***
POV/ВИОЛЕТТА Алфи с грохотом опустил мой чемодан посреди гостиной, где царил абсолютный порядок. Ещё бы. Еврейский особняк никто и не посмеет превратить в блат-хату. — Кирпичей в него наклала? Грузоподъемный кран нужен, блять, — ворчал Соломонс, потирая поясницу, — Если у меня обострится ишиас, ты будешь мне зад массировать, а? Я пожала плечами, держа на руках племянника, качая его из стороны в сторону, нервно дергая ногами, считая минуты до спасения, которого не последует. К бабке не ходи. Тео заплакал, заливаясь протяжные ревом, больше схожим с отцовским басом. — Он даже плачет по-итальянски! — подошёл ко мне еврей, приоткрывая лицо малыша, — Уф, по-прежнему страшный. Я подумал, может тебе не стоит вынимать его из тряпок и не пугать людей, нет? — еврей двинул ногой чемодан, освобождая себе проход, — С ним не прокатит сказка о гадком утёнке, да? — Его надо накормить, — процедила я через силу страха и общей нервозности, вызванной устрашающими чарами Соломонса. Еврей поднял брови, затем взор и скривил в недовольстве губы: — Ну, раскрывай свою «молочку» и корми, — развёл он руками, — Докажи мне, что ребёнок твой. Я посмотрела на еврея совсем взволнованно, как-то даже искоса. Что он хочет увидеть? Как я буду кормить? Что мне делать? — Я не…— попыталась сообщить я, качая ребёнка, наблюдая как на меня поднимается ствол револьвера и смотрит точно в душу. Тошнота подступила в купе со страхом и дрожью, от чего я рефлекторно рухнула на кресло. Соломонс тяжёлыми шагами подошёл ко мне, снова запуская руки к моей груди, а я смотрела на всё это и терпела, пока вокруг издевательски гоготали его подручные каратели. Сухая рука коснулась голой кожи, сдвигая ткань блузы с оборванными пуговицами. Я дернулась и получила дуло в затылок от другого еврея, пока главарь выдергивал звериной хваткой из бюстгальтера бледный сосок, оттягивая его до искр из моих глаз. Я всхлипнула и зашипела от боли. Стало колко и неприятно. Соломонс с полным удовлетворением в каждой жиле лица всё больше и больше обнажал мою грудь, прикладывая за шею ближе и ближе Тео, заставляя того рефлекторно искать сосок. — Давай, бери в рот, — шептал еврей, — Есть тебе подали, — голос его был приглушенным и низким, а в морщинах немолодого лица выражалась ненависть, обида и злость. Оставьте его с Теодором один на один, и он убьёт его, не моргая и глазом, не дергая и веной на виске. Алфи стал тыкать ребёнка в затылок, ударяя лицом об мою грудь и Тео заплакал. — Оно и к лучшему, — оставил он попытки накормить, — Кружевное белье не будет намокать и отпугивать мужчин, — парировал Соломонс, присаживаясь на край дивана, постукивая пальцами по обивке, — Ребёнка у тебя заберут на время. Если хочешь его увидеть снова, тебе придётся покрутиться на шесте и завоевать моё доверие, — констатировал Алфи, — Будешь слушаться и вести себя мудро, выбьешься в «дамки». Будешь дурить, откручу башку твоему отроку, ясно? Я собрала всё мужество, ощущая прилив естественного инстинкта. — Наверное, вы забыли, что моя фамилия принадлежит знатному итальянскому роду. — произнесла я с акцентом на последнее, не успев вторить фамилию. — Чангретта, — кивнул Алфи, — Да. Ты принадлежишь роду Чангретта, — сглотнул он слюну после сигареты, — Убогая фамилия сама по себе. Она вызывает у меня позыв к рвоте. Я словно два пальца в глотку сую, да? Я смолчала. — Соломонс звучит приятно, созвучно с моим именем. Тебе бы она не пошла, однозначно, однако, да? — еврей встал с места, пряча мою обнаженную грудь в ткани платья, и я выдохнула. — Но, есть дорожка к твоему сынку и покороче. Я оживилась. — Какая же? Алфи довольно сверкнул глазами, подсаживая на свой крючок жертву. — Тот, через который ты родила своего ребёнка, — облизнул он губы, смотря на мои ноги, — Сегодня. Ночью. Часам к десяти. Раньше не приходи, я работаю, не до ебли будет, — ухмыльнулся он надо мной, — Халат, под ним ни-че-го. Волосы собрать, — потянулся он к новой сигарете, — Меня откровенно раздражает вытаскивать женские волосы из своих штанов, — продолжал он давить на меня, — Уложишь своего выродка и придёшь, — Алфи встал, вытягивая дым, играясь кольцами, приближаясь к моему лицу в упор, — И, — провел он по моим щекам рукой, — подмыться не забудь.***
Я обустроилась на новом месте с трудом, положив на кровать племянника, укрывая его одеялом. Еврей дал мне в распоряжение одну спальню и одну ночь на прощание с Тео. Я сама загнала себя в ловушку. Скажи, что это мой племянник — и пуля пробила бы череп и Теодора, и мой. Один плюс один — равно два. Два гроба на плече Луки. Скажи, что Тео — мой сын, его забирают, а мне придётся делать что-то табуированное, чтобы снова стать кем-то значащим для еврея. Два минус один и ещё минус один равно — нулю. Когда брат говорил, что еврей не прощает, я почему-то смеялась. Но, как же он, такой милый Алфи, вдруг может быть таким жестоким? Как же я ошибалась, когда строила его образ в своих иллюзиях. Какая же я была глупая и беспардонная. Я представляла себе криминальный мир — романтической основой. Что быть подругой бандита — это что-то необыкновенное, когда он защищает тебя, вытаскивает из заварух, прячет и клянётся в любви. Только всё происходящее, в том числе и заварухи по его вине! По вине бандита! Папа, как и мама всегда пытались прикрыть кровавую криминальную реальность тихой романтикой. Это как шторм описывать слабым штилем — что-то невозможное, из ряда вон выходящее. А я сидела, развесив уши, и слушала с упоением, превращая все эти сказки в быль, только мысленно. И вот когда туман рассеялся, а ожиданий и мечтаний стало больше — я получила письмо. <i>Воспоминание Виолетты Полтора года назад Обычный день летнего солнцестояния. Виолетта проснулась от яркого солнышка, пышущего в большое и чистое окно. Пение птиц за окном будоражило мирное сердцебиение. Повалявшись ещё десять минут и проиграв с солнечным лучом, что искал её глазки, карие и глубокие, Виолетта поднялась, с теплом осматривая свою комнату. Слева направо стала вертеться шея: светлые обои в цветочек, кремовый шкаф для одежды по левой стене. На нем — куча рисунков, порой даже детских. Чуть правее — окно, перед ним — стол, а на нём — множество безобразных безделушек и нужностей. Настольная лампа, под ней карта мира. На карте — линейка и красный карандаш, чтобы измерять расстояние от Сицилии до Лондона. Дело точное. Комод, раскрыты полки — искала в полумраке пижаму. Не нашла, уснула в майке. Ещё правее — пуфик, на нем — Фернандо. Это кот. И, наконец, кровать возле правой стены, над ней полки с книгами и мелкими игрушками, оставленными на память о детстве, а на кровати — Виолетта Чангретта, сидит и в ус не дует. Май, какие сейчас могут быть мысли, кроме как о цветущей вишне под окном и о любви? Девушка встала, оступилась, чертыхнулась, и побрела вниз, приводить себя в порядок и чувство. — Тебе письмо! — стоило открыться двери в её спальню, как голос мамы ударил не хуже электрического оголенного провода, к которому она прикасалась в детстве языком. Быстрые шаги, два прыжка через ступеньки и Виолетта уже стояла возле матери, смотря на светлый конверт в её руке. — Пишет твой английский друг, — улыбнулась женщина и девушка обомлела, осторожно забирая конверт, отправляясь на лестницу, присаживаясь на ступени, разворачивая к себе титульную сторону, впиваясь глазами в знакомый почерк. Чуть-чуть косой и мелкий. Руки вспотели, а пальцы задрожали, разрывая угол с печатью, и исписанный с двух сторон лист был представлен взору. <i>Здравствуй, милое солнце! Поздравляю тебя с окончанием шестого класса! Ты вызываешь во мне чувство гордости и ещё большего уважения! Теперь, ты на пути к новой, взрослой жизни, которая будет наполнена дружбой, любовью, верностью, счастьем, смехом и улыбками, а порой — горечью и ожиданием. Худа без добра никогда не бывает, правда же? Прости, что я перехожу на «ты»! Думаю, эти четыре месяца позволили тебе впустить меня в своё сердце и больше не бояться меня. Как твои дела, Виолетта? Счастлив узнать, что ты выбрала профессию, которая придётся тебе по душе. Быть медицинской сестрой — честь. Белый халат — знак спасения. Знания — ключ ко всем замкам. Ещё бы узнать, где ты прячешь ключи от моего сердца? А ещё не менее важно знать, как и при каких обстоятельствах я отдал его тебе? Может, ты меня обокрала? Прошёл долгий и суровый месяц с последней нашей встречи, а я уже устал тосковать по тебе. Мысли напряжены, нервы на пределе, ревность рвёт на части. Знать, что ты где-то там, далеко от меня, где пеленой накрывает твой день, а я здесь — в другой половине, где солнце встаёт чуть повыше, но одновременно с твоим. Мы видим один восход, один зенит и один закат. Мы под одним небом, но ещё не вместе. Пока ещё не вместе. Кто-то, наверняка, провожает тебя после школы? Кто-то покупает тебе твой любимый шоколад? Кто-то таскает твой рюкзак? Надеюсь, что на всё ответ будет один — нет. И он будет честным. Я взываю тебе к духовной верности но, можешь не пренебрегать и физической. Было бы замечательно, скажу так. Если бы ты только могла поверить в чистоту моих мыслей и намерений, я был бы самым счастливым человеком на земле! Клянусь! Из прошлого письма я понял, что тебя беспокоит моя работа. Нет причин волноваться, дела идут в гору. Я держу свою планку и падать пока не собираюсь. Бизнес — дело юркое, а в этом деле нужен особый подход. С твоим братом я держу отношения на нейтралитете. Делаю всё возможное, но ты должна понимать, что последние события как политические, так и мировые делают своё плохое дело. Знаю, тебя это волнует, но всё будет мирно, я обещаю. Я не приложу ствол к виску твоего брата, пока он не сделает это первым по отношению ко мне. Не думаю, что он одобрит наш намечающийся союз, а тем более — предстоящую свадьбу. Но, попробовать стоит. Свадьбу? Ты спрашиваешь себя саму о том, какая ещё свадьба? Самая обычная свадьба, где будем ты и я, а ещё побережье Франции для нас и тёплый пляж. А потом, наш дом, наш сад и лужайка. А ещё причудливые мраморные гномики, выкрашенные краской возле заборчика. Чего-то не хватает, не так ли? Может, детей, а? Двоих? Или троих, милая? Одного?! На одного я не согласен! У меня тут империя, а наследник только один?! Пфф, не для того я тружусь, моя сладкая, чтобы «отделаться лёгким испугом». Наверно, тебя отталкивает моя настойчивость. Я бы назвал её решительностью. Пора в моём возрасте решаться на что-то важное, создать уже то, ради чего стоит жить, а не существовать в обнимку с бизнесом. Я могу дать тебе всё: семью, карьеру, побрякушки из золота, наряды. Всё, что душе угодно. Взамен самую малость — твою любовь. Подумай об этом на досуге, ладно? С уважением, А. С. P.S. Загляни в конверт, там ты найдешь подтверждение моих намерений и слов! Виолетта перевернула конверт и из него звякая о ступеньку выпало тонкое помолвочное кольцо с небольшим бриллиантом. «Еврей крупно потратился… Что-то тут не так!» Уже тогда мой рассудок взывал меня к наивысшей ступени. А что я? Я забавлялась с ним по переписке, и только я, Алфи и Бог знали, что мы говорили друг другу через почту и крылатых почтальонов. Я уже была его женой во всех смыслах. Только, что называется, экстерном. Всё было не так невинно, как кажется. Мы занимались любовью с помощью бумаги и ручки. Господи, что я творила? «Крутила бумажный роман с главарем еврейской группировки!» Я заметалась, придерживая бутылочку с молоком, другой рукой хватая телефон с тумбы и набирая номер. Короткие гудки. Да, связи с межгородом, да и вообще какой-либо нет! Где сейчас Лука, мать его?! Где его носило весь этот вечер, когда он оставил меня с его ребёнком, зная что в любой миг могут войти «недруги» и снести наши с Тео головы одним махом! Здесь что-то определённо было и есть не чисто, только в чём подвох? Что теперь делать с тем, что я наобещала Алфи в письмах? Начиная с отношений, свадьбы и вечной любви, да верности, заканчивая девственностью, которую еврей берег у меня, как зеницу око! Трясся о ней даже пуще, чем я! Словно из нас двоих ему она была нужнее. Мысли мои превратились в не свежий винегрет, когда я зарылась в руки, стараясь не плакать, но сладковатые слезы сами брызнули из глаз. Сейчас ведь не время отчаиваться, опускать руки и трусить. Передо мной в первую очередь человек! Человек, который как и я был когда-то ребёнком, затем подростком и простым смертным. Он также чей-то сын, брат и дядя. Уже после этого он еврей, а уже в последнюю очередь — глава группировки, которую сам создал, нарисовал и воплотил в жизнь. Тео уснул и я поднялась с постели, плотно накрыв племянника одеялом, осматривая украдкой комнату. Темная и мрачная, как какая-то каморка или чулан. Два шкафа, люстра и кровать. На люкс не похоже. Я выглянула в окно. Темная ночь и только тихое пение птиц вдали. В отражении стекла я рассмотрела себя. Бледная, мрачная и усталая. Волосы растрепались, а пуговицы на рубашке болтались на авось. Часы вернули меня к реальности и я вздрогнула. Ровно девять. Через час у меня появится возможность хоть что-то и хоть как-то изменить.