Нет худа без добра

Стены гостевой спальни давили тоской и обреченностью, как капкан. Никогда еще в жизни Андрей не чувствовал себя настолько одиноким и покинутым. Он ощущал себя узником одиночной камеры, а дом, который он выбирал с таким вдохновением и любовью для них с Катей, превратился для него в тюрьму. После их разговора Катя неизбежно отдалилась. Он всё так же старался не задерживаться на работе, чтобы проводить достаточно времени с дочкой, но жена будто игнорировала его. Они практически не пересекались. По вечерам, когда Андрей сидел с Дашей в беседке или в песочнице, Катя надевала форму и уходила на пробежку, а после весь оставшийся вечер занималась ребенком. Они перебрасывались парой реплик, и на этом общение, обычно, заканчивалось. Жданов понимал, жена обижена, но отступать был не намерен. Каждое утро он просыпался на два часа раньше и мчал в питомник, где выращивали розы. Там его уже знали, и в аккурат к его приезду срезали свежий букет, еще покрытый девственной утренней росой. Эти белоснежные розы Андрей бережно вез домой, оставлял на пороге ее спальни и только потом уезжал на работу. Катя цветы принимала, Жданов наблюдал их в вазах, но комментировать его романтический порыв не спешила. — Ничего, Жданчик! — говорил ему Рома. — Вода камень точит. Никуда твоя Катюшка не денется. Перебесится, и всё будет хорошо. Но хорошо не становилось. Прошло несколько недель с того проклятого дня, когда Изотова обрушила на Катю гнусную правду, разрушив тем самым их семью и жизнь. И ведь не звонила и не приходила больше, будто цель ее была достигнута, будто она изощренно отомстила и была теперь чертовски довольна. Был ли у нее повод для мести? Наверное, был. Ведь Андрей никогда не относился к любовнице подобающе, хотя прекрасно знал, как Лера его любила. Но думать об Изотовой и анализировать ее мотивы было выше его сил. Все мысли целиком и полностью были охвачены Катей и попытками ее вернуть. Этот вечер не отличался ничем от всех остальных в последнее время. Катя ушла на пробежку, а Жданов, занявшись приготовлением мяса на гриле, наблюдал за Дашей, упоенно лепящей пироги из песка. — Дарья Андреевна, прекрасное блюдо! Я в восторге! — хохотнул Андрей. — Но пора бы уже купаться и готовиться ко сну, — взяв девочку на руки, он отнес ее в дом, искупал, одел в пижаму и уже готов был укачивать, когда на пороге детской возникла Катя. Она молча наблюдала за ними несколько минут, прислонив голову к дверному косяку. — Ее еще нужно покормить, — сказала она тихо, отведя по привычке глаза. — Точно! Чувствую же, что что-то забыл, — растерянно улыбнулся Жданов. — Я покормлю, — сказала Катя, прозрачно намекнув, что мужу пора покинуть комнату. — Кать… Я мясо приготовил. Может, я открою вина, посидим? Вечер чудный. — Мне не хочется, — выдавила она. — Я понимаю, ты злишься, но… Ее серьезные глаза впервые за долгое время встретились с его — бегающими и потерянными. — Послушай, я не злюсь. Мне больно! Это разные вещи! Я не воспитываю тебя, Андрей! Это не кнут! — она сделала глоток воздуха и продолжила уже тише, чтобы не испугать ребенка. — Перестань, пожалуйста, прошу тебя! — Что перестать, Катюш? — Вот это! — она всплеснула руками и обвела пальцем многочисленные вазы с розами, что стояли на подоконниках. — Не мучай ни цветы, ни меня! — Я просто думал, что тебе будет приятно. — Мне приятно, но на этом предлагаю закончить истребление местной флоры. И не планируй ничего на 12 сентября. — Почему? — насторожился Жданов, предчувствуя недоброе. — Тебя еще не оповестили? 12 сентября состоится заседание суда. Будут слушать дело о нашем разводе. — Ты всё-таки подала на развод? — прошептал он чуть слышно, вмиг оцепеневшими губами. — Да. Подала. А теперь позволь я покормлю ребенка. Я кормлю ее в тишине, иначе она отвлекается. — Кать, можно с тобой поговорить после того, как ты покормишь ее? — У тебя есть, что нового мне сказать? Я покормлю ее и спущусь к тебе. А теперь выйди из детской и закрой за собой дверь. Следующие несколько минут, Катя держала дочь на руках, раскачиваясь вперед-назад. То ли убаюкивая малышку, то ли от очередного стресса, предвещающего очередной разговор с пока еще супругом. Когда она закончила и спустилась, Андрей сидел за столом прямо и собранно, неотрывно наблюдая за минутной стрелкой. — Только давай недолго, — сказала Катя, перепрыгнув через две последние ступеньки и на ходу зевнув, — я очень устала. — Да, конечно. Присядешь напротив? Жданова молча села, куда Андрей указал рукой. — Катя, — заговорил он сходу, — я еще раз тебя прошу. Я умоляю тебя, я тебя заклинаю, не бросай меня. Послушай, — остановил он ее порыв перебить, — послушай, пожалуйста. Просто скажи мне, что мне нужно сделать, чтобы заслужить твое прощение? Вот что нужно, — говорил он уверенно, — диктуй все, что угодно. Я в лепешку расшибусь, но сделаю. Он с секунду помолчал, а потом, когда Катя снова собралась что-то ответить, поправился: — Нет, не так. Не прощения заслужить, а шанса. Даже если это самый крохотный шанс на свете. Даже если ты в итоге все равно передумаешь, пошлешь меня к чертовой матери, по крайней мере, мы сможем сказать, что попытались! Кать, не руби вот так. Дай время и себе и мне. Я умоляю тебя! Жданова слушала супруга, утомленно прикрыв глаза. — Андрей, — тяжко вздохнула она, — я бы рада была дать тебе хоть шанс, хоть десять, но пойми меня. Мне смотреть на тебя не приятно. Мне рядом с тобой находиться тяжело. Мне прикасаться к тебе не хочется. — Я понимаю, Кать… — Дослушай. У тебя скоро будет ребенок… — Да не нужен мне никто! Никто, кроме вас с дочерью! — Ты ведешь себя сейчас просто отвратительно. Бросишь собственного ребенка? — Да откуда мне знать, мой ли это ребенок вообще?! — вспылил Андрей окончательно и даже стукнул по столу. Все напускное спокойствие как ветром сдуло. Опять взорвался, хоть и обещал себе больше этого не делать. Язык молол всякую чушь. От напряжения он ощутил тягу к движению — подорвался во весь рост и обошел стол. Катерина разочарованно наблюдала за его хаотичными движениями, скрестив руки на груди. — Как бы мне ни хотелось обратного, Андрей, — продолжила она с нажимом, — но точка невозврата была достигнута. И здесь дело не в ребенке. Твой он или не твой, да даже если она вообще не беременна, это ничего не меняет. — Я тебе так противен, да? — сказал он затравленно. — Перестань. Ты ведешь себя, как подросток! — Да?! А ты сама как себя ведешь? Я перед тобой стелюсь, извиваюсь как уж на сковородке, лишь бы вымолить этот чертов шанс один на миллион, а ты обрубаешь, душишь меня! Да, правда на твоей стороне! Ты — жертва ситуации, Катя! А я — никчемная скотина! Но тебе не кажется, что ты перегибаешь со своей гордостью или даже гордыней! Я ведь тоже не железный и находиться здесь мне рано или поздно надоест! Ты пинаешь меня, отвергаешь все мои попытки! Вот что, — сбивчиво проговорил он, запыхавшись, — если тебе так не приятно со мной находиться в одном доме, я вернусь в свою квартиру! Дерганно пошарив в кармане, Жданов достал связку ключей и окинул ее взглядом. — Ключи есть! Отлично! Прямо сейчас соберу вещи, чтобы больше тебя не смущать! Он чертыхнулся, пнул ногой пуфик, так не кстати оказавшийся у него на пути и бросился в комнату. Хаотично набросав в сумку брюки, носки и рубашки, злой и раздраженный, он без лишних слов подался к выходу. Катя не удерживала. Задумчиво сидя за столом, она безразлично отвернула голову к окну и, наверное, была даже рада такому решению мужа. Им обоим было тяжело на одной территории. — Андрей, сообщи родителям. Я тоже поговорю со своими. Думаю, не правильно держать их в неведении, — бросила она ему вслед, когда он уже копошился в прихожей. — Я разберусь! — сухо и бесстрастно ответил Жданов, оглушительно захлопнув за собой дверь. Холостяцкая квартира, пустующая вот уже года три, встретила Жданова чопорным блеском и отсутствием даже малейшего намека на уют. Пахло мрачной тишиной, пылью, одиночеством и забвением, только сияющий город за окном напоминал, что где-то есть жизнь, радость и счастье. Пнув сумку с вещами угол, он рывком откупорил бутылку с коллекционным коньяком и, зажмурив глаза, жадно припал к узкому горлышку. Напиваться в его планы не входило, но промочить горло и снять колотящий тревожный озноб хотелось. Рухнув на кожаный диван в гостиной, он закинул ноги на дизайнерский журнальный стол и чуть слышно застонал от бессилия. Проигрывать он не любил, а проигрывать так бесславно, даже позорно, тем более. Был бы он проклят трижды этот бар, Изотова и весь мир! Знал бы он тогда, во что выльется эта, казалось бы, безобидная вылазка… В кармане завибрировал телефон. Мысль о том, что звонила Катя, Андрей даже допускать не стал. Это было из области фантастики. Усталым движением он достал мобильный и бросил безразличный взгляд на дисплей — «Мама». Черт, еще же и ей с отцом придется что-то объяснять. Не узнавать же им о разводе из газет. — Да, мам. Нет, не сплю, — хотел произнести он бодро. Вышло сдавленно и нервно. — Андрюш, а что у тебя с голосом, почему такой грустный? У тебя все хорошо? Ты почти перестал звонить. — Да, всё нормально, мам. Просто устал. Скоро показ. Как вы? Как отец? — У нас все как обычно. Я вчера ездила на ипподром, Паша, как всегда, дома отсиживался. Сынок, скажи, ты завтра вечером дома будешь, или опять на работе допоздна? Вопрос матери застал Жданова врасплох, как обухом по голове. Сказать как есть или придумывать небылицы? Пару мгновений он колебался, объятый дилеммой, но всё же решился: — Мам, мы с Катей не живем больше вместе. Я у себя, в старой квартире. Если хочешь, заезжай после восьми. — А что у вас случилось? — засуетилась Маргарита, — что она натворила? — Ничего… Это я натворил, — он глухо кашлянул, не находя нужных слов. Как объяснить всё матери, он просто не представлял. — Мам, я кретин. Полный… — Сынок, — мягко протянула она, — я прекрасно понимаю, как женщины, тем более такие умные, как твоя Катя, умеют насаждать чувство вины. И что же такого ужасного ты натворил, что эта девочка выставила тебя из собственного дома? Его рассказ получился скомканным, но между тем Андрей предстал перед матерью как на ладони. Решил говорить всё, как было на самом деле, без утайки и без сглаживания фактов. Марго слушала сына внимательно, лишь иногда чуть слышно цокала в трубку. — Ты, Андрюша, конечно, совершил глупость, — чуть помолчав, скупо прокомментировала она. — но что ты будешь делать дальше? И что с Лериным ребенком? Ты же не планируешь просто от него отказаться? Этот малыш нам не чужой! — Мне все равно на Изотову и на ее ребенка! Для меня главное — с женой разобраться! — рявкнул он, с трудом сдерживая себя, чтобы не высказать, какого истинного мнения он был об этой женщине. — А что с ней разбираться? — пренебрежительно фыркнула мать, — ты же ей целый дом оставил, который, между прочим, с такой любовью выбирал, обустраивал! А вот отправил бы ее к родителям, забрал бы деньги, машину, она быстро поняла бы разницу, когда ты есть в ее жизни, а когда тебя нет, уж извини за цинизм, но это так. Что она о себе возомнила? Всё, что у нее есть, дал ей ты, дорогой! И вообще, измена — не такая уж и трагедия. Неприятно, конечно, и вина твоя есть. Но это же не преступление, из-за которого теперь нужно рушить семью! — Мама, Господи, Кате совершенно безразлично, есть ли у меня деньги! Она не такая! Понимаешь? — Андрей даже на время опешил от такого заявления Маргариты. Конечно, он предполагал, что она, как мать, будет его оправдывать, но оставить Катю без средств было на его взгляд уж слишком радикальной мерой. — Такая или не такая, — философски рассуждала она, — все мы не такие. Однако, в других, менее богатых и успешных, влюбляться почему-то не спешим. Так что, ты задумайся. Ты бы ей еще всё Зималетто опять отдал и ждал бы, когда она к тебе любовью воспылает. Вспомни, чем это в прошлый раз кончилось! Она тебя подставила! Она опозорила тебя перед всеми членами правления! А потом сумки собрала и след ее простыл в Египте! — Мам, не напоминай! И вообще, я смертельно устал. Поговорим позже, когда ты приедешь. — Конечно, Андрюша, отдыхай, — согласилась она, — только обещай подумать над тем, что я сказала. В конце-концов, как ты думаешь, сколько по Москве ходит мужчин, которых привлечет одинокая девушка в огромном доме, пусть и с дополнением в виде ребенка?