пожизненную фобию лошадей. Как-то в детстве меня хорошенько сбросил с себя молодой жеребец, так, что я сделал сальто назад и шмякнулся лицом на землю, втягивая носом пыль и песок с дороги, собирая кости и слёзы, да кровь с подбородка и, прокушенного ничком, языка. Ох, и долго потом болели язвы на языке. Но в тот момент я старался думать о своём статусе, подергивая узду и подскакивая на кочках, следуя за идущим впереди Лукой. Я абсолютно не понимал, для чего меня пригласил в такую даль итальяшка? Покататься на лошадках и полюбоваться живописным лавандовым полем? — Нахер мне твои цветочки? Я пока ещё живой! — ворчал я, пытаясь расслабиться, то и дело поглядывая на умиротворенного партнёра, но тот лишь хмыкал. — Терпение, мистер Соломонс, — бормотал он мне в ответ через плечо, — Таких видов нет нигде, кроме как в Италии. Я раздражался, потому что плевать мне было на эти виды. Меня больше прельщали деньги и возможность поставок в штаты: — Терпение необходимо только при запоре! — гавкнул я в ответ, крутя головой из стороны в сторону, собираясь уже слезть с лошади, приоткрывая рот, чтобы скомандовать, как внимание, да и голос мой, перехватило, взгляд расплылся в темноте зрачков, а губы слегка растянулись в улыбке. Меня словно загипнотизировали, так велика была её красота. Всё моё внимание и мнительность были прикованы к резвящимся в глубине поля сиреневого цвета девушкам, что нежно смеялись и бегали с босыми ногами, прыгали и танцевали. Они были так легки и беззаботны. Но взгляд мой застыл лишь на одном силуэте, что показался мне наиболее прекрасным и чудесным. Высокая длинноволосая дива нежно парила в цветах. Её полупрозрачное хлопковое платье развевалось на лёгком ветру, колыша его низы. Оно было белоснежным, а сама девушка — чуть смугла от жаркого итальянского солнца. Я потерялся на мгновение, утратил дар речи и отпустил поводья, продолжая смотреть всё на ту же девушку, что словно сошла с небес. Неожиданно я почувствовал сильный удар в область лба, ещё один хлесткий в глаз. Я вздрогнул, не отрывая взора от девушек, и кувыркнулся через лошадь, падая, как хлеб с маслом, точно на лицо, разбивая нос. Я поднял пыльную рожу, вытирая её рукой, и с улыбкой посмотрел на Луку, что через мгновение, наконец, громко расхохотался, разворачивая лошадь и приближаясь ко мне. Кровь пошла со лба, чуть зацепила волосы, а глаз слезился после удара ветки, источая солёные слезы, а я лежал и мешал смех и мат. Лука подал мне руку, и я принял её, отряхивая рубашку уже темно-серого цвета, штаны более светлого оттенка и запылившиеся носы ботинок. Чангретта протянул мне платок, а я одним глазом смотрю на девушку, лишь одну, наблюдая за её грацией. — Ты как умудрился сальто через себя сделать? — шутил Лука, — Цел? Я улыбнулся, а после сам рассмеялся над собой, показав пальцем на играющихся в лаванде девчонок, что не заметили моего падения, и слава Богу. — Вон та, — протянул я руку, тыча указательным пальцем в застывший силуэт девушки, — С длинными волосами и белоснежном платье — виновница моего конфуза, — тыкал я в неё издали. Лука навострил зрение и черты лица, поджимая тонкие губы. — Ааа, дочь приказчика, что ли? — спросил он меня. Внешний вид моего ангела не походил на такой дешёвый ранг. Платье минимум сделано на пошив из дорогого хлопка. Те, что рядом с ней ещё могут быть простаками, но та, что сейчас рвёт цветы — явно не без голубой крови в жилах. — Да нет! Вон, — снова ткнул я пальцем в образ, — Та, что цветы рвёт. Лука прищурился, а после дёрнул коня, чтобы мы продолжили ход. — Это дочь моего приказчика, — голос Луки сел, — Та ещё вертихвостка. Она помолвлена уже полгода как. Скоро свадьба, — тут у меня всё упало. Как помолвлена? С кем? — А ей сколько? Лука притормозил, смотря на меня.       — Лет двадцать, — заметил он быстро, — Перетрахалась почти с четвертью дворовых мужчин. Не брезгует ни женатыми, ни холостыми. Вот, кое-как усмирили бешенство матки, нашли жениха. Я потёр затылок грязной рукой. — А на вид ангелочек, — бормотал я, смотря на неё, прикидывая её возраст, не веря в сказанное Лукой, — Неужели и правда давалка? — стали мы двигаться медленно. — Ещё какая. Я усмехнулся. — А я бы её трахнул, разочек. Лука резко остановился и лицо его пожелтело от злости, но он её проглотил. — Не советую, сифилис он же как по ветру распространяется, мистер Соломонс. К тому же, за неё потом весь итальянский класс рабочих впряжется и за связь её с тобой прохода не дадут только тебе! Не уедешь ты отсюда целым. Покумекай, Алфи, оно тебе действительно надо? После того разговора мы вернулись в дом. Девчонка не выходила из головы и фантазия рисовала самые грязные образы. Плевать на сифилис. Я бы её трахнул, поимел, а с последствиями разобрался бы потом. Я брел к себе в покои поздно вечером, прогулявшись ещё разок перед сном. Мысли шли кругом. Поднявшись на лестницу, я заинтересовался приоткрытой дверью в одну из комнаток. Стало любопытно и я прильнул к проёму, всовывая нос не в свои дела, заглядывая внутрь. Передо мной открылась просторная светлая комната, и ближе к окну в глаза бросилось лишь одно — ванна, заполненная горячей водой до краёв, покрытая пеной, а в этой пене, прикрыла глаза ручками та самая девушка, опустив на плечи свои длинные и густые волосы. Та самая, что плескалась в лаванде, а сейчас лежит в ванной и обнажает моему взору светлую шею, слегка выпирающие ключицы и розовую округлость небольшой груди с вздернутыми сосками, виднеющимися из-под пены и воды ровно наполовину. Я был очарован, обводя её черты лица, изучая поближе остренький носик, пухлые губы и пушистые ресницы. На груди цепь, на ней — мелкий ключик. На коже рук — тёмные родинки, а кожа загорелая как молочный шоколад. Сколько я так стоял и смотрел — неведомо, замечая, как она глубоко дышит, изредка дергая пальчиками ног, продолжая расслабляться всем телом. Кто же знал, что в коридоре появился Лука, и что он в бешенстве окликнет меня, как гром среди ясного неба, от чего я вздрогну на месте и рывком захлопну перед собой дверь, оставив в знак обо мне мелкий взгляд девушки на мою руку. — Алфи! — крикнул он, подходя ко мне, и я как мальчишка опустил глаза, не зная, почему он так бесится из-за какой-то девчонки. Кто её будущий муж? Не Аль Капоне же в самом деле? Всю ту жаркую ночь я плохо спал, ворочась и крутясь как уж на сковородке. «Всему виной жара!» — твердил я себе, скидывая одело, переворачивая подушку и снимая с себя майку. Под утро я привычно поправил цепь на шее, приподнимаясь, и уже после открывая глаза, желая лишь одного — попить. До кувшина два раза упасть. Я разлепил веки и протер, поднимая взор. Сегодняшнее утро выдалось замечательным. Во-первых, в глаза ударило яркое солнышко, приходящее с рассветом, а во-вторых с улицы доносилось щебетание птиц, что переливались и заливались, а моя комната от этого словно стала уютнее раз в сто. Я посмотрел в сторону окна, откуда доносилось пение и обомлел, полностью замер. У окна голышом стояла вчерашняя милая девушка, поправляя прядь волос и лицезря плавный восход солнца. Ее не смущал вид меня, сидящего на кровати и облокотившегося на своих руки с разинутым ртом, словно никогда и не видел ничего подобного. Ноги мои разошлись вместе с удивлением. А я и правда не видел ничего столь прекрасного. Она аккуратно и почти без скрипа стала делать попытки отворить деревянные окна, но маленький замочек не поддавался, и я встал, чтобы помочь. Скорее взлетел и подорвался. Широкими шагами я подошёл к ней, привстав сзади, касаясь лишь своим биополем её прохладного тела, задевая тонкие пальчики и сдвигая их в сторону, чтобы она не поранилась. Окна поддались и тёплый ветер сорвал с моего стола все документы, а с её лица серьёзность в сочетании карих глаз, навевая лёгкую улыбку. Она закрыла глаза и вдохнула полной грудью, наслаждаясь солёными бризом с побережья, что нечаянно взъерошил её густые волосы, упавшие ничком на лицо. Я осторожно убрал их, откидывая назад, задев пахом и тканью белья её мягкую кожу ягодиц. Постояв так секунд десять и ощутив отлив крови от мозга к члену я лёг в постель, опустив спину на подушки, продолжая смотреть на неё, обводить ровную спину и изгибы, желая закурить. Курить не очень-то хотелось. Просто я должен был держать себя в штанах. А больше ничего мне было и не надо, после первой затяжки, что сочеталась как сигарета совместно с кофе, позволяя мне ловить лёгкий кайф. Дым клубился, а она всё смотрела, касаясь зелёной листвы, цветущей за окном, срывая мелкий листик и кокетливо улыбаясь мне. — Если не терпишь дым, то ты скажи, я затушу сигарету? — спросил я, но голос мой просел. Она лишь пожала плечами, скрестив ножки и повиснув на подоконнике, от чего ягодицы обрели её более аппетитные формы. В голову лезли пошлые, но приятные мысли, а я их отгонял. Ей же не дашь двадцать лет! Не имея четкого представления о том, что же делать дальше я прикрыл веки, но не продержался и секунды, снова поднимая их и не имея уже возможности оторваться от тела девушки. — К вам можно? — неожиданно обернулась она, и я потерял дар речи, настолько велико было моё очарование (да и возбуждение). Я кивнул два раза и быстро, двигаясь чуть в бок, и девушка медленно направилась ко мне, опустив волосы на грудь, закрыв обзор тонкими ладонями на остренький уголок, чтобы не дать мне смутить её и смутиться самому. Она не легла на пустой участок кровати, она обошла его стороной и побрела ко мне. Я всё курил, словно сейчас меня будут терзать, и я был прав, когда она предстала перед глазами, сдвигая русые волосы в стороны, но те все равно падали на грудь. Тогда она откинула их назад и улыбнулась. — Скажите, а я красивая? Я показушно осмотрел её, словно изучал как бы субъективно, как бы по-дружески, словно на ней новый наряд, а не голое тело. Показать ей стояк в трусах, чтобы развеять раз и навсегда эти глупые девичьи вопросы? — Да, — сглотнул я сигаретную слюну или почти сигаретную, — Да, — пожал я плечами, — Ты очень красивая. Очень изящная и стройная, — лепетал я, уводя глаза и туша окурок о край стакана, несмотря на то, что рядом пустует пепельница. Она засияла, словно раньше и не слышала ничего подобного в свой скромный адрес, присаживаясь к изножью кровати, опуская голову, ожидая от меня чего-то ещё. — А хотите коснуться? Я хмыкнул, ещё бы. — Да, если ты хочешь, я могу, — ответил я тут же, приглашать меня дважды не надо. Я сел и придвинулся ближе к ней, подал ей подушку, чтобы она не искалечила своё тельце о железные прутья кровати. Она опустилась на мягкий пух и убрала ладони на живот, смотря на меня, словно я доктор и сейчас проведу ей пальпацию. Ни страха, ни смущения, ни волнения в светло-карих очках. Я опустил ладонь на её правое бедро, нежно поглаживая кожу и совершая пальцами простые движения вверх-вниз. — Нежная кожа, — шепнул я, улыбнувшись ей, и она улыбнулась в ответ, задумчиво покручивая в пальцах локон волос. Я убрал руку и слегка отодвинулся. — Вам не понравилось? — тут же она надула губки, и я вернул ладонь, доказывая обратное, поглаживая и массируя прохладную кожу. Глаза мои бегали по её телу, начиная с низа, самого низа, что отбирал основное внимание на мужских инстинктах, заставляя изучать чуть покрытый тёмными пушковыми волосами лобок. Хотелось коснуться, но брезгливость почему-то напомнила о себе, и я вспомнил слова Луки о сифилисе, чаще и тщательнее пытаясь найти хоть какие-то его следы. Девушка согнула ноги в коленях, словно прочла мои мысли без стеснения закидывая одну ручку за голову, продолжая улавливать мой чувственный массаж. Когда колени её едва разошлись, то я снова стала упираться глазами в её «киску», абсолютно и совершенно обычную, без гноя или язв, даже никакого покраснения. Не пахло тут сифилисом. Кому же нужна, по логике вещей, венерическая жена? Проводя средним и указательным пальцем левой руки по внутренней стороны ноги выше колена, я задерживал руку ровно по середине внутренней стороны бедра и наблюдал безмятежность в лице девчонки. Она просто лежала и смотрела мне в лицо. А я немного негодовал. Значит, всё-таки она уже привыкла к такому, что ей ничуть не стыдно или неловко. Моё же сердце трепетало, руки немного дергались, а в горле встал ком, в висках пульсировало, а в трусах — свербило. — Скажите, а у меня красивая грудь? — дёргала она мои струны возбуждения своими вопросами. Я кивнул, а после добавил: «Да». И звучало это как-то неуверенно, потому что я не успел изучить её. Я повёл глазами к груди. Небольшая, аккуратная, не оттянутая. Руки девушки рванули к ней раньше чем мои. Она стала сжимать грудь и сводить её друг к другу, чтобы она казалась больше. — Мне кажется, она маловата.       Я уже не мог сидеть ровно на заднице, перекидывая ногу на ногу, потому что член тянуло, пока она демонстративно ласкала свою грудь во всей красе. — Она ещё будет расти, не беспокойся о пустяках. Ее взгляд резко метнулся к моему лицу и я встретился с ней глазами. Это ловушка. И я попался. Теперь я повязан. Обязан довести всю «оценку» до конца. — У вас наглый взгляд, — сказала она мне и хоть стой, хоть падай, и я вскинул брови. — Да ты что? У тебя едва хватило смелости мне в глаза посмотреть? — улыбался я, почти смеялся, продолжая массировать ноги, — Ты представляешь, кто я? Она улыбнулась в ответ, но глаза не увела, провоцируя меня, пытаясь взять на понт. — Наверное, я лучше к себе пойду, — стала сводить она ножки, включать заднюю совершенно на показ, словно боится моего статуса. Я не позволил, цепко ворвавшись пальцами в бедра, подтянув её ближе к себе. Ее глаза распахнулись от удивления, и в них мелькнула вспышка страха. — Тебя ещё так не брали? — любопытствовал я, собираясь выйти из игры победителем, наблюдая, как она мечется и уже боится сделать свой ход, — Дочь приказчика ещё не ведала такого? Она бросила кости и выпало не то, что она хотела. Как же я мог ей позволить обыграть меня? Собственное эго не позволит. — Играешь с мужиками как умелая кокетка, — шептал я, заводя её маленькие ручонки за голову, поудобнее поправляя под ней подушку, читая в глазах хитрецу и показушное волнение. Она из свирепой тигрицы резко превратилась в ранимого котёнка. На это я закрыл глаза и коснулся кончиком носа ее шеи. Такая нежная кожа, что пахла сладким запахом какого-то ягодного сиропа, или, может, кленового. Что-то фруктовое. Я водил носом по её ключицам, но всё не спешил касаться губами, терзая её. Сердце стучало как бешеное, отдаваясь шумом в ушах и, я стих, убавив гулкость своего дыхания. Нет, суетится и рвётся из груди не только моё, но и её. Захлестывает так, что сонная артерия на шейке готова лопнуть или разорваться. Я поцеловал её впервые именно туда и получил стук в губы. — Ааах… — на выдохе пронеслось по комнате её трепетание. — Тише, — улыбнулся я, потому что мои птичьи права в доме Луки пока никто не отменял, а если ещё на меня обозлится её папаша-приказчик, то полечу я отсюда на всех парах. Она, наверное, не могла этого допустить, иначе зачем она здесь? Девушка подняла на меня глаза и губы её припухли в ожидании поцелуя, который я опустил, как рассвет на остров, захлестывая нижнюю, затем и верхнюю, оставляя лёгкий блеск от моей слюны. — Можно ещё? — спросил я ради приличия, и девушка согласилась, сама притягиваясь к моим губам. Мы слились, и тело её стало совсем податливым. Дрожь помчалась по моему телу, больно покалывая меня собственными мурашками. Я рванул целовать не только её губы, но и шею, ведя линию между грудей и, наконец, спускаясь к животу, проводя мокрую полоску языком, заставляя её похихикать. — Щекотно, да? — поднял я голову, — Или борода колет? Она улыбнулась, так нежно. — Необычно всё же, — хохотнула она, и я вернулся к своей задаче, забирая в рот полностью левый сосок, добиваясь его твёрдости. — Побежало тепло к низу, не так ли? — спросил я из любопытства, и она кивнула, а я принялся за правую сторону, — С грудью я готов-таки играться часами, если честно. Я замер в наслаждении, делая сосательные движения, чувствуя как она безумно зарывается в мои волосы, как теребит пряди и как поглаживает мою шею. Руки мои пошли в ход. Я ласкал её подушечками пальцев везде, где только можно. А можно было везде, пока она искала мои губы, собираясь получить поцелуй и чувство нужности. И я не заставил её ждать, снова совершая движения губами и языком, гуляя в её устах. «Готова, разогрета» — решил я, но девушка внезапно попыталась встать, словно забыла что-то сделать, растерянно прикрывая глаза. — Что-то не так? — спохватился я, целуя ее в шею, возвращая на постель, намеренный проучить вертихвостку. — Может, всё-таки и не надо, — промямлила она и я посмотрел в её глаза. — Как это не надо? Надо же, да? — и я впился в её грудь, изредка поднимая взор, — Ну же, давай, я же знаю, что тебе хорошо… Ты же за этим пришла?! Сладкий стон сорвался с её губ и она вскрикнула от моего хлесткого шлепка по груди, от чего последняя закачалась, как из желе. И в этот момент моя рука скользнула по ее телу и схватила за ягодицу, прижимая к себе вплотную. Я приподнял её тело над кроватью, дергая на себя. Девушка вцепилась в железные прутья и приглашающе развела ноги. «Плевать на сифилис, » — думал я, рывком входя в ждущее меня тепло, «Хочу её, даже если сам заболею и сдохну!» — тут же взрываясь внутри горячей волной, содрогаясь над её криками и пульсацией лона, закрывая её ротик ладошкой, чтобы приглушить бурное утро. Проснулся я как в пубертатном периоде, поправляя и отлепляя мокрый и липкий низ от тела, со стоном в подушку. Через час я вышел на улицу. Голова была тяжёлая, даже чугунная. Я побрел к саду, протискиваясь между деревьев, наблюдая за крупными фруктовыми деревьями. Всё то же пение птиц, что и во сне, и всё та же девушка, что ловко дёргала абрикосы с ветки, щеголяя в своём белоснежном платье. Это сон? Я подошёл ближе и встал под деревом и её подолом, наблюдая, как она ловко перескакивает с ветки на ветку, чтобы собрать более спелые плоды. — АЙ! — сорвалась тонкая ножка с сука и девчонка рухнула в мои руки, зацепишись ножкой о ветки, заметив меня. Она поцарапалась о ствол и откинулась в моих сильных объятиях, которые оказались очень даже кстати. Я помог ей встать на ноги, сердце забилось, как бешеное, и в чувство меня привела хлесткая пощечина, от которой я потупился и покачнулся. — Эй! За что, а?! — потёр я лицо, — Я вообще-то тебе не мальчик тут, да? — Настоящие мужчины под юбку не заглядывают, мистер Соломонс! — я нахмурился, откуда она меня знает, — Берегитесь от моего старшего брата вендетты! — сверкнула она глазами, одергивая низ платья и исчезая с абрикосом в руках, громко и злобно им хрумкая.

***

Алфи сидел на диване в кабинете, потирая бровь. Без минуты десять, а девчонки не слыхать и не видать. «Неужели она струсит? Неужели не придёт? Неужели ей не нужен собственный ребёнок?» В дверь дважды постучали, и еврей вскинул голову. В проёме появилась Виолетта, опуская взгляд в деревянный пол. — Можно, мистер Соломонс? — спросила она его пискляво, поправляя кружевной халат на голом теле, переступая с ноги на ногу. Альфред уверенно раскинулся в кресле. Ни к чему выдавать радость и бывшие сомнения в том, что она не придёт. — Ты пунктуальна, однако, — прохрипел он надменно, — Что там насчёт обещанной тобой вендетты?