Когда не спасает молитва

На улице уже стемнело. Сандэй слышал за собой тяжёлую поступь: Галлахер шёл за ним, но не обгонял. Так они зашли в почтовую конюшню. Надо было забрать лошадь и убираться отсюда. Этот ужасный день обязан был закончиться как можно скорее. Лилию они оставили на том месте, где раньше валялся незадачливый пьяница. Сандэй открыл дверь, взял кобылу под уздцы и вывел из стойла. Он не смотрел на Галлахера, но чувствовал, как тот молча стоял поблизости и источал все свои гнусные запахи. Похоже, пыл дебошира изрядно поиссяк. — Доброй ночи, мистер Галлахер.— бросил Сандэй куда-то в сторону. — Ещё раз извинитесь за меня перед Мэри. — он помолчал и добавил. — И за себя тоже. Галлахер не ответил. Сандэй вышел из конюшни на улицу. Идти до церкви было в лучшем случае полчаса. Она стояла почти на отшибе: через полмили от неё землю поглощал оползень, и в этом районе больше не строили домов. Такое уединение ему не мешало. Лилия, хромая, послушно шла за ним. Сандэй привычно погрузился в свои мысли о том, что в очередной раз оказался не готов к столкновению с жизнью в самых обычных её проявлениях. Что священник должен был сделать в такой ситуации? Как вразумить того, чей разум затуманен алкоголем? Мог ли Сандэй вообще как-то прекратить это? Ему было жалко и Мэри, и детей, и даже самого Галлахера, хотя, к этой жалости и примешивалась доля отвращения. Вот тебе твои прихожане во всём своём великолепии… Но что это? Он снова услышал шаги за спиной и развернулся. Галлахер решительно догонял его. Поравнявшись со священником, он тут же произнёс: — Сначала я должен извиниться перед вами. Не знаю, что на меня нашло… Ааа, чёрт, да знаю я, что на меня нашло! — он потряс головой и обхватил её руками. — Я чувствую себя в своём доме как во вражеском лагере. Мэри постоянно стыдно за меня, чего бы я ни делал! Она всё время плачет и вздыхает, но я никак не могу это прекратить, она остаётся несчастной… Видимо, я должен стать кем-то другим, чтобы угодить ей! Не думайте, это не вчера началось. Молли скоро исполнится тринадцать, и я очень долго это всё терпел… Очень долго… А теперь… Она даже детей против меня настроила, они боятся меня… А я, — тут он оторвал от лица и продемонстрировал Сандэю свои руки. — Я никого из них и пальцем не тронул! — Вам не нужно прибегать к насилию для того, чтобы вас боялись, мистер Галлахер. — сухо произнёс Сандэй. — Вашего поведения вполне достаточно. Посмотрите на себя, на кого вы похожи… Вы кидаетесь на тех, кто не в силах вам ответить… — Ааа, чёрт, да вы правы! Все вокруг меня бесконечно правы! И что я могу с этим поделать, а? А? Этот ваш Господь знает ответы? Сандэй внезапно для себя положил руку на плечо Галлахера, а тот с удивлением уставился на него. Этот жест должен был символизировать отеческое наставление, которое священник может дать заблудшему. — Вашими устами говорит дьявол, мистер Галлахер. Но ваша душа всё ещё способна на доброту и сострадание. Она рвётся наружу сквозь все преграды, и в ваших силах дать ей успокоение. Весь ваш жар вы можете поберечь для молитв… и для исповеди. Галлахер внимательно посмотрел в глаза священнику, а поднял руку, накрыл своей ладонью ладонь Сандэя, немного сжал её и хрипло произнёс: — Договорились. Но как бы вам об этом не пожалеть, отец Сандэй… Сандэй стоял, боясь пошевелиться. Вот он только что наставляет заплутавшую душу, а в следующую секунду замирает, пытаясь подавить яркую волну, которая поднимается снизу-вверх и, того гляди, захлестнёт всё его лицо, так что оно станет цвета свежей свёклы. — Я… я священник, — пробормотал он, поспешно высвобождая руку. — Я не могу жалеть о том, что стану для кого-то проводником во тьме. Галлахер только покачал головой: — Вы не понимаете. Не понимаете, как это — жить как будто ты живёшь назло всем окружающим… и вы… в один прекрасный день… просто станете одним из них. — Ступайте домой, мистер Галлахер. Вам нужно поспать. Галлахер стоял перед ним, тяжело дыша. Он обессиленно махнул рукой: — Да к чёрту домой. Посплю на конюшне. До свидания, отец Сандэй. Он развернулся и понуро побрёл прочь по улице. — До свидания, мистер Галлахер. — тихо сказал Сандэй. Но тот, кажется, его уже не слышал. *** Сандэй задумчиво брёл по дороге к церкви. Может быть, он и не знал, как это — жить всем назло, но он очень хорошо знал, каково это — быть отцовским разочарованием. Он всегда ощущал эту брезгливость в его голосе и взгляде, сколько себя помнил. Сложно было сказать, чем таким провинился маленький ребёнок. Разве что, был слишком похожим на свою мать? Хрупкая и изящная белокурая женщина прожила слишком мало, она умерла через два дня после того, как произвела на свет его сестру. Свою мать Сандэй совсем не помнил. Отец больше не женился. В какой-то момент Сандэй понял, что смерть жены оказалась для него очень удобной, она просто развязала ему руки. Чёрствый делец, однако, охочий до женщин, он жил, ни в чём себе не отказывая. В детстве, бродя по комнатам их большого дома, Сандэй то и дело натыкался на незнакомых женщин. Они были пьяными и часто тискали его, пока того не начинало тошнить от отвращения, и он не убегал к себе в комнату. Так что он был, пожалуй, даже счастлив, когда отец отправил его в закрытую католическую школу для мальчиков. Сандэй гадал, сколько у них с Робин незаконнорождённых братьев и сестёр, но эта часть отцовской биографии всегда была загадкой. Зная его натуру, можно было предположить, что он откупался и пристраивал плоды своих похождений. Денег было предостаточно. В молодости отец обнаружил золотую жилу: книготорговлю. Лондон стремительно учился читать, и даже какой-нибудь кочегар или кухарка могли коротать вечера за третьесортным бульварным романом. Сначала отец открыл один книжный магазин, и дело резко пошло в гору. Ко времени, когда Сандэю исполнилось двадцать два года, тот уже замахнулся на целое издательство. Отец за всю жизнь, кажется, не прочитал целиком ни одной книги, но литературное чутьё ему заменяла коммерческая жилка. Он очень хорошо понимал, что будет продаваться и почти никогда не ошибался, отбирая произведения для печати. Было неизвестно, рассчитывал ли он ввести сына в свой бизнес, но после того, как Сандэй заявил, что хочет обучаться в лондонском Университете Святой Марии на факультете теологии, отец только поморщился и отослал его прочь. Даже не снизошёл до разговора. Слова Галлахера про жизнь назло пробудили в Сандэе давний вопрос, который не давал ему покоя. Что, если он выбрал этот путь только лишь для того, чтобы ещё больше дистанцироваться от отца? Не стать ему подобным… Раздираемый грехом, сомневающийся, подверженный низменным страстям, какой же из него священник? И Вэллуэлл с порога давал ему однозначный ответ на вопрос. А Галлахер, похоже, оказался самым главным вызовом.